Собака

Майкл Джира

(из книги «Потребитель»)

Двое мальчиков сидели на камнях высохшего русла, уходившего в широкое черное устье канализационной трубы-коллектора. Светловолосый ковырял палкой камешки и гальку под ногами,  обнажая заросший грязью влажный слой мелкого песка, перемешанного с цветным пластиком и битым стеклом. Густой затхлый запах мочи и ядовитой помойной жижи поднимался из свежих разрывов на затвердевшей поверхности. Огромные заросли тростника и бамбука вставали сплошной стеной  джунглей по обе стороны выбеленных солнцем камней, устилавших дно. В частую решетку опавшей листвы были вплетены пожелтевшие газеты, кустики перекати-поля, распущенный розовый  детский свитер, полусгнивший птичий скелет, распятый на водорослях, сморщенный рваный теннисный туфель - все это было принесено потоком нечистот или  выброшено в канаву с дороги, которая проходила над ней. Дорога была заполнена непрерывной цепью автомашин, тянувшейся, извергая оседающую на землю смесь пыли и прозрачных черных выхлопов от горизонта до горизонта.

 Старший из мальчиков сидел на своем камне, как готовая к прыжку голодная пантера. Длинные черные волосы лоснились от пота и липли к коже его пунцовых щек. Он достал банку растворителя, плеснул на тряпку и накрыл ею лицо. Втягивая ядовитые испарения вглубь своих легких, он задерживал дыхание, бездумно уставившись в маслянистую черноту трубы и машинально обмахивая лицо рукой, чтобы не дать растущему облаку гнуса осесть на слезные протоки и губы. Он передал банку светловолосому, встал и простер свое длинное тощее тело буквой «Х» поперек туннеля, схватившись пальцами за его  верхнюю кромку, пока его сознание вихрем засасывало в вибрирующие формы прохладной тьмы. Когда младший из мальчиков с преувеличенным старанием втянул в себя жгучие пары, как астматик, отчаянно пытающийся сделать вдох, или ныряльщик, выныривающий на поверхность воды, чтобы набрать  воздуха, старший, склонившись над трубой, завыл протяжно в нос, как  безумный рожок, испускающий ноты, метавшиеся беспорядочным эхом от одного конца трубы к другому, постепенно затухая в бездне. Младший присел среди камней, разбросав свое тело дико несуразными углами, как эпилептик, застывший в середине припадка, да так и оставшийся лежать в ступоре. Он посмотрел сквозь привычную завесу слипшихся от грязи волос на разливающийся вокруг белый свет солнца, сочившийся с неба сквозь экран грязи и смога к тому месту на дне русла, где лежал он. Свет окутывал его, потом выплевывал, захлебывающегося лепетом в эпицентре взрыва застывших слепящих огней. Он очнулся, обнаружив, что раскачивается на самом краю высокого обрыва, и увидел, как его друг  скрылся в черной пасти трубы, похожий на длинноногого паука, убегающего в нору.

Следуя за  доносившимся из глубины стуком каблуков своего друга и вторя ему ответным стуком своих, мальчик тоже стал спускаться в трубу, одной рукой шаря по холодной шероховатой стене, в другой сжимая банку и тряпку. Уже через несколько шагов свет, проникавший из входного отверстия, растворился полностью, поглощенный кромешной тьмой, которая обступила их со всех сторон, перехватывая и обрывая своей давящей массой любое возможное воспоминание или связь с внешним миром. Они часто останавливались на своем пути, прижимаясь к закругленной металлической стене, и передавали друг другу банку с тряпкой. Во тьме сгущались тени галлюцинаторных существ и били фосфоресцирующие цветовые ливни, кружась и впиваясь в закрытую змеящуюся пустоту, бежавшую под бесконечными индустриальными комплексами, хаосом и пылью города, раскинувшегося руинами там, наверху.

После получаса бездумного спуска они вышли к стыку, уходившему вверх и направо, где другая труба врезалась в туннель под прямым углом. Их обдал поток густого горячего воздуха, который эта труба накачивала в главный туннель. Они попытались обследовать эту новую черноту, но все увеличивавшийся угол подъема и растущая концентрация удушливой вони - смеси горелой пластмассы, едких химикатов и органических отходов человека  или  животного - напомнили им о страхе потерять обратный путь, и они повернули назад, туда, откуда пришли. Вскоре после того, как они начали медленный спуск по спиральному туннелю, время от времени завывая и всхлипывая вглубь отдававшейся эхом мертвой пустоты, они услышали низкочастотный лязг, нараставший откуда-то издалека за их спинами. Когда его интенсивность достигла степени рева, старший рявкнул младшему прыгать ему на спину и держаться. Слившись в единое существо (младший, прильнувший, будто к спине матери, в слепой детской безмятежности, к старшему, что было силы вжавшемуся в металлическую спираль), они закричали, но не услышали  своего вопля, когда мутный поток грязи накрыл их по шею. Выброс жидких химикатов, смешанных с кровью и нечистотами, обрушился на их спины с невероятной силой, силясь смести их, отчаянно пытающихся удержаться на ногах. Осколки банок, обломки металлических бритв, мягкие сгустки фекалий и даже целая лента коровьих кишок волной пронеслись по ним - регулярный выброс отходов с фабрик и боен там, наверху.
 
Когда волна схлынула, они, хохоча, покатились по скользкой  поверхности витых стенок туннеля. Младший обнаружил, что держится за банку волшебной жидкости, как крестьянин, сжимающий распятие перед огненным воинством ада. Они разделили последние остатки жгучих испарений и бросили банку. Она запрыгала, отскакивая от стенок туннеля, и исчезла в черной бездне. Они двинулись дальше, спотыкаясь и расплескивая грязную жижу, которой теперь были полны их ботинки. Время от времени старший резко вскрикивал в темноте короткими взрывами пересохшего горла, как психопат, измученный смирительной рубашкой. Младший вставил черные от грязи пальцы в рот и отозвался пронзительным свистом в отдающуюся эхом глубину. Он четко представил себе, что ведом в ад - место, где тьма наполнит его жадные легкие густым потоком эбонитовой пены. Продвигаясь, он не чувствовал страха, вообще ничего, кроме токсической эйфории, охватывавшей его с каждым вдохом испарений, и своей беспомощности, тонущей в абсолютном-отсутствии-света наркотической галлюцинаторной бездны в их туннеле под городом.

Постепенно стал различим туман цвета охры, сочившийся во тьму, образуя кривую, огибавшую стенку туннеля у них над головами. Они почувствовали, как их зрачки сужаются по мере приближения к зарешеченным металлическим воротам, закрывавшим устье трубы. Сгустки зеленого вещества, оказавшиеся слишком большими, чтобы пройти через решетку, свисали с прутьев стальной паутины, смешиваясь со свежим светом, как жилы ядовитой плоти в подземных джунглях. Они посмотрели друг на друга, оба по шею в толстых коричневых панцирях гадости, засохшей свежими рубцами, как пародия на рыцарские доспехи. Кусочки волокна,  бычки от сигарет, клочья волос и опарыши прилипли к затвердевшей корке дряни.

Они протиснулись сквозь решетку, попутно соскребая часть черной грязи. Вопя, как дикари, они выпрыгнули на солнце и покатились по белым песчаным берегам, поднимавшимся по обеим сторонам потока гнили, который регулярно выплевывался из трубы, покрывая черной липкой коркой песок и камни на своем пути, прежде чем влиться в море.
 
Накатывающие волны тихо сворачивались в густой черной воде пустынной бухты, оставляя на берегу гниющую массу, которая текла в нее вместе со слякотью. Здесь были рассыпающиеся кучки пены гранулированного стирального порошка, спутанные пучки конских волос, связка огромных ветеринарных шприцев - одни разбиты, другие все еще наполовину полны крови, разные пластиковые формочки, используемые в производстве запчастей машин. Вот порванный "поляроид", запечатлевший обрюзгшую голую женщину, бесстыдно развалившуюся на роскошной кровати и косящуюся на своего мужа за объективом, выброшенные кем-то резиновые сандалии, связка дешевых люминофорных детских браслетов и бесчисленное множество других предметов, оказавшихся слишком легкими, чтобы погрузиться в растущую под водой зыбучую пустыню отходов. Этот хлам откладывался вдоль берега, волны придавали ему призрачные формы, отливая с камней и песка, которым осыпались подножья утесов, обрамлявших бухту.

Перепрыгивая с камня на камень, мальчики продвигались вдоль берега. Добравшись до большой лужи зацветшей дождевой воды, они прыгнули в нее и смыли дерьмо со своей одежды. Усевшись на камни, они обсыхали на солнце. Старший достал непочатую баночку ярких цветных таблеток из кармана джинсов и насыпал пригоршню для себя и для младшего. Они нашли чистую лужу поменьше и запили набор амфетаминов, синтетических галлюциногенов и барбитуратов прохладной водой из ладоней. Они лежали среди камней, наблюдая дым, затянувший все небо, и слушали непрерывный шорох тягучих волн, ясно различимый за рычанием грузовиков, тянувшихся вверху по дороге над кромкой утесов. Грузовики, проползая вдоль дороги, как громыхающая армада раненных доисторических существ, ревом возносящих свою агонию к нависшему небу, сотрясали землю насквозь от скал до пляжа. Когда солнце скрывалось за завесой дыма и гари, тени, ложившиеся на землю, превращались в призрачные антропоморфные порождения их химического бреда.
Старший свернулся на боку, поджариваясь на солнце, как выкинутый и высохший зародыш, оставленный умирать среди этих камней своей заблудшей, мутирующей гигантской матерью, рывшейся на свалке разрушенного города. Его невидящие глаза вращались в черепе, пока песок в уголках его губ, смешиваясь со слюной и засыхая, превращался в подобия мух. Его пальцы, скрюченные у груди, сведенные судорогой, корчились, будто печатая лихорадочное описание его безумия.

Младший мальчик брел вдоль тонкой жесткой полоски песка между водой и камнями, не чувствуя онемевшей плотью своих ног ссадин и порезов, оставленных битым стеклом и металлической стружкой, захороненными в песке. Прямо за чертой летаргических волн, которыми лоснилась черная вода, колыхающаяся масса  изорванной плоти дрейфовала по течению к югу. Впереди на пляже виднелась какая-то темная груда, которая дрожала, как живая. Подойдя ближе, он увидел, что это была огромная уродливая собака. Она тяжело дышала короткими ритмичными вдохами. Одна ее задняя нога была оторвана, возможно, грузовиком, после чего она, должно быть, скатилась по склону и приползла по камням на пляж. Туча ворон наблюдала за ней из сухих ветвей дерева у подножия скал.

Не поворачивая головы, собака посмотрела на мальчика, улыбаясь, ее язык бессильно свисал на песок, стекая гребнями пены. Песчаные мухи танцевали стаями от ее глаз ко рту и дальше к громоздящейся пене, к открытой ране, к растущей луже крови. Три краба размером с ладонь подцепились к ране, поедая оголенное мясо.
Мальчик нашел в камнях палку и отшвырнул крабов в сторону. Воткнув палку в рану, он поворачивал ее до тех пор, пока собака не исторгла последний крик боли, захлебнувшийся в какофонии вороньего грая, отдававшегося в скалах, как крики детей, играющих на школьном дворе.