Пророк

ОТ АВТОРА

Уважаемые читатели. Перед прочтением "Пророка" хочется предупредить Вас о некоторых вещах:
1. Это произведение не остросюжетный роман, а психоделическая повесть с существенными ремарками на личностные переживания героев. 
2. Произведение не динамичное, а по сему использую плавную манеру повествования.
3. В произведении нет готовых ответов, моделей или схем. Это скорее предложение задуматься над некоторыми вопросами нашей жизни. Была бы рада их обсудить. Ели Вам неведомы сомнения и Вы все знаете наперед, то скорее всего Вам будет не интересно читать, но я готова выслушать Вашу жизненную позицию.
С уважением, Антонина.



Скачать произведение одним файлом в формате ворд можно здесь http://tdyakimanka.ru/forum/viewtopic.php?f=29&t=690

 ПРОРОК, ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ НЕ СОВСЕМ ОБЫКНОВЕННОГО ЧЕЛОВЕКА


Предтеча
(вместо предисловия)

ТРОПИНКА К ХРАМУ

В обрывках серого тумана
Среди хлопот и беготни
Как встарь, без боли и обмана,
Зажгутся желтые огни,

Заплачет воск, и в воскресенье
Нам будут петь колокола,
Начнется в храме песнопенье –
Воздастся Господу хвала.

С мольбой о сущем и защите,
Смиренно голову склоня,
Все вторят слову: "Не судите!
Простите грешного меня!"

Прости... и будем словно дети,
Мы все друг другу брат-сестра.
Ах! Как чудесны узы эти!
И жизнь к несчастному добра!

И этот мир наполнен светом,
Стремится к ангелам душа!
Но вдруг… нечаянным сюжетом
Легла молитва торгаша.

«Мой Бог! Хвала Тебе и слава!
Ты всемогущ, а я лишь раб…
И вновь, в залог святого права,
К Твоим ногам припасть я рад.

Мой скромный дар: Тебе на милость
Пусть воссияет новый храм,
Такой, что даже и не снилось
Другим обманутым богам.

Взамен прошу Твоей защиты,
В делах успех и благодать.
Ты мне, а я Тебе… Мы квиты.
Согласен Ты? Так дай мне знать!»

Стоит пред ликом на коленях,
Торгуясь с Богом о правах;
Услышав «да» в своих моленьях,
Считает выгоду в деньгах.

Торгаш без трепета волненья –
В делах сомненья ни к чему –
Шепнул в дверях для утвержденья:
«Я верю Слову Твоему…»

И по привычке, для традиций,
На всякий случай, на потом
В век человеческих амбиций
Он осенил себя крестом.


Глава 1.

Там, за спиной, с лязгом и скрежетом поднимались тяжёлые металлические двери. Не видя, он чувствовал, как с кропотливой поспешностью исчезали тени... Всё-таки они ждали. Буравили искушенным взглядом в сладостном предчувствии мольбы со слезами на глазах, ждали его отречения и самоуничтожения.

Мужчина расправил плечи. Под бесформенным чёрным балахоном без труда угадывалось молодое крепкое тело. Резким движением он откинул капюшон и сразу же зажмурился. Солнце обжигающе слепило привыкшие к темноте глаза. Мужчина машинально потёр ноющие запястья - о себе давало знать время, проведённое в заключении.

Они боятся… Поэтому всё решилось очень быстро: он изгнанник, его имя предано забвенью. У каждого своя судьба. В сущности, он ничего не сделал, не был рождён для великих дел, так серединка на половинку... Просто не согласился, просто вычеркнули из списка живых, а к мёртвым не посчитали нужным причислить... Господин Никто...

Мысли непривычно теснились в голове, шептались, гудели, мелко жалили и чуть покусывали. Зато душа обрела долгожданное спокойствие сна. Оттого его сердце билось чуть слышно;  не бурлила кровь, перекатываясь бешеным потоком по телу. Жизнь была только там, за стенами из серого камня. Здесь - безжизненная пустыня, сожженная в жертву каким-то богам. Эти маленькие стекловидные песчинки - огрубевшие души неприкаянных странников… Безразлично гонимые ветром и сжигаемые солнцем они не знали покоя, порой тонули в безумстве своих миражей, в злобном ослеплении набрасывались на мир живых, сметая все на своем пути… Они подчинялись страстям…

Молодой человек сделал шаг навстречу неизвестности и ощутил, как в спину впились, словно иголки, тысячи ревностных глаз. Ведь всё-таки они ждали... Неожиданно для себя господин Никто осознал: на самом деле ему всё равно, чем и как живут там. Он обернулся вполоборота, кивнул, как будто обещая вернуться, и пошёл, спустив свору своих мыслей.

- Безумец! - роптала рациональность.- Ты умудрился потерять в одночасье всё! Всё... Стой! Куда ты? Вернись сейчас же! Покайся... Может быть, Владыка простит, и твоя жизнь вернётся к беспечности... ведь он прощает... иногда.

- Иногда... - передразнивала гордость,- раз в тысячелетие? Лучше смерть, чем унижение на радость толпе...

- Чем?- чуть не плача завизжала рациональность. - Чем лучше не-существование? - вопрос повис в пространстве, взорвав тишину.

- Возвращаться нельзя, - прервал молчание внутренний голос, - и умереть ему не дано. Он уже не существует… а вместе с ним и мы… как бы есть и в то же время нет…

- А знаете, - томно потянулась мечта, - есть древнее как наш изменчивый мир поверье. Всем известно, что ангелы - вестники Бога. По велению Владыки они спускаются к людям и передают Его волю. Однако во имя божественной любви и по закону земного притяжения вестникам с каждым разом всё тяжелее возвращаться на небеса. Томимый благостью и терзаемый скорбью ангел может подойти к самому краю жизни и… сорваться вниз.

- Нам-то от этого ни тепло, ни холодно, - фыркнула гордость, но мечта, ничего не слыша, уже летела на крыльях фантазии.

- И тогда, сгорев в небесном огне, ангел пеплом может коснуться земли и остаться с ней навечно. Тысячи людей думают, что это звёзды, и загадывают свои самые заветные желания. А сбывается только одно...

- Это ты к чему?- строго поинтересовалась рациональность. Мечта вздрогнула, чуть смущённо прошептала: «Просто... Красиво...» - и исчезла в потайных складках души.

Он шёл, не замечая ничего вокруг, не считая шаги и не измеряя время. И, кажется, где-то рядом скрывалось счастье... Со всех сторон окруженный безграничным пространством коричнево-красного песка, мужчина больше не чувствовал себя одиноким. Он больше вообще ничего не чувствовал. Пусто… Нет, его не терзали сомнения, не мучили страсти… не было ни боли, ни страданий… Быть может, неприкаянные духи пустыни - это очередная ложь во имя призрачной истины и вполне реальной власти старых ангелов?

Подобно крохотной песчинке, отшлифованной временем и по воле ветра бегущей от одного бархана к другому, молодой человек просто шел вперед… Господин Никто... А это даже звучит, даже так можно жить. Неожиданно безмолвие пустыни на несколько секунд наполнил чей-то вскрик.

- Кто-то кричал, - равнодушно констатировал факт внутренний голос.

- Значит, кто-то есть рядом, - оживлённо подхватила рациональность и, всматриваясь в безграничную даль, громко спросила. - Кто здесь? Кто только что кричал?

- Кто? Кто? - послышался приятный мужской голос. - Я ж и кричу. Я ударился и мне больно... И вообще совесть хоть иногда включайте. Я устал и хочу спать, я голоден. Запас святого духа подошел к концу, и теперь вам придётся со мной считаться!

- Хм... а Вы собственно кто? - максимально вежливо поинтересовалась гордость.

- Тело, - последовал краткий ответ.

Молодой мужчина только сейчас заметил, что диск палящего солнца медленно исчезал за линией горизонта. Болела ушибленная нога. Кровь возмущено пульсировала в месте удара. Оказывается, боль это более чем неприятно. Холодало, и оттого кожа покрывалась мурашками… Это были настолько наглые и сильные требования, что шокированное сознание отказывалось воспринимать действительность. Находясь под покровом Владыки, он никогда не испытывал ничего подобного.

На чернеющем небосклоне то и дело загорались небольшие перламутровые точки, сплетавшиеся в затейливый узор. При тусклом свете бледнеющей луны пустыня начинала оживать, наполняя пространство еле уловимыми запахами, еле слышными звуками. Появились новые ощущения... Где-то в груди зарождался необъяснимый страх, заставлявший сердце сбиваться с привычного ритма и робко вздрагивать при каждом таинственном шорохе. Хотелось плотнее закутаться в порванный балахон и спрятаться... Подальше... ото всех. За страхом пришла беспомощность. Слабость медленно проникала в душу, распространяясь по телу. Словно проваливаясь в небытие, господин Никто сполз на обжигающе колючий песок, беспомощно облокотившись на грань большого камня. Обессиленный мужчина любовался жемчужным блеском звёзд, пытаясь не слушать свои страсти, изгонял мысли, а потом, кажется, уснул.

Может быть, плакало небо и падали звёзды, сорвавшись с самого края жизни, и лишь пеплом касались земли... А может быть, он впервые видел разноцветные сны о далёких странах, о диковинных деревьях, отбрасывающих спасительную тень, о журчащем ручье с прохладной водой... Быть может, просто пустыня манила его безумством своих миражей…
Он почувствовал, как в бок неудобно упёрлось что-то твёрдое... Совсем недавно в него так же тыкались мокрыми носами, жалобно скуля, какие-то резко пахнувшие существа... Мужчина не шевелился, надеясь, что и на этот раз они уйдут. Однако неизвестный продолжал  внимательный осмотр, а потом, щекоча, начал ощупывать карманы.

Господин Никто с невообразимым трудом приоткрыл слипшиеся веки. Над ним склонялся худощавый, убитый временем старик, опиравшийся на кривую палку. Его старческие пальцы отчего-то тряслись, но всё же с цепкой ловкостью выворачивали складки балахона. Он что-то бормотал, но молодой человек не мог уловить смысл сказанного: в стариковской душе слабо-слабо мерцало разочарование, а слова рождались сами по себе...

- Надо же, ещё совсем тёпленький... - присвистывая беззубым ртом, прошептал старик и тяжело вздохнул. - Эх, проклятое место, проклятый я... И совсем ничего нет. Шутка ли, опять меня эти бестии опередили, шакалы... - старик заметил полуоткрытые глаза, и его рука автоматически потянулась закрыть безжизненные врата души...

Господин Никто моргнул, непроизвольно защищаясь от приближающихся костлявых пальцев, чем вызвал целую эмоциональную бурю. В пространстве худощавого тела закружились вихри недоверия, страха, радости, какого-то неясного восторга, бессилия и счастья. Старик словно переливался всеми цветами радужного спектра.

- Живой... Живой! Шутка ли?.. Живой...

Старик лихорадочно нащупал пульс - дыхание жизни в уснувшей пустыне. Он несколько торопливо, чтобы не успела проснуться скупость, сунул палец во фляжку с драгоценной жидкостью и провёл влажным пальцем по опухшим шершавым губам. От неприятного запаха мутило желудок, тупая боль глухо отдавалась в шейных позвонках, но, всё же, исцарапав язык об огрубевшую высохшую кожу губ, господин Никто собрал капельки тухлой воды и... окончательно потерял сознание.

Возвращение к жизни было мучительно долгим и болезненным. В памяти иногда всплывали далёкие, кажется, чужие воспоминания. Старик бесцеремонно тянул его по горячему песку. Мелкие песчинки врезались в тело, цеплялись за кожу и причиняли невыносимую боль. Затем он оказался в каком-то небольшом слабоосвещенном помещении.

В комнате было много, возможно слишком много для больного воображения, вещей. Они излучали остаточные эмоции, создавая особую атмосферу бытия. Здесь всё смешалось воедино: любовь и ненависть, сила и немощность, добро и зло... За короткие мгновения ясности ума, сменяемые длительными провалами в безвременье, в память отчётливо врезался образ человека распятого на кресте. Так в своё время убили Милостивого... Деревянное распятие висело в укромном углу, озаряемое единственной свечой. Оно влекло мужчину, притягивало взор непонятным осколком чувств.

Он открыл глаза и привычно устремил свой взор на таинственно магический образ Милостивого. Перед распятием стояла симпатичная девушка. Господин Никто очарованно заворожено следил за еле заметным движением её губ. Она шепотом произносила слова, отпечатывающиеся светлыми пятнами на душе. "Отче наш, сущий на небесах..."- по её бледным щекам катились слёзы, обнажая неясную тоску раненного сердца. Капелька за капелькой... Добежав до края маленького округлого подбородка, слеза исчезала где-то в складках её одежд. Господин Никто чувствовал, как по телу разливалась сладкая истома. Ритмично пульсируя где-то ниже живота, стремительно просыпалось нечто... непокорно страстное, вожделенное и... 

- Мариш, он очнулся!- восторженно произнёс грубоватый мужской голос. Слова прозвучали, словно в тумане, но вместе с ними оборвалось безвозвратное нечто. Она повернулась, скользнула мельком по нему и остановила свой взгляд выше. Девушка смотрела снизу вверх, изредка хлопая ресницами, и господин Никто ощущал в воздухе её секундное смятение.

- Он пришёл в себя. Надо поговорить… - девушка покорно опустила голову и, словно потухнув, удалилась.

Мужчина с грубоватым голосом сел рядышком. Некоторое время они осматривали друг друга. Господин Никто ощущал неимоверную силу, исходящую от сидящего напротив человека. Да, это был человек... хотя в его облике неуловимо проскальзывало что-то демоническое. И дело вовсе не в огромном росте, широких плечах и даже совсем ни причём лукавые с искоркой глаза... Было в нём нечто твёрдо основательное и глубоко серьёзное... И всё же человеческое скрывалось именно во взгляде, уверенном и целеустремлённом. Сын Земли говорил, шевеля губами и обнажая ряд белоснежных зубов. Слова рождались сами по себе, изредка затрагивая смутные воспоминания души, и оттого господин Никто не понимал своего собеседника.

- Привет. Меня зовут Андрей. А кто ты? - мужчина битый час повторял одну и ту же фразу на разных языках. Найти подход к этому странному человеку стало делом принципа, гордости и возможно даже божественной предопределённости. Из поколения в поколение передавалось предание об особом назначении их семьи: они смотрители пересечения миров и должны первыми встречать гостей Земли.

Андрей испробовал всё: звуки, жесты, мимику... Его уже раздражали льдинки непонимания и отсутствующе блуждающий взгляд. Неясность и тревога теребили душу. Андрей пытался поймать неведомую ниточку интуитивных подсказок, однако все тщетно. Он откинулся на мягкую спинку стула. Было бы неплохо уметь читать мысли... Мужчина упрямо продолжал перебирать возможные и невозможные варианты коммуникации, пока его сознание окончательно не зашло в тупик. Не было слов, не было мыслей, просто не давал покоя немой вопрос, и как ни странно именно на него отвечал незнакомец характерным движением плеч.

- Кто ты?

- Не знаю... - переводил Андрей чувства в слова.

- Ты телепат? - в ответ незнакомец вновь пожал плечами и устремил непонимающий взор. Андрей волновался. Неужели отгадка так проста и невероятна? Язык древних, язык рационализированных чувств... Мысли закружились, завертелись, и он чуть не упустил заветную нить понимания. Без труда вспоминая, Андрей шептал: «Успокойся... очисти свои мысли... оставь только одну... самую главную, самую важную... Создай образ и предай ему форму... Отпусти... Слышащий - услышит... видящий - увидит...» Заклинание - установка подействовало только с третьего раза:

- Ты понимаешь меня? - спросил Андрей, затем поспешно добавил. - Если «да», то закрой глаза.

Господин Никто изо всех сил пытался разобраться во внутреннем мире собеседника. Это было не просто, он плохо контролировал эмоции и мысли, но иногда человеческое естество концентрировалось на чём-то одном, и тогда между ними возникало взаимопонимание. Господин Никто закрыл тяжёлые веки.

-Ух, да, - выдохнул Андрей, волнуясь. - Кто ты? Откуда? Почему ты говоришь на языке древних? Что с тобой случилось?

Господин Никто задумался: слишком много вопросов, но что он может сказать? В памяти медленно проплывало детство. Мама... невысокая, чуть полноватая, с грустными глазами, она, как и все женщины находилась вне божественного сообщества, занималась хозяйством. Должно быть, её руки пахли домом, излучали тепло и заботу... Тогда он не ценил это, и оттого так больно кольнуло в груди. Мужчина тяжело вздохнул. Она так ласково и нежно называла его по имени... Услышит ли он ещё когда-нибудь её приятный мелодичный голос?
Папа... Он очень хотел увидеть своего единственного сына с парой белоснежных крыльев за спиной не далеко от престола Владыки. В роду уже были ангелы, поэтому желание отца не выглядело безосновательной мечтой. С трехлетнего возраста он начал брать сына в деловые поездки, дипломатично и умело подготавливая стартовую площадку для будущего взлёта. Встречи с важными, глядящими чуть свысока и оттого умиротворёнными людьми были зачастую скучными и не интересными. Они считались избранными среди избранных и могли откровенно показывать своё снисходительное высокомерие... Лучше слушать дорожные байки отца и самому учиться понимать. В семь лет он уже умел разговаривать с животными и слышать камни. Когда же об этом узнал папа, то планы по воспитанию ребёнка круто изменились. Было не понятно: обрадовался или разозлился отец.

Первым делом он потащил своего отпрыска к прорицательнице. Маленькая худенькая женщина с большими черными глазами, в пол уха слушая сбивчивую речь волнующегося отца, внимательно осматривала ребенка, скользя пронизывающим взглядом. Тяжело вздохнув, она начала раскладывать старые, обтрёпанные по краям карты. Что-то бормотала, то хмурилась, то улыбалась...

Прорицательница бесшумно переворачивала карты, обнажая выцветшие, но живущие своей жизнью картинки. Было страшно. Маленького мальчика пугали странные персонажи, приглушённый голос женщины и неестественная бледность отца. Но всё же карты манили, играя тенями и полутонами детской души. В замысловатом сплетении рисованных судеб таилась сокровенная тайна бытия. И вот, согнувшись от порыва ветра, бредет усталый отшельник с фонарём в руке. Возможно ли объять необъятное? Может ли человек дотянуться до звезды? Ах, да... а где же он, Человек? Карточные боги спорили о провидении, вечной надежде, великой силе духа, но в итоге: радовались малому и плакали, страдая о меньшем.

Одна карта, перевёрнутая рубашкой вверх, казалась лишней... Женщина что-то объясняла явно огорчённому отцу, указывая на текст в толстой книге. Он непонимающе кивал головой и всё-таки на что-то надеялся... «Никто ничего не заметит...» - мелькнула в детской голове преступная мысль. Мальчик медленно пододвинул карту ближе к себе и... перевернул.

- Каждый шагает в свою пропасть, - затаив дыхание, прошептал он и поднял глаза. На него удивлённо смотрели отец и прорицательница.

- Ваш ребёнок никогда не будет ангелом, - бросила она в сторону, подходя к мальчику. Женщина мягко села рядышком, взяла карту в руки, несколько секунд  всматривалась в образ, потом произнесла: «Ты умеешь читать карты... Это значит очень много. Видишь, на картинке изображён человек. Он смешон и несуразен, беспечен и блаженно счастлив. Но, если присмотреться, в образе собаки его погоняют рок и прошлое... И они гонят его в пропасть. Это пустая карта, здесь нет человека, здесь властвуют обстоятельства...

Тогда он мало что понял. Для семилетнего ребёнка это были странные слова. Прорицательница и отец долго разговаривали наедине. Наверно он понял не больше, чем и его сын, потому что на следующее утро мальчика отправили в закрытую школу святителей. Отец хотел, чтобы в будущем сын занимался хотя бы благочинным делом.

Поначалу было трудно: отец выбрал школу, славящуюся строгостью воспитания. Однако постепенно он привык и к поминутному распорядку дня, и к вездесущему контролю, и к непомерно огромным учебным нагрузкам... Учился он самозабвенно и страстно, отдаваясь целиком и полностью знанию. Может быть, именно поэтому он так ни с кем всерьёз и не сдружился, предпочитая книги, взамен одноклассникам. Всё свободное время он проводил в одиночестве, читая и перечитывая редкие письма от матери или гуляя по прилегающим к старинному замку окрестностям. Ему нравилось слушать камни и разговаривать с природой.
Часто вспоминалось роковое посещение прорицательницы. Многие великие люди шли к пропасти, не замечая этого. Им простительны ошибки. Совсем другое дело: знать, куда идешь, и быть при этом счастливым. В сущности, величие личности заключается не в покорности судьбе и не в упорном ей противостоянии. Величина измеряется высотой покорённой вершины или глубиной провала в пропасть.

Наверное, он слишком долго всматривался в свою пропасть, что даже пропасть начала всматриваться в него. Так сказал один человек. Они познакомились случайно. Юный господин Никто, как обычно, пришел послушать камни. Они хорошо запоминают происходящее вокруг, главное уметь понимать. Юноша прикоснулся пальцами к холодной глыбе, погладил, словно живое существо, и, закрыв глаза, отправился в путешествие по воспоминаниям.

На входе в залитую солнечным светом пещеру, появился уже немолодой мужчина. Видимо крутой подъём утомил его. Путник, дыша полной грудью, любовался открывшейся панорамой. Потом он прошёл вглубь естественного тайника природы и присел рядышком, как раз напротив юноши, будто видел его и собирался поговорить. Будущий святитель  внимательно рассматривал болезненно бледное лицо человека с гротескно пышными и длинными усами.

 На нём лежала печать безумия... и оттого его взгляд то отрешёно блуждал, поддаваясь мнимым искушениям, то, застывал, устремляясь сквозь вечную пустоту... В душе человека зрело нечто таинственно глобальное и, осознавая это, он находился в благостном предвкушении чуда. Он ждал открытия истины внутри себя и потому дорожил одиночеством... Безумный поднялся, полный неясной решимости, но, ощущая своё неведение, начал ходить вокруг, что-то беззвучно шепча. Юноша непроизвольно отметил непосредственно гордую осанку и степенно неширокий шаг. Неосознанно двигаясь, он подошёл к камню, опершись на него рукой. Благодаря этому, наблюдатель мог проникнуть во внутренний мир человека и понять его мысли: «... жизнь конечна... Куда же мы идём?.. Туда, где преклоняется и потухает солнце... Мы уходим...»

Неожиданно рассуждения прервались стуком взволнованного сердца. Кажется, на какое-то время между ними стёрлись границы времени.  Двое стояли по обе стороны камня, напоминающего собой пирамиду, и смотрели друг на друга, глаза в глаза... Воспоминания и размышления накладывались и смешивались... «Мы уходим, чтобы оставить место другим, - шептал приглушённый голос странного путника. В его душе взорвалось нечто... - Это необходимо... Время в своём бесконечном течении должно повторяться. Через тысячи, миллионы, через бесконечное количество лет будет человек, во всём похожий на меня - полное воплощение меня, и стоя именно здесь он найдёт в себе ту же мысль, которую нашёл сейчас я... Ибо в этом, заключается вечность. Боже! Если это так, то мы несчастные пленники минуты, мы только тени природы и ее бессмысленные отражения...» Действительно, взорвалось нечто. Безумный Фридрих нашёл своего Заратустру, а господин Никто шагнул в свою пропасть...

Чтобы понять, осмыслить и осознать произошедшее, необходимо время. А пока... пока снова и снова будут распинать Милостивого, будут вновь и вновь проливать чужую кровь для искупления своих грехов... Юноша испытывал острую потребность с кем-нибудь поговорить, поделиться своими размышлениями и переживаниями. Он знал: ничего не происходит просто так. Когда придёт время, жизнь расставит всё по своим местам. Главное в ожидании не упустить мгновение...

Шло время. Безвозвратно убегали минуты и часы, превращаясь в дни... Дни складывались в месяцы, а месяцы - в годы. Ещё один день клонился к вечеру. Светловолосый юноша, по привычке одиночества, заполнял дневник, поглядывая на часы. Когда золотые песчинки пересыпались до обозначенной отметки, он с некоторым сожалением перестал писать и закрыл блокнот на маленький замочек. Книжечку со своими тайнами парень сунул в общую стопку тетрадей и учебников. Столь же обыденно он встал, переоделся и вышел. В его действиях не было ничего необычного, однако в душе стоял комок неясного волнения.

 Утром перед уроком подошёл преподаватель словесности и мило предложил поболтать вечером наедине. Юноша старался ни о чём не думать, а просто идти по широкому коридору, сворачивая там, где это необходимо. Прежде чем постучать по лакированной двери, он постоял, собираясь с мыслями.

- Здравствуйте, - негромко произнёс юноша, входя в маленькую, нагромождённую мебелью, но ярко освещённую комнату. Высокий, худощавый мужчина в сером школьном халате стоял около книжной полки и что-то вдумчиво читал. Не отрываясь от своего занятия, он произнёс:

- Проходите... Располагайтесь... - и, кажется, улыбнулся. Молодой человек стеснёно всматривался, не двигаясь дальше порога. - Ах, право, не бойтесь, - преподаватель сел за стол и предложил своему гостю место напротив. Подождал... потом продолжил. - Я хотел бы поговорить о Вашем сочинении и том будущем, которое оно сможет подарить…

Не смотря на несползающую вежливую улыбку и максимально позитивный тон разговора, в серых глазах привычно мелькали осколки льда и стали. Юноша уже знал, что люди умеют красиво и сладко врать, и этого что-то нервно дрогнуло в груди.

- Я уже неоднократно отмечал уникальную манеру Вашего письма, - скрипел соловьем преподаватель, - более того, смею сказать: Вы столь юное, прекрасное создание уже владеете Словом. Ах, раскройте свой секрет проникновения в сознание посредством фраз…
Очевидно, это был вопрос, на который ждали ответ. Юное дарование под пронзительным взглядом еле выдавило из себя: «Наверное, дело в душе… Я просто обнажаю свою душу, - потом, подумав, юноша добавил. – Так было угодно Всевышнему, ибо он направляет нас на путь жизни». Учитель скрупулезно оценивал сказанное: юность склонна к эгоистическому самовыражению, бунту и непокорности; смирение ей не к лицу.

- Скромность украшает юное сердце. Давайте разберем сочинение. Думается, совсем скоро Вы сможете продолжить обучение в гимназии Канонического Писания… Ваш отец будет, несомненно, гордиться… - в юношеских глазах блеснула искорка, сохранившая надежду на откровенность. Разговора по душам не получалось, и именно поэтому, улыбаясь, привычно преподаватель использовал в разговоре призрачный авторитет отца. Многих мальчиков отправляли учиться в школу Святителей для достижения определенных целей родителя… Этот метод почти всегда работал.

Уже через несколько мгновений юноша и мужчина увлеченно и воодушевленно спорили о словесных фигурах, форме, ритме и роли взрывных звуков, практически не касаясь идеи, смысла, содержания… В итоге многочасовой дискуссии от рукописного текста остался только несколько потрепанный свиток пергамента, исчерканный красными и черными чернилами, с огромными вопросительными и восклицательными знаками на полях.

- Милый друг, все-таки мы нашли маленький изъян в Вашей работе: следите за чередованием гласных и согласных звуков. Нагромождение твердых  согласных создает трудности для чтения даже простого текста, заставляет задуматься…Вы же пишите не для себя, ориентируйтесь на читателя…

- А разве это плохо, заставить задуматься? – молодой человек чувствовал, как остывал запал спора и подкатывалось разочарование: сомнения его души  так и остались непонятыми… Он провел ни один час в библиотеке, изучая биографию Иешуа, сначала считавшегося преступником, а потом, уже после смерти, вознесенного до высот ангела. Оказывается, главное это форма, ритм и чередование гласных и согласных звуков…

- Хм… А Вы часто задумываетесь, читая книгу? Как правило, Вас влечет образ, причем тот образ, который Вы сами рисуете себе. «Неудобные моменты», если можно так сказать, остаются незамеченными либо вызывают внутреннее неудовольствие, сомнение или даже гнев. Кому какое дело до того, что хотел сказать автор? Главное то, что переживает читатель. Вспомните Адама и Еву. Эти перволюди вкусили плод с запретного древа Познания Добра и Зла. Я подчеркиваю: «познания»… В этом заключается вся суть искушения и всечеловеческого греха. Мы люди второго Творения, не познавшие грех своих предшественников, веруем в Отца нашего, и через веру нам открывается знание. Заставить задуматься – это значит подсунуть яблоко греха. Вы понимаете меня? Вы понимаете, почему столь важна роль писателя? Вы осознаете всю силу Слова? Образ должен проникать в подсознание незаметно, не беспокоя душу человека, только тогда он готов принять истину и следовать ей, только тогда…

- Тогда человеком можно манипулировать! – чувство вопиющей несправедливости, внутреннее отторжение нечестной игры в юном сердце вызывало раздражение. Зато преподаватель внутренне улыбнулся: играя эмоциями других людей, всегда можно достичь своей цели. Лед тронулся, и скоро гора пойдет к своему повелителю…

- А что в этом плохого? Представленный самому себе человек, богоподобный сын Отца Небесного, совершил грехопадение, усомнился в Нем, усомнился в своей вере к Нему. Умелый контроль исключает возможность бунта. На этом держится Власть.

- А как же свобода… свобода выбора? Управление подчиняет волю человека… убивает в нем дух…

- Свобода - это иллюзия для рабов, - он говорил уверенно, чуть напевая слова приглушенно ровным голосом. Оттого становилось так хорошо и  спокойно. Не хотелось ни о чем знать, только верить… в счастливый исход своего пути, в предначертательность бытия. Надо только встать под знамя верного движения, и тебе укажут истину, тебя приведут к ней… Слова больше не будоражили сознание, не тревожили душу…

– О, молодой человек! – воскликнул преподаватель. – Да Вам уже пора спать… Мы еще встретимся…

Юноша кивнул, преданно глядя в глаза. Ах, какой хороший человек! Какой хороший человек! Кажется, он излучает свет… кажется, будто он сам и есть свет. И как только Иссайя раньше не замечал эту одухотворенную бледность лица, эту благородную худобу, эту прекрасную доброту в глазах… Ах, нет… Он видел… он знал… только казалось все холодным, злым… И за что так не любят наставника ученики? За что дали такое прозвище – Флин… Глупцы!
Несколько дней он ходил под впечатлением тайного разговора. Совсем не хотелось учиться, юношу больше не привлекали прогулки в одиночестве и тем более холодные, безжизненные камни. Иногда у него возникало желание запечатлить свои чувства в стихах, но рифмы казались тяжелыми, слова слишком низкими, обыкновенными… И, написав пару строк, Иссайя вновь и вновь откладывал перо. Он был счастлив, быть может, впервые в своей жизни… Безоблачное небо его души лишь омрачал скорый отъезд учителя.

- Привет, - подошел к нему высокий темноволосый парень и протянул руку. Они не были знакомы, но видимо ему частенько доставалось от преподавателей: его пальцы были в бугорках и шишках от ударов указкой.

- Здравствуйте, - смущенно пробормотал господин Никто и осторожно пожал руку.

- Пока слетел Флин, мы сможем поговорить без надзора. Давай встретимся после обеда в Шинай – пещере. Ты там часто бываешь, должен знать,- парень улыбнулся и смешался с толпой учащихся.

И бывает же так, что порой совсем незначительная вещь, пустяк, мимолетная встреча в одно мгновение перевернут внутренний мир человека. Исчезло ощущение блаженного счастья, словно от прикосновения с рукой этого человека сгорели воздушные крылья за спиной, и душа погрузилась в пустоту… Смятение и неясная тревога сжала сердце. Зачем он появился? Стоит ли идти в пещеру? Послеобеденная прогулка не обещала ничего хорошего, но все же молодой человек нетерпеливо ждал назначенного часа.

Сомневаясь, но подстегиваемый любопытством, юный святитель нарочито медленно прогуливался по тенистым безлюдным аллеям, окольными путями подбираясь к горе, заросшей мелкой растительностью и мхом. Как ни в чем не бывало, он поднялся по знакомой тропе и некоторое время любовался природой. Затем обернулся… Ожидавший его стоял за камнем, готовый укрыться в любую минуту, и смотрел прямо в глаза.

- За тобой кто-нибудь шел? – тихим шепотом спросил он.

- Не-а, - также тихо ответил юноша. – Я никого не видел…

- Ты кому-нибудь говорил, куда идешь?

- Меня никто не спрашивал…

- А если б спросили, то что? Сказал бы?- и тут же сам усмехнулся своей глупости: Святители не лгут… ибо на них держится совесть. Недоверие задело юношу. Он молчал, глядя на темноволосого парня. Здесь он казался старше и серьезнее, чем при первой встречи.

- Прости, Иссайя, но это необходимость. Ты многим рискуешь, встретившись со мной…- парень ловко увернулся от брошенного камня.

- Откуда ты знаешь? – испуганно спросил юноша. Знающий имя, обладает огромной властью. При совершении таинства крещения сокровенные участки души опечатываются именем, оберегая источник жизни человека и обеспечивая его духовную связь с Владыкой. Обращение по имени среди людей приравнивалось святотатству. В школе не принято обращение к личности. При поступлении ученик получал индивидуальный номер, заменявший имя.

- Если ты будешь кидаться камнями, то вряд ли я смогу рассказать тебе. Успокойся. Присаживайся, нам предстоит долгий разговор… Меня зовут Володя, мой номер тебе вряд ли скажет больше, чем Имя. Отец отправил меня в эту школу, руководствуясь отнюдь не духовными соображениями. Ему нужен вес в Божественном Сообществе. У нас в роду было больше шутов и шпионов, чем благочинных ангелов. С рождения меня учили бесшумно подкрадываться, прятаться, вскрывать замки, следить, паясничать и умело менять маски. Обычно мы обучаемся в секретной гильдии, затем там же продолжаем работать, но… так сложились обстоятельства. Чтобы совсем не сойти с ума от этих бессмысленных текстов о душе, духовности и святости, я решил продолжать оттачивать свое мастерство на тебе. Меня привлек мальчик с грустными глазами и улыбкой ангела… Не скрою, было весьма удобно: по ночам я успешно списывал домашние задания. Три года назад, совсем случайно, я нашел вот это, - он достал небольшой черный блокнот с замочком и  подал его собеседнику. Иссайя отрешено смотрел на свой дневник: как минимум три года книга предавала его, по ночам отдаваясь другому. – Написанное перевернуло мое сознание и мое мнение о тебе. Из чудаковатого мальчишки благородного рода ты превратился в путеводную звезду по стране знаний. Я увидел в тебе родственную душу… если только шут может так говорить об ангеле… Ты ведь тоже попал в это чистилище мыслей в связи с особыми обстоятельствами, – Володя не скрывал сарказма, пренебрежения к школе, преподавателям и системе Святительства в целом. –Твои способности более чем уникальны… В видениях тебя больше интересовали личности, характеры, духовное развитие, меня же – как правило, их отражение в обществе, политическая подоплека описанных событий. Не скрою, некоторые данные неплохо помогли моему отцу. Сейчас Божественное Сообщество переживает кризис власти, готовится переворот.

- О каком кризисе ты говоришь? Кризис власти это личностная трагедия восприятия бытия. Владыка мудр, мир неизменен в своем стремлении к жизни. Ну, заменят нижний состав Божественного Сообщества, уйдут павшие, появятся новые герои, основы жизни останутся неизменными. Это не страшно, это можно пережить…  Только достойные смогут пройти очищение…

- Ты рассуждаешь как истинный Святитель, тебя уже научили так думать, – Володя ухмыльнулся. - Конечно, ангелам до этого нет дела – все отразится на людях. Но тебя пытаются использовать в этой игре. Я уже видел, как здесь превращаются в марионеток. Я видел как Святители превращаются в ангелов, но их душа умирает… Это не объяснить – видеть надо. Тебя не трогали, благодаря какой-то прорицательнице. Она часто писала письма о твоем уникальном, но скрытом даре, чем сильно портила твою репутацию. Даже хорошее поведение и великолепные оценки не могли изменить твое положение. Все было так, пока не вмешался Флин. Помешанный на Слове, он использует тебя…

- Почему я должен верить тебе?

- Я не прошу верить мне. Мим тянет улыбку на своем лице. Верь себе, не умеющему лгать. Прочитай запись в своем дневнике, сделанную год назад. Прошу тебя…

Иссайя, безропотно подчиняясь, листал исписанные мелким, но аккуратным и разборчивым почерком страницы, всматривался в них и, выбрав нужный фрагмент, начал тихо читать:
«Сегодня проходили книгу пророков. Если честно - скучно. Очень тяжелый, многообразный язык… И почему люди так боятся умирать, если впереди их ждет предначертанное будущее? Легче жить праведно… Кстати, само слово «пророк» несет в себе фатальный смысл. Если разделить это слово на составляющие слоги, то получается «про рок» - «про судьбу, возмездие», «про слепую неразумность нашего бытия». Целый день думал об этом. Игра звуков, филологическая махинация.

В обед мне приснился странный сон. Я гулял по аллеям тенистого парка. На улице середина весны, но уже по-летнему тепло. Было людно, и меня никто не замечал. Толпа праздно одетых людей волновалась, гудела и ждала открытия памятника Бессмертному. Его еще никто не видел, но, говорят, Владыка заочно одобрил работу. Потом я оказался в большой, просторной, слабо освещенной комнате. В ней не было окон, наверно, потому что она находится в подземелье, но ее стены расписаны красивой сюжетной росписью. В центре находились двое: Лев и Дракон. Они о чем-то спорили, бросали ненавидящие взгляды, кричали и обильно жестикулировали, но все тщетно… Они слишком сильны, и в  этом их слабость. Стоящий в тени хочет выйти на свет, встал поперек Судьбы, и потому кровь на его руках… Возлияний терпкий аромат вдыхает благостно и вдохновенно, но он не чист. Его ложь раскроют, но будет уже поздно».

Юноша закончил читать. Боль предательства чуть-чуть улеглась. Он посмотрел на Володю, парень заметно волновался и жадно ловил каждое слово, всем своим естеством вникая в смысл каждой фразы.

- Не очень удачный текст… - проговорил Иссайя, - я так не закончил образ, как-то непонятно получилось… слов не нашел… Мне хотелось создать текст в стиле пророчества, но сам запутался в образах… Так… фантазия…

- Что ты! Текст вполне нормальный, понятный… Я знаю, ты далек от политики и дворцовых интриг. Смотри… - он достал из нагрудного кармана серые газетные вырезки. – Это копии статей из ежедневного журнала «Вестник». Три дня назад состоялось открытие новой скульптуры в парке дворца Владыки. Есть фото. В следующем номере вышла заметка о загадочной смерти в секретном зале заседания глав двух родов, Льва и Дракона. Основной версией следственной комиссии является предположение, что двое мужчин, враждовавшие друг с другом, решили разрешить спор при помощи оружия.  Это еще не все… Когда Флин пригласил тебя к себе, я решил воспользоваться возможностью и поковыряться в его бумагах. Вот, что я нашел, - Володя уверенно подошел к тайнику в пирамидальном камне. Несколько сотен лет назад его сделал один человек, чтобы спрятать золото. Тогда Иссайя очень удивился: насколько может быть изобретательным ум человека, движимый алчностью и жадностью. Денег и сокровищ там давно уже не было, но хитроумный механизм действовал безотказно. Парень достал продолговатую потемневшую от времени, покрытую лаком и украшенную резьбой коробочку из дерева и протянул ее Иссайи.

- Флин пытался ее открыть, но не смог. На первый взгляд она вырезана из цельного куска дерева, но если постучать по крышке – можно услышать глухой звук, значит она полая внутри. Кажется, там должно быть указание на имя убийцы… Стоящего в тени. Я пытался ее открыть, но не получилось. Быть может, ты сможешь… Ты же умеешь разговаривать с камнем… Сегодня над Шинай - горой пролетает самая яркая комета. Ее уже видели в графстве Сори… Нам важно не опоздать… Понимаешь?

- Как мы сможем это сделать? – спросил Иссайя, осматривая коробочку. – Стоит ли ее открывать, ведь убийство уже совершено и вряд ли можно что-то изменить?

- Мы должны это сделать… Хотя бы узнаем… Она выглядит очень старой, может быть, в ней хранится древнее пророчество, а может ключ к тайне мира… может быть, это убережет нас от дальнейших несправедливостей. На страницах своего дневника ты, пусть непоследовательно, описал историю избранного народа, более того, предсказал его будущее… Но ты пишешь, что род людской должен уйти в небытие, исчезнуть…

- Ну, это фантазии… - Иссайя смутился. – Я не думаю, что в моих выдумках столько правды… просто страдания интересны своей глубиной…

- Прошу тебя… верь себе… Ведь это твоя обязанность – верить… - Володя с умоляющим взглядом смотрел на юношу. – Быть может, это правда послание предков… древний артефакт… Помнишь, ты писал о такой штучке…

- Это тоже выдумка, - Иссайя, заинтересованный механизмом, улыбнулся. – Галилей - астроном еретик не мог создать механизм, наполненный душой, тем более я не думаю, чтобы он был знаком с древнейшими руническими текстами. Здесь небольшие углубления, как будто кто-то продавил пальцами…Вот так, - неожиданно на поверхности древнего артефакта задвигалось полукруглая фигурка. Иссайя ошарашено взглянул на Володю: неужели это правда? Именно от прикосновения живой плоти открывался механизм Галилея в его фантастическом рассказе. – Кажется, это чье-то воспоминание. На обратной стороне такие же выемки. Помоги мне.

Володя нерешительно подошел ближе, заворожено глядя на двигающийся предмет – уверенности в его глазах несколько поубавилось. Нет, его не терзали сомнения… Юноша, словно находясь в прострации, смотрел на рунический орнамент. Казалось, древние письмена оживали, сплетаясь в причудливые фигуры, образы страданий и смерти.

- Она нагревается…Я чувствую тепло… давай же, - торопил Иссайя. Его словно лихорадило. Когда к коробочке прикоснулся Володя, на ней задвигалось второе полусолнце, зеркально повторяя траекторию движения первой фигуры, пока они не встретились, образуя небольшой, около трех сантиметров в диаметре кружочек. Фигурка встала на ребро, прокрутилась против часовой стрелки и перевернулась.

Постепенно в сознании возник образ сильно постаревшего мужчины. Дрожащими от старости руками он держал свиток и что-то шептал над ним. Слов было не разобрать. Позади него, преклонив колено, стояли трое молодых людей в дорожных плащах, - на их лицах читалась усталость. Проделав нелегкий путь, молодые люди были поглощены торжественностью церемонии. Закончив чтение, старик медленно повернулся. Его движения были вынужденными и, казалось, причиняли боль.

- Дети мои, - в его низком грудном голосе послышались нотки былой силы. – Я рад, что Вы прислушались к моей просьбе и смогли почтить своим присутствием старика-отца. Мне немного осталось и… я хочу рассказать Вам нечто очень важное… Давайте оставим церемониал. Присядем…

Старик, словно в изнеможении, упал на мягкие подушки заботливо подставленного кресла. Тяжело вздохнул и вытер ладонью со лба проступившие капли пота. Несмотря на слабость, он с пристальной внимательностью наблюдал за сыновьями. Старший был спокоен и почтителен. Он не зря изучал науки и традиции. Они даровали ему величие, степенность и мудрость. Сын будет хорошим правителем. Средний сын, хитро улыбаясь и взглядом оценивая ситуацию, ловил каждое слово. Он поражал своей страстью к чудесам и перевоплощениям, называя свои способности магией… Пусть будет так. Беспокоили отцовское сердце лишь слезы младшего отпрыска. Его судьба еще не определена. Дитя любви… он воспитан не для светского общества, он еще не посвящен в тайны мироздания. Для него открытие истины может стать серьезным ударом.

- Немного осталось… Совсем скоро огненный диск солнца скроется за горизонтом, ввергая нас в пучину темноты и страха. Оно уходит точно так же, как все уходит в мире… - по легкому движению старческой руки из комнаты бесшумно удалились слуги, погасив свечи. На каменный пол, украшенный мозаикой, легла желтая полоска света уходящего солнца, разделив покои на две части. Отец и дети, скрытые покровом ночи, оказались по разные стороны от светового барьера. Владыка продолжил. - Проходит время и все исчезает. Наше рождение есть первый шаг к смерти. Это закон жизни. Это самый древний и самый непреложный закон. И ни одно существо не в силах его преодолеть…

Правитель замолчал. В безмолвии он вновь пытался подобрать нужные слова. Он чувствовал, что остается слишком мало времени на разговоры, и, терзаемый сомнением, он вновь пытался взвесить все «за» и «против». Вновь и вновь прокручивал свою жизнь: когда он был молод и полон сил взваленная ноша казалась легка и тайна не тяготила озаренное сознание… Теперь же все было наоборот, власть тяготила, а скрыть обман было не так просто.

- Отец, - не нарушая общего спокойствия, произнес старший сын, но старик не дал ему договорить и вынужден был продолжить:

- Ничто не бессмертно, даже Бог… И когда люди не нашли убедительных доказательств Его существования, когда прошло очарование миром и все стало понятно, как простой интеграл, вот в эту минуту человек начал умирать, словно гнить... – голос старика сорвался, но, сделав усилие, он продолжил. Его голос заиграл непривычными тонами возбуждения. Страдание сменилось восхищением мечтой, в старческом голосе слышались отголоски юношеского идеализма и поиск самооправдания. – Человек падал, превращаясь в алчное зверье. Падая, он уничтожал все вокруг… И когда уже казалось ничто не сможет остановить это разрушительное падение в небытие, тогда я понял: Бог нужен людям. Он нужен им хотя бы только для того, чтобы они оставались людьми. Но, извращенные, они не могли принять Бога бессильного, смертного и живущего их греховной жизнью… Я решил создать новое идеальное общество, очищенное от знания и наполненное верой. В страданиях и лишениях проходила смена поколений. Каждый час, каждую минуту, каждую секунду я формировал в сознании людей новый образ живого БОГА. Здесь важен был каждый шаг, каждый жест… каждый вздох. А сейчас я умираю… Я заканчиваю круг своей жизни, но Бог должен остаться бессмертным. Один из вас должен занять место Бога…

Старик умер. Старший сын занял его место… Он надел маску первого Владыки, правил, а когда закончился его жизненный круг, на его место садились потомки… Так проходила смена поколений… так жил вечный Бог…

- Владыка мертв, - прошептал Иссайя, когда воспоминание закончилось. – Разве могут Боги умирать?

- Ха… здорово придумали, - Володя был потрясен не меньше. – Все это время они имитировали бессмертность: сын сменял отца, внук заменял сына… И никто не смог об этом догадаться. Три сына – три благородных рода: ангелы, маги и творцы – Лев, Дракон и Алая Роза. Бессмертие было хорошим основанием для власти простого смертного человека… Пусть он много знал, многое умел, но не смог победить смерть. Ложь… на каждом шагу! Нет, и никогда не было Бога. Его просто придумали, чтобы оправдать свою власть. Идеальное общество – общество лжи. Хорош идеал… А по сути здесь нет добра и зла, нет основания для морали… Хватай больше, беги дальше – вот закон самых честных людей, потому что они не лгут себе и людям в своем не–благородстве. А… смерть… не случайно погибли главы двух самых мощных родов… Кто-то решил подправить налаженную систему власти.  По логике вещей престол должен был стать главой ордена Льва… Они слишком сильны, и в этом их слабость. Узнавший тайну не смог бы им управлять.  Чтобы обезопасить себя, Стоящий в тени использует интригу и убивает не только прямого наследника, но и много знающего Дракона. Ему нужен человек, благородной крови, но которым он может управлять. Чистый, творческий человек…

- Браво! Да здравствуют шуты, - послышался скрипучий мужской голос. – Вы, впрочем, как всегда, оказались слишком умны и слишком глупы, чтобы предвидеть все. Прочитать послание могли только три человека, три наследника… Двое из них мертвы.

- Флин… - безумно засмеялся Володя. – Надо же какому ничтожеству судьба доверила такую тайну. Завтра все узнают, завтра все самые правдивые лгуны будут гореть…

- Ну, ну… отчего же завтра? Почему не сегодня? Да и кто поверит шуту? – не скрывая презрения, ехидничал мужчина.

- Поверят. Сначала один, потом другой… А в итоге поднимется буря… - уверенно сказал Володя.

- Значит надо сделать так, чтобы никто не узнал, - Флин кому-то кивнул, и тут же за спиной парня возникли люди в черных балахонах…

- А что скажите вы, мой юный друг? Веруете ли вы в Отца нашего? – мягко, но настойчиво обратился преподаватель к любимому ученику. Иссайя молчал. – Он не стоит вашего внимания. Его накажут – в этом заключается власть. Вы прочитали послание. И теперь ваше имя вписано в список правителей. Вы понимаете меня, Иссайя?

- Когда-то давным-давно, - вымучено улыбнулся юноша. В отличие от Володи, он не испытывал эйфории открытия истины… - жили люди, могущественные дети Земли. Их сила заключалась в Знании. Они умели практически все: летать, бродить по морскому дну, извлекать из камня воду и строить подземные города… Однажды ось мира сковал лед. Стали происходить небывалые вещи: реки потекли вспять, солнце стало восходить с другой стороны, беспрерывно плакало небо, и стонала земля. Люди были не готовы к таким изменениям. Многие погибали, и потому старики поспешно передавали свои знания, но при этом терялись кусочки истины. Знание превращалось в умение, творчество – в ремесло, а вера – в религию… Люди мельчали, становясь бегущим народом, стадом. В итоге остались только двое, владевшие Знанием. Два брата. Перед ними встал вопрос: что делать с могущественной силой, принадлежавшей им? Вот с этого момента начинается свобода выбора… Один предлагал наделить откровением каждого желающего, ибо перед лицом природы все равны. Данная им сила будет способствовать всечеловеческому развитию. Другой знал, что сила – это власть, а власть не может принадлежать многим… Поэтому знание он предлагал заменить на веру, а потом избранным позволить прикоснуться к Граалю…

- К чему ты рассказываешь языческие сказки? – сухо спросил Флин, непроизвольно морща лоб. Он долго искал веру, он искал Бога, которым сможет управлять… К чему знать? Во имя спокойствия своей души он мог пойти на многое…

- Древние были выше нас, - Иссайя испытывал чувство благостной уверенности в своих словах. Наконец-то все видения сложились в целостную картину истории мироздания. – И дело здесь не в Знании или Вере, а в их единстве и гармонии. Наши праотцы не делили мир на добро и зло, а воспринимали его таким, какой он есть. Один из братьев стал основателем славного государства, в котором, оказывается, мы живем. А истинный Бог выше. Он есть все. Искушения плоти и грех теряют смысл не потому, что Бога нет, а потому, что Он есть плоть. Именно это вы не простили Милостивому, именно за это вы распяли его, за земную любовь…

- Причем тут Иешуа? – искренне удивляясь, спросил преподаватель. Ему был не понятен ход мыслей юноши. – В истории есть более яркие образы, творившие как добро, так и зло… А он так, преступник средней руки… Урвал кусочек Знания, но не смог подняться до вершин Владыки, оставаясь сыном человеческим…

- Образ проникает в душу незаметно, - улыбнулся юноша. – Каждый человек, из плоти и крови, является Богом. Я не хочу давить, душить в себе страсти, извращая добродетель… Отрицая свое тело, отрицая свою личность, мы отрицаем Бога…

- Малыш! Милое невинное дитя! – рассмеялся Флин. Его смех нервно дрожал под пещерными сводами. – Сладок, сладок плод искушения. Ты еще поймешь, ты когда-нибудь найдешь веру. Человек ищущий может потерять все, человек верующий всегда останется с Богом, а пока уйди… Тебя проведут…

Иссайя молча смотрел на расступающиеся тени. Его опять не поняли? Он не смог донести свою мысль. Невысокий молодой человек с бледно каменным лицом проводил его в комнату, заперев на ключ. Юноша много думал о своем новом друге… Его накажут… За что? За правду? А где же тогда справедливость? А нет ее даже в избранном царстве веры… На руках правителей кровь, а в сердце – ложь.

Ближе к утру он узнал, как наказали Володю. Официальная версия звучала, как несчастный случай. Он поднимался по тропинке и видимо поскользнулся. Упал с вершины горы. Иссайя слышал, что это сообщение обескуражило учащихся. Об этом говорили, шептались, сочувствовали и злорадствовали, но молодые сердца, приученные к смирению, послушанию и отсутствию эмоций, постепенно успокаивались. Оказывается, никто никому не нужен…
Святитель уповает на Бога и выполняет Его волю. Если приказано забыть – он вычеркнет из своей памяти все. Со смертью Володи умолкла и какая-то часть Иссайи. К горлу подкатывалась пустота и бессилие. Разве можно просто забыть человека? Можно и нужно… Это закон самосохранения жизни - еще один важный закон бытия. В определенные минуты животный инстинкт разрушает в человеке все, заставляя жить во что бы то ни стало… Жить любой ценой... Ценой крови, ценой другой жизни… И это не страх перед смертью, и даже не проявление вселенского зла... Это просто вектор жизни, неосознанное стремление к воплощению самости в бытие. Но этот закон допускает исключения…

Отказавшись от власти, Иссайя оказался в заключении. Так он стал господином Никто. Мельком резанули воспоминания о маленькой, сырой и пустой комнатенке с низко давящим потолком и щелочкой-окошком. Флин стал избранным Владыкой. Все решилось очень быстро.
Господин Никто открыл глаза… Рядом уже никого не было, и ночной сумрак мягко окутывал комнату. Не шевелясь, он слушал тишину, свое ровное дыхание в ней, ритмичный стук сердца, открывая при этом новый мир. Каждый вздох наполнял его жизнью, с каждым пульсирующим ударом беспокойного комочка мышц по его телу разливалось таинственное тепло… А жил ли он до этого момента? Может быть, он существовал? Для количества, для галочки…



Взошла луна, наполняя пространство сказочным серебром. Он знал, что она должна быть большой, круглой и непременно с бледным грустным лицом…Такая же заглядывала в окно Иссайи, а он… Он не жил. Зажигал искусственную свечу и уходил в мир чужих фантазий. Господин Никто привычно посмотрел в угол, где висело распятие, но знакомый образ тоже поддался влиянию луны. Милостивый… худощавый, ссохшихся… с понурой головой чернел на фоне белых стен. Его кроткий взгляд исподлобья безжизненно впирался в пустоту.

- Чу… - кажется, беззвучно шептал он. – Кто ты? Добро или зло? Ты был невинен и кроток, но именем твоим творились великие злодеяния. Я знаю их, видел. Ты уже Никто, понимаешь? Ты - раскрашенная временем кукла. Ты мертв… - он с ужасом осознавал свои мысли. Что-то в нем хрустнуло и развалилось… все-таки раньше он верил.

За стеной, нарушая одиночество тишины, что-то неосторожно скрипнуло, и через мгновение раздался приглушенный шепот:

 - Ты спишь? Кажется, он что-то бормотал… Сходи посмотри… - прислушивался господин Никто.

- Я ничего не слышала, - устало ответил женский голос. – Тебе просто показалось…

- Я слышал шум…

- Это, наверно, кошка…

- Ты не хочешь идти? – безвинный на первый взгляд вопрос задел пространство. Ожидая ответа, съежилась ночь.

- Да… Я боюсь его. Люди говорят…

- Я знаю, что говорят люди твоей религиозной общины, - раздраженно перебил мужской голос. – Прежде всего, он человек, нуждающийся в помощи. Помощь ближнему – это же благодетель…

- Он не от Бога. Он есть зло…

- Не от вашего бога, - мягко настаивая, уточнил мужчина. – Если со мной что-то случиться, и в бессознательном состоянии я попаду к людям другого вероисповедания. Значит ли это, что мне откажут в помощи?

- Ты пока слаб духом и не можешь принять истинную веру, но Бог с тобой. Он примет тебя. Тебе всегда помогут. А он... Он… после такого не живут… Я не смогла это сделать, но найдутся другие люди…

- Что ты хочешь этим сказать? – женщина поняла, что сболтнула лишнего и слишком явно замешкалась.

- Я пойду, посмотрю, что с ним…

- Стой. Ты не ответила на вопрос. Если начала говорить – говори, - завязалась молчаливая борьба характеров. Резко отворилась и тут же захлопнулась дверь, так никого и не выпустив.

- Его убьют, - наконец, тяжело дыша, произнес женский голос.

- А ты… ты пыталась это сделать? – предчувствуя положительный ответ, ошарашено спросил он.

- Да, - без промедления бросила она. От дерзко решительного ответа мужчина почувствовал свою беспомощность. В этом коротком и резком «да» его любимая, милая и ласковая женщина предстала в другом свете: отчаянно жестокая, категоричная и отчужденная принятым решением

- Мари… Машенька… Как ты могла?

- Во всем Харон виноват, - неожиданно всхлипнула женщина и бросилась на шею мужа. – Он его из самого ада притащил, чертов перевозчик…

- Харон стар. Он плетет всякие небылицы за полкопейки и стакан водки, а ты поверила ему…

- Нет – нет. Это правда. Какая мать даст своему ребенку такое имя? Ты не веруешь, поэтому он подсунул тебе демона.

- Милая, оглянись вокруг. На дворе уже двадцать первый век, эпоха электронного прогресса и искусственного интеллекта. Демоны и перевозчики душ остались в далеком прошлом…
Господин Никто всматривался в пустоту ночи, тяжело осознавая услышанное. Его пытались убить… За что? Он только начинает жить. Он не желал и не творил зла. Его пыталась убить она, прекрасная, чистая, светлая…

- Хорошо. Пусть будет по-твоему. Ты говоришь, я слаб в вере. Да, - Андрей и Мария вошли в комнату больного и, как будто не замечая его, продолжали разговор на несколько повышенных тонах, - я не верю Церкви. Ей не меньше других нужна мирская власть. Есть нечто более высокое, более общее, чем поклонение богам…

- Господи, прости его, - обратилась она к распятому Христу. – Не ведает он, что говорит. Видит только внешнее, ибо закрыты его духовные очи…

- Он – то простит, - с легкой иронией произнес мужчина. – А ты свои глаза откроешь? Смотри… Твой цветок расцвел… Ему я верю больше, чем церковникам. Он не умеет лгать…

- Хвала Господу Богу нашему…

- Глупая… не цветут цветы рядом с плохими людьми…

Молодая женщина, промолчав в ответ, начала свою молитву, но в ее еле слышных словах сквозила неестественность и фальшь. Она часто обрывалась на полуслове, долго молчала, словно задумавшись или погрузившись в сон, а потом, как будто опомнившись, начинала заново шептать когда-то заученные слова.

Андрей, любуясь белоснежным бутоном, подошел к окну. При свете луны его лицо казалась бескровно бледным, растерянным и напряженным. Мужчина снова и снова прокручивал сцены разлада с любимой. Он хотел, чтобы она не чувствовала себя одинокой на новом месте, вдалеке от родных и близких. Он хотел, чтобы у нее появились друзья и знакомые, но… он не мог принять этой веры. Она не могла понять его. Постепенно они начали отдаляться друг от друга, становиться чужими. Молча, покорно и смиренно…

Мария, кое-как закончив молитву, бесшумно удалилась. Андрей молчал, глядя в окно. Господин Никто изо всех сил старался уснуть, однако возникшее неприятно напряженное чувство вины не пускало в царство Морфея и отрезвляло рассудок.

- Ты слышал наш разговор? – неожиданно спокойно спросил Андрей, поворачиваясь лицом к своему странному гостю. Господин Никто кивнул в ответ и послал образ: «Прости...»

- Никто никогда не будет лишен жизни в этом доме… - он старался не слушать, как скрипит кровать за стеной.

- Она ждет тебя…

- Пусть… - помолчав, мужчина добавил, - мы разберемся, не волнуйся… Как чувствуешь себя? Мы можем поговорить? В прошлый раз ты потерял сознание…

- Да.

Андрей сел напротив. Некоторое время мужчины смотрели друг на друга. Молчали… это был слишком серьезный разговор, чтобы нарушить его неверно сказанным словом.

- Кто он? Тот человек… - задал вопрос господин Никто, передавая своему собеседнику образ худощавого старика с костлявыми трясущимися пальцами.

- Харон… Странный субъект… - Андрей говорил медленно, делая значительные смысловые паузы, очевидно подбирая слова и формируя четкий образ. – Действительно, ни одна современная мать не назовет так своего ребенка. Это имя проклятых падальщиков душ, застрявших на обочине миров. По древней договоренности за монеты он должен помочь душе умершего найти новое пристанище. Деньги нужны ему не для богатства – для жизни. Это магический обряд. Когда-то круглые монеты имели сакральный смысл и олицетворяли собой солнце… Поменявшись чем-то, люди обмениваются частичками души. Таким образом, он может насобирать себе прощение или новую жизнь. Само его появление многих взволновало. Мир живет на грани свершения чего-то сверхъестественного. Начали всплывать странные пророчества…  Или поползли слухи, распускаемые жалким, выжившим из ума стариком, случайно пережившим себя… Все зависит от тебя. Кто ты есть? Демон, мессия или человек?

Господин Никто тяжело вздохнул. Сложный вопрос, и он не знал на него ответа. Никто… Он не хотел быть ангелом и не жалел о своем изгнании… но он и не жаждал отрицания Бога, еще не мог окунуться в новый мир страстей… Господин Никто посмотрел на бледнеющий образ Милостивого, затем – на луну, прячущуюся за причудливыми облаками, и начал говорить, пытаясь шевелить губами…

- Я не знаю, кто я. Меня лишили имени, стерли из списка живых. Я никогда не смогу вернуться туда, где начал свою жизнь. Сейчас я меньше всего хочу связываться с пророчествами. Два раза они слишком круто изменили мою жизнь. Говорят, на пустой карте нет человека, только обстоятельства… Я хочу быть самим собой, я хотел бы быть настоящим Человеком.

- Будь, - философски коротко произнес Андрей. – Время расставит точки.

Они молчали, о чем-то думали, смотрели друг другу в глаза, до самого утра продолжая немой разговор.



глава 2.



Еще слабый и болезненно-бледный господин Никто поднялся на вершину холма, гордо называемого Горой. Перед ним раскинулось безграничное море ярко-зеленых, волнующихся от порывов ветра верхушек деревьев с утопленными островками золотистых злаков. Окаймленная медно – глинистыми обрывистыми берегами величаво и царственно изгибалась темно-синяя река. В безграничном спокойствии под стройную песнь птиц закатывалось солнце. Нет, ошибся Андрей: жизнь не ускорятся, течет своим чередом, то человек бежит, не зная откуда, куда и зачем. Торопится не опоздать…

Господин Никто задумчиво смотрел вслед убегающим причудливым облакам, с улыбкой вспоминая долгие, часто полуночные разговоры со своим спасителем.  Потом, словно опомнившись, присел на корточки и бережно погладил жесткую, торчащую невысокими полусухими колышками траву, взял горстку земли, высушенную ветрами, вымытую дождями да обожженную палящим солнцем… Пересыпая песок из одной руки в другую, он вернулся к своим размышлениям.
Прошел год его жизни на земле. Иссайя жил в доме Андрея под видом дальнего родственника, потерявшего память в авиакатастрофе. Этому верили многие и жалели его как несчастного, в большей мере женщины. При встрече с ним люди улыбались, пряча щемящее сочувствие, и старались не говорить «лишнего», а, по сути, не говорить ничего. Постепенно наладились отношения с Марией, казалось, она тоже начинала верить в придуманную историю. Мистичность его появления сменялась обыденностью и размеренностью жизни. Не лгали и не жалели только дети. Они искренне смеялись над его неудачными попытками изъяснить свою мысль словами и со столь же неподдельной доброжелательностью делились житейскими премудростями и пытались ему помочь.

 Размышления господина Никто прервал плач… негромкий, с глухими вздохами, то и дело переходящими в отчаянные всхлипывания… несколько приглушенно отдаленный, но в тоже время звучащий где-то рядом. С неясным, тревожным чувством волнения господин Никто обернулся, ожидая кого-то увидеть, но лишь безграничное, распластавшееся по холмам и долинам равнодушное одиночество встретило его. В лицо пахнул ветер, одним нечаянным дуновением растрепав его светлые, коротко стриженые волосы. Притихла природа, словно с этим горьким запахом умирающей травы наступила тишина…

- Надо бежать, - промелькнуло в голове, подкатило к горлу комком, затрудняя дыхание. – Бежать… Куда? Туда, к людям! Надо спешить жить, надо успеть стать человеком. - Господин Никто небрежно стряхнул землю и размашисто-скорым шагом, почти срываясь на бег, торопился к дому Андрея. Он понимал: плакала земля…

Вот уже и дом виднеется. Конечно, это не дворец, не хоромы, но и не лачужка убогая – обыкновенная, средняя, с первого взгляда мало, чем примечательная, типичная для данной местности, обложенная кирпичом хата. Сразу видно, добротная, надежная и такая родная. На душе мужчины отлегло, потеплело, и вновь безмятежно забилось сердце. Здесь он стал нужным, привычным, здесь его ждали. Пахло выпечкой. Словно опьянев от домашнего, теплого, приятно щекочущего обоняние запаха, господин Никто присел на деревянные ступеньки крыльца. Постепенно исчезало возбуждение от соприкосновения с тихой болью израненной земли, уступая место привычной задумчивости и безмятежности.

- Вот оно, самое обыкновенное человеческое счастье: покой, дом, семья… А надо ли чего-то большего? Люди говорят «надо»… и бегут, бегут, глупцы, суетятся, переживают, боятся, страдают, ждут чудес… И я ведь бежал. Зачем? Куда? Почему? И сам не знаю. Просто хотелось чего-то иного, особого, уникального, просто хотелось жизни. Жизнь есть движение. Хм… вот оттого и суетятся: иначе не люди были бы,… а так, бесстрастные ангелы. – Господин Никто ухмыльнулся, вспоминая туманные отголоски своих школьных лет. Вот и до ереси докатился…

- Ну, чего ты тут сидишь? – раздался звонкий голос Вани, сына Андрея. Он очень походил на отца: такой же неугомонный, жизнерадостный и добродушный. Со временем, наверное, он так же остепенится и станет добротным хозяином. Мальчишеские немного прищуренные глаза блестели, своим лукавым огнем, выдавая волнение и наличие бесспорно важной детской тайны – Тебя уже все ждут! – мальчик проворно схватил мужчину за руку и, как будто силой, потащил его в дом.

- Да, подожди, подожди… - медлил господин Никто, - что случилось?

- Ничего особенного, - деланно будничным голосом произнес Ваня, улыбнулся и быстренько спрятал глаза, зная способность своего друга угадывать мысли. – Мама вкусностей наготовила, ждем тебя ужинать.

- У кого-то День Рождения? – поинтересовался господин Никто. В ответ мальчик, настежь растворив дверь в зал, радостно воскликнул:

- У тебя! Поздравляем! Ура!

В центре комнаты стоял стол, накрытый белой, праздничной скатертью. Гордо возвышались, играя на свету всеми цветами радуги, бокалы с позолоченной каемкой. По случаю большого торжества из серванта перекочевал красивый, очень ценимый в семье сервиз с кленовыми листочками. Не находя слов, господин Никто ошарашено любовался сервированным столом, словно некоторым чудом. Белоснежные тарелки, как барышни во дворце Владыки перед началом бала, стояли на своих местах, стояли на строго отведенных местах, тихо обсуждали со столовыми приборами меню и мило поблескивали золотой каймой. Стеклянные бокалы напомнили господину Никто бесстрастных ангелов. Освещенные лучами солнца и погруженные в созерцание самих себя, они не совершали лишних движений, пытались слиться с толпой, но непременно привлекали к себе всеобщее внимание. Казалось, вот-вот должна заиграть скрипка, расстраивая стройные ряды взволнованных барышень и заставляя наполнится соками жизни степенных ангелов...

- Давайте уже есть… - нетерпеливо произнес Ваня, с детской непосредственностью расположившийся на подлокотнике кресла. Обозрев с высоты своего положения расставленные угощения, он без промедления потянулся к центру стола, где стояла конфетница. Его действия стали своеобразным сигналом к началу праздничного застолья. Шумно, с шутками, поздравлениями именинника, пожеланиями здоровья, всевозможных благ и счастья наполнялись и опустошались бокалы. Господин Никто, немного раскрасневшийся от внимания и спиртного, душевно растроганный, с трудом подбирая слова, пытался выразить свою благодарность Андрею и Марии.

- Совсем не заметно прошел год… год моей новой жизни. И прожил его я только благодаря Вам, дорогие Андрей и Мари… ну, конечно, Ванька… Ванька! За тебя отдельный тост! Ты… Знаешь, твой завихор на затылке и звонкий голосок навсегда, - слышишь навсегда! - останутся со мной в памяти… Ты…вы, - господин Никто круговым движением охватил стол, расплескав немного мутного самогона, - стали для меня семьей, самыми родными и близкими людьми… Я не знаю, как я б без Вас… Я люблю вас… Люблю…

Господин Никто одним махом опрокинул в себя огненную жидкость и обессилено плюхнулся на кресло… Пить он так и не научился. После каждого застолья его сознание погружалось в бездну безрассудства, иногда озаряясь вспышками чувств. И тогда господин Никто начинал судорожно всхлипывать и рассказывать странные вещи про ангелов, обманутых богов и какой-то город мечты... Так, пьяные сказки человека с травмой головы…

Под конец застолья, когда глазами ты еще готов съесть лакомый кусочек, а желудок уже начинает просить пощады, Андрей достал из-за пазухи важное письмо, о котором много говорили утром. Все утихли в торжественно молчаливом ожидании.

- Сегодня необычный день, - прокашлявшись, начал Андрей. Он волновался, но, тем не менее, говорил четко -  Можно так сказать, к нам на праздник пожаловала сама Судьба, и она пришла с хорошими новостями. Мой друг и бывший одноклассник нашел возможность сделать все необходимые документы для господина Никто. Завтра мы поедем в город, чтобы сделать фотографии и написать заявление…

Возникла пауза. Господин Никто ощущал напряженную важность данного момента, однако никак не мог в полной мере осознать его сущность. В мыслях Андрея вертелись образы каких-то бумаг, некоторые из них назывались деньгами. Они не несли существенной информации, чем еще больше ставили в тупик молодого человека.

- Папа, пап! А можно мне с вами? – ухватил для себя главную мысль Ваня и, получив утвердительный кивок в ответ, радостно обратился к господину Никто. – Теперь у тебя будет паспорт… здорово! Совсем как у взрослого… Уважаемый господин Никто…э-э-э… Батькович… - возникла реальная угроза праздничному настроению. За год жизни среди людей к нему не «приклеилось» даже прозвище, он так и оставался никем. Осознание своего ничтожества с глухой болью подкрадывалось к сердцу.

- Нет, не звучит. У тебя должно имя… - рассуждал вслух мальчик, не задумываясь о последствиях сказанного.

- Но его нет, - поникнув, грустно произнес господин Никто. – Нет имени, значит, нет судьбы, нет жизни…

- Так мы придумаем его, - предложила Мария, - ты сам себе выберешь свой путь.  Это священное право – выбирать.

- А разве так можно? Не будет ли это преступлением против закона бытия? – осторожно спросил мужчина, но в его серо-голубых глазах затеплился огонек надежды.

- Ха! В нашем мире можно все! Главное правильно дело провернуть, - оживленно подхватил Андрей. – Если хочешь, то возьми нашу фамилию и отчество по моему отцу – будешь мне родным братом.

На том и порешили. Дело оставалось за малым: выбрать красивое имя для нашего героя. Оказывается, это не так-то и легко.

- Мне имя Петр нравится, - предложил Андрей. – Так моего деда звали…

- Он был самодур, характер – не приведи, Господь! – возразила Мария. – К тому же он помер давно, а в честь умерших родственников называть – плохая примета. Может быть, Михаил подойдет?

- Будешь у нас Мишкой, - с улыбкой прокомментировал Ваня.

- Да какой он Миша? – возмутился Андрей. – Худенький, бледненький, щупленький, в плечах узок… Не Михаил это точно!

- А как вам Богдан? – спросил Ваня. – Будет у нас Никто как герой из кино про крутых…

- Я не люблю такие фильмы, - фыркнула Мария.

- Фильм тут не причем, – возразил жене Андрей. – А так имя хорошее, сейчас модное…

- Мода – дело преходящее, - проговорил господин Никто, - а имя это ответственное, Богом данное… Мне такое нельзя…

Дискуссия продолжалась. По разным причинам уже отвергли с десяток мужских имен. Все устали. Господин Никто казался совершенно равнодушным к происходящему: хоть горшком назови, только в печь не сажай…

- Мы так до утра ничего не придумаем, - посмотрел на часы Андрей.

- Я знаю, что надо делать! – пришло озарение к мальчику. – Надо взять какую-нибудь книгу, открыть наугад и…

- Имя определит сам случай! Неси книгу…

Ваня побежал в свою комнату, за малым не врезавшись в дверной косяк. Однако уже через несколько мгновений, гордый собой, он стоял с книгой в центре залы, на самом видном месте. Перед процедурой чтения мальчика заставили на книжке посидеть, и только после этого, зажмурившись, шепча про себя какую-то абракадабру, ребенок открыл книгу и начал читать: «Кара, затаив дыхание, прижался к бетонной стене. Заряда в его бластере хватало всего лишь на пять выстрелов. А ужасный Электрон уже приближался, разрушая все на своем пути…»

- Ты что читаешь? – прервал сына Андрей. – Человек же не может носить имя какого-то покемона. Ты б еще англо-русский словарь принес!

- Кара не покемон. Он хороший, он свой народ спасает… - пытался оправдаться мальчик.
- Неси другую книгу, только серьезную…

Обряд повторялся. В этот раз главным действующим лицом оказалась Мария. Женщина взяла небольшую книжку в черном переплете, повертела ее в руках, сосредоточено провела по обложке и со словами: «Третий абзац сверху», - начала читать на случайной странице.

- Итак, - мягко проговорила Мария, - Сам Господь дает вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил…

- Да вы что? – с негодованием возмутился Андрей. – С ума сошли или, нарочно, издеваетесь?
Мужчина, явно нервничая и злясь, по мальчишеской привычке сунул руки в карманы брюк. Он тяжело дышал и плотно сжал губы, однако, постепенно выражение его лица сменилось на недоумение. Андрей достал свою записную книжку. Несколько секунд он рассматривал ее, словно впервые видел и гадал, как такая вещь могла попасть в карман… Потом радостно улыбнулся.

- Ну, здесь точно не будет имен с прибамбахами! – Андрей открыл блокнот и просмотрел написанное глазами. – Вот, Вовка. Владимир… имя хорошее, величественное. Владимир – владеющий миром… Это звучит.

На этот раз спорить никто не стал. Начали готовиться ко сну. Господин Никто, теперь Владимир, увлеченно листал черную книжку, которую читала Мария.

- А что это за книга? – не отрываясь от своего занятия, спросил он у женщины.

- Библия, - буднично зевнув, ответила она, - книга народов…

- А что ты читала?

- Это был отрывок из книги пророка Иссайи…

- Иссайи? – взволновано спросил господин Никто. – Кто он такой?

- Один из ветхозаветных пророков, предсказавший приход на землю Мессии, Сына Божьего, Иисуса Христа… Ваня! Не забудь почистить зубы!

Господин Никто тяжело вздохнул, понимая, что сейчас не самое подходящее время для познавательного разговора. Не смотря на то, что ему хотелось многое узнать, он задал последний вопрос:

- Можно я возьму ее? Почитаю…

- Конечно, - улыбнулась Мария, - только потерпи до завтра, а сейчас ложись спать… Приятных снов.

Потушили свет. Дом погрузился в сладостную тишину ночного сна. Не спалось только одному человеку, терзаемый мыслями он ворочался с одного бока на другой. Библия… пророк Иссайя… Как часто в нашей жизни случаются роковые совпадения? Кажется, его жизнь из них состояла… Сначала ему показался знакомым текст, прочитанный Марией. Именно так начал свое сочинение об Иешуа светловолосый юноша, ученик гимназии Святителей, именно так когда-то звали его… Иссайя. Неужели его записи, его мысли каким-то чудом могли проникнуть сквозь тайну времени в самые глубины прошлого и раскрыться божественным откровением человеку? Нет-нет… это искушение! В нем просто говорит гордыня. Благодаря своей способности слушать камни, он многое узнал и сейчас пытается присвоить себе славу другого человека…Однако ж, дается такая власть не каждому. Вдруг ему суждено начать новый круг жизни? Ах, что же это? Грех или просто осознание своего предназначения? Вопросы, одни только вопросы… и найти ответы на них практически невозможно.

Книга, виновница мучений, лежала на прикроватной тумбочке, манила душу, притягивала взгляд… Могла ли она приоткрыть завесу тайны? Владимир поддался искушению и протянул руку к Писанию. Он сел поближе к окну в надежде, что лунного света будет достаточно для чтения. Однако молодой месяц еще не набрался сил, и мелкие буквы неумолимо расплывались, сливаясь в одну строчку.

О том, что можно просто включить свет, не было даже и мысли. В этой книге скрывалось нечто сугубо личное и сокровенное, по крайней мере, так считал господин Никто. Мужчина, стараясь не шуметь, искал в своей тумбочке карманный фонарик. Затаив дыхание, очень аккуратно он доставал предметы, внимательно осматривал их при слабом освещении и откладывал на пол, пока не нашел необходимое. С чувством предвкушения Владимир вернулся на кровать. Положив под голову подушку и поджав под себя ноги, он сел  по-турецки и начал читать, подсвечивая себе маленьким лучиком…

Утро застало нашего героя спящим. Его одеяло валялось комом среди разбросанных на полу вещей, подушка лежала в ногах, а он сам, свернувшись калачиком, спал на книге, крепко обнимая фонарик.

- Вот это погром! Ты че, всю ночь без нас пьянствовал? – бодро присвистнув, воскликнул Ваня, вбежавший в комнату. В ответ он услышал только сонные причмокивания и невнятное бормотание. – Эй! Давай. Вставай! А то автобус проспишь, -  принялся тормошить своего друга мальчик.

- Он не должен умереть! – находясь еще на грани сна и под влиянием прочитанного, проговорил господин Никто. – Если не будет повторений, то тогда замкнется круг воспоминаний…

- Что? Ты это о чем? – переспросил Ваня, наблюдая, как Владимир, не открывая глаз, зажег фонарик и начал хлопать ладошкой по кровати, как будто что-то хотел найти. – Кто не должен умереть?

- Где книга? Иешуа погиб в мире ангелов, а Иисус должен жить в мире людей…

- Христос? Так он же давно умер, - недоумевал Ваня.

- Как? – шокирующее известие повергло мужчину в психологический ступор. Он смотрел прямо на мальчика и не видел его.

- Его распяли на кресте…

- Распяли… - безучастно повторил господин Никто. – Убили… как Милостивого…

- Да это давно было, больше двух тысяч лет назад, - беспечно щебетал ребенок. – А потом он воскрес, потому что был сыном Бога. Не боись, нам это не грозит. Идем завтракать, а потом с папой в город поедем… Идем же!

Ваня был необычайно весел. Энергия, свойственная детям, выплескивалась из него бурным, шумящим потоком, заражая всех хорошим настроением и безграничным оптимизмом. Он сразу же принял на себя роль героя поездки, рассказывая пассажирам автобуса различные истории. Господин Никто как обычно молча сидел у окна, о чем-то размышляя и стараясь не привлекать к себе внимания. Однако его улыбка казалась несколько вымученной, а напряженный взгляд, украшенный живописными «мешками» после бессонной ночи, выдавал волнение.

- Вовка, да не переживай ты так. Все будет хорошо, - попытался поддержать Андрей своего названного брата, хотя он тоже переживал, предчувствуя бумажную волокиту.
Еще не привыкнув к новому имени, господин Никто прослушал большую часть фразы, поэтому он виновато улыбнулся и взял Андрея за руку. Мужчина расценил этот жест по-своему, как благодарность и надежду на лучшее, и сам успокоился. Впервые, в бездонных серо-голубых глазах друга, он увидел небо и сияние, в народе часто называемое добротой. Хотелось что-то сказать, но в то же время Андрей понимал, что любые слова будут лишними. Он просто молчал, и оттого было хорошо.

- Вот и приехали, - раздался женский голос с соседнего сидения. Началась «толкучка»: все вскакивали со своих мест, толпились в узком проходе и спешили выйти. Вместе с общей суетой улетучилось и то новое, необъяснимое чувство неземного блаженства, но сожалеть об этом - не было времени.

 Господин Никто переступал с ноги на ногу, разминаясь после автобусной тряски. На улице было свежо и уже по-осеннему прохладно, но в целом день обещал быть погожим. По чистому, почти прозрачному небу медленно и чинно проплывали редкие облака. Мягко светило побледневшее солнце. Свою первую экскурсию в город  мужчина припоминал с трудом. В памяти остались только едкий запах бензина, грязь и ощетинившаяся толпа безликих людей. В этот раз Владимир дал себе слово запомнить все до мельчайших подробностей.

Мужчины стояли на привокзальной площади в условленном месте, поставив на асфальт приготовленные Марией для родственницы тяжелые сумки со снедью. Она должна была их встретить, но явно припаздывала. Шло время. Ваня изнывал от безделья, Андрей через каждую минуту спрашивал время у прохожих и тихо ругался.

- Так, - решительно произнес мужчина, - вы с этими баулами пока постойте здесь, а я пойду, позвоню с таксофона тете Люси. Жаль, батарейка на телефоне села…

Как только Андрей скрылся из виду, Ваня начал отпрашиваться: «Можно я в ларек сбегаю, диски на комп посмотрю? Я же быстро, тут не далеко…» Господин Никто остался один. Он сел на сумки и с праздным любопытством начал рассматривать лица прохожих.

Сколько милых и серьезных личиков, принадлежащих женщинам, мужчинам и детям, промелькнуло мимо него за каких-то несколько минут! Природе надо отдать должное – каждый человек был сотворен с особым чувством! Тело – это только сосуд для души. Истинного ценителя человеческой красоты интересует, прежде всего, его содержимое… Владимир был поражен – очарование от внешнего разнообразия смазывалось в огромное серое пятно и становилось буднично незначительным. Люди слишком похожи в своей непохожести. Серьезно озадаченный взгляд пустых глаз, приклеенная улыбка и удрученность начинали раздражать.

Внимание мужчины привлекла девочка лет семи – восьми. Худенькая, одетая в лохмотья, с протянутой рукой она подходила то к одному, то к другому человеку. Кто-то с деланным равнодушием не замечал ребенка, кто-то говорил сквозь зубы грубость и брезгливо отворачивался, кто-то доставал монетку и протягивал ей. Девочка подошла ближе, и господин Никто мог рассмотреть ее широко распахнутые, наполненные мольбой и смирением глаза.

- Тетенька, дяденька! Подайте, ради Бога, несчастной сиротинке на кусочек хлебушка… - жалобным тонким голоском, чуть растягивая слова, в любую минуту готовая расплакаться, малышка просила милостыню. Ее чумазое личико выражало ангельскую невинность и мученическое страдание. На мгновение господину Никто даже показалось, что за спиной блестят маленькие крылышки. Щемило сердце – отказать в просьбе такому ребенку не было сил…

- Пошла вон! – шикнул стоящий рядом мужчина и показал увесистый кулак. – А то получишь у меня – будешь знать, как попрошайничать!

- Тихо, тихо, - настороженно ласково и заискивающе прошептала женщина, скорее всего жена грубияна. – Солнышко, тебе же нельзя нервничать, у тебя же сердце… Побереги себя…

- Дяденька, дяденька, - быстро оценила ситуацию девчушка, - Бог с вами, не злитесь, не ругайтесь на бедную сиротку. У меня ни мамы, ни папы нет, - она зашмыгала носом и начала кулачком тереть глаза, привлекая к себе всеобщее внимание.

- Не устраивай здесь спектакля, лгунишка малолетняя. Кто бы мне на хлеб хоть копеечку дал, - отвернувшись, буркнула женщина и засуетилась возле мужа, вовремя вспомнившего о преимуществах своей болезни. – До чего человека доведут, нахлебники…

Господин Никто был поражен до глубины души: если не можешь помочь, зачем гнать? Зачем обижать? Скажи лучше ласковое слово, согрей своим теплом несчастную – уже легче будет. Последней каплей стало резко изменившееся лицо девочки. За считанные доли секунды из безгрешного ангела она превратилась в озлобленного чертенка.

- Вот, уроды! – тихо, чтобы никто не услышал, сквозь зубы прошипела малышка. – Курица недощипанная… Ах, у тебя же сердце! Да чтоб ты сдох, зажравшийся боров…

Выплеснув свою злость, девочка вновь натянула ангельскую маску и принялась попрошайничать. Очевидно после «спектакля» ее дело пошло лучше, но все-таки без сострадания к ней и со скрытой скупостью люди расставались с монетками – многие просто хотели быть лучше…

- Во имя Бога нашего Иисуса Христа смилуйтесь над несчастной и обездоленной сироткой. Подайте копеечку на свечечку, за Ваше здоровье и счастье в церкви помолиться. Нет у меня ни мамы, ни папы, а на улице холодно, голодно, - раболепно и унижено заглядывая в глаза, попрошайка стояла перед Владимиром и жалобно рассказывала печальную историю свою жизни. Она его приметила сразу, однако подошла в последнюю очередь. По своему опыту девочка знала: перед ней простодушный и доверчивый человек, которого не сложно развести на деньги. Главное подойти к этому делу с умом. Играя на страхе, всеобщей неудовлетворенности и  скрытом тщеславии, девочка, не умолкая, говорила о несправедливости, благородстве, прощении грехов и спасении души, даруемом Богом всем милостивым людям. Зачастую даже не пытаясь, дать своим словам смысловую связку, она внимательно следила за лицом мужчины, ища признаки готовности расстаться с деньгами. Это очень важный момент, его нельзя пропустить, иначе палку перегнешь, и все труды окажутся напрасными.

Владимир стоял в смятении: с одной стороны он явно чувствовал фальшь и наигранность в поведении девочки, а с другой… очень-очень хотелось верить этим умоляющим глазам.  В детских словах он искал оправдание: жестокость, вопиющая несправедливость, беспросветная нищета… Это обязывает маленькую, беззащитную девочку к хитрости, лжи, злости и ненависти. По-другому ей не выжить. Он же сам все видел.

Владимир осмотрелся вокруг. Мужчина–грубиян тяжело дышал, выкатывал становившиеся стеклянными глаза и силился что-то сказать. Иногда на него с любопытством поглядывали люди, некоторые видели в происходящем нечто забавное. Двое играющих в карты молодых людей с шутками и веселыми комментариями ставили ставки: помрет или нет несчастный. Никто, кроме жены, не сочувствовал и не пытался ему помочь.

Девчушка неумолимо гнула свою линию: Боже милостивый, подайте, помогите… «Молодец девка! Чисто работает. Сейчас и этого лоха печального на бабки разведет. Просто талант. Подрастет, сиськи появятся – мужиков без штанов оставлять будет», - с гордостью прошептал за спиной прокуренный мужской голос. В ответ кто-то цинично ухмыльнулся…
«Будьте как дети!» - завещал Милостивый, тем самым, указывая на невинность и чистоту их помыслов.  Перед господином Никто стоял ребенок, но… Если это дитя станет примером для подражания, то мир задохнется во лжи и лицемерии, не будет ему спасения. И он задыхается, лопается от своей чванливости, трещит по швам от равнодушия и корчится в предсмертной агонии…

- Ты говоришь о Христе, - глядя прямо в глаза, мягко произнес Владимир. – А что ты о нем знаешь?

Несмотря на то, что девочка ожидала подобного поворота событий, ей стало немного не по себе. «Так, крестика не видно. Может, сектант какой-то, - лихорадочно соображала она, выстраивая тактику дальнейшего разговора. – Просто чуть больше времени на этого оболтуса потратишь… Хм, а с виду-то как простой. Думай, малява, что говоришь. Думай».

- Его распяли на кресте богатые, - шмыгнула носом малышка. – Он счастья и добра для всех убогих и обездоленных хотел, а богатые злые и жадные. Они своими деньгами делиться не хотели…

- А сейчас они делают это охотнее? Ведь христиан, последователей Иисуса, стало больше… - вроде бы простой и логичный вопрос поставил девочку в тупик. Она задумалась: как бы правильнее ответить. К чему клонит этот странный мужчина? Будто смутившись, она искал ответ на его лице, но ничего не поняв, решила риторически промолчать.

- Не бойся, отвечай как есть. Ты же каждый день просишь милостыню, - мягко, но настойчиво повторил вопрос господин Никто.

- Я не знаю, сколько давали на хлеб, когда был жив Иисус, но, кажется, сейчас дают не больше, - осторожно выдавила из себя малышка, пряча глаза и всем видом показывая, что разговор ей неприятен, потом прикинула что-то в уме и более уверенно добавила. – Сегодня даже меньше… - в толпе кто-то хихикнул. К разговору начинали прислушиваться. Излишнее внимание ей было ни к чему. Девочка пыталась изобразить искреннюю невинность, подумав про себя: «Вот, блин, влипла! По самое не балуйся… Ладно, крендель, начинай скорей свою проповедь. А насколько внимательно я буду ее слушать, зависит от щедрости твоего кошелька, а пока можно будет проверить твои сумки…»

- Но ведь все-таки дают… - размышлял вслух господин Никто. На многозначительной паузе пожилая женщина из коробки, утепленной тканью, достала жареный пирожок и протянула его девочке. Она, поблагодарив торговку кивком, тут же начала его есть. – В прошлом люди были куда более щедрыми, но это не сделало их счастливее. Разве в деньгах счастье? В пустых бумажках?

- Конечно, нет! Счастье не в деньгах, а в их количестве! – резюмировал ухмыляющийся игрок в карты. Толпа поддержала его веселым, но несколько сдержанным одобрением. – Хотя мне бы хватило маленькой пластиковой карты с одной единичкой и шестью нолями после нее…
- Иисус нес в своем сердце спасение и прощение грехов человеческих, - вдохновенно продолжал Владимир, обращаясь к толпе. – Однако за его плечами не было бездонного мешка с золотом, более того он сам просил подаяние и довольствовался малым. А человеку сколько не дай – все не хватит. За то Его и убили. Не богатые, а голыдьба во злобе своей камни бросала…

- То-то же… дал бы хлеба – его б царем земным сделали, а не отправляли на небеса, - бросил ехидно игрок, однако его реплика осталась незамеченной. Господин Никто говорил негромко, спокойно, без пафоса откровения или нравоучения, оттого его слова оказывали завораживающее действие. В душах людей зарождалось неясное чувство тревоги, местами перерастающее в возмущение и какое-то требовательное волнение. Надо исправить ошибку прошлого, надо кого-то жестоко наказать, но кого? Себя? Ах, нет, увольте… В словах оратора не было привычного призыва уничтожить внешнего врага, и потому толпа успокаивалась и слушала дальше.

- Кажется, даже милостыню в прошлом больше давали… Но не хлебом едины сыты, голод души не утолить соблазном. Христос дал вам самое ценное – сердце свое. Сердце, умеющее любить и прощать. Главное это отношение человека к человеку. Свеча, поставленная во храме, или деньги, пожертвованные просящему милостыню, не принесут успокоения и прощения, если все это было сделано не по велению души, а с умыслом, с поиском выгоды или «на всякий случай». Ни с Богом, ни с совестью нельзя договориться, их нельзя купить или умаслить дарами. Либо «да», либо «нет» - иного пути никому не дано. Отворачиваясь от света, мы обрекаем себя на страдания, мучения и болезни.

- Слова, слова… Все только пустые слова! – вымученным треснувшим голосом отрешенно вскрикнула женщина, отчаянно всплеснув руками. Ее мужу становилось хуже, и, предчувствуя нечто необратимо страшное, она обессилила и как-то внутренне опустела. В толпе зашептались.

- Я не сказал ничего нового. Эти истины давно известны миру, но… Имея слух, вы не слышите их, имея разум, вы не хотите понять их. Бог дал вам душу, но вы отвергаете свет. Слово, Великое Слово Творения обладает огромной силой только тогда, когда рождено чистым сердцем и наполнено любовью. Все люди связаны друг с другом тонкими, невидимыми нитями. Все люди – единое целое, ибо жизнь одна, одна на всех и по кусочкам она не делится. Равнодушно отвергая человека, вы проходите мимо себя. Причиняя ему боль – вы самоуничтожаетесь, - Владимир чувствовал нарастающее непонимание, неверие и патологический, упрямо скрываемый страх смерти. Толпу все больше и больше интриговала судьба умирающего мужчины. Господин Никто обратился к девочке, уже собиравшейся незаметно улизнуть. – Готова ли ты спасти его?

- Ты, че - дурак? – малышка непонимающе хлопала ресницами и молчала. Она часто видела смерть, и толстого мужика ей не было жаль. Просто девочка злилась из-за испорченного дня. Однако по привычке лгать, она утвердительно кивнула головой. Владимир протянул ей руку ладонью кверху и улыбнулся, словно излучая невидимый, но приятный свет.

- Представь себе, - тихо говорил странный мужчина ребенку, торопясь к умирающему. Никто не обращал на них внимания; кое-где начались дискуссии, люди обыденно суетились и внешне волновались, по сути, не тревожась по-настоящему. – У тебя в руках маленькая волшебная палочка. Одним прикосновением ты можешь вылечить больного, коснись его…

Девочка, словно поддавшись какому-то гипнозу, пыталась нащупать пульс. Она немного волновалась, но не испытывала страха.

- Что ты чувствуешь?

- Пульса нет… он уже остывает… - спокойно констатировала она, напоминая бесстрастного судью, читающего смертельный приговор.

- А как же палочка? – девочка не понимала, что и зачем она делает. Чувствуя наваливающуюся усталость, малышка покорно прикоснулась к холодной руке. Волшебные палочки бывают только в сказках, а здесь жестокая реальность… и в этой реальности был труп.

- Ой, кажется, стукнуло… Точно. Бьется, правда слабенько… - на лице ребенка появилось смятение. Неестественно бледный мужчина возвращался к жизни: на щеках стал появляться еле заметный румянец, он начал дышать… «Круто! – промелькнуло в голове у девочки. – Я могу лечить людей! На этом столько бабла можно срубить!»

- Люди добрые! – завопила женщина, от волнения смешивая русский и украинский языки. – Глядите, шо робится! Человек при смерти лежит, а они уже грабят. На минутку за врачом отойти нельзя. Держите их! Милиция! Милиция!

Кто-то кого-то толкнул, кто-то упал, с размаху залепив оплеуху рядом стоящему, и тут же получил сдачи… Началась людская свалка. Девочка, воспользовавшись ситуацией, юркнула в сторону и, ловко лавируя  между телами, скрылась из виду. Разочарованный господин Никто, не считая себя виновником всеобщего волнения, все еще пытался помочь мужчине. Неожиданно его пронзила резкая боль, от нахлынувшей извне злости потемнело в глазах, Владимир беспомощно оглянулся и обмяк…

- Как я его! – ухмыльнулся дородный детина в белом халате, поглаживая еще сжатый кулак. – Ничего, скоро оклемается. Теперь это ваш пациент, - подмигнул он невысокому, худенькому, уставшему и вяло спешащему на место происшествия милиционеру. – Так, батенька, сердечко у Вас пошаливает? Или просто так, жену попугать обмороком решили? А ну, все разошлись! Воздух больному нужен…

Однако зеваки стояли плотным кольцом, выпустив из зловещего круга только дежурного, ведшего горе-пророка. Люди перешептывались тихим шепотом, громко вздыхали и на что-то жаловались друг другу.

- Ой, страшно, страшно там… - сильно волнуясь, еще еле шевеля вялым языком, в никуда проговорил мужчина. – Самого Бога я видел. На облаке белом спустился он ко мне во тьму кромешную. Ой, страшно там, страшно… А с ним ангел, та девочка-попрошайка, руку мне протягивает…спасти меня хочет… И так тепло, светло, хорошо стало… А она вдруг как вспыхнет и вниз, вниз… Сама, наверно, не поняла, что падает без крыльев-то… Улыбается…

- Бредит... Это ничего, пройдет. Я вколол ему успокоительное. Когда в автобус сядете, пусть постарается уснуть. Нервничать ему нельзя… - с улыбкой говорил врач переволновавшейся женщине, одной рукой теребя в кармане сторублевую бумажку. Эх, мелочь… а все равно приятная вещь – человеческая благодарность.

* * *



- Какой черт тянул тебя за уши?! – багровея и надрываясь, кричал невысокий, гладко выбритый, лысоватый и округло пузатый мужчина в синей форме на уже знакомого нам милиционера. – За каким ты притащил его сюда?! Сержант Дубин, я тебя спрашиваю или стены своего кабинета?

- Так… это… вызов был… - сержант с виноватым видом, изучая ковер на полу, мялся возле стула. Все-таки он надеялся на благоприятный исход, поэтому терпеливо ждал, когда пройдет вспышка гнева.

- Что ж ты творишь, дурень? Перед городской проверкой… - майор обессилено плюхнулся в кресло. – Под монастырь все отделение подвести хочешь? Где заявление? Где показания?

- Вот… - Дубин, так и не дождавшись приглашения, присел на краешек стула и протянул замасленную папку.

- Ой, дурья твоя башка… Притащил в отделение сумасшедшего в отключке да еще без документов… Сейчас с ним столько мороки будет. А это что? – исподлобья строго, но уже без злости взглянув на подчиненного, устало спросил майор, просматривая наспех сделанный отчет. – Знаешь, куда с этими бумажками сходить можно? «Он как бы воскресил умершего…» Что за «как бы» в официальном документе? И что значит воскресил? Это просто проповеднический бред! Вот заставить бы тебя разбирать это дело по-настоящему, по-правильному… чтоб впрок не чудил. Да тут эта проверка… - мужчина, размышляя вслух, откинулся на спинку кресла, закурил. – Так, вот что мы сделаем. Эту писанину я не видел, а этого придурка ты по-тихому отпустишь. – В дверь постучали. – Ну, добро. Войдите.
Сержант, довольный решением начальства, резко подскочил, бодро отрапортовал и направился к двери, возле которой стоял поникший Андрей.

- Ну, ты там… для профилактики и за причиненное неудобство… хм… извинись. Только сильно не калечьте! –  вдогонку бросил повеселевший мужчина. – Проходите, что там у Вас?

- Здравствуйте… - растеряно пролепетал Андрей, нервно теребя замочек осенней курточки. – Тут такое дело… Мой брат пропал… Сказали к Вам…

- Так, так… Вы проходите, присаживайтесь, - буднично проговорил майор, достав из стола чистый лист бумаги и шариковую ручку. – Рассказывайте.

- Ну… молодой мужчина, лет тридцати, - Андрей взволновано остановился в центре небольшого, несколько мрачноватого кабинета, схватившись за изогнутую деревянную спинку стула, и начал тараторить приготовленное описание господина Никто. – Хотя выглядит моложе. Чуть ниже меня ростом, худощав. Волосы светлые, глаза серо-голубые… Был одет в кроссовки, светло-синие джинсы, белую футболку и в бежевую ветровку от спортивного костюма…

- У Вас фотография есть? – перебил беспрерывный поток слов милиционер.

- Нет… - с глубоким вздохом и явным сожалением ответил Андрей.

- Когда его видели в последний раз?

- Утром, сегодня утром… Мы в город на автобусе приехали. Я пошел звонить тетке, пока взял карточку на таксофон, пока очередь выстоял… Сын  диски убежал смотреть, а брат остался за вещами присмотреть. Мы пришли, а его нет…

- Так сейчас только два часа! – раздражено фыркнул майор и, больше не слушая, бережно отложил ручку. – Может, просто отошел куда-то… Мы заявление об исчезновении людей только через двадцать четыре часа принимаем.

- Он память потерял после авиакатастрофы, понимаете… - настаивал на своем Андрей. – Не мог он никуда уйти. Как бы что не случилось. Он как дитя, добрый и доверчивый…

- Мужчина, не разводите панику. Я уверен: ничего с ним не случилось. Вечером сам придет, может быть, под шафе чуть-чуть… Ну, друзей встретил, выпили… Вы же знаете, как это бывает.

- Да он не пьет и в городе никого не знает… - Андрей понимал бессмысленность дальнейшего разговора, но, как утопающий, хватался за каждую соломинку.

- Если он не появится, то приходите завтра, - вежливо выпроваживал майор посетителя. – Хотя завтра неприемный день… лучше в понедельник…


Глава 3.

- Как странно… - произнес светловолосый паренек лет четырнадцати на вид, осматривая внутренний дворик. – Как я мог попасть сюда? Я же… А где я был до этого? Ах, уже не помню… Такое знакомое место, как будто я когда–то был здесь. – Поежившись от холодного ветра, он решил пройтись. – До чего же знакомы эти приземистые строения из разрушающегося красного кирпича и эта белая местами облупившаяся краска! Я знаю это изможденое одинокое дерево, обложенное со всех сторон глыбами камня. Его посадили точно в центре, рассчитывая на могучую крону и уютную тень… Оно так и не разрослось… столько времени прошло… Сколько? Ну, где же я? Где я нахожусь?

На мутном, затянутом серыми тучами небе проглянуло солнце. Паренек, греясь и жмурясь от ласково теплых лучей, запрокинул голову. Когда-то ему было здесь хорошо, он был спокойно счастлив. Что же изменилось? Нет, ничего… на душе стало также легко. Он улыбнулся. Время потеряло свою власть; влившись в мир странной эйфории, он, словно застыв, слушал щебетание птиц и шепот ветра.

Чуть слышно скрипнула дверь, и парень рефлекторно обернулся. Мужчина в черной ризе с трудом пытался распахнуть тяжелые, затейливо кованные железом дубовые створки. Справившись с заданием, он, не поднимая головы и ничего не замечая вокруг, занял привычно смиренную позу. Пахло воском и церковным маслом.

С улицы храмовый проем казался устрашающе низким и темным. Однако паренек знал: все это зрительный обман. Стоит только войти в помещение, преодолеть череду высоких и узких ступенек, и… Это другой мир! Замирает очарованное сердце. Высокие, словно поднимающиеся к небесам, арочные живописные своды, всеобъемлющее золотистое сияние и нежный трепет горящих свечей… Это мир возвышенной, благолепной, нерукотворной красоты.

Он уже был готов шагнуть за порог, но, встретившись с бесстрастно покорным взглядом монаха и оттого смутившись, парень остановился. Юное сердце еще полно бунта и противоречий… Наспех перекрестившись, юноша резко повернул обратно… Конечно,  безмолвный стражник не преградит ему путь и не прогонит с позором; не поразит его тело очищающий небесный огонь, ибо не являлся он неисправимым грешником. Дом Бога открыт каждому. Причина нерешительности скрывалась глубоко внутри, в сомнениях и жадных поисках истины.

- Подожди, - мысленно утешал себя самоотверженный отрок. – Придет время, и ты войдешь во храм, ты сможешь насладиться сокровенной благостью. Зачем омрачать такое великое событие поспешностью?

- Молодой человек, - прервав размышления, окликнула юношу женщина в ярко-красном плаще. Она грациозно спешила к нему со стороны храмовых дверей. Однако складывалась твердая уверенность, что на утренней службе женщина не присутствовала.

Поравнявшись с парнем, она небрежно откинула капюшон и приветливо улыбнулась. Богиня… она была прекрасна и кокетливо осознавала это. Парня буквально пленили ниспадающие золотистые кудри, сиявшие на солнце словно нимб, большие по-морскому сине-зеленые глаза, обрамленные густыми ресницами, легкий румянец на играющих ямочками щеках и полноватые, чувственные, словно манящие, алые губы.

- Молодой человек! Разрешите пригласить Вас на встречу… - мягко произнесла женщина, протягивая буклет. Словно завороженный, юноша любовался ее аккуратной, утонченной ладонью с изящными длинными пальчиками. Даже сильно яркий, алый перламутровый лак на остро заточенных ноготках вызывал неподдельное восхищение.

Гулко стучала кровь в висках… Он, не смея поднять головы, с пристальной внимательностью рассматривал приглашение. На красной глянцевой бумаге в правом углу, озаренная божественным сиянием, была изображена она. Одной рукой женщина прижимала к груди милого младенца, а другой указывала на призыв, напечатанный слева крупными белыми буквами. «Да прибудет с нами Бог!» На обратной стороне были указаны какие-то адреса, даты и имена. Юное сердце наполнялось благостным Откровением.

- Ах, вот она… Истина… - вдохновенно произнес парень, обращаясь к небу, поскольку прекрасная незнакомка незаметно ушла. Окрыленный новым чувством, он бесцельно побродил по внутреннему дворику, затем вышел за пределы храма и долго гулял по старинным, тенистым аллеям, ни о чем не заботясь и не переживая. Парень с детской непосредственностью безотчетно наслаждался скудным теплом осеннего межсезонья.

Неожиданно для себя он вышел к старой, давно заброшенной церквушке мрачно-величественного готического стиля. За обветшалым зданием явно присматривали и малыми средствами пытались восстановить реликвию. Словно ведомый неизвестной силой или притягиваемый магнитом, юноша прошел по протоптанной тропинке к входу. Слышался слаженный хор голосов и органная музыка. Дверь была открыта, и парень, незамеченный, скользнул внутрь.

В нос ударил едко-дурманящий запах свежей краски и лака, смешанный с легким дымком ароматических свечей. Не смотря на недостаточность освещения, создавалась атмосфера особого уюта и некого таинственного сопричастия к великому. Юноша осторожно присел на краешек деревянной скамейки и с любопытством осмотрелся. Сама зала оказалась узкой и сильно вытянутой в длину. Скамейки, стулья и стульчики, как будто наседая, плотно прилегали к небольшой, богатой и со вкусом украшенной сцене. По полупрозрачным, словно бумажным, стенам хаотично мелькали бесформенные тени.

- Это блаженные. Туда смотреть нельзя, - тихим шепотом произнесла женщина, сильно толкнув его в бок. Действительно в углу то и дело вспыхивала предостерегающая надпись: «Осторожно. Идет сеанс левитации». Что это означало, парень так и не понял.

Погас основной свет. Голоса певцов зазвучали громче, привлекая всеобщее внимание к ярко вспыхнувшему золотистым светом алтарю. Началось богослужение, и посетители церкви один за другим массово входили в транс. Однако юноша не разделял воцарившегося благоговения. Он почувствовал давящий дискомфорт и опустил потяжелевшую голову, якобы рассматривая буклет с прекрасной женщиной.

В глазах потемнело. Огромные белые буквы стали расплываться, словно заливаясь кровью и растворяясь в ней. Наконец юноша смог прочитать новую фразу: «Приду из Ада. Демон». Стало страшно. От нехорошего предчувствия пробежал мороз по коже и неприятно засосало под ложечкой. Хотелось исчезнуть, убежать, испариться… С неясной надеждой он посмотрел на стоящую у алтаря фигуру в красном плаще. Она держала над чаном с водой младенца, проводя обряд крещения. Ребенок испуганно кричал, но его плач заглушало высокое песнопение хора. Юноша пытался рассмотреть лицо, скрытое капюшоном.

- Ах, моя малышка! С какой покорностью и смирением встречаешь ты Благую Весть, - с гордым умилением прошептала женщина.

- Это Ваш ребенок? – ошарашено спросил юноша.

- Ах, моя ты прелесть! Мое дитя! – ничего не слыша, шептала соседка, промокая уголком платочка выступившие слезы.

Парень вновь посмотрел на алтарь и вскрикнул от неожиданности. Над ребенком простиралась почерневшая, словно обугленная, дымчатая рука с костлявыми, когтистыми пальцами. Девочка, сопротивляясь из последних сил, теряла энергию живого духа, исходившую из изможденного тельца слабым серебристым сиянием.

На его крик никто не обратил должного внимания, все находились там… под действием гипноза. Только жрица подняла голову. От проникающего под сердце ужаса немело тело: под капюшоном не было лица, только зияющая пустота и горящие первородной ненасытной злобой два огонька глаз. «Она… она и есть демон! - пришло запоздалое озарение. – Надо уходить…»

- Вашей дочери угрожает опасность! – проговорил юноша женщине, надеясь достучаться до ее сознания. – Вы же мать!

Вдруг лопнула перегородка, оказавшаяся и в самом деле бумажной. В залу влетели существа в свободных, развевающихся наподобие крыльев одежде. Они были похожи на спящих людей, но вели себя очень агрессивно. Сбив с ног человека или вкусив плоть, они издавали пронзительный крик, от которого закладывало уши. Кто-то уронил свечу, и в ту же минуту иллюзорное благолепие запылало неукротимым огнем. Началась паника. Испуганная толпа, сметая все на своем пути, неслась к выходу. Где-то уже в дверях раздался отчаянный женский крик: «Аллочка! Возьмите ее! Там же Аллочка!» Юноша почувствовал глухой удар в спину, покачнулся и, словно проваливаясь в никуда, упал.

Словно в бреду, в сознании проносились туманные отголоски реальности. Он оказался в мрачном, сыром, заплесневелом от времени склепе. Еще туго соображая, парень попытался привстать, но тут же вернулся в прежнее положение, издав то ли хрипящий, то ли шипящий звук. Его худощавое тело словно натянули на жертвенный стол. Каждое неосторожное движение, дрожь напряженных мышц, даже неровное дыхание – все причиняло страдание и мучения. Боль пронизывала тело. Невыносимо выносимая она безжалостно заставляла отдать должное ужасному гению человечества выступающими капельками кровавого пота.

В кромешной тьме чувствовалось чье-то недоброе присутствие. Страх неизвестности волнами подкатывался к сердцу и  постепенно растекался по всему телу. С очередным спазмом боли леденящий ужас стремительно вырвался наружу через подземелье, отражаясь от каменных стен и непременно возвращаясь предательски мелкой дрожью. Казалось, само пространство сгущалось, давило, пытаясь убить. Чудилось, что в каждом углу, в каждой нише прятались бесформенные чудовища и чего-то ждущие тени.

Неожиданно все встрепенулось и напряженно засуетилось. Словно из неоткуда блеснули  красноватым светом злобы раскаленные угли глаз. Неясным чувством обостренной интуиции, он понял: что образ прекрасной незнакомки это просто иллюзия, демонический обман. Из глубины земных недр поднимался первородный ужас, предшествующий хаосу; восставало древнее стихийно-страстное божество смерти, ненасыщаемое муками, кровью и убийствами. Это воплощение парализующего страха, который заставлял трепетать наших могучих предков и покорно идти на заклание; это страх, который никогда не будет побежден.

Вечно голодная, истощенная ненасытной жаждой она приближалась к распятой жертве, сладостно предвкушая мимолетное удовлетворение. Непоколебимая уверенность в успешности своего замысла придавала ее движениям властную медлительность и издевательскую беспечность. Уже ощущалось ее обжигающее дыхание. Запах гари смешивался с гнилью. Осознание безысходной предрешенности успокаивало и расслабляло. Предостерегающе сосало под ложечкой, и в этом была своя мучительная прелесть… С холодной, отрезвляющей ясностью ума парень ждал своей участи, изредка вздрагивая и постанывая.

Чудовище тьмы угрожающе повисло над ним. Не ощущая страха, юноша смотрел в озлобленные, наполненные ненавистью, кровавые глаза. Это был вызов, и она глухо рассмеялась его дерзости. Хохот, смешавшись с подобострастным похрюкиванием и угодливым хихиканьем, покатился по старым сводам, с эхом затихая в многочисленных нишах и коридорах.
Отчаянное положение придавало сверхъестественную уверенность в своих силах. Стараясь не дать воли разыгравшемуся воображению и не поддаться панике, парень расслабился и спокойно осматривался. Неожиданно он сжал руки в кулаки. Заскрипев зубами, превозмогая режущую боль в запястьях, парень разорвал веревки и тут же нанес удар. Она довольно оскалилась: кулак прошел сквозь чудовище. Ошарашено юноша смотрел на свои окровавленные руки. Демоница, явно издеваясь и играя, щелкнула зубами возле самого уха, почти нежно его надкусив, и вновь захохотала. Рефлекторно желая убедиться в неправдоподобности происходящего, парень нанес повторный удар, но его рука вновь промелькнула в пустоте, не причиняя вреда. Взорвавшаяся ярость утихла, юноша лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации.

- Свет и Тьма… - пронеслось в его голове. – Она зло по природе своей, но есть же добро…  Иначе она бы давно уничтожила мир. Если он существует, значит, есть средства с ней побороться… Крест, чеснок, серебро? Вера! – размышления наполнили его новыми силами. Третий удар оказался более эффективным: парень почувствовал вязкую, обжигающую и покалывающую электрическими разрядами субстанцию.

Демоница визгнула от неожиданности и отстранилась. Юноша с остервенением накинулся на нее, нанося хаотичные удары, при этом шепча заученные в детстве молитвы и подбадривая себя незамысловатыми размышлениями. Однако силы были явно не равны, оправившись, демоница начала атаку… Через несколько мгновений они смешались в один ком криков, вздохов, ударов и  укусов. Чувствуя слабость, уже не надеясь на победу, юноша почему-то наивно ждал, когда запоют петухи… Закрыв лицо скрещенными руками, он обессилено пытался отползти. Неожиданно демоница остановилась и через мгновение исчезла, скользнув холодным ветром возле его рук.

Господин Никто испуганно распахнул глаза. Доли секунды казалось, что пронизывающий холод осеннего утра, по-змеиному извиваясь, приковывал к сырой земле ноющее тело. Болело все… Это был сон, просто страшный сон. Тяжело дыша, мужчина возвращался к реальности. Надо обязательно проснуться, и все встанет на свои места: исчезнут страхи, и утихнет боль. Жалко цепляясь за клочья пожухлой, покрывшейся инеем травы, мужчина пытался присесть. Занемевшие руки плохо слушались.

Ах, чем жизнь лучше сна? Он опять умудрился потерять все. Только – только в жизни господина Никто наметились судьбоносные линии, как тут же с небывалой легкостью реальность преподнесла сюрприз: начинай сначала. Мужчина скривился от боли и вымучено вдохнул. Вчера его били, сильно, ожесточено, злобно смеясь и скалясь… За что? Да просто так, за все…

Как оказалось, его оставили на берегу сильно обмелевшей и заросшей камышом реки. Когда-то, скорее всего в хорошую летнюю погоду, сюда частенько приезжали отдыхающие. Об этом ясно свидетельствовали выгоревшие от костров черные пятна земли и разбросанные поблекшие фантики. Однако с наступлением холодов место обезлюдело, стало неприветливо одиноким и по ненужности заброшенным.

- Надо постараться найти Андрея. Он хорошо знает этот мир. Он поможет… - промелькнула в голове ободряющая мысль спасения. В приподнятом настроении господин Никто тщательно умылся холодной речной водой. Оттого неприятно жгло ссадины и ушибы. Словно изучая себя, изредка болезненно морщась, мужчина ощупывал разбитое лицо: кажется, он еще легко отделался… Можно ли это считать удачей? Легкая улыбка скользнула по обезображенным губам Зато с одеждой дела обстояли значительно хуже. Кроссовки промокли насквозь. Запекшаяся кровь, смешавшись с грязью, никак не хотела смываться водой, еще больше расползаясь буро-коричневыми подтеками. Ветровка и джинсы были порваны в нескольких местах…

Кое-как приведя себя в порядок, господин Никто осмотрелся более внимательно. Местность была совершенно не знакома ему. Тоскливо унылая, уже по-осеннему скудная равнина, небрежно разрезанная грязно-мутной речушкой. Вдалеке, словно охраняя границу, стояли полуобнаженные, склоченные ветром деревья. В душу проникало неясное чувство безнадежности, усталого бессилия и всеобъемлющей, вселенской грусти. Захотелось расплакаться, пролиться затяжным дождем на обнищавшую землю. «Ах, надо найти Андрея… - однако эта мысль уже не приносила бодрости и не вселяла надежды на благополучный исход. – Надо… но КАК?!»

Опустошенный господин Никто бесцельно пошел по укатанной автомобилями дороге. Ведь если следовать нехитрой логике, она когда-нибудь должна вывести его к людям. Состояние безразличия и равнодушия властвовало над его естеством до ближайшего разветвления дороги. Вынужденный решать проблему выбора, мужчина чему-то задумчиво улыбнулся, поднял голову и наблюдал за поднимающимся бледно-желтым диском солнца.

- Надо же…- прошептал он, словно обращаясь к серому небу, - получается как в сказке… Вот только волшебного указателя нет, и никто не знает: что ждет впереди, пока не пройдет весь путь…

Словно доверяя свою судьбу неведомому, господин Никто с легкостью шагнул направо. На душе потеплело, и, кажется, изменился мир. Больше не было грусти и тоски, неизвестность не угнетала сердце… все идет своим чередом.

Казалось, что селения людей находятся очень близко, однако, боясь сбиться с пути и окончательно заблудиться, мужчина шел по извилистой и петляющей проселочной дороге, часто делая привалы. В минуты отдыха он доставал заветную книжку, чудом сохранившуюся в целости и сохранности, и с увлечением читал Писание. В свете происшедших событий образ Милостивого наполнялся противоречивой двойственностью. С одной стороны Иссайя знал его как выдающуюся личность исторического формата, с другой… Человечество настойчиво принижало, местами даже отвергало в нем человеческое, понятное и близкое каждому, заменяя и выпячивая сверхъестественное, «божественное». Странное свойство человеческой натуры: естественное превращать в недосягаемое… А Христос ведь жил: чувствовал, страдал, размышлял, испытывал голод и замерзал…

Мысли о физических потребностях тела отозвались неприятным подтверждением желудка. Господин Никто поднялся и пошел дальше, старательно разжевывая пучок травы. За все время ему один раз все-таки удалось более или менее насытиться. Ближе к полудню мужчина набрел на картофельное поле. Хозяин участка уже собрал урожай, но кое-где остались слишком мелкие или подгнившие клубни. Владимир бережно собрал остатки и принялся тщательно очищать корнеплоды от гнили и грязи. Пальцы плохо слушались. Мужчина с трудом подавлял жадное желание сразу же есть, стараясь обмануть голод размышлениями вслух:

- Еда необходима человеку, в ней содержится сила его тела… Нельзя пищу превращать в цель жизни, как сложно не было бы. Даже животные и то едят с достоинством, без жадности, зная меру. Ими руководит инстинкт, божественное неосознанное знание. Человек же ступил на тропу познания, его разум не всегда слышит внутренний голос природы. Когда он повинуется материальному, то теряет облик человеческий. Однако, когда прием пищи из средства превращается в цель, тогда, не понимая сути ритуала, человек превращается в сосуд без дна. Вроде бы и вливается в него энергия, но тут же исчезает… Это давно известно человечеству, я же только познаю мир…

Господин Никто посмотрел на две неравные кучки чищеной картошки. Ту, что была поменьше, убрал в карман, на запас, а вторую принялся есть.  Подмерзшие и оттого сладкие водянистые клубни казались действительно божественной пищей. Мужчина разжевывал их и смаковал. Пообедав, он поднялся и мысленно произнес: «Спасибо...» Его благодарность относилась к безграничному небу, к необъятно единому нечто, которое, наверное, как раз и называется Богом. «Спасибо», - поклонился мужчина земле. «Спасибо человеку, вырастившему картофель…» Господин Никто испытывал совершенно новое чувство единения с миром. Это ощущение не покидало  его до самого вечера. Мужчина заночевал в тюке сена. Пробраться сквозь прессованную траву оказалось не так-то просто, но приложенные усилия стоили теплого и удобного ночлега.

Еще находясь под впечатлением сна и чудесной вчерашней эйфории, господин Никто ранним утром услышал колокольный звон. Словно переговариваясь с небесными жителями, мелодия волшебным переливом летела над стылой, еще до конца не проснувшейся землей. Неожиданно притихнув, она с новой силой разливалась по белому свету многогранными и многоликими аккордами, таинственно оживляющей музыкой творения. Мужчина улыбнулся. Казалось, колокольный звон раздавался рядом, он словно обволакивал и окрылял. Однако до человеческого жилья пришлось идти больше часа.

Город встретил усталого путника серым, по-осеннему одиноким равнодушием. Люди, словно скомканные, помятые буднями, куда-то спешили, подавлено подчиняясь инстинкту толпы. Они боялись смотреть друг другу в глаза, старательно избегали задерживать свой взгляд на чем-либо… Приняв мужчину в свои широкие объятия, стремительный человеческий поток понес его в неизвестном направлении, обезличивая, смешивая с массами и смазывая индивидуальное мышление. Господину Никто стало не по себе. Заметавшись, он то и дело натыкался на безразличные лица, спотыкался, создавая минутную сумятицу. Внешне бурный поток, на самом деле оказался поверхностным и посредственным. Толпа – это бессмысленное, безвыходное кружение, вытягивающее эмоции и чувства. Насытившаяся стихийная людская масса с легкостью рассталась с господином Никто. Он чувствовал себя изрядно уставшим и опустошенным. Теперь Владимир понимал, почему люди так равнодушны друг к другу – неспособные охватить всю многоликую и многогранную массу окружающих, они просто экономят свои чувства.

Господин Никто оказался на небольшой площади, плотно окруженной серыми многоэтажными некрасивыми зданиями. Движение на площади казалось менее насыщенным и более спокойным. В глубине стояла небольшая церквушка. Невысокая, белоснежная, с  желтыми куполами она хорошо смотрелась на общем фоне. От церквушки веяло легким умиротворением, и, надеясь вернуть себе ощущение благости, господин Никто уверенно направился к ней.

Внутри было пустынно и сыро, еще пахло сырой побелкой. Несмотря на то, что основное освещение было электрическим, кое-где горели тоненькие свечки. На стенах висели картинки с изображениями святых. Их строгие, неестественно удлиненные фигуры безжизненно осматривали пространство. Возле них молились люди. Они слушали доносящееся сверху песнопение, крестились в нужных местах и думали о своем, насущном. Однако в их молитве господин Никто так и не смог почувствовать ни откровения, ни искренности.

В церкви была только одна живая икона. Небольшая, в недорогом окладе, с потрескавшейся от времени краской, она висела слева на стене. Мало кем замеченная, икона излучала золотистое сияние. Господин Никто всматривался в бездонные, огромные глаза маленького мальчика, спускавшегося с небес на землю. Он открыто и по-детски добродушно улыбался. Он есть свет, и Свет есть Он. Подобно королю, с ликованием и почестями мальчика приветствовали богато одетые люди. Однако, чем ниже он спускался, тем безобразнее становились их лица. Вскоре обнаженные и искалеченные люди протягивали к нему руки. На их лицах читались страх и надежда, они мечтали о спасении и жаждали урвать кусочек своей благости. Они тянули руки к ребенку, хватали его за полы одежды и остервенело тащили к себе. Слезы, терпко пахнущие смолой, катились по рисованным детским щекам и оставляли кроваво-красный след… Ошарашенный, господин Никто хотел было протянуть руку младенцу, но его резко остановил женский голос:

- Трогать руками нельзя. Это очень древняя икона. Лучше поставьте свечку младенцу Христу. Сегодня, в честь праздника, свечки по десять рублей… - мужчина обернулся. Перед ним стояла женщина, лет сорока на вид. Она казалась уставшей, и, может быть, оттого ее слащаво-покорная улыбка производила отталкивающе впечатление. Женщина оценивающе осмотрела господина Никто с ног до головы, и через мгновение ее улыбка сменилась пренебрежением… - Милостыню у нас на улице просят, а столы для нищих накрывают после службы.

- Он плачет…

- Кто? – не поняла женщина.

- Мальчик… - коротко пояснил господин Никто, указывая головой на икону. Женщина с недоверием подошла ближе и, прищурившись, пристально рассматривала древнее изображение…

- Батюшки мои… чудо-то какое! – женщина рухнула на колени. Начала креститься и что-то негромко бормотать.  К ней подошли другие верующие. Радостные от соприкосновения с невероятным и необъяснимым, они присоединились к молитве. А на картине младенец, разрываемый грешниками, утопал в массе человеческих тел…

- Церкви тоже живых не хватает… - тихо и удручено проговорил господин Никто, однако отразившаяся от стен фраза с глухим эхом пронеслась по церкви. Тут же кто-то недоброжелательно шикнул. Чтобы избежать ненужных столкновений господин Никто вышел на улицу.

Опустошенный и разочарованный мужчина машинально сел на холодную ступеньку и закрыл глаза. Он ничего не чувствовал кроме накопившейся усталости, хотелось спать. Однако мысли не давали покоя: «Ах, до  чего же люди странные! Они словно живут в каком-то придуманном мире, создают правила своего существования и сами нарушают их… Зачем в век научно-технического прогресса и упрощения жизни нужны церкви и ритуалы, порой до отупения перегруженные смыслом? Да и кому они вообще нужны? Богу? Людям? Если истинный Бог есть все и вся, то тогда Ему ни к чему почести и власть, ибо все и так принадлежит Ему. Он перед каждым может явиться таинственным откровением. Любой человек может обратится к Нему, преступая через вековые обряды… Не это ли свобода? К чему Творцу прислужники и рабы? Оставаясь рабами, убивая в себе Человека, они благотворят оковы своего духа. И даже когда увлекутся призрачной идеей свободы, люди лишь глубже погружаются в неведение… »

- Эй, - поток невеселых мыслей прервался от толчка в плечо, - это мое место.
Перед господином Никто стояла молодая невысокая женщина. Обыкновенная. Мимо таких часто проходят, не замечая. И сейчас, раскрасневшаяся от возмущения, готовая рьяно, с боем, защищать свое право, она казалась немного смешной. Мужчина поднял на нее глаза и улыбнулся. Пробивающиеся сквозь серые тучи, слабые солнечные лучи золотистым ореолом освещали загорелое женское лицо. Ее душа, заточенная в омут янтарных глаз, с безнадежным непокорством, с надломленным одиночеством смотрела на чуждый ей мир.

- Лизка! Не тронь мужчинку, - добродушно, скороговоркой произнесла нищенка с первой ступеньки. – Он седня чудо увидел. Вишь, как чумной сидит… Ты б приласкала лучше – мужик-то в хозяйстве пригодится…

- Тебе надо – вот и забирай, - в ее резких словах звучало нарочитое безразличие. – Мне мужичье ни к чему…

- И кого тебе надо? Прынца че ли? – нищенка театрально развела  руки и засмеялась.

- Да хоть бы и принца… Тебе-то что?

Господин Никто больше не слышал их разговора. Он наблюдал за удивительной метаморфозой. Разгоняя дождевые тучи, выглянуло солнце. Небо стало по-летнему голубым и бескрайним. Огромные белые кучевые облака, словно кусочки единого целого, стремились друг к другу, образуя крест. Белоснежная фигура, наполненная лучезарным светом жизни, величественно и торжественно вращалась вокруг огненного светила. Завершив круг, крест,  сияющий в золотистых лучах солнца, начал приближаться к земле, неся на себе божественного младенца. Радостный и взволнованный господин Никто поспешно поднялся и радостно вскинул руки навстречу небу. Совсем скоро покроет мир облачное одеяло, и свет белый очиститься от зла, боли и несправедливости. Все, все будет хорошо, как раньше, как в раю… Но, достигнув крыш серых высотных зданий, белоснежный крест вновь рассыпался на кусочки. Облака стремительно уплывали вдаль, унося с собой надежду на чудесное спасение…

- Вы, себя предавшие! Погрязшие во грехе и ослепшие в неведении своем! Пока не поздно, заклинаю вас, обратите свой взор к истинно великому Отцу нашему, раскройте Ему свои страждущие души и внемлите гласу Его… - отрешенное лицо господина Никто исказила жуткая гримаса нечеловеческого страдания и боли.  Пытаясь донести мысль до ошарашенной публики, он сильно нервничал, обильно жестикулировал и говорил громко, часто срываясь на крик. – Творец милостивый посылает вам знамение.  Он протягивает вам руку помощи, но вы отворачиваетесь от Него, глумитесь и надсмехаетесь над ним… Бойтесь! Будет вам возмездие небес! Потухнет свет жизни, и погрузится мир во мрак Хаоса. Утопать вам в крови  и зловонии своем. Вы – чернь, ибо отказались вы от света…

- Вот те, бабушка, и Покров… Куда хуже-то? - теребя цветастый платок,  задумчиво произнесла нищенка с первой ступеньки. Господин Никто сурово посмотрел на нее, хотел было подойти ближе, но оступился и упал, скатившись к старушечьим ногам.

- Ой, да он же припадошный… - закричала нищенка. – Держите его! Держите его! Убьется же…



Глава 4.

Невысокая, худенькая, с распущенными темно-русыми волосами до плеч Лиза еще раз осмотрела свою маленькую, но уютно обставленную комнатку, глубоко вздохнула и выключила свет. Не дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте, она сделала несколько осторожных шагов и, скинув простенький халат, обнаженная юркнула под одеяло. Зябко. Не просто быть одной… Девушка закрыла глаза и свернулась калачиком.

Он обещался сегодня прийти. Он… не всегда, не часто, но… он принадлежал ей. Девушка перевернулась на другой бок. Постепенно ее мысли наполнялись сладким чувством предвкушения любви, наполнялись образами любимого мужчины.

Он уже совсем взрослый и вовсе не похож на сказочного принца из волшебных Лизиных снов. Более того, по современным меркам красоты, мужчина был откровенно уродлив: низкорослый, мускулистый, с непропорционально большой головой и длинными руками, он больше походил на обезьяну, чем на человека. Сильно выступающие вперед надбровные дуги и скалящаяся улыбка, обнажающая ряд клыковидных неровных зубов, только усиливали сходство с животным и создавали мрачное впечатление нескрываемой агрессии.

Его тяжелый взгляд буквально пронизывал собеседника, подавлял его волю, порождал внутреннюю неприязнь, дискомфорт и страх неведомого. Люди называли его Антихристом, многие избегали с ним даже случайной встречи. Однако за внешним уродством скрывался целый мир человеческой (не дьявольской) души. Выросшая без родителей, Лиза тянулась к нему как к источнику тепла, заботы и ласки. В присутствии Антихриста ей было покойно, уютно и хорошо. Возникающее чувство безмятежности граничило с счастьем, разве что… Лиза видела в нем бога, а она для него была всего лишь женщиной…

  Чуть слышно скрипнув, приоткрылась входная дверь, и оттого Лиза напряглась в сладостном предвкушении. Прекрасно ориентируясь в кромешной тьме, он продвигался незаметно и совершенно бесшумно. Однако девушка каждой клеточкой своего юного тела ощущала его присутствие. Комнату наполнял его особый запах, смешанный с табаком и дорогим парфюмом. Она чувствовала, она знала: он уже совсем рядышком… Взволнованная девушка считала частые, гулко отдающиеся в висках удары своего сердца. Раз, два, три… Пыталась прислушаться, но… ничего не слышала.

А вдруг ошиблась? А вдруг показалось? Неопределенность, повисшая в пространстве тишины, порождала интуитивный, почти животный страх. Словно комок, неясное чувство зарождалось где-то внизу живота, сковывая тело и затрудняя дыхание. Секунды превращались в вечность…
Томное ожидание, достигнув своего пика в момент его нежного ласкающего прикосновения, разливалось от клеточки к клеточке. Нетерпеливо заерзав, Лиза сладостно подчинилась его большим и сильным рукам. Скользнув по округлым бедрам, вдыхая ее аромат, мужчина осторожно коснулся ее округлой груди, лаская напухшие соски. Его движения становились все более властными, жадными,  резкими. Навалившись, он вошел в нее. Лиза, чуть слышно простонав, обхватила ногами его мощный торс  и прижалась всем телом. От каждого движения девушка вскрикивала, пытаясь то отстраниться, то наоборот плотнее прижаться… На какое-то мгновение ей даже показалось, будто их тела слились в единое целое, а души освещались теплым, белоснежным сиянием… Неожиданно все закончилось и девушка была вынуждена вернуться к реальности, вместо сладкой истомы ощущая опустошенность.

- Знаешь, я так боялась, что ты не придешь… - Лиза, как маленький и беззащитный котенок, напрашиваясь на ласку, прижалась к его горячему телу. Она говорила мягко, пытаясь короткой фразой и многогранной интонацией передать все свои ощущения, волнения и переживания. – А с тобой так хорошо… спокойно… уютно…

- Малыш, я же обещал… - Антихрист, лениво зевая, приобнял ее и, будто объясняя скупость эмоций, добавил. – Я закурю, курить хочется. А ты пока расскажи, что там на поверхности. У меня времени мало…

Мало времени… им всегда не хватало времени. Лиза с застывшей улыбкой потянулась к белым с золотым ободком фильтра сигаретам. Вообще-то она была против курения. Девушка не выносила горечи табачного дыма, от него неприятно першило в горле и хотелось кашлять, но … Ведь если очень хочется, то наверное можно… Мужчина закурил. Девушка, закутавшись в шаль, подошла к нарисованному окну и включила его. Она вглядывалась в до боли знакомую картину ночного Лондона, ярко освещенного пятнами неонового света – в Андеграунде электричество было роскошью. Это там, на земле, люди не ценили свет. Там они не ценили многое.  Большая часть пришедших в подземный город жили в кромешной тьме, постепенно слепнув и разрывая последнюю связь с миром… Она вздохнула.

- На земле все как обычно, - тихо произнесла Лиза. – Люди отчаянно мелко пытаются жить лучше. Разве что в храме…

- Ты ходила в церковь? – беспристрастно уточнил Антихрист. В его голосе не было гнева или раздражения, но девушка почувствовала холод сказанных слов: Антихрист презрительно относился к религии и верующим. Он считал себя выше предрассудков. Поняв свою оплошность, Лиза попыталась сменить тему:

- Да, заходила… А запрет на новичков еще действует? В Андеграунд никого нельзя привести?– не смотря на то, что Лиза стояла спиной и не могла видеть Антихриста, она знала: сейчас он присел на край кровати, широко расставил ноги и спешно одевается.

- Что я могу сказать? Если даже ты мне задаешь такие вопросы… Я думал ты понимаешь, что Андеграунд – дно избранных, люди сами должны его найти. Так, что там в храме?

- Как говорит бабка Настасья, день сегодня просто чудне’сенький… маленько, - Лиза призадумалась, вспоминая произошедшие события. – Сначала все как обычно… Праздник. В храме было много людей, но не так чтобы столпотворение. Во время праздничных служб нищие обыкновенно сидят на лестнице и «ловят» внезапно ставших верующими – в этот момент можно собрать больше милостыни. Но тут зашел оборвыш, потерянный какой-то… явно в неадеквате. Встал перед иконой… ну, ту, которую монах сумасшедший рисовал, и стоит, улыбается. Народ от него шарахается. Давно таких не было… Реально оборвыш, не гримированный. Смотрители уже дергаться начали, вывести его пытаются. А тут оказывается - икона мироточить начала. Капли красного масла стекали по лицу младенца Христа… жутко… а потом над храмом крест из облаков повис… - девушка, съежившись и глубоко переживая воспоминание, замолчала.

Потрясенная, Лиза пыталась восстановить последовательность событий странного дня: сначала начала мироточить икона, потом появилось небесное знамение и этот нищий… Нет, сначала появился нищий, потом икона… опять нищий и знамение… а потом нищий упал. В воспоминаниях то и дело всплывал образ бледного мужчины с голубыми глазами. Ей казалось, что между этим неприкаянным человеком и чудесами существовала мистическая связь.

- Хотя… знаешь, - произнесла Лиза после некоторой паузы, - может быть, оборвыш этот никак и не связан с иконой… совсем здесь не причем. Просто он такой беспомощный… смотрит,  будто не понимает или виноват в чем-то… только не знает в чем… как собака битая…

- Тебе жаль его?

- Может быть… Я никогда не видела таких глаз… голубые, чистые, бездонные… А когда он говорил, он верил… и мне верить хотелось… и страшно было от этого. А потом он упал… Бабка Настька говорит падучая у него, припадошный…

- Припадошный, говоришь?

- Да… - машинально подтвердила свои слова девушка, - он так страшно задрожал, упал… бился о ступеньки… А народ смотрит… кругом обступили… Я ушла. Не могу такое смотреть…

- Если хочешь, приведи его… Мне пора.

Антихрист не прощался, Лиза не провожала его. Он просто ушел… так было всегда. Девушка бесцельно прошлась по комнате. Несмотря на усталость, спать не хотелось. Надо было чем-то занять себя, успокоится… Под руку попалась какая-то книга, не слишком увесистая и вроде бы подходящая для легкого чтения. Обрадованная такому разрешению событий, Лиза с удовольствием села в мягкое кресло, поджав ноги и расправив шаль, но… для чтения необходим свет. Мерцающих отблесков лондонских огней едва хватало, чтобы различить заглавную букву названия. Вставать уже не хотелось. Лиза откинулась на спинку кресла. Некоторое время она смотрела на зажженные диоды Лондона и мечтала о том, что когда-нибудь все будет по-другому… она, маленькая, доверчивая и глупенькая Лиза, будет звездочкой сиять среди этих ослепительных огней… Каждое утро она будет просыпаться и открывать окна солнцу, а когда станет грустно - ее обнимет серый туман… Незаметно девушка уснула.

А где-то в городе, быть может несколько метров выше, на больничной койке без постельного белья неспокойным сном спал господин Никто. Он встревожено метался по ухабинам продавленного матраса, вздрагивал и отчаянно кричал: «Держите его! Держите… Ну, держите же… Небо падает…» Постепенно его неистовый крик переходил в беспомощные всхлипывания и завершался паралитическим оцепенением. Бездвижный, остекленевшим взглядом он некоторое время вглядывался в одну точку, но потом закрывал глаза и вновь начинал бредить.

Скрипнула дверь, и в палату скользнула человеческая фигура.

- Слышь, Вась… - заискивающе прошептала фигура, - Ну, как ты там?

- Как, как! Да, никак! – громом прогремел мужчина с койки возле окна, пытаясь выбраться из баррикады одеял и подушек. – Орет, сука! Точно псих натуральный… То небо у него падает, то х** не встает! Убил бы…ей Богу!

- Тише-тише… - замахал руками гость и скользящим шагом стал продвигаться к окну. – Зав услышит, опять довольствия лишит. У меня тут есть немножко… нервишки успокоить…

- Дык, мы ж типа лечимся…

- Все мы лечимся! Кто от скромности, кто от жадности… - хихикнул гость, но потом серьезно добавил. – Если ты в завязку, то я пошел…

- Держите… Падает… Небо… падает, - застонал господин Никто.

- Постой! – прошипел мужчина с кровати. – Не уходи… Я с этим чокнутым сам с ума сойду… Что там у тебя? Давай сюда…

Худощавый гость в обвисшем халате по-свойски хозяйничал. Словно заправский иллюзионист, он достал пластмассовую бутылку с полупрозрачной жидкостью и загадочно улыбнулся. Вскоре на тумбочке по тому же методу житейского волшебства появились соленые огурчики, замусоленные кусочки сала и черного хлеба.

- Ну, ты, брат, даешь! - довольно потирая руки, басисто прогремел Василий. – И как тебе только мимо дежурки пронести удается такое богатство? Эх, молодца…

- Есть у меня такой талант, - польщенный гость суетился, разливая самогон в большие кружки для чая. - Ну, давай!

Мужчины спешно выпили, выливая огненную жидкость прямо в горло. Объединенные совместным нарушением действующих правил, они повеселели и испытывали чувство доверительной дружбы. Полился чисто мужской разговор – по-бабьи простодушно бывшие алкоголики, нынешние посетители психоневрологического диспансера, обсуждали положение в стране и хамство политиков, вспомнили армию, жен… Бутылка опустела быстро, но ей на смену пришла другая…

- Эх, хороший самогончик… - крякнул Василий, вливая очередную порцию спиртного. Мужчин уже развезло. На мир они смотрели умиленными, чуть ли не влюбленными глазами. – Как там тебя зовут? Ты, прости, забываю… Ты ж знаешь… меня в армии… это… кантузия была… Да… Не веришь?

- Меня Арсентий… Ты это, смотри… никому не говори, что мы тут пили… и завтра таблетки не ешь… а то хреново будет… совсем хреново… Я когда первый раз сухой водки попробовал, так чуть вообще на тот свет не улетел…

- Антон или как там тебя, не гони: не бывает сухой водки, - здоровый Василий уже с трудом произносил слова, язык не слушался. Хотелось спать, и оттого назойливый друг становился в тягость.

- Да, я ж тебе гврю: пааарень тут лежал… Шибкооо умный был, но пииил… Нам и не сниииилось, - юркий и худощавый Арсентий испытывал воодушевление, говорил быстро, при это растягивая некоторые слоги, словно заевший магнитофон. – Он придууумал сухую водку, чтобы развооодить можно было…

- Не ври… а то как дам! – Василий погрозил Арсентию массивным пальцем и стукнул по импровизированному столу кулаком. Тумбочка скрипнула, чуть шатнулась, опрокинув кружки со спиртным, но каким-то чудом осталась стоять на месте.

- Ах, вот ты как? Не веришь, значит? Вру, значит? Да, я…

Премилая дружеская беседа о жизни за чашкой самогона грозилась перерасти в самую настоящую разборку отношений. Возможно, именно так и было, если бы в это мгновение не очнулся господин Никто. Честно признаться, выглядел он отвратительно: измученный, болезненно бледный при свете луны он казался тенью.

- Пить… пожалуйста, дайте пить…

- Слышь, ты, мужик, водку паленную будешь? – гаркнул Василий.

- Пить…

- Сейчас, дружочек, сейчас… - засуетился Арсентий. – Тебе полегчает… Водка не вода, она лечит… 

Пока худощавый мужчина вливал спиртное в господина Никто, Василий завалился спать. Он грузно вздыхал, колыхая поскрипывающую кушетку, и на выдохе выводил посвистывающий храп. Арсентий, довольный появлению нового собутыльника, передвинул тумбочку к господину Никто и начал свое повествование о чудном изобретателе сухой водки. Выпив еще немного обжигающей жидкости, господин Никто испытал прилив сил. Сначала он вежливо слушал путанный и сбивчивый рассказ собеседника, пытался уточнить детали и разобраться в логической последовательности событий, но осознав бессмысленность своих попыток и подстегиваемый желанием выговориться, он сам начал рассказывать историю свой жизни… А что произошло дальше, он уже почему-то не помнил.

Немного нервничая, Лиза зашла в выбеленную палату.

- Простите… - прокашлявшись, произнесла она, - мне сказали, что здесь лежит человек, которого доставили на скорой с церкви… Эпилепсия у него…

- Да ты, мать, не стесняйся… - из-под одеяла вылезла помятая голова Василия с опухшими глазами и оттеками после попойки. – Вон, твой хахаль, на кровати скрученный лежит…
Действительно, худощавый господин Никто лежал на кровати со связанными простынею ногами и руками, во рту был кляп из вафельного полотенца. Наверно, он спал… поскольку совсем не шевелился и, казалось, застыл в неестественной позе. На лице девушки отразился страх и непонимание.

- А он что? Буйный?

- Да, неее… - протянул Василий. - Шибко умный, просто. Водку паленную делает. Вы, мадам, или забирайте своего товарисча, или выйдете… Мне, пардон, одеться надо…

Лиза обречено вздохнула: кто говорил, что инициатива наказуема исполнением? Идея привести оборвыша в Андеграунд уже не казалась столь привлекательной. Такое часто бывает: вот посмотришь на человека, и, кажется его насквозь видишь… приписываешь ему качества и свойства характера, ждешь от него каких-то поступков. Но не всегда фантазии оказываются правдивы. Человек есть человек, и никто не знает: из чего же он слеплен. Некоторое время девушка колебалась - ведь пока не поздно и еще можно уйти, но наперекор здравому смыслу она подошла к скрюченному незнакомцу.

- Ну, здравствуй… - она вытащила кляп изо рта и с жалостью посмотрела на мужчину, - пойдешь со мной или тут останешься?

Господин Никто беспомощно хлопал белесыми ресницами и по-детски растерянно смотрел на девушку. Лиза легко улыбнулась. Она уже не испытывала жалости или раздражения. Он казался настолько несуразным и беспомощным, что вызывал радостное чувство материнской опеки.

- Ну, что ты? Давай, вставай… Я одежду нормальную принесла… Эк, тебя угораздило… А про водку это правда?

- Ты добрая, - вместо ответа проговорил господин Никто, - только вот грустная… как будто несчастливая… а ведь должна быть счастливой…

- Да, будешь с тобой счастливым… - расхохотался Василий. – Дурак дураком… Из жалости что ль с такими живут… 

- Зря Вы так… - проговорила Лиза, выходя из палаты вместе с господином Никто, - мне жаль Вас, не его…

В Андеграунд Лиза и господин Никто попали через канализационный люк на городской свалке не далеко от поликлиники для душевнобольных. Над стоками города пролегал своеобразный транспортный путь: по рельсам катилась металлическая кабинка. Большую часть времени ехали молча. Несмотря на гул, Лиза пыталась завязать разговор, но мужчина, словно не зная, как ответить, только виновато улыбался или говорил как-то невпопад.  Неожиданно слабо мерцающая энергосберегающая лампа погасла и кабинка остановилась. Лиза помогла юноше выбраться на скользкий пол.

- Дальше пешком пойдем. Будь осторожнее… - не успела девушка договорить фразу, как поняла: странный молодой человек уже умудрился обо что-то удариться. Она фыркнула и открыла нишу в бетонной стене. Стало не намного, но светлее. Из подземного заточения пахнуло горячим и тяжелым воздухом. В проеме в ореоле тусклого света виднелась крупная и непропорциональная фигура человека. Он стоял спиной и лица не было видно. Однако Лиза без труда узнала повелителя подземного города и настолько искренне обрадовалась случайной встрече, что господин Никто испытал чувство дискомфорта, как будто, невольно соприкоснулся с чужой тайной.

- Лизавета, это наш гость? – не оборачиваясь, спросил Антихрист. Не дождавшись ответа, он добавил, - Оставь нас, я сам ему покажу Андеграунд.

В низком грудном мужском голосе чувствовались нотки давящего напряжения и сосредоточенности. Движением руки Антихрист пригласил гостя ближе. Невольно господин Никто попал под кармическое очарование мощной энергетики подземного властелина. Это был человек воли, человек власти. Его сердце, не смотря на сомнения мыслей и натиски предчувствий спокойно билось, удар за ударом отбивая ритм его жизни. Коснувшись его души, господин Никто произнес:

- Скажи, чего ты так боишься?

- Я не боюсь. Странный вопрос… - искренне удивился Антихрист. – Обычно люди меня боятся, я же сам ничего не боюсь…

- Люди боятся тебя, потому что не понимают… Ты для них крепость, которую они не могут завоевать…

- А ты можешь? – в голосе повелителя подземного царства звучали недоверие и усмешка. Сколько таких «пророчествующих» он повидал на своем веку? Они приходили и уходили, несли свет тьмы в народ. Предупреждали о страданиях ада, но сами не могли достигнуть дна тьмы, не могли достичь света. Они ловили лишь отблески истины. Здесь оставались только те, которым нечего терять или некуда идти.

- Мне это не нужно, - лаконично пояснил господин Никто. – Твое сердце живет в состоянии войны. Ты защищаешь то, во что веришь… ты защищаешь себя…

- И отчего же я себя защищаю?

- Ты напряжен, ждешь подвоха, не доверяешь… Ты боишься себя, своих сомнений… ты боишься своей власти… тобой правит страх, ты правишь страхом.

- А ты… ты боишься меня? – Антихрист резко обернулся и оскалился в улыбке. Смеющиеся угольки глаз предостерегающе блеснули в полумраке. Люди, увидев его обезображенное лицо, как правило, невольно, отстранялись, и этой минутной слабости хватало, чтобы завладеть сознанием собеседника, но перед властелином подземного царства отрешенно стоял голубоглазый молодой человек. Он не испытывал страха. Слипшиеся пряди выгоревших волос сильно подчеркивали бледность и тонкость его кожи. Даже в полумраке Антихрист отметил сеть просвечивающихся кровеносных сосудов. Уродец медленно подошел к господину Никто и посмотрел в глаза. Они стояли близко-близко друг к другу, словно столкнувшись телами. Не отводя взгляд, словно пронизывая, Антихрист по-звериному жадно вдыхал воздух, принюхивался к господину Никто, будто в запахах хранилась важная информация.

- В тебе нет слабости, - задумчиво констатировал Антихрист, - но и силы тоже нет… Кто ты?

- Никто… - честно признался молодой человек, - господин Никто…

- Так не бывает… Как твое имя?

- Когда-то звали Иссайя…

- Еврей что ли? – господин Никто молчал в ответ: он искренне старался понять, какой смысл вкладывает странный человек в это слово. В голосе Антихриста звучали нотки насмешки, легкой неприязни и даже какого-то отторжения, но в тоже время негативное восприятие не подкреплялось конкретными образами. Скорее всего, это было связано с общими стереотипами мышления или родовой памятью.

- Я не против евреев, - добавил Антихрист. – Просто, понимаешь, еврей – это навсегда. Хочешь ты того или нет. А по мне – так главное, чтоб человек был…

- Я хочу быть человеком…

- Будешь… и по-человечески жить будешь… - демонстрируя уверенность, произнес повелитель подземного царства. – Если сможешь, конечно. В моем городе есть только одно правило – это я сам. Есть только один закон – преодолей себя. Смотри!

В то же мгновение их озарила яркая вспышка света, и только сейчас господин Никто заметил, что они стояли на небольшом выступе над чернеющей пропастью. Очередная вспышка света, исходившая с противоположной стороны, осветила очертания подземного города, скрытого сетью транспортных магистралей. Внизу, среди плоских крыш игрушечных домов, словно светлячки, туда-сюда сновали люди, подсвечивая путь слабыми фонариками. Особым образом организованные, они то исчезали, то вновь появлялись в лабиринтах чернеющих строений. Они работали слажено, как будто кто-то незримый отдавал строгие и четкие приказы. Возможно, где-то и были смотрители, но господин Никто их не заметил.

- Смотри, смотри… - не скрывал своей гордости и восхищения Антихрист. С каждым сказанным словом его глаза становились ярче, словно факелом вспыхивали от слов. Он восторгался видимой мощью подземного града, точно так же как отец восторгается своим ребенком. – Это Андеграунд. Подземный город в недрах спящего вулкана, в недрах земли, за гранью человеческого бытия, город забытых… город живых. Город совершенства технической мысли… Смотри же: здесь каждый штрих нанесен рукой человека, здесь каждая деталь – плод его труда. Мы сами создаем свой мир из ничего, из праха дряхлеющего человечества… Совсем скоро мы сможем подчинить себе энергию вулкана. А это кровь и соль Земли, это основа жизни. Достигнув дна тьмы, мы откроем свет, несущий жизни. И нет над нами власти выше, чем мы сами. Только преодолев себя, отринув ложный, отбеленный мир и призрев свою личность, мы можем подчиняться чистым законам жизни…

- Ты хочешь стать Богом?

- Богом? Нет… нет его… Нет всемогущего Бога… есть только человек, человек себя преодолевающий…

Лишенный понимания научно-технического прогресса, господин Никто заворожено всматривался в громыхающее и изрыгающее вспышки яркого света нечто. Сходни Антихристу негармоничное создание кубической формы из черного металла, нависнув над светлеющей пропастью, излучало мощную энергию силы и вызывало невольное восхищение. Ритмичные удары обнаженного сердечника махины сопровождались шипением и низким свистом, с эхом разносившимся по сводам, пустотам и нишам подземного пространства.

Сеть магистралей казалась продолжением мощного тела генератора, его щупальцами. Они были везде, проникали всюду… маленькие, большие, толстые и тонкие. На какое-то мгновение молодому человеку представилось, будто именно это создание является главным инструментом незримого управления снующими людьми в пропасти, но здесь не было порождений страха, между людьми не было внутреннего единства мысли, чувств или целей. Они были вместе, но не были едины.

- Он как будто дышит… пытается жить… - господин Никто пытался прислушаться к механизму. Он напрягся, на лбу образовались маленькие складки – морщинки. Мужчина закрыл глаза. – У него была другая жизнь… другая судьба. Его сломали… сделали другим… и сейчас в нем нет жизни…

- Этот генератор - сердце нашего Андеграунда, - поймав взгляд молодого человека, пояснил Антихрист. – От него зависит наша жизнь: подача воздуха, света и тепла… В нем не должно быть того, что ты называешь жизнью. Жизнь динамична, она полна неожиданностей и погрешностей. А если сердце перестанет биться и начнет жить своей жизнью, то все умрет… Все… Мы преодолеваем себя ради большей жизни, он преодолевает себя ради нашей жизни. Только так мы сможем достичь совершенства, конечной точки объективного бытия… Смерть должна смениться смертью, и только в смерти есть жизнь, объективная и совершенная.

- Зачем? Зачем тогда нужна такая объективная и совершенная жизнь? – господин Никто не мог понять слов Антихриста. Он никогда не думал о смерти… ведь в его распоряжении когда-то была вечность.

- А что наша жизнь? Страдание? Боль? Вечное желание чего-то большего? Высшего? Прекрасного? Зато на гранях смерти человек может обрести покой и счастье. Жизнь, неотфильтрованная смертью, множится, но не преобразуется. А человечеству уготована великая судьба: мы должны создать новый мир, рай для последующего поколения, точно так же как нечто, которое мы называем Богом, преодолевало себя и становилось нашей праосновой…

- Постой, постой… Ты хочешь сказать: Бог умер еще тогда, когда сотворил мир?  Он растворился в нас?

- Да, точно также мы растворимся в своих творениях… Мы вдохнем в них жизнь…

- И в этом порождении мы обретем счастье?

- А что может лучше пребывания в покое? - улыбнулся Антихрист. – Человечество грезит о покинутом рае, но только рай оно несет в своей душе, оно несет его своим потомкам. Когда мы лишимся жизни, мы лишимся страданий. Человек – это всегда часть чего-то большего и высшая точка развития чего-то меньшего… Но оставим разговоры. Мне кажется, тебе лучше спустится в сам город. Ты поймешь… в тебе есть знание… Уж, поверь, я  людей носом чую… - Антихрист демонстративно втянул воздух и, задержав дыхание, смаковал запахи. – В Андеграунде каждый волен заниматься тем, чем он хочет. Найди занятие по душе… Если захочешь – заходи вечерком, я посмотрю тебя… Эпилептические видения штука интересная…

Властелин подземного царства торопливо начал рассказывать о важных условиях жизни в Андеграунде, всем своим видом показывая, что ему необходимо удалится. По замыслу создателя, транспортная сеть пронизывала весь город и была максимально проста в использовании – от пассажира требовалось только выбрать место на интерактивной карте, а система автоматического управления прокладывала соответствующий маршрут. Не менее важным элементом в жизни андеграундцев было распределение времени. Генератор в течение восьми часов освещал весь подземный город, а потом отключался так же на восемь часов. Таким образом, происходило деление дня и ночи. В дневное время вспышки генератора играют роль часов, помогая жителям планировать свое время.

Господин Никто остался один. Поскольку особого желания спускаться вниз не возникало, он пристроился на самом краю каменного выступа и, свесив ноги, с интересом наблюдал за жителями подземного города. Сверху, ярко освещенный теплым желтым светом, Андеграунд казался раскаленным шаром, который неясные и мелькающие тени заточили в недры земли. Ощетинившись строгими рядами конусообразных строений без оконных проемов и плоскими площадками приземистых домов, он вгрызался в землю, отвоевывая новое пространство для жизни. Люди влипали в огромные машины, заставляли их оживать и стремится к поставленной цели.

Цель - осознаваемое как нечто неотвратимо достижимое,  единственное, что объединяло андеграундцев. Каждый был занят своим делом. Споро, но без лишней спешки или суеты, словно по заданному алгоритму, шаг за шагом они выполняли свои задачи. Андеграундцы не общались друг с другом, не собирались в группы, не обменивались жестами, улыбками или эмоциями. Казалось, поглощенные деятельностью, они не замечали окружающих. Одновременная личностная отчужденность и продуктивная слаженность действий создавали поразительное ощущение глобальности мировоззрения, стабильности бытия и внутренней уверенности в происходящем.

Как только генератор в очередной раз с гулким эхом отсчитал яркие вспышки света, Андеграунд начал принимать в свое теплое лоно жителей, промышлявших на поверхности. Они по одному, редко парами, возникали в многочисленных нишах подземного ущелья, вызывали вагонетки и исчезали в хитросплетениях змеиного клубка магистралей. Мимо господина Никто тоже проходили люди, в основном нищие, попрошайки и статисты жизни. Непроницаемые, словно в невидимом футляре, они не замечали одиноко сидящего мужчину либо настолько искусно не подавали виду, что ни одна струнка души не отреагировала на соприкосновение с душой господина Никто. Через некоторое время в подземных норах стали исчезать и рабочие, а некоторые пытались устроиться рядом с  машинами и инструментами, засыпая прямо на земле.
Неожиданно стемнело. Как-то сразу стало непривычно тихо. В ушах еще отдавался глухой отзвук замолчавших моторов, казалось, где-то там далеко еще дребезжит вагонетка… но Андеграунд, остывая от напряженного дня, мгновенно замер, и даже легкое дыхание, отразившись по сводам огромного грота, затихало среди комьев земли. В теплый воздух наваливалась прохлада, мягко окутывая плечи, убаюкивая сознание. Ночь Андеграунда не пугала своей неизбежностью, мистичностью и неясностью образов. Она абсолютна как вечность мгновения.

- Тьфу, бл*… опять не успел, - чертыхнулся кто-то и плюхнулся рядом с господином Никто. Судя по ломающемуся голосу, это был молодой человек лет шестнадцати – с мягкими юношескими нотками уже соседствовали основательные мужские тона. Молодой человек растянулся во весь рост на каменном полу, уперся ногами в господина Никто и явно пытался заснуть.

- Не могли бы Вы подвинуться. Вы столкнете меня в пропасть, - господин Никто пытался отодвинуться подальше от края.

- Во… непруха! Тож застрял? Да молчу я уже, молчу… - парень инерционно поджал под себя ноги и смолк, а потом, словно расплескав вокруг мысли озарения, спросил, - А ты откуда такой вежливый взялся? Неужто новенький?

- Ну…

- Офигеть! И поговорить, наверно, хочешь? Я тут уже лет пять тусуюсь, почти все знаю. Я когда малым был, в канализационный люк упал. Таскался в грязи и нашел вот Андеграунд. А как ты попал? – юноша, выплескивающий эмоции, явно не собирался никого слушать, поэтому господин Никто старался проявить внимательность и разобраться в буйстве эмоций. Юноша говорил быстро, почти взахлеб.

– Андеграунд – это фишка. Тут такие фишки найти можно, закачаешься. Нашим препам с их наукой и не снилось! Одно жерло вулкана чего стоит… но я о главном… Рулит здесь всем Антихрист. Фейсом не удался, но мозг конкретный. Будь с ним поаккуратнее… он может желания исполнять, только так… на свой лад. Тут одна телка хотела в золоте купаться. Все цацки таскала, а в общий котел кидать не хотела. Антихрист к ней и так и сяк, мол, себя преодолеть надо, страсть к золоту пагубна и т.д. и т.п. А потом говорит, что исполнит ее желание – будет она купаться в золоте. Велел натопить ей слитков целый чан. Прикинь… до краев наполнили жидким золотом и она в нем плюхалась. Правда недолго – изжарилась…  - парень засмеялся. Он сильно отличался от тех, кого встречал господин Никто раньше: живой и энергичный молодой человек, казалось, занимал все пространство вокруг себя. А всплески эмоций словно обдавали теплой волной.

- А вообще народ здесь разный, каждый делом своим занимается. Каждый нужен. Это ты потом поймешь: как важно быть нужным, привыкнешь. Ты потусуйся здесь, а когда Антихрист тебя найдет – он и место твое определит. Он всех видит, всех знает. Наверно агентура тут  у него своя. Я поначалу мыкался долго, никак не мог себя найти. И нищенстовавать пробовал, и на каменоломне работать, а все одна хрень – через месяц надоедает, скука такая, делать ничего не хочется… А тут, чтобы кушать и спать в тепле, надо приносить пользу. Прикинь, сижу я один раз вот так же ночью, думаю, чем же себя занять… Тело болит от усталости, а спать не могу! И тут, мать твою… как из под земли возникает Антихрист… страшилище жуткое… клыки во! Глаза горят в темноте… Черный, страшный… Аж до сих пор мурашки бегут. У меня ясен перец – душа в пятки. А он говорит: пойдем… типа, учиться будешь. У меня и ноги подкосились, думал все – хана пришло. А он меня в библиотеку привел, закрыл и ушел. А я ж раньше не читал, в школе толком не учился… бродяжничал. Слонялся среди книг как черт в рождественской проруби… Мне б свободы, воздуха вдохнуть… а тут... Пришлось читать. И я читал... сначала одну книгу, потом другую… и понеслось! Потерял счет времени, забывал есть, спать… Я стал понимать, почему некоторые работают на износ – они нашли себя, они нашли себя в служении Андеграунду. А я теперь вот учусь… Мне Антихрист задачу поставил – найти способ преобразования энергии вулкана. Прикинь – город расположен на развилке двух веток спящего вулкана, они согревают нас…

Молодой человек говорил, не умолкая, то убаюкивая своей торопливой речью, то, неожиданно вскрикивая и заставляя господина Никто оторваться от своих размышлений. «Зеленый, как я когда-то, но ничего… он станет человеком…» - подумал господин Никто. Он уже не слушал увлеченного юношу, все больше и больше сознание Иссайи волновал образ Антихриста. Он чувствовал, что этот неординарный человек вызывал у людей противоречивые эмоции: его боялись, уважали, любили, ему подчинялись и доверялись… Доверялись не из страха, не из необходимости. Они словно привязывались к нему невидимыми нитями и жили в его ритме, находили себя в нем.

Кто он этот Антихрист? И почему они так его называют? Против чего или кого он выступает? Он не за и не против Бога, Христа. Он сам по себе. Против себя идет, против природы своей… Не только ношу свою тянет, но их горемычных на себя взвалил. Как лошаденка худая, неведомой силой сдвинул телегу жизни, а теперь и не в силах остановится…

С небывалой ясностью господин Никто осознал предназначение Антихриста. Он был кровью и плотью подземного города, его основанием и душой. Это он не мог себе позволить допустить ошибку. Он не хотел быть Богом, но уже не мог позволить себе быть просто человеком. Ведь Бог нужен людям… нужен для того, чтобы они могли чувствовать себя людьми. А он, упрямый в своей честности, пытается подменить личного и динамичного Бога статичным и абсолютным законом бытия. И все так! И он прав! Но только до тех пор, пока бьется его сердце… пока он, яркая и неординарная личность, наполняет Андеграунд своей душой. И когда его не станет, мир будет жить по инерции, дергаться в агонии и спешно искать винтик на замену…
Но можно ли заменить личность в ее индивидуальности? Сможет ли он преодолеть себя? Сможет ли он преодолеть своего наследника? Свое будущее? Сможет ли уничтожить все то, что так трепетно пытается создать? И сможет ли он при всем при том остаться верным себе, остаться человеком?




С появлением Иссайи Лиза и Антихрист стали видеться еще реже. Хотя нет, светловолосый юноша здесь был не причем. Просто не складывались обстоятельства, не хватало времени. Антихрист был увлечен неординарными способностями господина Никто, его судьбой и жизненный опытом. И Лиза уже и не надеялась на победу в неравном противостоянии чувств и логики, но все же по привычке искала случайных встреч на пересечении подземных магистралей, выпрашивала мимолетные поцелуи и исчезала, чтобы не создавать помех в прямолинейной картине бытия повелителя подземного царства. Как вдруг он коротко сообщил: «Я зайду…»

Этот вечер обещался быть особенным, нежным, незабываемым. И потому счастливая девушка, словно беззаботная бабочка, не могла усидеть на месте. Она порхала по комнате, поправляя белоснежные салфетки, расставляя бокалы, взбивая подушки. Лиза вновь и вновь прокручивала в мыслях фразы, которые скажет при встрече Антихристу. Она скучала, она без него не жила… Но разве можно это высказать словами? И наивная девочка вновь и вновь шлифовала фразы своих признаний. Было бы обидно, если какая-то мелочь испортит весь вечер.
 
Погас свет. В Андеграунде привычно резко наступила ночь. Сердце девушки на секунду замерло и сжалось в комочек. Так было всегда, она никак не могла привыкнуть к темноте. Лиза зажгла лондонские огни, комната наполнилась приглушенным светом, и оттого стало уютнее. Когда Иссайя первый раз увидел панораму ночного города, он долго всматривался в желтые огни… а потом на полном серьезе спросил: «А луну ты тоже можешь зажечь?» Он был невинен в своих мечтах, в его непосредственности и наивности скрывалась особая притягательность. Вот и сейчас, вспомнив об инциденте, Лиза улыбнулась. Интересно, если бы Иссайя сейчас увидел ее в этом белоснежном ниспадающем пеньюаре с полупрозрачным кружевом, он так же считал ее ребенком и называл ангелом?

- Ммм… какая красавица, - Лиза, увидев в дверях принюхивающегося Антихриста, будто на крыльях подлетела к нему и через несколько мгновений повисла на шее, целуя щетинистую щеку и словно вжимаясь в объятия. Антихрист, растерявшись, скользнув ладонью по нежному шелку белоснежного одеяния, слегка приобнял девушку и в то же время постарался отстраниться. – Ну, что ты… хватит… ну, хватит…

- Ты так похудел…И эта недельная бородка тебе не к лицу… - чтобы не расплакаться от переполнявших эмоций, Лиза рассматривала Антихриста. Она жадно всматривалась в каждую черточку любимого лица, ловила каждый его жест. И ей было приятно ощущать радость Антихриста, и от его мягкой улыбки на душе становилось легко. Погружаясь в созерцательный экстаз, Лиза переставала воспринимать пространственно-временные рамки. Девушка присела рядышком с Антихристом, и, обняв его, положила голову на колени.

- Эх, Лизка… Когда ты повзрослеешь? – Он что-то, наверное, говорил, а она не слышала. Девушка посмотрела в смеющиеся глаза повелителя подземного царства и, не поднимая головы, поцеловала его в живот.

- А уже надо? – лениво спросила она.

- Ты можешь думать о серьезных вещах? Иссайя собрался уходить из Андеграунда. Ты знаешь почему? – Антихрист пытался освободиться от объятий. – Я ведь серьезно…тебя интересует что-то большее, чем просто секс?

Антихристово серьезно и романтическое Лизино настроение очень плохо сочетались друг с другом. Слова Антихриста очень тяжело доходили до ее сознания и, словно яркие вспышки генератора, обжигали подсознание и отрезвляли разум. Может ли она думать о серьезных вещах? Да, может. Она задумывалась о многих проблемах, но рядом с ним ей было хорошо и думать о неприятном вовсе не хотелось. Их встречи были слишком редкими, чтобы нагромождаться негативом. Иссайя собрался уходить? Но он уже давно говорил об этом. Ее интересовал только секс? Последнее вовсе не укладывалось в ее маленькой головке. Ей хотелось любви, нежности, заботы… это больше, чем  секс. Просто он не выходил за обозначенные рамки. Он не мог поделить свой мир пополам, все то, что не вписывалось в строгую систему рациональных ценностей - подлежало преодолению… а она уже не спорила.

- Понимаешь, - продолжал Антихрист, не замечая эмоциональной перемены в своей спутнице, - в нем заключен ключ к пониманию человеческой личности, возможностей управления отдельно взятым человеком. Я обнаружил в его черепной коробке семь микроскопических отверстий. Благодаря им существенно возрастает чувствительность мозговых клеток. Но самое интересное, что при воздействии электромагнитными волнами с определенной частотой, его мозг начинает активно взаимодействовать с окружающей средой. В момент исследования в лаборатории взорвались колбы с реактивами. Мне кажется, что в данном случае эмоциональное восприятие подкрепляет взаимодействие и сложно поддается контролированию. Скорее всего, перевозбуждение нервной системы, приводящее человека к эпилептическому припадку, связано как раз с этими центрами. Это то, что делает Иссайю особенным. Его видения, его восприятие Бога, нравственность – все заключено в размещении этих отверстий!

- Но это не делает его счастливым… Скажи, зачем ты сегодня пришел?

- Ну, я ведь обещал… - в данное мгновение все то, что принято называть внутренним миром или душой, в хрупкой Лизе судорожно вытянулось в одну плоскость рационального осознания реальности. Она, сложив руки на груди, спокойно стояла возле лондонских огней и взвешивала каждое его слово. Девушка вздохнула. Он никогда не признается, что хотел ее увидеть…

- Знаешь, если бы ты не пришел, я бы нашла тебе оправдание…

- Ты сегодня какая-то странная… - он стоял недалеко от нее. Девушка чувствовала его опьяняющий запах, впервые понимала его смущение и надеялась… Надеялась на то, что он сейчас подойдет, обнимет за плечи, нежно коснется своими губами и она забудет обо всем. Все станет на свои места, и маленькая наивная Лиза будет верить, любить, восхищаться… Она поймет, все объяснит сама себе… Но он стоял поодаль.

- Малыш, выключи свет… У нас мало времени… всего лишь пять минут… - девушку словно пронзило током от сказанных слов. Пять минут… А в эти пять минут не вложишь эмоции и чувства. А стоит ли вкладывать? Хотел ли он вложить в эти пять минут свои эмоции или было достаточно получить то, что получить хотелось? Ах, да… он не верит в чувства! И никогда не поверит…

- Я не хочу, - Лиза обернулась и тут же пожалела об этом. Видеть уверенного и самодостаточного Антихриста растерянным и безвинно виноватым было неприятно. Он остаточно улыбался, сохраняя маску. А ведь он успел к ней привыкнуть, начал доверять и верить, что есть женщины, которые умеют понимать, которым не нужны сопли про любовь. Тихая, мягкая, уютная она была как определенная данность, как нечто незыблемо принадлежащее ему.

- Скажи, ты счастлив? – Лиза боялась, что он сейчас просто уйдет, а завтра… или через несколько дней все повториться вновь.

- Нет, мне не нужна иллюзия счастья. Я просто удаляю то, что делает меня несчастным. Этого достаточно.

- Я решила уйти, - неожиданно тихо произнесла девушка.

- Если решила – уходи. Или ты хочешь, чтобы я попросил тебя остаться?

- Если бы попросил – я бы осталась, но ты не можешь себе этого позволить. Незаменимых ведь людей нет, а в любовь ты не веришь…

- Ты уходишь с ним? – Лиза понимала, что Антихрист имеет в виду юного пророка. Не смотря на то, что Иссайя еще не был в курсе событий, она знала – поддержит.

- Да. …Больше не с кем…

- Ну, на прощанье целоваться не будем. Жаль, ты думаешь обо мне более цинично, чем оно есть в самом деле. Удачи, - он улыбнулся свой ослепительной и ужасающей улыбкой, ушел. Он – человек, который умеет принимать реальность такой, какая он есть, без прикрас. Он повелитель, который не может позволить быть себе слабым. Преодолеет, забудет… но никогда не будет верить.

Лиза еще некоторое время стояла возле нарисованного окна и пыталась справиться с нервной дрожью. По щекам невольно катились слезы. Не было ни сил, ни желания о чем-либо думать. Как просто изменилась ее жизнь, а ведь сегодня вечер действительно обещал быть особенным, нежным и романтичным… Девушка положила руки на свой животик,  нежно погладила себя, словно пытаясь что-то почувствовать, и попыталась успокоиться. Ей ведь теперь нельзя плакать…


Глава 5.

Робкой Полоской горизонта начинался новый день. Воздух был полон свежести и чистоты. Пахло утренней прохладой и горечью полевой травы.  Все, от края до края безграничной равнины, замерло в ожидании нового дня, лишь тишина говорила, приговаривала, убаюкивала… В легкой предрассветной дымке лениво ворочался обмелевший Дон, словно седой старик выглядывая из-за лохматых верхушек деревьев. Худенькая Лиза  в развивающемся сарафане цвета васильков, приподнявшись на носочки и широко раскинув руки, стояла на самом краю холма. Еще сонный ветер трепал ее волосы, обнимал за плечи и грозился унести в поднебесную даль.

- О, Господи… как же здесь красиво! Как же здесь хорошо… И петь хочется, жить хочется…

- А ты пой, если хочется, - мягко проговорил Иссайя. Он стоял несколько поодаль и с задумчивой грустью любовался девушкой.

- Я не умею… я не знаю как…Жаль! – опустив руки, она обернулась. – А ты хотел что-то мне сказать?

- Тише, еще не время… сейчас земля говорит, ее слушать надо…

- Странные вы мужчины, не понятно чем живете, - Лиза улыбнулась уголками губ и невольно прислушалась.

Где-то вдалеке раздавалось кваканье лягушек, сначала похожее на перекличку в хоре, а потом переходящее в стройный ряд незатейливых аккордов. Застрекотали кузнечики, зажужжала мошкара, а высоко в небе солировали соловьи, выводя мелодию своего маленького сердца. Весь мир наполнился звуками жизни. Природа, как самый организованный оркестр, играла прелюдию дня… Светало.

- Твой ребенок для многих тоже будет странным, - Лиза на короткое мгновение смутилась: неужели он уже знает про беременность? Девушка так хотела поговорить с Антихристом о наследнике, но… Она резко обернулась и встретилась взглядом с Иссайей. Встревоженная женщина невольно растворялась в его сияющих теплом и понимающих глазах. Ей хотелось верить, что этот странный человек все знает, а может даже быть… чуть больше, чем все… Ей хотелось уткнуться в его худое плечо и беспомощно расплакаться, но… слезы – это слабость. Она всю свою жизнь училась ненавидеть слабость. Лиза отвернулась, всматриваясь в холодное, безжизненное небо.

- Давай, пока без философии? – нарочито зевая, произнесла девушка. Она сжала руки в кулак и, словно отряхиваясь от навождения предрассветного очарования, уверенно повторила. - Давай без нее? Лучше сразу к делу: я жду ребенка, и сейчас нам надо искать ночлег и пропитание… Ты мне родить только дай и на ноги  первое время встать, а так… мне одной сложно будет. Я сейчас ничего взамен предложить не могу, но в долгу не останусь…

- Если ты научишься слышать ритмы земли, то будет легче… - молодой человек подошел к Лизе и заботливо провел по волосам, приглашая присесть рядом. - Людьми движет страх неизвестности. Я знаю: твое дитя станет символом изменений и явит миру закон Жизни.  И будешь ты ему опорой в делах великих, но только знания тебе нужны. История имеет свойство повторятся в деталях, и я скоро покину этот мир. И если тебе будет легче, он тоже знает о ребенке. Он думает преодолеть его… по-другому ему нельзя…

- А как слышать эти ритмы? – девушка пыталась сменить тему и выиграть время для своих размышлений.  Ее любовь к Антихристу, их ребенок не могли вписаться в жизнь Андеграунда. Она понимала: спонтанно возникшее желание уйти было необходимостью, но от понимания не становилось легче. Ей было больно и она, как Антихрист, теперь отсекала все, что делало ее несчастной и причиняло боль.

- Сердцем… - коротко ответил Иссайя и, помолчав, добавил, - Все на земле, даже во всей вселенной имеет свой ритм жизни. Из ритмов строится мир, ритмами все сообщается друг с другом… А люди их не слушают. Люди привязываются друг к другу и образуют особую сеть, свою вселенную…

Лиза только сейчас обратила внимание, что среди серебристых прядей ковыля и зеленых плетей березки был пятачок почти голой земли. Мелкие белые с желтыми разводы, меловые камушки и черные обожженные песчинки смешались друг с другом, образуя однородную безжизненную массу. Она неосознанно захватила горсть земли и машинально стала пересыпать с одной руки в другую, словно пытаясь ее измерить. На душе было неуютно.

- Пошли… - наконец она перебила Иссайю, так и не выслушав его. - Сейчас все места займут, мы ничего не соберем. Нас по первой трогать не будут… Это потом, когда узнают… что я предала его, ушла… тогда… Они не простят, не поймут… Пошли же… - она не слушала Иссайю, бесцельно суетилась. Боялась встретиться с ним взглядом: ей не нужны душеспасительные беседы.

- Лиза, это важно. Очень важно.

- Что важно? Жизнь понимать?  А не надо ее понимать – жить надо! Люди как привязываются, так и отвязываются! – в нервном возбуждении девушка, словно метала молнии, ее переполняли эмоции. Больно. Обидно. И снова больно. Да и винить-то некого… - Так, или ты остаешься тут со своей философией, голодный и холодный, либо идешь со мной зарабатывать деньги…

- Да, постой ты! Что ты мечешься как… - молодой человек не договорил, схватил Лизу за руку и резко развернул ее к себе. Девушка, не ожидавшая такого поворота событий от мягкого, понимающего пророка, испуганно смотрела ему в глаза и ошарашено хлопала ресницами. Сознание, после опустошающей вспышки эмоций, медленно приходило в себя. Она же такая маленькая, слабая, беспомощная… Была бы тростинкой – к земле бы пригнулась, была бы пушинкой – доверилась воле ветра. Поверила бы, как Иссайя или Антихрист, в какую-нибудь идею и была бы сильной. А так… Она даже поверить словам не может. Лизе стало жаль себя, свое беспросветное будущее, будущее своего ребенка. Она обмякла в руках Иссайи, уткнулась ему в плечо и расплакалась.

- Ну, что ты… хватит… тише…тише, - молодой человек, пытаясь успокоить то всхлипывающую, то замирающую Лизу, мягко гладил ее по волосам. – Все наладится, все будет хорошо… И попрошайничать тебе больше не придется… Я буду за нас двоих слушать ритмы… Все будет хорошо. Ты поймешь. Ты поверишь. Я не обманываю…

Иссайя действительно не обманывал. Словно замысловатый пазл, неторопливо складывалась их совместная жизнь: Иссайя и Лиза поселились в заброшенной сторожке на берегу Дона. Домик-мазанка с печкой на дровах для женщины, прошедшей испытание Андеграундом, казался самой верной основой для будущего. Каким-то образом по округе разнеслась молва, будто Иссайя может судьбу предсказывать, болезни всякие лечить и заговоры на пьяниц делать. Местные жители соседней деревеньки такую информацию восприняли по-разному: одни равнодушно, другие с надеждой решить свои жизненные проблемы, а третьи – видели в том знак дурной и потому плевались и крестились вслед. Но как бы то ни было, в их доме всегда были люди: они приходили и днем, и ночью, подолгу разговаривали с пророком и уходили, оставляя что-нибудь из еды, одежды или немного денег. Тем и жили.

Однажды в их домике появился мужчина, низенький, пузатенький, с неспокойными глазками, сразу видно, что из нагловатеньких он, показушных.  Лизе он не понравился. А вот его девочку было искренне жаль. Маленькая, она сидела в инвалидной коляске и отрешенно блуждала взглядом по комнате. Иссайя долго с ней разговаривал, но она не слушала, словно далеко была. Дядька тогда психанул и укатил коляску с ребенком назад. А через неделю он вернулся, пьяный, и сказал только одну фразу: «Деньги вот принес… Сашка моя пошла… ох, б**! Сама пошла… Не забуду тебя…» На эти деньги Иссайя приобрел компьютер и мобильный интернет. Днем он принимал посетителей, а вечерами погружался в беспросветные социальные сети и что-то пытался там изменить.

Лиза, оставаясь одна,  все чаще и чаще вспоминала разговор на холме, думала о том, что он должен был сказать что-то очень важное… А теперь вот за двоих слушает ритмы людей, и она не знала: как же помочь. Иногда, уже поздней ночью, женщина подходила к закрытой двери и слушала стук по клавишам клавиатуры. И тогда она улыбалась. Рядом с ним было уютно, спокойно, хорошо… Так проходил день за днем. 

- Лизавета, заходи. Не стой в дверях. Простудишься… - возмужавший и повзрослевший Иссайя неожиданно оказался рядом. Он сильно изменился: мягкие юношеские линии скрылись за пшеничной бородой и усами, которые мужчина иногда забывал приводить в порядок. Во взгляде его бездонно голубых глаз царило спокойствие и понимание, он жил размеренной жизнью в гармонии с самим собой. Иссайя присел на корточки и благоговейно поцеловал ее подрастающий животик. От его прикосновений становилось тепло на душе.

- Поговори со мной… поговори так, как ты разговариваешь с этими людьми… Расскажи мне то, что ты рассказываешь им… В чем секрет их излечения от боли?

- Проходи… поговорим… - не смотря на то, что Лиза и Иссайя жили под одной крышей, они редко общались. Женщина первый раз была в комнате Иссайи.  Комната сильно отличалась от убранства дома. Здесь не было ничего лишнего: письменный стол с компьютером, настольная лампа, стул и небольшой серый незаправленный диванчик. Шкафа в комнате не было, и поэтому свои вещи он развешивал на спинке дивана или складывал стопками на подоконнике.

- Что случилось? Разве ты боишься? Или испытываешь боль?

- Нет-нет… все хорошо… просто не могу… - Лиза замолчала. Они сидели рядышком на диване. Девушка, боясь показаться назойливой, исподволь рассматривала Иссайю. Она не знала, как назвать то чувство, которое испытывала к нему, которое заставляло просыпаться ее по ночам и прислушиваться к стуку клавиш. Именно это чувство сейчас привело ее к нему. Она не испытывала жалости, но ей хотелось ему помочь. Иссайя был чужим для Лизы, она его не понимала, но ей хотелось просто быть рядом. Она бы назвала это чувство любовью, если бы в ее жизни не было Антихриста. – Поговори со мной… Расскажи то, что ты говоришь больным.

- Мы разговариваем на разные темы… и знаешь, неважно, что я им говорю – важно то, что они слышат…

- А с той девочкой, которая ходить не могла. Вы тоже разговаривали? Она весь вечер молчала…

- О, нет… она говорила, ее душа говорила… Телом она ребенок, а душой уже взрослая. И боль ее тела – лишь отголосок ее боли за родителей, за свою семью, за мир в целом. Мы говорили с ней об ангелах и о таких же как она, принимающих страдание мира на себя…

- А почему она пошла? Она перестала чувствовать боль души?

- Нет… Она просто послушала мелодию своего сердца, ритм своей жизни… Но только не тот ритм, в котором она тогда жила… а настоящий, чистый, без фальши человеческих сетей…

 - Я тебя не понимаю…

- Все очень просто. Если хочешь, я тебя могу обнять… - в словах Иссайи на гранях скромности и стыдливости звучали нотки заботы, нежности… нотки того, чего так не хватало Лизиному сердцу. Она положила голову ему на колени и, свернувшись калачиком, обняла мужчину. Девушка слышала, как пульсировала его кровь в теле, как билось сердце ее ребенка, и оттого было хорошо. Она чувствовала себя защищенной и нужной. Ей хотелось верить в то, что он верит… хотя бы только потому, что он верит в это.

- Вся жизнь человека – это мечта самовыражения, сотворение очищенного подобия себя. Человек никогда не был свободен. Сначала он был привязан к своей родовой общине, потом, когда разрушились кровнородственные связи, человек оказался вплетен в сеть взаимоотношений с другими, чужими людьми. Люди бессознательно и беспорядочно привязываются друг к другу и испытывают влияние других ритмов. И так нарушается ритм их жизни, а вместе с тем и жизнь общества катится в пропасть неудовлетворенности и вечного напряжения. В той или иной ситуации люди не могут поступить иначе. На их решение влияют другие люди, придуманные принципы и идеалы. А когда они услышат чистую мелодию своего сердца, когда они исправят ритмы своей жизни, когда найдут себя, только тогда они чувствуют себя счастливыми и понимают: человек родится на земле не для служения, не для страдания, он рождается для счастья, для своего личного счастья…

Мужчина говорил размеренно, тщательно подбирая слова и осмысливая сказанные фразы, но неожиданно он замолчал. Ему показалось, будто молодая женщина уснула. Иссайя с нежностью погладил Лизу по волосам, поправил отдельные пряди и аккуратно, чтобы не нарушить сон женщины, потянулся за одеялом.

- Скажи… а ты счастлив? – спросила Лиза, не открывая глаз.

- Да, - уверенно ответил Иссайя, - я счастлив, правда, не всегда могу понять свое счастье. Давай я тебя укрою… Нынче зябко…

- А какое оно, это твое счастье?

- Как тебе сказать… Счастье – это счастье. Его можно почувствовать, но нельзя описать словами. Точно так же как нельзя слепому объяснить белизну облаков: либо ты это чувствуешь, либо нет.

- А ты тех людей, которых лечишь, делаешь счастливыми?

- Человека нельзя сделать счастливым насильно. Он ведь не лампочка, которую можно включить или выключить. Я просто знаю: человек рожден быть счастливым. Счастье внутри его, счастье это он сам.

- А почему тогда люди чувствуют себя несчастными?

- Люди живут не своей жизнью, говорят не свои мысли и верят не своим богам. Современный человек живет в коконе навязанных представлений. Сама жизнь проходит мимо. Я помогаю им обрести свой путь, но выйти из кокона и следовать своему счастью человек должен самостоятельно.

- А что будет когда все люди достигнут своего счастья?

- Если это даже когда-нибудь произойдет, то завершится круг жизни. Человечество раствориться в Абсолюте.

- Так говорил Антихрист… - Лиза приподнялась и заглянула в глаза Иссайи: нет, в них не было силы и жажды преодоления. Его голубые глаза, обрамленные рядом белесых ресниц, смотрели так же отрешенно, мягко и покровительственно.

- Видишь ли… для Антихриста Абсолют – это ничто, пустота доведенная до совершенного состояния, для меня Абсолют – это все, множественность, заключенная в целостность… Так и счастье человека находиться между всем и ничем…

- А почему люди бояться тебя? Боятся, но приходят к тебе…

- Не понимают, вот и боятся. Я для людей источник, в котором можно подчерпнуть силы для дальнейшего пути. Они приходят, чтобы утолить жажду души.

- А они могут испить тебя до дна?

- Да… обычно так и происходит…

- А что будет потом, когда они выпьют тебя до дна? Ты умрешь?

- Я не помню, что происходит потом, но знаю: это не похоже на смерть… Когда сосуд моей души наполнится – я вернусь, и ты расскажешь мне, что происходит потом…

- Ты всегда возвращаешься?

- Не знаю, но поддерживать мир в гармонии необходимо. Может быть, на самом деле вернусь не я, а кто-то другой, очень похожий на меня.

- Выходит человечество никогда не сможет достигнуть своего счастья? И на земле всегда будут страдания и боль?

- Каждый человек вправе быть счастливым всегда и везде, при любых обстоятельствах. Я лишь предтеча, но врата счастья будут открыты страждущим, идущий же достигнет их. Твой ребенок…

- Ты говоришь о том, чего еще нет, - Лиза перебила Иссайю. - Ты ведь не Бог и не можешь знать, как она, жизнь, повернется. Хотя я знаю, что ты сейчас скажешь: люди не меняются и жизнь течет по тому же руслу… Но только еще никто не смог поперек настоящего прыгнуть,  – Лиза грустно улыбнулась: у нее своя правда.

- Эх, Лиза, Лиза… - вздохнул Иссайя. – Взрослеешь… И давай уже спать. Завтра у нас будут необычные гости…

- Опять пророчествуешь? – молодая женщина слегка потянулась, приподнялась с колен Иссайи и, поймав его глубокий задумчивый взгляд, тихо произнесла. – Если и знаешь, то лучше молчи. Тех, кто знает больше положенного, никогда не любили, а когда-то даже на костре сжигали… Сохрани себя...

- Зачем?

- Сохрани… хотя бы для меня…

- Ты дрожишь…

- Мне мама, когда была еще жива, говорила, что надо жить как маленькие черепашки… Они умные не потому, что излучают свет истины, а потому что бережно хранят его в целостности. Они всегда достигают своей цели не потому, что быстро бегают, а потому что умеют вовремя спрятаться…

- А еще мир на них держится… не потому что сильные, а потому, что больше никто не выдержит этой ноши… - их тела были слишком близко друг к другу. Иссайя еще ни разу не ощущал такой близости: мысли путались, учащалось сердцебиение и казалось, будто все пространство было занято ею… серые глаза, аккуратный носик, пухлые чувственные губы… Лиза улыбнулась и немного отстранилась, и волна эмоционального возбуждения тут же оказалась во власти разума.

- Нет, ты это уже придумываешь. Так могли мыслить разве что какие-нибудь пигмеи… Береги себя, - женщина с покровительственной заботой поцеловала Иссайю в лоб и тихо добавила. – Спокойной ночи.

Лиза ушла, бесшумно прикрыв за собой дверь. Мужчина еще некоторое время смотрел ей вслед. Женщина обладала удивительной способностью растворяться в пространстве, становясь обыкновенным статистом жизни, без эмоций и собственного я, словно маленькая черепашка, пряча голову и сливаясь среди камней. Однако в комнате все еще чувствовалось ее присутствие и на слуху были сказанные слова. Они медленно растворялись в воздухе, но не исчезали, все глубже и глубже проникая в сознание.

Да! Нет ничего правильнее и проще, чем просто  жить. Жить, повинуясь судьбе, не сопротивляясь миру и не терзаясь чуждыми вопросами познания. Уснуть в колыбели неведения и обрести покой – не это ли истинное счастье? Так отчего не живется человеку в своей черепашьей безмятежности? Что заставляет его обнажать душу и причинять себе боль? Какая неведомая сила вынуждает это слабое, беспомощное существо нарушать привычный ход жизни, совершать безумства и вопреки инстинкту самосохранения идти на погибель?

Пытаясь развеять мысли, Иссайя подошел к окну. Осень. Неясные ночные тени полуобнаженных деревьев, вытягиваясь вдоль желтой полоски света, образовывали в отражении оконного проема живую сеть. И в этих костлявых хитросплетениях дрожал еще не опавший лист. По воле ветра он выгибался дугой, самоотверженно сопротивлялся, бился всем своим естеством и, словно смирившись, съежившись, замирал. Лист трепетал, будто в его тоненьких, сухих жилках теплилась душа. А знал ли он: сопротивление бессмысленно? Ведомо ли было, что неминуемо придет зима? И мог ли он помыслить, что весной сухая ветвь наполниться соком жизни и родит точно такой же опьяняюще молодой и зеленый лист, чтобы по осени низвергнуть его? Нет, маленький желтый лист не знал, не ведал, не мог помыслить, и оттого он дрожал, трепетал и отчаянно стремился жить…

 Светловолосый мужчина вздохнул и сел за компьютер. Всматриваясь в монитор, он иногда поднимал голову и задумчиво смотрел в окно, желая удостовериться: не сорвался ли упрямый лист с ветки. Болтался… и Иссайя вновь погружался в социальные сети, ставшие настоящим откровением. Интернет-человек свободен и независим. Впервые мелкие, беспомощные и трусливые людишки могли ощутить вкус власти. Они могли быть безнаказанно искренними. Они могли просто быть, а не казаться. Но верные своим привычкам, люди лгали… Они лгали другим, лгали себе, меняли ники и аватарки, во лжи обнажая себя.

Сначала аккаунт Господина Никто возраста Вечность не пользовался популярностью. Он обезличенной тенью бродил по чужим мирам в поисках счастливых людей. Одни болели проказой одиночества, другие страдали от эгоизма и попыткой жить чужой жизнью, третьи в жажде позитива прозябали в суете виртуального мира. Иногда он стучался в гости, комментировал посты и оставлял смайликов на память. Случалось, его мысли превращались в чужие статусы и разлетались по свету, но это было уже не важно. Иссайя искал только одного человека. Человека, который впишет его имя в историю, а другие вспомнят о нем потом. 

Появление такого человека не заставило себя ждать. Хотя Иссайя не был уверен в том, что владельца социальной странички можно в полной мере называть человеком. Он именовал себя Школоло и относил себя к специфическому порождению современной культуры.  Он до бесстыдства обнажал целый пласт человеческой жизни. Школоло не общался словами или образами, просто воспроизводил слоги, не утруждая себя делать смысловую связку. Без комплексов, он мог ввязаться в любую беседу, его хамоватые комментарии на аболванском «йазыке» вызывали безумный интерес со стороны виртуальной публики. Первое время Иссайя сомневался – действительно ли это тот человек, которого он искал. Однако Школоло с цепкостью одинокого бездельника вцепился в мировоззрение молодого пророка.

- Прив, - появилось короткое сообщение в мессенджере. – Чо делаш?

- Привет, - коротко ответил Иссайя.

- Мну скушна.

- Займи себя делом. Деятельные люди счастливы, они испытывают радость от плодов своего труда.

- Жжешь! Каким?

- А что ты можешь сделать? – молчание собеседника длилось несколько секунд. На мгновение Иссайи показалось Школоло всерьез задумался, но…

- Я могу заср...ть тебе мир!

- Спасибо, не надо, - Иссайя откинулся на спинку стула и вновь посмотрел в окно. Из-за тяжелых бархатных туч появилась луна. Мягкий серебристый свет, излучаемый  бледным диском, преображал природу: зловещие черные тени становились покорными, серыми, безличными. Больше не было надрыва, не было гротеска жизни, словно с появлением луны все окружающее смирилось с отсутствием солнечного света… Затихло все. И маленький листик больше не трепетал, не боролся, и, словно оттолкнувшись от родимой ветки, он, падая на землю, кружился в своем последнем вальсе. Как часто имитация счастья заменяет нам жизнь. Мужчина вздохнул и опять принялся писать. – А чего ты хочешь добиться в жизни? Кем хочешь стать?

- Презиком… - рядом с незнакомым словом смеялся зеленый смайлик.
- Кем?

- Призедентом! *ктулху* Ну, ты ваще в жизни не сечешь.

- Презик – это президент? Раньше ты так называл презерватив.

- Аха эт типа синонимы в нашем йазыке.

- Ты, наверно, имеешь в виду омонимы – слова схожие по написанию и звучанию, но различные по смыслу. Так?

- Типа того, вишь какой я умный.

- А почему ты хочешь стать президентом? 

- А че по бумажке п..здишь, ни хрена не делаешь, а бабла рубишь со всей страны, - сопровождающий смайлик теперь дико смеялся, хлопал ладошкой по экрану и … взрывался от смеха.

- Управлять, тем более управлять государством очень сложная и ответственная работа. Надо многое знать, многое понимать, надо быть нравственным.

- Зы! Не имей мну моск. Я буду призедентом, - Школоло ушел из сети, не попрощавшись. Иссайя еще некоторое время ошарашено всматривался  в экран монитора - после общения со Школоло он испытывал удручающую опустошенность, да и усталость дня наваливалась на плечи.  Однако мужчина не спешил покидать просторы интернета. Клик за кликом он путешествовал по страницам – не то, чтобы в этом было что-то очень важное или интересное, но… Оставаясь сторонним наблюдателем, Иссайя ощущал нарастающее напряжение. Складывалось впечатление, что почти смирившийся народ вновь учили реагировать на команду «фас». Люди жаждали перемен и, словно брехливые собаки, сворами собирались вокруг политических новостей. Они лаяли, с жадностью вгрызаясь друг в друга клыками неуважения и недоверия. В безнаказанных и смелых высказываниях таилось ощетинившееся сознание толпы: привыкшие лобызать руку власти, они были готовы встать под любое знамя разрушений, они искали нового хозяина.

- Привет, ты еще тут? – Школоло опять замаячил в сети. – Ты мне нужен… Ответь… Ау… - сообщения сыпались с удивительной скоростью.  Иссайя поначалу хотел проигнорировать надоедливого собеседника, но, обратив внимание на непривычное отсутствие ошибок, написал:

- Что случилось?

- Скажи, почему у нас в стране все через ж…пу?

- Риторический вопрос…

- Это как?

- Объяснять долго.

- Я не спешу))) Что надо сделать, чтобы мы жили как люди?

- Надо стать людьми

- А это как? 

- Животное животным родится и животным умирает, а человек, прежде чем стать человеком, должен пройти целый путь развития. И мне кажется: главное человек должен приобрести чувство ответственности за свои дела, мысли. Человек должен нести ответственность перед собой и людьми, Богом и миром. Человек должен быть нравственным. Это главное условие развития общества.

- Крутбл, а что еще?

- Еще? – удивился Иссайя. – Если источником человеческой жизни выступает нравственность, то ее результатом станет деятельность. Труд во благо.

- Импосбл. Никто не будет за меня голосовать, если я буду говорить , что в жизни нужно работать… Это никому не нужно.

- Почему ты так думаешь? Многие хотели бы иметь возможность достойно работать. Деятельность придает смысл жизни.

- Может быть и так, но что делать с другими? Которые работать не хотят? Их ведь большинство… Может расстрелять?

- Это не гуманно и бессмысленно. Общество это не только совокупность людей, это единство людей. Понимаешь разницу?

- Нет, - честно признался Школоло.

- Вот, давай представим, что наше общество – это огромный компьютер. Он состоит из множества деталей. Однако если мы соберем эти детали в одну кучу, то это еще не значит, что у нас есть компьютер. Самое главное собрать детали в целое. Понимаешь разницу между кучей металлолома и компьютера?

- Ну…

- А теперь представь, что в компьютере появился вирус и часть программ и деталей работают не совсем правильно. Из-за этого компьютер виснет и не может загрузить игру. Вот ты предлагаешь разобрать компьютер и выкинуть часть деталей… например, видеокарту. Что тогда будет?

- Жесть… у меня игра не загрузится… Да на фиг мне комп без видеокарты!

- А ты предлагаешь расстрелять часть общества. Кому нужно общество без людей?

- Ты меня запутал!

- Извини… - Иссайя, еще находясь в запале рассуждений, пытался более доступно сформулировать свою мысль. Он набирал текст и вновь его стирал. В словах было нечто важное, очень нужное человечеству, однако ощущаемая мысль никак не могла обрести нужную словесную формулу.

- Так ты мне объяснишь? – нетерпеливо требовал ответа Школоло.

- Человек рожден быть счастливым, им движет врожденное стремление к счастью. И общественная власть не имеет права посягать на это стремление к счастью. Основная задача государства – заботиться о благосостоянии граждан. Понятно?

- Угу…

- А счастье человека состоит из трех составляющих. Во-первых, человек должен уважать себя. Уважающий себя человек понимает: быть нравственным, правдивым и совестливым проще, приятнее и выгоднее, чем предавать самого себя. Второе условие – человек должен гордиться своей страной, своей причастностью к великому и единому.  Это делает его нужным обществу и предупреждает эгоизм. И в-третьих, человек должен иметь возможность созидать и наслаждаться результатами своего труда. Созидающий человек всегда заботиться о будущем.

- Умно сказано…

- Ты не понял?

- Да, понял… понял… Ладно я пошел…

- Постой… Что ты собираешься делать?

- Та спать пайду… Утро ведь…

Быстротечно человеческое время, вот и еще одна бессонная ночь канула в лето. Люди, познавшие ценность времени, так и не научились им дорожить. Вглядываясь в безмолвное пространство осенней ночи, Иссайя испытывал необычайную ясность ума. Его сознание, словно открыв внутренний резерв, погружалось в основы мироздания. Безмолвие. Молился в небо…Нет, не небу, а именно в небо… соприкасаясь и растворяясь в нем.

А где-то там, по другую сторону Дона, точно так же всматриваясь в мутное осеннее небо, к заутренней молитве готовилась Мария. Сквозь дымку тонких восковых свечей, еще в ночной рубашке с накинутой поверх вязаной шалью она, казалось, совсем не изменилась. Разве что… немного поседела, поблекла – обабилась. Ее мягкий приглушенный голос с неясной тоской и тревогой  воспроизводил молитвенные слова.

- Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое, прости грехи, вольныя и невольныя. Укрепи веру в душе моей и даруй силы следовать Завету Твоему... А по нашей жизни это особенно трудно: и жить тошно, и помирать страшно. Не за себя – за Ванечку, за сына, тревожно… - задумавшись о насущном, Мария привычно рассматривала золоченые образы икон. Ей верилось, будто  в неясных отблесках восковых свечей оживали утонченные и выцветшие лица святых. Они слышали ее… даже то, что она боялась произнести вслух. Они понимали ее…

- Господи! Я об одном Тебя прошу, - женщина, проявляя усердие в молитве, встала на колени и перекрестилась. – Сына моего, Ванечку, спаси и сохрани. Дай ему силы и мудрости следовать завету Твоему. Господи, молю Тебя! Избавь его от злобы и зависти, боли и печали. Пусть не встретит он на своем пути фальшивых друзей и дурных компаний, по жизни не оступиться… Вразуми сына моего, укрепи веру его в Тебя, стань для него светом среди пороков и соблазнов нашего грешного мира. И, - по впалым материнским щекам покатились невольные слезы, - помоги ему понять и преодолеть эту заразу, проклятие дьявольское, компьютер. Ванечка, сыночек мой! Он был таким славным, ласковым мальчиком, пока… Всё, все… этот компьютер…

Душившие слезы не позволили хрупкой Марии продолжить молитву. Женщина, закрыв лицо руками, рыдала и тихонько всхлипывала. Она была бессильна перед течением жизни, перед ее изменчивой реальностью и непредсказуемостью будущего. Потеряв счет  времени, Мария искренне плакала. В своей вере в Промысел Божий она находила опору в жизни, в своих слезах – уверенность. Оттого на душе становилось легче.

- Мари, что случилось? – неожиданно рядом раздался голос Андрея. Он не разделял веры в православие, и оттого женщина чувствовала себя сконфужено.

- Все хорошо. Что-то надо?

- Ты ж сегодня до знахаря какого-то собиралась. Может, возьмешь фотографию Володи… Ну, Господина Никто… Помнишь, он у нас жил некоторое время…

- Ты ж не веришь в предсказания, - Мария никак не могла понять, что же такого примечательного было в этом нищем: после его пропажи Андрей был сам не свой, переживал. Было бы из-за чего…

- Хуже не будет. Ты спросишь?

- Поехали со мной, сам и спросишь.

- Да ну… Спросишь просто: живой он и что с ним?

- Вот сам и спроси. Ты ж мне потом не поверишь, - Мария невольно улыбнулась: нерешительность Андрея казалась непривычной и вызывала чувство умиления. – Или ты боишься?

- Я не боюсь. Просто эта клоунада меня раздражает. В общем, собирайся, я тебя отвезу, - Андрей вышел во двор управиться с хозяйством, Мария же еще раз глянула на образы икон, перекрестилась и аккуратно потушила свечу.

Поездка к знахарю не совсем богоугодное дело, но женщину беспокоила на ногах рожа, и городской врач вместо антибиотиков посоветовал сходить «до бабки». Честно признаться, Мария давно искала повод съездить в соседнюю деревню. Говорят, там поселился настоящий знахарь с женой-ведьмачкой. Старожилы вспоминали, что и раньше в заброшенной сторожке жили ведьмаки, но шалить им не позволяла особая скифская энергетика здешних мест. И все б ничего, да только ведьмачка была на сносях – факт для местных весьма прелюбопытнейший. Одни говорили, будто носит она дитя не от человека, а от самого сатаны и его рождение принесет всяческие беды, другие – что ребенок станет сильным колдуном, а третьи ни в какие магические способности не верили и потому посмеивались над другими. Однако, без преувеличения, почти каждая женщина села считала своим долгом посетить одиноко стоящую сторожку, своими глазами посмотреть на ведьмачку, а может быть и заручиться поддержкой неведомых сил. Одной ехать к целителю было страшновато, и потому Мария искренне обрадовалась, что Андрей составит ей компанию.


ЭПИЛОГ

От неприятного едкого запаха горелого свербило в носу. Словно чужая, пульсирующая боль разливалась вокруг, разрезая пространство яркими вспышками танцующего огня. Вдалеке были слышны возбужденные и испуганные голоса людей, сливающиеся в неясный давящий гул. Он обволакивал и парализовывал сознание. Лишь высокий, протяжный женский крик нарушал монотонное ощущение боли, возвращал к реальности. Иссайя, неминуемо проваливаясь в бездну подсознания, отчаянно цеплялся за клубы чернеющего дыма, пытался удержаться в ощущаемом пространстве пустоты…

Доли секунды… все стихло. Его не стало. Из вязкого полумрака сознания прорисовывались каменные стены с серыми пятнами разросшегося мха. Словно растворившись, Господин Никто находился вне времени и пространства. Лабиринт Жизни. Каждый камень – прожитая жизнь, застывший слепок человеческих судеб. Сквозь стены проступали предсмертные гримасы человеческих лиц. Соприкоснувшись, Иссайя увлеченно читал их души.

- С возвращением, мой господин, - шипящим отголоском послышалось из глубин Лабиринта. Иссайя усилием воли в недрах бытия искал источник звука. Он чувствовал незримое присутствие силы, без агрессии и опасности. Было неуютно, но когда в темноте блеснули два красных огонька, Иссайя успокоился.

- Альма!

- Да, господин… - неожиданно рядом оказалась молочно-белая змеиная голова. Господин Никто пристально смотрел в рубиновые глаза древнего животного, ощущая, как кольца ее живой энергии плотнее и плотнее сжимались вокруг, наполняя его своей силой. – Они опять тебя убили…

- Я знаю… Что произошло на этот раз?

- Подожгли дом.

- А Лиза? Ребенок?

- Остались в живых. Их спас уродец, Антихрист.

- Я хочу посмотреть…

- Зачем? Влюбленные безнадежны… - но повинуясь, Альма сжала Иссайю и стремительно понесла его по закоулкам Лабиринта, пока, наконец, не выбросила пред новой, еще недостроенной стеной на самом краю жизни. Мужчина торопливо, еще находясь во власти человеческих волнений, прикоснулся к камнями, и теплое покалывание живого воспоминания медленно разливалось по телу.

Вечер. В гости приехали Андрей и Мария. Близился срок рождения ребенка и Лиза планировала поездку в больницу. В последнее время она много переживала, отчего-то боялась. Только Марии, уже познавшей таинство рождения, удавалось ее успокоить. Пришли люди.  Много возбужденных, озлобленных людей. Они обвиняли, кричали, угрожали.  Из общего гула голосов Иссайя мог выхватить лишь отдельные слова: «Дьявольское отродье… Беды… Несчастья… Убить… Антихрист…». Неожиданно дверь распахнулась и на пороге появилась испуганная Мария.

- Началось, - негромко проговорила она и скрылась в доме. Иссайя, повинуясь инстинкту, бросился за ней вслед. Лиза… Испуганная и бледная, она вжалась в кровать. Беззвучно шевелила губами, силясь что-то сказать. Господин Никто, не чувствуя ног, подошел к ней. Лиза лихорадочно вцепилась ногтями в руку и прошипела:

- Родить мне только дай… Слышишь? Родить дай… - ее огромные серые глаза, очерченные темными кругами, с мольбой смотрели на него. Мокрые от испарины волосы неровными прядями прилипли к лицу. Он хотел было поправить их, но Лиза не отпускала его рук. – Помолись за меня своим Богам…

- Уйди, - вмешалась Мария, освобождая его руку. - Уйди, - она пыталась закрыть собой Лизу и вытолкнуть его из комнаты. – Не мужицкое это дело… Уйди… И так страшно…

Толпа притихла на некоторое время, но потом, словно обезумев,  живой массой ввалилась в дом, сметая все вокруг. Только сейчас Иссайя почувствовал горький удушающий запах гари, в окнах то и дело вспыхивали яркие вспышки огня, бегали люди… Горел дом. Бессмысленно. Безнадежно. Иссайя кинулся назад в комнату, но кто-то из-за спины с криком: «Бей ведьмаков!» - ударил по голове. В глазах потемнело, он упал, погружаясь в бездну бытия. Вдалеке были слышны возбужденные и испуганные голоса людей, сливающиеся в неясный давящий гул. Лишь высокий и протяжный женский крик нарушал ритмичное и монотонное ощущение боли…

- Альма, ты говоришь, ее спас Антихрист? – господин Никто, словно под действием электрического тока, отдернул руку. Он никак не мог успокоить пульсирующее ощущение боли, возникающее где-то внутри и разливающееся в пространстве жизни.

- Да, Мария видела, как Лизу и ребенка забирал сам Сатана. Он так и не смог преодолеть себя. Но жили они долго, почти счастливо… Лиза ждала, что ты вернешься.

- А Школоло?

- Его нет.  Он тоже не достиг своей цели. После провала на политической арене, он провозгласил себя Пророком от твоего имени и попытался основать новое религиозное движение. Издал несколько книг, популярных и ныне. После нескольких публичных выступлений пропал. В списках мертвых не числится.

Господин Никто, задумавшись, считал молочные чешуйки змеиной кожи. Она была слишком прекрасна для безвременья серого Лабиринта Жизни. Альма – источник мудрости, свет истины. Именно она, молочно-белая змея с рубиновыми глазами, поддерживала и питала его. Всегда и везде.  Желанная живущими и безразличная к окаменевшим слепкам прикоснувшихся с истиной жизни, она была одинока. Иногда Господин Никто задумывался: была ли она совершенным порождением его разума или все же явилась подарком тех, кто находился выше? Но он боялся задавать ей вопросы, на которые не знал ответа.

- Господин… уж не хотите ли Вы вернуться к людям? – змея, плотно обвив его тело и щекоча раздвоенным языком, приглушенно зашипела над ухом. – Это бессмысленно. Разве достойны эти мелкие и никчемные людишки спасения? Что человек? Лишь тонкая оболочка любопытного разума  над возбужденным хаосом чувств, эмоций и ощущений. Человек - это вечная борьба противоположностей. И в этой борьбе нет победителей. К чему вмешиваться? Может быть, стоит просто понаблюдать за развязкой? Смирись… Останься со мной… Брось свои надежды. Совершенна лишь вечность и пустота. Изменчивый мир людей, так или иначе, обречен. Так заверши круг Жизни, не начиная его…

- Люди должны оставаться людьми. Им нужна надежда, им нужен я... Точно так же, как ты нужна мне, мое совершенство…




Шел три тысячи девятьсот первый год от Рождения Версалия, сына Девы Елизаветы. Мир находился на грани космической войны. В семье Властелина колонии Млечный путь  родился третий сын, при рождении наречённый Иссайя, что в переводе с человеческого языка означает «спасение Господне»…