Мне 50 лет. Я странник. Холост

Мне 50 лет.
Я странник. Холост.
У меня нет детей. Точнее так, у меня есть сын, но его растит какой-то хрен, и я с этим уже давно и безболезненно согласился.
Я не любил, но был любим.
Я знал достаточно женщин, а помню хорошо лишь одну.  Она была слишком яркой даже для такого ловеласа, как я. Вспышка света, которую, как не стремись, не поймаешь руками, не насладишься ее яркостью, ее теплом, ее оттенком. Да, она была  именно такая для посторонних взглядов. Мне же досталась вся целиком. Я помню, мы с ней занимались любовью с каким-то остервенением. Не так, как у влюбленных это бывает.. Я хотел порвать ее, как насильник, как варвар, вторгнуться на ее территорию, покорить и сразить. У меня никогда не было такого. Поверьте, мой опыт достаточен, чтобы я мог открыто и наверняка судить об этом. Меня никогда никто так не возбуждал. Безудержная энергия перла из ее белого обожаемого мною тела вместе с запахом ее кожи и волос, который я чувствовал уже на расстоянии...
Я боялся ее. Я ощущал себя нулем, пустым местом рядом с ней. Это было не сразу. Это началось с того момента, когда она стала методично тыкать меня моим же носом в мое же дерьмо.  Первая женщина, которой я никогда и ничего не мог сказать или сделать в противовес. Она ни разу не говорила, что права, но я всегда знал, что она права. И ее правда, такая беспощадная, как кара Божья, рвала меня в клочья, корежила, поучала, принуждала к чему-то. Да, я сделался лучше с ней. Не могу сказать, что я ей благодарен за это, потому что теперь, когда ее нет рядом,  а мое улучшенное состояние пробуждает во мне то совесть, то жалость, то страдание, меня некому утешить. Лишь она вселяла в меня силы. Вот такой парадокс.
Однажды я ей изменил. Хотя я и не ввязывался с ней ни в какие обязательства по своей природе эгоиста, но все же умолчал об этом. Случилось это в момент нашей с ней ссоры и я, как какая-то безвольная скотина, пошел в чужие сени. Она потом узнала. Сказала мне по телефону, что мол все знает и что нам надо поговорить. Я ехал к ней как на заклание. Я никогда не забуду ее взгляда. О, какой у нее был взгляд. Там было столько боли,.. столько жалости. Ей было жалко меня. Не себя, меня было жалко. За меня было больно. За мой стыд, ей было стыдно. Не помню, что я тогда ей наговорил. Просил ли прощения или оправдывался, как последний мудак. Я помню ясно только одну страшную болезненную мысль, прогрызающую мне душу, - это конец.
Но я ошибся. В ней было достаточно разочарования и ума. Она знала, что получила в свои руки оружие, которым теперь могла расстреливать меня без суда и следствия. И она стала издеваться надо мной. То прогонит меня, как падаль, то вновь приманит, обворожит, согреет. Я задыхался без нее, а когда был с ней, понимал, что она меня задушит. Спустя где-то пол года совершенно неясного счастьястрадания она сказала, что больше так не может и хочет свободы. Холодным ледяным тоном вбивала в меня колья и наслаждалась моей растерянностью. Я знал уже тогда, что она презирает меня. Презирает любя.
Что я сделал? Ничего. Согласился со всем.
Но нам было отмерено еще немножко времени. Того времени, когда я решил буквально служить ей, даже если бы она завела себе кучу мужиков, я бы был у ее ног.
Я всегда жил прошлым. А когда ее не стало я и вовсе оттуда не вылезаю. Сначала я выл белугой, когда ее потерял. Потом стонал. Потом затих и обернулся вспять. Она меня любила. Да, она любила меня самой что ни на есть настоящей любовью. Как там "любовь не ищет своего" и все дела. Я далек от вопросов религиозных, но про любовь они там все верно пишут. Уж теперь-то я знаю.
Я же не любил ее так. Я любил ее по своему, как мне было удобно ее любить. Но не так, как она. Она была сама любовь. Излучала свет,... а потом угасла. Навсегда. Тридцать два года. Ворох фотографий. И одна холодная могильная плита с крестом.