Непристойное предложение

                НЕПРИСТОЙНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

                Павел Облаков Григоренко



   Начало этой печальной, трогательной и по-своему поучительной истории, развернувшейся в недрах одного крупного, сияющего по ночам яркими огнями мегаполиса, было вполне приятном, радужным. Во-первых, погода стояла замечательная; циклон, принесший в город дождь и холодный, пронзительный, чопорный ветер, гнувший деревья и хлеставший на улицах проводами и обезумевшими ветками, унёсся, и на смену ему пришли яркое солнце и голубой в рыхлых облачках небосклон. Ветерок остался, но не очень сильный, шебурша волосами клёнов и напыщенных тополей. Ну а во-вторых - во-вторых, Зося Х.,- а именно с ней главным образом будет связано наше повествование - выхватила, наконец, в заводской кассе кое-какие деньги. То есть аванс -громко слишком сказано, копейки в общем-то, но немного событие вдохновило. Натолкалась сполна, и - выплюнула её очередь, изжевав, в коридор: взмокревшая, краснощёкая и очень даже ничего, симпатичная. Поправив острыми красными ногтями под шуршащей блузой съехавший лиф, двинув возмущённо плечом, побежала. Гремучая, потная змея мужиков и баб шарахнулась от неё по диагонали наверх и в сторону, злобный, возмущённый гул оттуда стал угасать. Каменные ступени запели у неё под ногами весёлую мелодию.
   Поглядывая с опаской громадными голубыми глазами на дверь, быстренько собралась в  пустой, опустевшей, тоскливо-жёлтой комнате бюро, хлопая беспрестанно кошельком и косметичкой, взмахом, глядя в круглое зеркальце, подрисовала мягким тампоном нос и брови, карандашом чиркнула глаза и, мигнув напоследок усатым красавцам артистам на стенах, выскочила за дверь. Рановато - пятнадцать тридцать всего, время отчётов и совещаний. Плевать,- озорно хмыкнула.- В такой толчее и радостной панике её отсутствия никто не заметит.
    Летая по переполненным гудящим трамваям, бегая по магазинам, посыпая каблучками асфальт и лужи, совсем синие от купающегося в них предвечернего неба, на перекрёстках замирая, чертыхаясь и шипя от нетерпения, перед окающими светофорами, думала об одном: домой! Людская река, бросив, вынесла её прямо к подъезду. Нагруженная повизгивающими целлофановыми пакетами, тихо, просветлённо улыбаясь, Зося ворвалась в квартиру, промчавшись наверх на свой третий сквозь чёрную, ахающую в такт её шагам лестницу.
    Никого. Шляпы и пальто, посылая ей приветы, махали на крючках хвостами и крыльями. Невзирая на общую перегруженность пространства её единственной комнатки, песня звучала и здесь. Окно, выскочившее из тяжёленькой красной шторы, ударило таким белым, светлым, чистым! Строго взглянул с серванта бюстик горбоносого поэта.
    В тихом и пыльном философском воздухе притихшей комнаты витала мысль о предстоящем где-то далеко впереди вечном, нерушимом покое. Тихо посапывая, всё спало, и вдруг, услышав её шаги, проснулось, повернуло к Зосе все свои лица. Тихо мурлыкал в нише старого серванта усатый будильник, мягкий коврик внизу так крепко обнимал в порыве нежного чувства паркет, прижавшись к нему щекой, что жалко было ступать на его живые, ожившие вдруг полосы. Стулья, кресло, колченогий диванчик тоже вскочили.
    Скрипнув сверкнувшим шкафом, Зося разделась. На секунду в зеркале промчались белые лиф и живот. Она локтями с наслаждением впрыгнула в домашнюю кофту и рассыпала светлые блестящие волосы по воротнику. Убегая на кухню, подхватила в коридоре тяжёлые сумки.
    Алый рот кухни с длинным языком абажура втянул её, точно бумажку, и она, действительно, как бумажная, легко забилась, залетала возле полок и под высоким голубым окном. С хрустом распотрошила пакеты. Вздохнув, бронзово в раковине зашумела вода. С грохотом дёргала ящики, звенела тарелками на столе.
    Хорошее настроение, начавшееся возле окошка кассы с чьими-то в нём проворными, умными пальцами, не кончалось. Кружа весело, точно лесная кукушка, Зося, подпевала розовым стенам и абажуру. Бёдрами под ситцем танцевала.
    В прихожей грохнула дверь, на окне мягко вздрогнули шторки. У Зоси, во-всю пылала, трещала сковорода.
    - Серёжка?- повернувшись, весело заиграв бровями, крикнула. "Ах, не успела!"- неприятно взорвался перед глазами оранжевый шар, облив сердце колючим дождиком, но быстро всё улетучилось. На сегодня толкающей тёплой полосы денежного счастья было вполне достаточно, чтобы не ныть.
    Закрыв плечами проход, высокий и кудрявый, красивый парень лет сорока с чуть свороченными на бок боксёрским носом полез к ней слащаво целоваться. Зося с испачканными жиром руками была беспомощна противостоять колючим щекам и ухватистым ладоням мужа. На мгновение их глаза прикатились очень близко, и в каждой паре их прозвучало нечто одинаковое.
   - Нет, сегодня опять ничего нет,- сказал, быстренько ретируясь на безопасное расстояние. Виновато сложил возле груди упругие худые кисти рук, увитые синими жилами. Чуть-чуть от него ударило спиртным. Сейчас же он убежал в комнату, извиваясь голубыми коленями, что-то забубнил издали.
   - Что-что?- стала кричать развёрнутым красным цветком губ Зося. Вода мешала. Он снова возник в майке и спортивных брюках, спросил: сын где?
   - Серёж, а почему - ничего? Не берут, что ли?- с ворвавшейся в голос грустью спросила, снимая с ножа картофельную шелуху. Вылепив яркую улыбку на щеке, вытянув руки, он пошёл к ней, что-то бравурное заструил. Зося недовольно отстранилось. Ей вдруг неприятны стали его ухватистые ладони, его сила. "Пиво с друзьями пил, ничего не искал"- мрачно подумала. Она толкнула, закрылась плечом, неприятная морщина легла у неё между бровей.
   Поднимая высоко, точно цапля, колени,  начал важно расхаживать вокруг неё, гневно дуть в ноздри - что его филологическое никому сегодня не нужно, что совсем другие ценности на дворе, и вор на воре сидит, что новый цикл - и очень жестокий - цивилизации в общепланетарном масштабе начался, куда уж тут человеку маленькому...
   - Завтра,- сказал он, снова трусливо убегая в комнату.
   Зосю именно эта его идиотская планетарность задела. В космический век, резонно подумал, всякие специалисты требуются. Она, как кошка, фыркнула.
   В коридоре затрещал аппарат. Вытерев о фартук руки, удивляясь, поплыла. Недовольно, требовательно глядя на своё отражение в зеркале, взяла с рогов невесомую трубочку.
   Собственно, вот с этого звонка всё и началось, вся история.
   - Алло?- сказала Зося чуть растерянно, и милая морщинка, как бабочка, вспрыгнула ей на лоб.
   Со звучащим в глазах вопросом выскочила из двери голова мужа. Зося демонстративно отвернулась. Телефон, странно молчавший несколько дней, вдруг заговорил.
   - Слушаю!- требовательно повторила, слушая электрические хрипы и покашливания в линии.
   К ней прорвалась её подруга, Аделаида, искажаясь и гнусавя, говоря то мужским басом, то смешным детским фальцетом.
   - Идочка, говори громче, плохо слышно!- чрезвычайно радуясь близкому человеку, тоненько и звонко крикнула Зося.
   - Кино хорошее.. любовь... он... она... а потом они...,- монотонно трещала пластмассовая чашка ей в ухо, и можно было подумать, что её подруга Аделаида тоже бездушная, пластмассовая.
   - Кино! Сегодня? Хорошее? По телеку?- устала кричать Зося, наморщила раскрасневшийся под абажуром нос.- Пока!
   Она вставила подбородок трубки в паз. Метнулась к бушующей сковороде.
   Пришёл со школы Сашка, сын, с чернильным пятном на носу. Жуя на ходу, умчался к другу во что-то новое играть, Зося, стоя  с открытым ртом, только хвостик его в прихожей увидела.
   Серёжа, непринуждённо болтая с ней, подавленно замершей у потемневшего окна, поел, взмахивая острыми заячьими лопатками под белой майкой. Загремев табуретом, выскользнул, очень тихо осел в комнате.
   Зося и забыла совсем, сидя на кухне над кастрюлями. Рубя длинным, сверкающим ножом оранжевую морковь в суп и думая о работе, она вдруг опомнилась и заверещала, задрав лицо в потолок:
   - Ой, Серёжка, включи-ка на третий, кино там должно интересное начаться!
   Ей показалось, он быстро исполнил её повеление.
   Дёргая локтями и обжигаясь паром, побросала вариться. В синем стекле видела чьё-то белое, усталое лицо.
   В зашторенной комнате Сергей неподвижным истуканом торчал перед экраном, её просьбу не слышал, конечно. Спустя минуту напряжённой борьбы, наполненной сопением и смехом, Зося завладела пультом, быстренько перебила канал.
   Обиженно хлопнув резинкой штанов, Сергей убежал в коридор. Схватив сигареты, накинув ситцевую рубашечку в петухах, покрутившись перед зеркалом, ушёл к соседу доедать крутосваренную голливудскими делками историю.
   Зося, забив ещё туже шторой окно, поджав под себя голые ноги, втиснулась в мягкий поролоновый рот кресла, затрещала мокрым зелёным яблоком, широко разъяла свои прекрасные глаза.
   Замерцали пятна на экране, лица, не могла долго понять, в чём суть дела там.
   Сюжет фильма таков, он хорошо известен. Несостоятельная в финансовом плане молодая супружеская парочка, он и она, приходит в своём совместном проживании к такому печальному рубежу, когда, испытуемая многими житейскими проблемами, на кон поставленной оказывается сама любовь между ними. И жизнь, эта насмешница и чародейка, подбрасывает им весьма необычную возможность поправить их материальное положение. Старик-миллионер, очарованный красотой главной героиней, предлагает купить её роскошное тело ни много ни мало - за миллион. С изысканностью, переходящей в садистическое наслаждение, свойственные только людям высшего круга, богач заключает с возлюбленными пари. Итак, предательство ценою в миллион - такова тема повествования. С одной стороны измена, которая и похожа-то больше на благотворительность, с другой - полный материальный достаток на всю, как говорится, оставшуюся.
    Чем там киноповесть закончилась, Зося особо не запомнила, но главную идею ухватила ясно.
    "Чёрт возьми,- думала она потрясённо, сидя перед погасшим экраном, чувствуя с наслаждением и восторгом как чьи-то быстрые, мягкие пальцы сладко в самую душу входят к ней, видя и слыша чью-то лукавую улыбку над собой, у неё дыхание перехватило.- Чёрт возьми, разве не баба я, не женщина?- легко, приподнято думала, поправляя на голове волосы, делая губы сердечком, мысленно взглядывая на себя со стороны.- Они ведь, все мужики, одинаковые, им только одно подавай!.. Так что же я теряюсь и... раньше терялась?.."
    Образ её мужа-неудачника возник у неё перед глазами. Резко раздражение поднялось в груди. "Конечно, люблю его,- быстро сама себе сказала, морщась от смущения, будто уже чувствуя что-то новое, неизведанное, что неизбежно должно было с ней произойти,- но, но.... все эти пустые воздыхания и ночные упражнения под одеялом - всё это чепуха полная, если финансовыми вливаниями не подкреплено. Нищего мужика ещё полюбить надо, так-то вот..."
    Её захлестнула какая-то волна желчи, сердце жадно искало оправдания всем её жизненным провалам и крахам надежд. Она бы в эту минуту больно, как лисица, кусала всех людей за щиколотки. Виноваты, все виноваты!- выносила она жестокий приговор миру.- Нет правды...
    "А этот!- наливаясь чёрным соком, шипела она.- Суслик, коромысло, тюлень! Сидит... Другие все уже давно повыбились. Олух царя небесного, честное слово!"- обрушивалась она на мужа со всей злостью, какая за годы накопилась в ней, подспудно удивляясь своей такой внезапной враждебности.
    Взлетев, крутнувшись, она раскрыла шкаф. Засияло под потолком электричество. Поглядывая с беспокойством на дверь в прихожей, быстро скинула, выгнув локти, кофту, лиф, колыхнувшиеся, прилежавшиеся розовые её груди тяжело выпали на живот. "Соски рыхлые, один вообще неприятно вдавился,- мрачнела Зося, раскачиваясь туда и сюда перед зеркалом.- А ведь ещё пять лет назад не грудь была, а конфетка, да..."
    Её стали в сердце колоть, причиняя ей нестерпимую боль, страшные своей непререкаемой истинностью слова: вот тогда-то, в те годы, и нужно было действовать, а теперь... "А что теперь?"- спросила она себя, и весь мир будто топором от неё отрубили.
    Она едва не лишилась чувств, завертелся пол под ногами.
     В этот критический для нашего повествования момент в соседней квартире в клубах сигаретного дыма Сергей и его друзья впивались глазами в плюющийся взрывами, истошными криками и скрипом тормозов экран телевизора. Там что-то невероятное творилось, в этом разными цветами полыхающем четырёхугольнике: убийства, ограбления и гремящие револьверными выстрелами погони, хотя сюжет фильма был до банального прост - гений-одиночка взял банк (уважайте деньги, господа!), всю полицию города за пояс заткнув. Сергей, глядя, почему-то очень волновался, сосал из ладони сигаретный стручок, и огонёк его часто вспыхивал в темноте, высвечивая чёрные глазницы и свороченный набок нос, залепленные бровями глаза.
    Его толкали, смешили, лица удивлённые повернув к нему, а он молчал, точно вдруг из комнаты исчез.
    Только в прихожей, уходя домой и пожимая руки, он очнулся. На лице его какая-то торжественная, решительная улыбка сияла.
    Он вернулся домой в некотором чадном возбуждении, волосы дыбом стояли у него на лбу, лез к Зосе с поцелуями, клялся через слово, что "скоро, очень скоро у них всё будет хорошо, вот увидишь...", сына своими криками разбудил.
    Зося о своём думала, не слушала Сергея совсем, он ей чужим и глупым казался, злые мысли не оставили ещё её. Убежав от него на кухню, она задумалась своими красивыми, тревожно блестевшими глазами, стала, губу высоко подняв, острым жалом ножа между зубов застрявшую кожуру доставать. Никогда она такого не делала.
    Легла спать и, выключив свет, она точно сознание своё отключила. Сергей трогал её плечо, нежно дышал в щёку и шею, но она ничего не хотела знать и понимать, толкнула локтем его, слушала странные голоса, похожие на звуки флейт и валторн, в ту минуту заполнившие до краёв её, заменившие для неё всё, всю Вселенную.
     Утром она проспала, в тяжёлой голове продолжали звенеть отзвуки ночного концерта. Тотчас нахлынуло, начав надвое распиливать душу, воспоминание о вчерашнем, захотелось - очистить, выпотрошить обрызганные чем-то липким и нечистым мозги. "Как я могла думать о таком?"- с отчаяньем хлестала она себя, бегая по квартире и собирая сына в школу. Мужу самое вкусное на кухне приготовила.
    В троллейбусе, огорошив её, пришло ясное решение действовать.
    Она и собиралась сегодня как-то по-особому, хотя убеждала себя, что ничего особенного не делает. Начистила пёрышки, облилась духами самыми дорогими, и делала, делала себе лицо, рисовала. В полуобмороке, в сладком полусне танцевала, не отдавая отчёта себе в том, что делает. Сергей давно уже ушёл, а она всё сидела у зеркала, всё думала.
    Свежая, сияющая она выскочила из подъезда на улицу. Голубое небо встало торжественно над ней.
     На работе она бойко наврала, поражаясь своей наглости, грубовато играла и корчилась, и ей поверили. Баб кругом она резко, выстреливая из себя какую-то кислую струю мускуса, возненавидела. То есть не было с ней никогда такого и вдруг - началось. Так бы и растёрла их всех между пальцами. Ах, конкуренция, прекрасное чувство какое! Орала на них нежно и покровительственно, и женщины жались к стенам, с уважением и удивлением на неё поглядывая. Зося беспощадным террором отвечала на любую чью-либо попытку быть лидером. Стала взлетать, от восторга и высоты мутилось в голове. Столько лет сидела, как чушка!
   Руководителя своего бюро - вот кого она назначила себе в избранники, для начала, может быть, а там, думала, - выше  полетит, до самого директора непременно доберётся! Так что,- утверждала она новый распорядок жизни в своей конторе,- так что, пусть отныне место своё знают... В смысле - женщины, с мужчинами у неё теперь особый разговор был.
   В овальном казённом зеркале на стене Зося дырку проглядела.
   Розовощёкая, с подчёркнуто огромными бордовыми губами, выливающая синие озёра из-под длинных ресниц, с целым сияющим воротником из политых лаком волос, и - мягкая, мягкая, очень женственная, смеялась. Высокие каблуки, сеточки-чулочки, головокружительные бёдра. Вот такая она теперь была.
    Руководитель бюро, Савелий Никандрович, был далёк от идеала мужской красоты, но судя по лакированному дому на колёсах, выставленному на всеобщее обозрение перед проходной института, денежный мешок немалый. Толстогубый и вечно потеющий, отирающий волнистую шею носовым платком Савелий Никандрович заправлял какими-то тёмными делами в городе, с корешками своими всё по сотовому телефону перезванивался. У такого,- резонно соображала она,- деньги имеются.
    Зося представляла, как она... её... как он... Её мутило. В конце концов, пять минут дела всего, не сахарная - выдержит.
    Сомнения разрывали душу её. Вставали перед глазами муж, сын, дом её. Куда ты прёшься?- громыхал голос над ней, заставляя дрожать стёкла и стены учреждения. Да, да, да...- цепляясь пальцами за спинку стула, замирала Зося, как слабая птичка на веточке, задирала вверх голову. И от стыда её жгло, жгло - что намалевала яркое на себе, как шут гороховый. Кому она нужна на этом свете, хоть такая, хоть этакая? Никому, себе только самой. Но, но... - взрывалось как-то гулко, трубчато у неё внутри, разбивая все её мысли на мелкие кусочки, перемешивая их - миллиона-то, может быть, ей и не нужно вовсе, а вот квартиру двухкомнатную  - с удовольствием, столько лет втроём на пятнадцати квадратных метрах маются.
    Любовь, ласка, дружба, преданность - думала она жадно, как первобытная какая-то ящерица, хлопая вдруг выросшим у неё хвостом,- что это такое, без хороших одежд, без ресторанов, без вкусной еды и выпивки? Куда кинуться, к кому, когда в кармане ни гроша, когда, как воздух, нужна дружеская рука, а все отворачиваются, потому что дать просто так, без расписок или хотя бы без ритуального целования в зад, без видимого подтверждения получить нечто взамен данному, да ещё вдвое больше, вчетверо - это ещё уметь надо, это из области фантастики, это какие-то марсианские хроники.
    Пять минут позора, унижения - и всё, свободна, лети! Да ещё подарок немалый в клюве домой несёшь. Материальное,- хохотала просветлённо она,- на первом месте всегда, как не крути, как не доказывай обратное!
    Зося тёток сорокалетних своих, застывших в с открытыми ртами за столами, поучала в своём полусонном бюро:
  - Вот многого вы добились честностью вашей, многого?
   Соглашаясь, все размеренно кивали головами, как загнанные жизнью лошади.
  - Ну то-то,- на минуту успокаивалась кипящая её душа.
  "А потом вернусь к мужу, как ни в чём не бывало,"- холодно думала.
   Слушала весь день голоса, рвущие на части её, больно кусающие. "Бог ведь это всё, что можно и что нельзя,- вспоминала она, талдычила.- Всё вместе, всё воедино сложенное, и плохое и хорошее, так почему же мы, люди, его творение, делить начинаем? Делай, что тебе хочется, и точка,- потом всё тобой совершённое как-нибудь утрясётся! Лечь в постель к кому-то? Какая мелочь, Господи!"
   А потом вернуться домой, быть выше всего пережитого, просветлённой, от сна пробудившейся, да ещё поделиться результатом своих побед с ближними.
    Её вдруг стала интересовать некая зависимость человеческая от
сил природы, какая-то обратная направленность к самой себе от совершённого предательства. Боялась, чтобы её потом не хлестануло до крови в момент неждания. А потом бы,- казалось ей, вдохновляя её,- и вообще не мешало бы установить закономерности в людских отношениях, исходя из этого.
    Квартиру бы новую, зарплату побольше, достойного к себе уважения. Это ведь так немного, этого и так в жизни должно достаточно быть - простого, человеческого. Сын большой уже, муж... суслик настоящий... И мужа, конечно, пристроить - пусть, родной человек всё-таки...
    Какой "Никандрыч", Господи? Он моложе её был лет на пять как минимум! Зося, сдерживая бьющее ей в живот омерзение, чуть не в нос ему открытое теперь всем ветрам своё пышное перекрестье грудей сунула, и , точно цыганка, потряхивала им, потряхивала...
  - Харитонова,- заметил, наконец, её Савелий Никандрович, щёточки бровей просветлённо взбросил наверх.- У тебя новый имидж? Почему? Ты в кого-то втюрилась?
     Маленький и чрезвычайно, наверное, дорогой телефончик у него в кармане приятно заурчал, и это невероятно взволновало Зосю. Как по мановению волшебной палочки она перестала замечать все его вопиющие недостатки, выгнула шею с розовой мочкой уха, заверещала в тон ему что-то игривое, взмахивая во рту взбухшим, малиново-красным, ожидающим схваток и побед языком.
   Схлопнув свою чудо-машинку с усиком, небрежно уронил её в карман пиджака пухлыми короткими пальцами. Она, округлив полумесяцем губы говорила, говорила, целовала рядом с Савелием Никандровичем воздух, орашая его запахом духов.
   Он, потолкавшись, недоумённо поглядев на неё, убрался. Женщины, ехидно улыбаясь, смотрели.
   "Идиот!- надулась оскорблённая Зося.- Какие намёки ему ещё нужны?" - и вдруг на женщин своих накинулась, залаяла.
   К концу рабочего дня она заметила, что молодой щёголь, лет, правда, около 50-ти, трётся возле неё в коридорах, спички предлагает подкурить и прочее. "Кто таков?"- строго спросила она своих. Все страшно удивились: "Как, ты не знаешь? Новый директор, Артур Монбланович!"
   О! Директор! Это стало настоящим сюрпризом. Не может этого быть!- отказывалась верить в такую удачу Зося, взволнованно курила на лестничной клетке, уткнувшись в окно.- Такой демократичный, милый, намного приятней, чем этот наш... бегемот..."- со злорадством она по-мужски плевала на пол. После смены, прячась на остановке она с вечерними красными пятнами солнца на лбу высматривала, в какую машину это новоявленное божество посадит свой драгоценный зад. Директор в окружении услужливо изгибающейся челяди выплыл из дверей института поздно, когда солнце уже закатилось за частокол серых панельных домов, и синяя, прохладная волна стала накрывать квартал за кварталом. Зося измучилась ждать, натерпелась. Его унесла в неизвестность потрёпанная служебная Волга. Она чуть расстроилась. "Ну и что, пусть Волга,- успокаивала себя она, трясясь в жёлто-красном трамвае и разглядывая в пыльное окно улицы.- Волга тоже немало. Остальное,- додумывала она,- иномарки и аэробусы, в его многочисленных гаражах стоит."
   Дома Сергей не заметил её долгого отсутствия. Гремя вещами, он напряжённо что-то искал, копался в их крошечной кладовой, выставив обтянутый джинсами зад, выудил, наконец, очень довольный собой, моток  толстой верёвки и ржавый железный крючок.
  - Что ты делаешь?- спросила его Зося, разглядывая его тощую фигуру с неприязнью и жалостью.
  - Да так, чепуха...
   Очень странно, она заметила, светились его глаза, будто бы он видел внутри себя что-то его манящее, сладкое.
   Спала Зося на самом краю дивана, и весь мир в её голове звучал, точно сошедший с ума барабан.
   Она долго стояла в пустом коридоре с незажжённой сигаретой, нервничала. К ней бегали женщины из бюро, взволнованно на неё поглядывали. "Уйдите вы к чёрту, окаянные!"- шипела Зося на них, кроша острыми ногтями бумагу.
    Артур Монбланович очень любезно ей предложил зажигалку. Сияя белоснежными манжетами, защёлкал перед носом колёсиком. Выскочило слишком длинное пламя, на голове, вспыхнули, затрещали волосы, посыпались оранжевые и синие искры. Она завизжала, замахала руками, запрыгала, подбрасывая очень мило всё-таки зад. Покатилась на пол сигарета.
    Директор испугался. Возле них останавливались сотрудники с плотским любопытством на лицах. Он потащил её к себе. Зосе казалось, что вся причёска её осыпалась и она уродом останется на всю жизнь. Готова была матом припечатать этого... джентльмена грёбаного. А потом она поняла, что удача снова улыбнулась ей. Отрастут волосы,- думала, с упоением чувствуя руку директора у себя на талии,- никуда не денутся... А вот так сразу в кабинет директорский попасть..."
   "Отдамся, квартиру у него попрошу,- пусть только попробует отказать!-думала какими-то росчерками и линиями, прыгая вместе с директором по лестницам, пролетая мимо прямоугольников стен и окон...- Приму его, когда Сергея дома не будет, или - где-нибудь у него на ранчо, залитом полуденным солнцем. В общем, любовницей директорской стану. А что? Потрясу немного его, авось не обеднеет."
   Так она размышляла, пока какая-то сила поднимала её наверх в сказочные кущи и оазисы. Директор одновременно пугливо и настойчиво обнимал её за плечи, она слышала его дыхание и одеколоны, и ей хотелось от счастливо осуществлённого её желания рыдать.
   Директорская секретарша, бросив дела, изумлённо и враждебно на неё уставилась. "А как ты думала, милочка,- парировала Зося взгляды,- мы тоже не лаптем щи хлебаем!"
   За пухлой, грохнувшей дверью Зося стала теряться, ей на мгновение захотелось бежать. Так, пусть хоть испорченную причёску компенсирует,- скомандовала она себе, решительно оборачиваясь  к нему в громадном, наполненном сияющими окнами кабинете. Столы и стулья на дубовых ногах, напольные часы, роскошная люстра - всё это перед ней ритуальный танец станцевало, а в глубине кабинета, возвышаясь над всем, как бог, как архетип всего сущего, стояло кожаное кресло; и даже вовсе не кресло, не некая голая абстракция, а реальная взлётная площадка, дорога в будущее!
    Артур Монбланович, шаман, не теряя самообладания, извинился, поведал что-то разбитное, весёлое. На чуть побледневшем его лице заиграла улыбка, линия глаз лукаво надломилась. Зося, чувствуя комический оттенок ситуации, перестав трястись за своё здоровье, тоже разулыбалась. Она решила действовать. Необходимо было предпринять нечто жгущее, неординарное, что бы так шандарахнуло по представшему перед ней роскошеству и жрецу, здесь подвязающемуся, что камня на камне от этого мира не осталось бы. На мгновение от ударившего в неё напряжения она перестала что-либо понимать, не знала, как поставить себя, она просто делала такие движения бёдрами и животом, как будто обруч крутила.
   В зеркале на стене выскочила перепуганая физиономия. Глаза, и без того большие, горели, как два лучистых синих озера. Из-под приподнятой верхней губы сверкали зубы, белые и ровные, точно кусочки рафинада. Лёгкая бледность подчёркивала линию бровей и губ.  Грудь, двойное полнолуние, сияла.
    "А что - ничего!"- засмотрелась Зося на себя, задержавшись на мгновение у зеркала. Пылая решимостью, она повернулась, чувствуя, насколько прелестна она, хороша.
   Показалось, директор на мгновение потерял дар речи, перед ней захлопали два его изумлённых глаза.
  - Водички хотите?- поспешно сказал он, чтобы скрыть своё смущение, лицо, как у мальчика, у него вспыхнуло. Он с вытянутыми руками, спотыкаясь, побежал к графину с водой.
  - Может, коньяку?- обернувшись к ней, замерев на носочках, спросил он, и разъехавшееся в стороны его лицо стало выражать крайнюю степень вожделения. Зосе показалось, что колени директора под фланелевыми брюками дрожат. К ней, как к хищнику, при виде его возрастающей беспомощности стал приходить аппетит. Поставив руки на бока, дёргая плечами, она замаршировала на него. Длинные ногти её угрожающе ощетинились.
  - Одним коньяком вы, милый мой, не отделаетесь,- пронзая тщедушное тело директора подбородком, надвигаясь, томно простонала Зося. Директору её воинственный вид чрезвычайно понравился. Теперь он повёл наступление.
  - Да? А что же надо?- взбросив тонкие рыжие нитки бровей, обмеряя её фигуру скользким насмешливым взглядом, спросил он. Расширившиеся ноздри его стали всасывать её одухотворённую фигуру.
   Указуя длинным перстом себе на подпорченные волосы и многократно усиливая свои физические и моральные страдания, Зося, загибая пальцы, стала перечислять: шоколада, мармелада, норковую шубку, апартаменты в Крыму...
   - Последние пункты за особую плату, разумеется...- и задёргала, намекая, бровями.
    Артур Монбланович от такой наглости расхохотался, стал, сверкая голодно глазами, шелестеть одна об одну маленькими ладонями.
  - За какую же?- тихо спросил он, и, нагнув лоб, очень серьёзно посмотрел ей в самую середину.
   Зося смутилась, промолчала. Красиво пронеся своё благоухающее, тяжело и красиво вздрагивающее тело, она подошла к нему, взяла из пальцев у него, прямо глядя на него, сверкнувшую янтарной искрой рюмку с коньяком и, подняв подбородок, быстро выпила.
   Они сели.
  - Ведь я вам нравлюсь, правда?- она томно уронила и подняла ресницы.
  - Да,- ещё тише сказал он, сползая вниз по спинке стула, глядя на неё снизу вверх.
   К ним всё время прорывалась секретарь, держа возле забитой белым жабо плоской груди папочку, тревожно поблёскивая очками.
  - Выйдите, наконец, и больше не заходите!- повелительно зубами проржала ей Зося, пронзая взглядом это бесполое существо в брючном костюме и заставляя его попятиться мимо двери в стену.
  - Итак,- повернулась она к Артуру Монблановичу, когда секретарь испарилась.- На чём мы остановились?
   - Мне работать надо,- неожиданно жалобно промычал директор и чмокнул губами подставленную ему руку.
   Через минуту всклокоченная лысина Артура Монблановича торчала в Зосиных объятиях. Выскользнув, задыхался, стал рвать галстук на шее, кинулся снова к ней.
  - Тр-тр-тр,- остановила его властным жестом Зося, ввинтив в грудь ему острый палец.- А как там насчёт - квартирки, достойной работки, а?
  - Всё, что угодно,- дёргая шеей, разъярённо-жадно прорычал Артур Монбланович, ритмично пульсируя ноздрями.
    Она поспешно стала срывать, стягивать с себя, блузу, юбку. Мучительно сопротивляясь, он всё-таки вырвался, лёгкие его хрипели.
   - Нет-нет!- забросив назад голову, закрывшись от неё рукой, страдая, воскликнул он, поглядел на зычно шагающие в углу куранты.- Не здесь, не сейчас... У меня вот-вот совещание...
    Зося, как нежный потревоженный цветок розы, в пространстве висела.
   - Да, да, да!- взвизгнул он и снова было к ней кинулся.
   Оглушительно взорвался на столе телефон. Артур Монбланович, поправляя съехавший на бок ворот рубахи и пёструю ленту галстука, взял трубку.
  - Конечно,- сказал строго, обречённо он.- Жду, приходите.
   Беспомощно глядя на Зосю, он развёл руками. Плечи его в дутом синем пиджаке вверх подскочили. Зося с ледяным лицом поднялась. Артур Монбланович страстно привлёк её к себе, поцеловал в губы.
  - Завтра, да?- шёпотом спросил, подавая ей блузу. В углу грохнули часы, Зося заторопилась, вздрогнула.
   Последнее, что увидела Зося, покидая роскошную коробку кабинета, были голые белые лодыжки директора, выскочившие из носков и нервно танцующие под столом. Он кому-то что-то с угрозой кричал в телефон.
   Дома всё для неё потеряло даже малейшее значение. Нож в её пальцах беззвучно рубил по доске, сковорода кипела на огне, не издавая ни малейшего шелеста, и хлестающий пеной кран будто онемел.
    Ей, как солнце, мерещился роскошный отель, мягкая кружевная разбросанная постель, полуобнажённые мальчики-негры, подносящие экзотические фрукты, и - как Артур Монбланович, взрыхляя нежную атласную кожу покрывала, лижет ей голые ноги. А потом - а потом она чистым, голубоглазым утром, стуча каблучками по мокрому асфальту, домой возвращается с чемоданом, набитым деньгами... Домой? Домой?? Господи,- тряслась от смеха она,- домой-то зачем?- И она, счастливо жмурясь, стала думать, куда махнёт с этим сказочный кейсом.
    Она ни малейшего внимания не обращала на Сергея, усердно который маленький портфельчик нагружал железными крючками и отвёртками, деловито посвистывал. И только когда в комнате поднялся крик, и Сергей с сыном не на шутку сцепились по поводу чёрного пластмассового пистолета с бульдожьим носом, очень похожего на настоящий, выхватывая его друг у друга, она к ним вышла очень строгая.
  - Зачем тебе он, Серёжа?- устало спросила она, закрыв веки и долго не желая их открывать. Сергей недовольно из-под бровей облил её взглядом, резинку штанов стал на грудь натягивать. Вернул игрушку рыдающему сыну, толкнув того. Красное его лицо неприятно съехало в сторону.
  - Да так, низачем...- хмуро сказал, ушёл в ванную. Зося пошла следом за ним . "Господи,- с болью думала,- и это моя семья..."
  - А портфель зачем?- спросила она, прислоняясь к прохладной поверхности двери лбом, и долго ждала ответа.
   Он пришёл к ней на кухню через двадцать минут. Казалось, он что-то хочет ей рассказать, волны нежности пробегали у него по лицу. Чмокнув холодными губами её в щёку, он ушёл спать.
  - Сюрприз, увидишь...- загадочно сказал, остановившись на мгновение в дверях, оглянулся, и Зосю поразили его наполненные какой-то неуёмной печалью, глубоко провалившиеся глаза. Нехорошее предчувствие ледяным холодом обожгло ей грудь.
   Утром, скользнув из постели, она как будто наново на свет родилась. После мучительной, бессонной ночи Зося была на удивление бодра и свежа. Окно радостно сияло. Стены, серванты улыбались ей каменными и деревянными губами.
   Сергея дома не было. Прибежал на кухню мальчишка, босой, в пижаме, захныкал, цепляясь ей за халат. "Да что с ними со всеми случилось?- отдирая от себя мягкие ладошки сына, думала, нервно хохоча, падая затылком на стенку.
   Пистолет его детский Сергей всё-таки зачем-то упёр.
   Люди на остановках, их лица, трамваи, улицы были для неё сегодня одним большим расплывающимся пятном, ненужной подробностью.
   Секретарша поднялась ей навстречу. Зося пронеслась мимо, даже не взглянув на неё, и ворвалась в кабинет к директору.
   Он, собранный, с прямой спиной, стоял у окна, повернулся.
 - Я думал только что о вас,- властно сказал, двинулся к ней, откуда-то по пути, зазвенев целлофаном, выдернул букет гвоздик, неожиданно голубеньких, подойдя, вручил. "Роз не мог, что ли, купить,- директор называется..."- недовольно нахмурилась.
   Они погнали совершенно уничтоженную секретаршу за водой, бросили цветы в вазу, очень близко друг к другу уселись на диване, горячо, сбивчиво заговорили. Вынув со стеклянной полки коньяк, прозвенев рюмками, выпили. Зося сразу опьянела, раскраснелась, яркими бордовыми губами курила, выдыхая дым в открытое окно.
   Часто звонил телефон, и Артур Монбланович под восторженные Зосины хлопки бил трубкой по жалобно бряцающему аппарату, весело ругался, потом наклонился с налившейся кровью лысиной и вовсе выдернул их розетки белый и прозрачный, как акрида, шнур.
   Кабинет его теперь показался Зосе не такими уж хоромами. Артур Монбланович постепенно с небес спустился, стал ей намного ближе, его рыжие брови очень мило и очень знакомо у него на лбу вытанцовывали. Думала, кусая губу, что и как здесь в кабинете переставлять будет по-своему. Она бы, например, этим часам рот с удовольствием закрыла - расшагались тут, раскомандовались...
   Они краснели всё больше от жары и от выпитого. Зося сегодня была блистательна, сверкала. Каждым словом, каждым движением разила наповал, как шаровая молния. Горечь коньяка совершенно не чувствовала.
   Распахнутые настежь окна гремели, как симфонические оркестры.
   Артур Монбланович, встав, тихонько запер дверь на ключ. Постояв мгновение к ней спиной, повернулся и с лицом, напугавшим её, двинулся к ней, ни слова не говоря.
   Зося, загремев стулом, поднялась. Её как будто кипятком окатили. Вдруг озверев, он больно толкнул её. Щипая её под шуршащей блузой, куда-то в крошечную подсобку затолкал. Ломая каблука и жалобно кукарекая, делая огромные неженские шаги, влетела и встала сходу, не удержавшись, на четвереньки, высоко задрав в юбке зад . Причёска съехала ей на ухо. Чертежи, коробки покатились с антресолей ей на голову, поднялась едкая пыль.
   Зося не успела даже опомниться. Сзади Артур Монбланович на неё наскочил, стал мять, клевать, придавил сверху острыми коленями, горячее, влажное его дыхание неслось ей на щёку и шею. Драл с неё юбку, трусы.
   Она хотела закричать, но он забил кулаком ей рот.
   В зад ей вошло круглое, как водопроводная труба, и густо-пульсирующее, края её, показалось ей, до самого горла раздвинулись. Стало страшно. Слёзы вот-вот готовы были ударить из глаз.
    Прозвенели, рваться стали в голове, в шее, в руках и ногах жилы, стремительно приближая её к чему-то роковому, страшному. Обрывки мыслей носились вперемешку с окровенившейся, вылезшей из неё кашей - отель, швейцар, мальчики-негры, Артур Монбланович голый, с ключом от новой квартиры в зубах... сволочь такая...
    Потом всё закружилось в сладком полусне, льющемся из ниоткуда. От неё, рассыпавшейся на горсти горячих атомов, одна густая упругая середина осталась, и - пила, пила оттуда амброзию, напиться никак не могла. Ей захотелось, как ящерице, сладко вывернуться, головой, затылком до пяток достать. Она на всю пыльную конуру, на весь кабинет, на всю вселенную застонала...
    Громадные часы под стеной, как пулемётная очередь, прозвенели.
  - О чём вы думали?- притихшая, со сбитой причёской, спросила
она его, отдирая какие-то вцепившиеся в блузку, в волосы щепки, бумажки.
  - О вас,- грубо ответил он, и было видно, что он врёт.
   Минуту молчали под звук расходившихся часов.
  - Мы втроём живём в маленькой комнатушке,- робко начала она, чёрными, размазанными глазами на него взглянула.- Сын большой уже, вырос.
  - Да-да,- отворачивался Артур Монбланович, хватая со стола какие-то бумажки, рассматривая их, вскочил, забегал, вздыхая, под окнами.
    Она смотрела на него снизу вверх, ждала ответа.
    Он снова включил телефон, и тот немедленно принялся трещать и названивать. В дверь кто-то стал настойчиво ломиться, точно сапогом стучали.
   Зося вздрогнула, ей захотелось уйти. Возле двери она снова повернулась к нему.
  - Ведь это так просто...- сама себя не слыша, залопотала она, и лицо у неё, как у старушки, некрасиво сморщилось.- Я много лет стою на очереди... Муж который месяц без работы сидит...
   Артур Монбланович отвернулся, улетел к окну со сжавшимся от
досады лицом, снова к неё вернулся.
  - Хорошо,- холодно сказал, в упор на неё смотря.- Нет ничего проще.
   - Когда мы опять встретимся?- просветлённо плача, спросила она.
   - Сегодня вечером. Я зайду к вам. В каком отделе вы...
    Зося назвала, глядя на него влюблёнными глазами.
    Она вышла из кабинета очень счастливая. Секретарша с нескрываемой насмешкой оглядела косо сидящую на ней юбку.
    В бюро попала не сразу. Неистребимо захотелось плакать, и она в самом низу, под лестницей, пища, как гонимая птичка, уткнулась в ладони. Из глаз у неё полился мелкий, затяжной дождь.
   Потом, среди баб, она стала развязно-дерзкой, вульгарной. Говорила пошлости прорвавшимся хриплым басом, задрав голову, хохотала. А чего трусить?- подзадоривала она себя.- Обещал, так значит выполнит.
   Всякий раз, как открывалась дверь бюро, у Зоси немели руки, начинало стучать сердце. Казалось, что влетит сейчас, на зависть всем, с кричащим красным букетом роз, расцелует в щёки...
   Артур Монбланович, о! Это имя за какие-то три часа стало символом любви и душевного страдания. Она то проклинала его, оплёвывая мысленно его обаятельную лысину, то начинала боготворить, как могущественное, недосягаемое существо.
   О Сергее за это время она ни разу не вспомнила.
   К семнадцати вечера от хорошего настроения у Зоси не осталось и следа. Все женщины, с жалостью и сочувствием поглядовавшие на неё, разошлись, она одна, как дура, сидела. Потом, забегав вдруг, захлопав кошельками и сумками, собралась и понеслась вниз.
   Его Волга стояла на месте под шелестящим листвой тополем. У неё отлегло от сердца. Она села на тёплую, нагретую за день солнцем бетонную скамью на остановке и, подперев голову руками, замерла.
   Часов в восемь, в подступающей темноте, директор показался на ступеньках крыльца, с опаской, показалось ей, оглянулся по сторонам. Его помощники с обвисшими животами окружали его. Пожав им руки, он заторопился к машине.
   Зося, тарахтя сумками, бросилась ему наперерез.
   Он сделал вид, что не узнал её.
  - Как вам не стыдно?- зашипела она, пугливо косясь на помощников.- Вы же обещали зайти?
   - Вы о чём?- не только не переставая идти, но напротив - ускоряясь, спросил он. Зося была потрясена. Вскричала глазами, губами:
   - Ка-ак?!
    Не оборачиваясь, он подошёл к машине. Зося, подламывая каблуки, гналась за ним, схватила его за рукав. Артур Монбланович, тяжко вздохнув, повернулся.
   - Ну что ещё?- вызывающим тоном спросил он, мерцая веками.
   - Вы же мне обещали всё, весь мир,- запищала Зося, в глазах её заблестели, заклубились озёра.
    Он, помедлив, расстегнул свой пухлый портфель и выхватил из
него два батона копчёной колбасы, банку консервов, не без некоторого сожаления вручил ей.
   - На... нате,- хмуро сказал он. И пока изумлённая Зося соображала, уставившись себе на руки, из которых свисали розовые батоны, он, хлопнув дверью, исчез в утробе автомобиля.  Изрыгнув сиреневое облако дыма, машина умчалась, красные точки её фонарей, скользнув, понеслись по яркой, наполненной движением улице.
    Через час подул холодный ветер. Зашелестели наверху разбуженные деревья. Она шла, шла по опустевшему городу, обливаясь слезами, прижав к груди колбасу, и долговязые столбы-великаны, печально качали ей вслед головами. В длинных, сгасающих на ночь окнах двигались люди, наживая своё счастье. Реки бежали у неё по щекам, и добрый ветер стирал губами их.
    Возле чёрной скалы своего дома ей стало чуть легче. "Ничего... Ничего... Что это я совсем раскисла?- светло улыбаясь, думала она, с любовью вспоминала своих мужа, сына.- Хоть мужики мои колбасы наедятся. Когда б ещё такое было?"
     В родной квартире светлая грусть овладела ей. Она метнулась на кухню, включила воду, привычно застучала ножом. Нарезала салат, овощи. Сергея дома не было, и это сильно встревожила её. Сын, уронив голову, тихо спал на диване перед мерцающим телевизором.
   Пустота висела в её душе. Подумать о произошедшем Зося не могла, сил не хватало. Когда-нибудь потом, наверное, подумает, когда время пройдёт...
    Пронзительно зазвонил телефон. Ей вдруг больно в сердце кольнуло.
   - Да?- тихо спросила она, вытирая мокрые руки о фартук. Слова из трубки прозвучали для неё словно в наступившем безвоздушьи:
   - Это квартира Х.?
   - Да,- холодея, отвечала Зося казённо-безразличному мужскому
голосу.
   -  Вы не знаете, где был ваш супруг сегодня утром?
   - А кто говорит, кто?- проваливаясь под землю, почти теряя рассудок, спросила Зося, нож, зазвенев, полетел у неё из рук.
    Злобно хихикнули:
   - Милиция говорит, гражданка...
   Зося схватилась за стену, вниз поехала, пикающая трубка выпала у неё из рук. И последнее, что увидела из поглотившего её удушливо-успокаивающего тумана были её ноги, неизвестно как забравшиеся на потолок.
    Здесь история наша заканчивается, но, разумеется, вовсе не жизнь наших героев, которая, вступив в новую, чрезвычайно трудную полосу, непременно потребунт от них напряжения всех сил - духовных и физических. Но мы верим, что пройдя через горнило борьбы за своё счастье, они непременно выйдут из него окрепшими и готовыми к другим жизненным подвигам, и любовь их, и доселе непомеркнувшая, станет гореть ещё ярче, ещё величественней, ибо ничего нет на свете важнее, чем она, предвечная.
    О любви - вот о чём хотелось рассказать больше всего.




1995