Часть I. Таласса

                Часть I. ТАЛАССА
               
                1. Пляж в Тарне


Еще до того, как лодка обогнула риф, Мирисса поняла, что Брант сердит. То, как напряженно стоял он у руля, да и сам тот факт, что на этом последнем отрезке пути он не отдал руль в опытные руки Кумара, – все это свидетельствовало: что-то его беспокоит.
Она вышла из-под тени пальм и неспешно двинулась пляжем к воде, шлепая босыми ногами по мокрому песку. Когда дошла до берега, Кумар уже сворачивал паруса. «Маленький» братец, ростом ныне уже почти с нее, сильный и коренастый, приветливо помахал ей рукой. Как же часто она мечтала, чтобы у Бранта был такой же легкий характер, как у Кумара, которого, казалось, никакие неприятности не способны вывести из равновесия…
Брант не стал дожидаться, пока лодка коснется песка, а прыгнул в воду, когда было еще по пояс, и, расталкивая волны, насупленный, побрел к Мириссе. В руке он держал какой-то изогнутый металлический предмет с гирляндой оборванных проводов. Он поднял его, показывая:
– Смотри! Они снова взялись за свое!
При этом свободной рукой показал куда-то на север.
– На этот раз им это так не пройдет! А мэр пусть себе талдычит, что хочет!
Мирисса отступила в сторону, когда небольшой катамаран, словно некий доисторический морской зверь, делающий первый наскок на земную твердь, тяжело прополз по песку на своих забортных роликах. Как только он оказался за чертой прилива, Кумар выключил мотор и выпрыгнул из лодки, чтобы присоединиться к своему шкиперу, который никак не мог сдержать возмущение.
– Я говорю Бранту, что это, наверное, какая-то случайность – возможно, плавучий якорь или типа того. Зачем северянам бросать такую железяку нарочно?
– Я тебе объясню, зачем, – ответил Брант. – Потому что они слишком ленивы, чтобы разрабатывать технологию самим. Потому что они боятся, что мы выловим слишком много рыбы. Потому что…
Заметив на губах Кумара ухмылку, он сердито швырнул ему металлическую штуковину. Кумар спокойно поймал ее.
– Как бы там ни было – даже если это и впрямь случайность – они не должны бросать тут якорь. Ведь на всех морских картах четко обозначено: ЗАПЛЫВАТЬ ЗАПРЕЩЕНО – ИССЛЕДОВАНИЯ. Поэтому я все-таки считаю: надо подать протест.
Брант уже угомонился: даже самые бурные приступы гнева редко продолжались у него дольше нескольких минут. Чтобы успокоить его окончательно, Мирисса провела пальцами вдоль его спины и спросила как можно мягче:
– Удалось поймать какую-нибудь хорошую рыбу?
– Конечно, нет, – ответил за него Кумар. – Его ведь интересует только статистика вылова: сколько килограмм на киловатт энергии и тому подобная фигня. Хорошо, хоть я прихватил свою удочку. Так что на обед у нас будет тунец.
И он вытащил из лодки красавца в метр длиной, окраска которого быстро тускнела, а глаза будто остекленели.
– Не часто удается такого поймать, – гордо заявил Кумар.
В тот момент, когда они любовались этой добычей, на Талассу вернулась История, и их миру, с незапамятных времен живущему спокойной умиротворенной жизнью, внезапно настал конец.
Знак этого конца было начертано там, наверху, в небе, словно некий великан белым мелом перечеркнул синий небосвод. У них на глазах инверсионный след распался на комочки облаков и стал смахивать на снежный мост, переброшенный от горизонта до горизонта.
И вот некий отдаленный гром зарокотал, накатываясь на них с неведомых космических высот. Такого звука Талассе не доводилось слышать целых семь столетий, однако его безошибочно узнал бы всякий ребенок.
Хотя вечер был теплый, Мирисса задрожала, инстинктивно ухватившись за руку Бранта. Их пальцы сплелись, впрочем, он вряд ли заметил это: он не отрывал взгляда от расколотого неба.
Даже Кумар был ошеломлен, но заговорил первым:
– Наверное, какая-то колония отыскала нас.
Брант медленно, однако не очень уверенно, качнул головой:
– Но зачем? У них ведь старые карты, они знают, что Таласса – это практически сплошной океан. Лететь сюда нет никакого смысла.
– Может, научная экспедиция? – сделала предположение Мирисса. – Им интересно узнать, что сталось с нами? Я же все время повторяла, что нам следовало бы наладить линию связи…
То был давний спор, возобновлявшийся каждые несколько десятилетий. Когда-нибудь, соглашалось большинство, Талассе и впрямь надо будет отстроить заново похожую на гигантскую тарелку антенну на Восточном острове, которую разрушило четыреста лет тому назад извержение вулкана Кракан. Да все время было предостаточно более важных дел… или более интересных.
– Постройка межзвездного корабля – грандиозное дело, – задумчиво произнес Брант. – Не думаю, что какая-нибудь колония взялась за это, не будь у нее насущной необходимости. Разве что сама Земля…
Он вдруг замолк, повисла тишина. Несмотря на прожитые здесь столетия, произносить это название было все еще нелегко.
Все как один, они повернулись к востоку, откуда надвигалась, натягивая над морем свой покров, быстрая экваториальная ночь.
Некоторые звезды из самых ярких уже появились на небосводе, а над пальмами поднималось компактное созвездие Треугольника. Три его довольно близко расположенных друг от друга звезды имели почти одинаковую яркость, однако несколько недель тому у северной вершины созвездия вспыхнула куда более яркая блестка.
Ее потускневшая оболочка еще была видна в телескоп средней мощности. Но ни в какой прибор невозможно было увидеть тот сгусток пепла, который когда-то был планетой Земля.


                2. Нейтральная кроха


Годы с 1901 по 2000 один выдающийся историк назвал – более тысячи лет спустя – «столетием, когда произошло все». И еще добавил, что люди того времени с ним согласились бы – хотя и по совсем иным, неверным причинам.
Они с обоснованной гордостью указали бы на то, что это была эпоха научных достижений – покорения воздушного пространства, освоения атомной энергии, открытия основных источников жизни, революции в электронике и средствах связи, первых шагов искусственного разума, а также самого эффектного – исследования Солнечной системы и первой высадки человека на Луне. Тем не менее, как считал историк, с почти абсолютной уверенностью можно утверждать, что даже один человек на тысячу не знал об открытии, которое превзошло по значимости все вышеперечисленные, по сравнению с ним оказавшиеся совершенно незначительными.
Оно казалось столь же невинным и далеким от земных дел, как прежде – испорченная фотопластинка в лаборатории Беккереля[6], которая всего лишь пятьдесят лет спустя стала причиной огненного смерча над Хиросимой. Речь шла о побочном результате того самого исследования, и начиналось все так же невинно.
Природа – весьма скрупулезный счетовод и всегда уравнивает дебет с кредитом. Поэтому физики были крайне озадачены, когда обнаружили ядерные реакции, в которых после подсчета всех компонентов одна сторона уравнения не совпадала с другой.
Подобно бухгалтеру, который поспешил бы пополнить кассу, опасаясь грядущей ревизии, физики вынуждены были изобрести новую частицу. А чтобы ликвидировать несовпадения, эта частица должна была быть самой необыкновенной из всех – без массы и заряда и одновременно с такой фантастической проникающей способностью в любой среде, что с легкостью могла бы пройти сквозь свинцовую стену толщиной в миллиарды километров.
Этот фантом было названо «нейтрино» – уменьшительная форма от нейтрона. Казалось, обнаружить когда-либо столь эфемерное творение природы нет никакой надежды, однако в 1956 году, благодаря героическим усилиям экспериментаторов, физики ухитрились поймать несколько первых образцов. Это был триумф и для теоретиков тоже, поскольку тем самым была доказана правильность их фантастических уравнений.
Люди во всем мире не знали этого, да и не желали знать, однако именно тогда начался отсчет времени до Судного Дня.


                3. Поселковый совет


Сеть связи в поселке Тарна никогда не работала эффективнее, чем на девяносто пять процентов, но, с другой стороны, в любое время года или суток ее эксплуатационная надежность не падала ниже восьмидесяти пяти процентов. Как и большая часть оборудования на Талассе, она была сконструирована давно уже почившими корифеями техники с таким расчетом, чтобы сделать невозможной всякую аварию. Даже в случае отказа большей части составляющих элементов система в целом должна была бы работать вполне удовлетворительно, дожидаясь, пока кого-нибудь из ремонтников такое положение дел достанет до такой степени, что он решит ее отремонтировать.
Инженеры такое состояние дел называли «приятной деградацией», и это выражение, как говаривали некоторые циники, весьма метко характеризовало жизнь на Талассе.
Согласно данным центрального компьютера, эксплуатационная надежность сети связи составляла сейчас где-то около девяноста процентов, хотя мэр Уолдрон согласилась бы и на меньшее. Дело в том, что за последние полчаса к ней обратилась большая часть жителей поселка, а в зале заседаний совета толклись уже не менее полусотни взрослых и детей – куда больше, нежели этот зал мог разместить с достаточным удобством, не говоря уже о нехватке сидячих мест. Для обычных заседаний кворум составлял двенадцать человек, и порой приходилось прибегать к драконовским мерам, чтобы собрать хотя бы такое количество разморенных тел в одном месте. Для остальных же пятисот шестидесяти обитателей Тарны преимущественным способом участия было отсиживаться в комфорте собственных домов, наблюдая либо – если они испытывали заинтересованность – голосуя за ту или иную пропозицию.
Было также два телефонных звонка от губернатора провинции, один из президентского офиса и еще один из службы новостей Северного острова. Все задавали один, явно неуместный вопрос, и все получали один и тот же короткий ответ: разумеется, мы сообщим вам, если что-либо произойдет, и благодарим за внимание.
Нервничать было не в правилах мэра Уолдрон, и ее весьма успешная карьера руководителя местной власти состоялась именно благодаря этому. Иногда, ясное дело, приходилось поволноваться: например, когда в девятом году случился самый сильный за столетие ураган, ее мэрское «вето» навряд ли могло бы ему воспрепятствовать.
– Всем сохранять спокойствие! – распорядилась она. – Рино, не трогай полки – кто-то ведь приложил немало усилий, чтобы их развесить! И в любом случае тебе уже пора ложиться спать! Билли, прочь со стола! Немедленно!
Поразительная быстрота, с которой был восстановлен порядок, свидетельствовала, что на сей раз люди с напряжением ждут, что же им скажет мэр. А она, переключив канал связи со своего наручного телефона, который все это время назойливо жужжал, на автоматическую запись, начала:
– Откровенно говоря, я знаю не намного больше вашего, и маловероятно, что в течение ближайших часов мы получим какую-либо дополнительную информацию. Тем не менее, это наверняка был какой-то космический корабль, и он, возможно, уже вошел в нашу атмосферу, когда мы его видели. Поскольку деться ему больше некуда, он, по-видимому, рано или поздно вернется к Трем Островам. Если он сейчас делает виток вокруг нашей планеты, то на это у него уйдут считанные часы.
– Были какие-нибудь попытки радиоконтакта? – спросил кто-то.
– Да, но пока безуспешно.
– А стоит ли нам делать такие попытки? – обеспокоенно спросил другой.
На короткое время в зале воцарилась тишина; затем советник Симмонс, правая рука мэра, раздраженно фыркнул:
– Это же курам на смех. Даже если бы мы и затаились, они отыщут нас за десять минут. Да они прекрасно знают, где мы находимся.
– Полностью согласна с советником, – сказала мэр Уолдрон. – Потому как на корабле с любой из колоний наверняка имеются карты Талассы. Пусть даже они устарели на тысячу лет – место Первой Высадки там все равно обозначено.
– А что, если предположить – только предположить, – что это чужаки?
Мэр лишь вздохнула: по ее мнению, подобные предположения оказались необоснованными уже сотни лет тому назад.
– Никаких чужаков нет, – твердо сказала она. – По крайней мере, достаточно разумных для межзвездных путешествий. Разумеется, мы никогда не можем быть уверенны в этом на все сто процентов, однако еще Земля на протяжении тысячи лет всеми мыслимыми средствами обшаривала Вселенную.
– Существует другая вероятность, – сказала Мирисса, которая вместе с Брантом и Кумаром стояла в конце зала. Все повернули головы к ней, и Брант не мог скрыть, что это его слегка раздражает. Хоть он и любил Мириссу, а все же временами ему хотелось, чтобы она была не столь осведомленной – благодаря тому, что на протяжении последних пяти поколений ее семья ведала Архивами.
– Что именно, милочка?
Теперь пришел черед Мириссы раздражаться, пусть она это и скрывала. Ей было неприятно, когда кто-то обращается к ней снисходительным тоном, особенно если особа эта была не слишком умна, пусть и, без сомнений, сметлива (а может, вернее сказать, хитра?). Тот факт, что мэр Уолдрон всегда постреливала глазками в сторону Бранта, Мириссу не волновал ни капельки; ее это просто забавляло, и она испытывала даже какое-то сочувствие к старшей по возрасту женщине.
– Это может быть еще один автоматический корабль-сеятель, подобный тому, который когда-то доставил геномы наших предков на Талассу.
– Но сейчас… через такую бездну времени?
– Почему бы и нет? Первые сеятели могли развить скорость, равную лишь нескольким процентам от скорости света. Земля постоянно совершенствовала их – вплоть до самой катастрофы. Поскольку более поздние модели были в десять раз более быстрыми, они за столетия догнали те, которые стартовали раньше, и немало из них, быть может, еще летят. Ты с этим согласен, Брант?
Когда Мирисса затевала дискуссию, она старалась сделать это так, чтобы Бранту казалось, будто он сам был ее инициатором. Она знала, что ему свойственно чувство собственной неполноценности, и старалась это чувство развеивать.
Порой ей было неловко из-за того, что среди обитателей Тарны она была самой образованной. Разумеется, на Трех Островах было с полдесятка равных ей по интеллекту, и она общалась с ними через коммуникационную сеть; однако вживую встречалась редко, хотя, несмотря на все достижения техники связи за много тысячелетий, ничего лучше непосредственной встречи придумано не было.
– Интересная идея, – проговорил Брант. – Может, ты и права.
Пусть Брант Фальконер был не очень силен в истории, зато как инженер он был знаком с той непростой чередой событий, которая привела к колонизации Талассы.
– Но что мы будем делать, – спросил он, – если это и впрямь другой сеятель, который жаждет заново нас колонизировать? Скажем «Большое спасибо, но не сегодня»?
Кое-кто нервно рассмеялся; затем советник Симмонс глубокомысленно заметил:
– У меня нет сомнений, что с кораблем-сеятелем в случае необходимости мы справимся. Вот только хватит ли его роботам ума изменить свою программу, когда они обнаружат, что здесь все уже давно сделано?
– Должно хватить. Потому что иначе им может показаться, что они могут сделать это лучше. В любом случае, реликт ли земной цивилизации, более поздняя ли модель с той или иной колонии, это, несомненно, робот, то есть автомат.
Объяснять, почему именно так, было излишне: каждый знал, с какими фантастическими трудностями и расходами связан межзвездный полет корабля с людским экипажем. Пусть даже технически возможный, он был абсолютно лишен смысла. Ведь с помощью роботов та же самая цель может быть достигнута неизмеримо дешевле.
– Робот или реликт… но что же нам с ним делать? – спросил один из поселян.
– Возможно, это будет совсем не наша проблема, – ответила мэр. – Все, кажется, сходятся на том, что он направится к месту Первой Высадки, но с какой стати? Если на то пошло, Северный остров куда более может служить…
Чтобы мэр оказалась не права – подобное случалось нередко, но чтобы это выяснилось столь молниеносно – такого еще не бывало. На этот раз звук, нараставший в небе над Тарной, был явно не громом откуда-то из ионосферы, а пронзительным свистом реактивных двигателей какого-то скоростного воздушного аппарата, который летел уже на малой высоте. Все в немыслимом для талассиан темпе выскочили из помещения, но только первые из них успели увидеть это тупоносое чудище с треугольными крыльями, что, заслоняя звезды, направляло свой полет в точности на то священное место, которое до сих пор почиталось как последнее звено, связывающее с Землей.
Мэр Уолдрон, на миг задержавшись, чтобы передать информацию на центральный пункт связи, присоединилась к остальным, толпившимся снаружи.
– Брант, ты можешь добраться туда первым. Заводи свой самолет.
Главный инженер-механик Тарны только захлопал глазами: никогда еще он не слыхал от мэра таких прямых приказов. Затем смущенно проговорил:
– Пару дней назад его крыло пробил кокосовый орех. А отремонтировать его у меня не было времени из-за той проблемы с рыболовными ловушками. Но так или иначе, он не приспособлен для ночных полетов.
Мэр бросила на него долгий тяжелый взгляд.
– Надеюсь, хотя бы мой автомобиль не поврежден, – саркастично сказала она.
– Конечно, нет, – ответил Брант обиженным тоном. – С полным баком горючего, готов в дорогу хоть сейчас.
Автомобиль мэра ездил куда-либо крайне редко: ведь всю Тарну можно было пересечь пешком за двадцать минут, а все местные перевозки продуктов  питания и оборудования осуществлялись на мини-пескоходах. За семьдесят лет своей официальной службы автомобиль прошел не больше сотни тысяч километров и, если не случится несчастного случая, он мог бы прослужить еще целое столетие.
Талассиане с оптимизмом предавались различным порокам, однако тяги к старине, как и потребительских наклонностей, среди этих пороков не отмечалось. И никому не приходило в голову, что все пассажиры по возрасту моложе этого автомобиля, который отправился в самую знаменитую поездку за всю историю своего существования.


                4. Тревожный сигнал


Никто не слышал первых ударов колокола, который бил тревогу, возвещая смерть Земли, – даже те ученые, которые совершили это фатальное открытие в глубоком подземелье, в заброшенной шахте по добыче золота где-то в штате Колорадо.
То был весьма смелый эксперимент, совершенно непостижимый для середины двадцатого столетия. Как только было открыто нейтрино, ученые быстро сообразили, что у них теперь есть новое окно во Вселенную. Частицу с подобной проникающей способностью, что пройти сквозь планету для нее было бы не труднее, чем свету сквозь стекло, можно использовать для того, чтобы заглянуть в самую сердцевину звезд.
И особенно одной звезды – Солнца. Астрофизики считали, что знают, какие реакции влияют на энергетический костер Солнца, а в конечном итоге и на жизнь на Земле. В условиях невероятных температур и давления в солнечных недрах происходил ядерный синтез водорода в гелий, результатом же цепочки реакций было высвобождение громадных запасов энергии. А также, в качестве побочного продукта, – и случайных нейтрино.
Поскольку для этих солнечных нейтрино триллионы тонн материи на пути представляли не большее препятствие, нежели струйка дыма, они, едва родившись, разлетались во все стороны со скоростью света. Чтобы пройти сквозь все Солнце и вырваться в космический простор, им нужно было всего две секунды. И сколько бы звезд или планет им не встретилось на пути, подавляющая часть частиц не будет остановлена этими крайне незначительными сгустками «твердой» материи среди бесконечной пустоты, и так будет продолжаться, пока течет Время.
Через восемь минут после того, как они покинули Солнце, крохотная часть солнечного потока пронеслась сквозь Землю, и еще более крошечная была перехвачена учеными в Колорадо. Они разместили свои приборы на глубине более километра – для того, чтобы менее проникающие излучения отфильтровывались, а эти редкостные, истинные посланцы солнечных недр могли попасть в ловушку. Подсчитывая количество захваченных ими нейтрино, они надеялись детально изучить условия, которые существуют там, куда, как легко доказал бы первый попавшийся философ, доступ человеку для научных наблюдений закрыт навсегда.
Эксперимент увенчался успехом: солнечные нейтрино были обнаружены. Однако их оказалось намного меньше, чем ожидалось. По всем расчетам, их должно было быть втрое, а то и вчетверо больше того количества, которое улавливали хитроумные приборы.
Ясное дело, что-то было не так, и на протяжении 1970-х годов Дело Об Исчезнувших Нейтрино приобрела размах грандиозного научного скандала. Оборудование перепроверяли снова и снова, теории подвергали скрупулезному пересмотру, эксперименты повторялись сотни раз – но всякий раз с прежним обескураживающим результатом.
И под конец двадцатого столетия астрофизики вынуждены были сделать тревожный вывод – хотя никто из них еще не осознавал всех последствий этого.
Все было в порядке и с теорией, и с оборудованием. Неладно было в солнечных недрах.
Первая тайная конференция за всю историю Международного Астрономического Союза состоялась в 2008 году в городе Аспен, штат Колорадо – как раз неподалеку от места того первого эксперимента, теперь уже многократно повторенного в десятке стран. Неделю спустя специальный бюллетень № 55/08, выпущенный под эгидой МАС, с материалом под умышленно невыразительным заголовком «Некоторые замечания о реакциях на Солнце», стал предметом изучения всеми правительствами Земли.
Можно было бы допустить, что по мере того, как эта новость постепенно становилась достоянием гласности, означая провозглашение Конца Света, землян охватит паника. В действительности же общественность отреагировала на нее сперва ошеломленным молчанием, а затем – лишь пожала плечами и вернулась к привычным, повседневным делам.
Мало какое из правительств когда-либо заглядывало в будущее дальше очередных выборов, мало кто из людей – дальше срока жизни своих внуков. Да в конце концов, астрономы могли ведь и ошибаться…
Пусть даже над человечеством навис смертельный приговор, дата приведения его в исполнение все еще была не определена. Солнце просуществует еще как минимум тысячу лет, так кто же станет оплакивать тех, кому жить через сорок поколений?


                5. Ночная поездка


Ни одна из двух лун еще не взошла, когда автомобиль отправился в путь по самой известной дороге Тарны, везя Бранта, мэра Уолдрон, советника Симмонса и еще двух поселковых старейшин. Брант, хоть и вел машину с привычным мастерством, еще не успел остыть после замечания госпожи мэра. Тот факт, что ее пухлая рука время от времени ложилась на его голое плечо, его не очень-то радовал.
Однако мирная красота ночи и завораживающий ритм, с которым пальмовые ветви попадали в конус света автомобильных фар, быстро восстановили его обычное хорошее настроение. И разве можно позволить, чтобы столь мелкая личная обида играла какую-то роль в такой исторический момент, как сейчас?
Минут через десять они будут на месте Первой Высадки – там, где началась их история. Что их ждет? Ясно было лишь одно: пришлец ориентировался на все еще работающий радиомаяк древнего корабля-сеятеля. Он знал, куда направлялся, значит, по-видимому, происходит, с какой-то другой человеческой колонии в этом секторе космоса.
С другой стороны… И тут Бранта внезапно пронзила тревожная мысль. Кто-то – или что-то! – сумел засечь этот радиомаяк, который сообщал на всю Вселенную, что некогда здесь пустил корни Разум. Брант вспомнил, как несколько лет назад было предложено отключить передатчик на том основании, что пользы от него никакой, а вред возможен. Пропозиция тогда не прошла едва-едва, причем отклонена она была скорее под влиянием сентиментальных и эмоциональных соображений, нежели логики. Талассе, возможно, вскоре придется пожалеть о том решении, но сейчас все равно уже слишком поздно что-либо предпринимать.
Советник Симмонс, наклонившись вперед с заднего сиденья к мэру, тихо спрашивал:
– Хельга, – Брант впервые слышал, чтобы он так ее называл, – ты полагаешь, мы сможем с ними общаться? Ведь языки роботов видоизменяются очень быстро, ты же знаешь?
Этого мэр Уолдрон как раз не знала, однако умение скрывать свою неосведомленность всегда было ее сильной стороной.
– Это наименьшая из наших проблем; подождем, когда она возникнет. Брант, ты не мог бы ехать чуть потише? Я хотела бы добраться туда живой.
Они двигались со скоростью, вполне безопасной для этой хорошо известной дороги, но Брант послушно сбавил ход до сорока километров в час. Ему подумалось: а не хочет ли мэр отсрочить очную ставку: как-никак это было страшно ответственно – встретиться с глазу на глаз всего-навсего со вторым за всю историю планеты космическим кораблем откуда-то из иных миров. Ведь за этим будет следить вся Таласса.
– Кракан! – выругался кто-то из пассажиров. – Кто-нибудь взял фотокамеру?
– Возвращаться все равно поздно, – отозвался советник Симмонс. – В любом случае, у нас будет еще масса времени на фотосъемку. Не думаю, что они, поздоровавшись, сразу же уберутся прочь.
В его словах проскальзывала взволнованность, и Брант не поставил бы ему это в укор: и впрямь, кто может предвидеть, что ожидает их там, за ближайшим холмом?
– Господин президент, я доложу, как только что-либо будет известно, – мэр Уолдрон говорила, используя автомобильный передатчик. Брант даже не услышал вызова – так был погружен в свои мысли. Впервые за всю свою жизнь он сожалел, что не слишком хорошо знает историю.
Разумеется, основные факты он знал досконально: каждый ребенок на Талассе заучивал их на всю жизнь. Он знал, что по мере того, как столетие за столетием неумолимо отсчитывались на часах вечности, печальный диагноз, некогда поставленный астрономами, оказывался все более оправданным, а время, когда он сбудется, – все более точным. В 3600 году, плюс-минус семьдесят пять лет, Солнце перейдет в стадию сверхновой – не гигантской, но достаточно мощной…
Один древний философ как-то заметил, что когда человек знает, что его повесят завтра наутро, его разум будет работать безукоризненно. Нечто подобное произошло со всем человечеством на исходе четвертого тысячелетия. Если обозначить миг, когда люди, наконец, осознали правду во всей ее ужасной наготе, то наступил он в ту декабрьскую полночь, когда год 2999-й сменялся на 3000-й. Глядя, как появляется на всех табло эта цифра «3», никто не мог избавиться от мысли, что цифры «4» не будет уже никогда.
Однако еще примерно полтысячи лет можно было жить спокойно, и немало еще могут сделать те тридцать поколений, которым суждено еще было жить и умереть на Земле, как и их предкам. За это время они могли, как минимум, принять меры для сохранения знаний, собранных человечеством, и величайших произведений культуры и искусства.
Даже на заре космической эры, когда первые автоматические зонды покидали пределы солнечной системы, они несли с собой записи музыки, послания и рисунки на случай, если их встретят иные исследователи Вселенной. И пускай никаких признаков чужих цивилизаций в своей галактике земляне так и не обнаружили, даже самые записные пессимисты все-таки верили, что разумная жизнь непременно существует где-то среди миллиардов иных островов материи в космосе, которые были повсюду, куда только могли заглянуть самые мощные телескопы.
На протяжении веков терабайт за терабайтом информации о знаниях и культуре человечества передавались в направлении Туманности Андромеды и ее более удаленных соседок. Никому, разумеется, не дано было знать, принял ли кто-нибудь эти сигналы, а если даже принял – понял ли их. Тем не менее, цель этих передач была понятна едва ли не каждому человеку: это было стремление оставить о себе последнюю весточку – нечто вроде сигнала с текстом: «Знайте – и мы когда-то жили на этом свете!»
К 3000-му году астрономы были уже уверены, что своими гигантскими орбитальными телескопами обшарили пространство в пределах пятисот световых лет от Солнца, выявив все существующие планетные системы. Были найдены десятки земноподобных миров, а некоторые из наиболее близких были подвергнуты более-менее детальной съемке. Некоторые обладали атмосферой с таким неотъемлемым признаком жизни, как избыточный процент кислорода. Можно было с достаточной вероятностью допустить, что люди там выжили бы – если бы смогли туда добраться.
Люди не могли, но Человек мог.
Первые корабли-сеятели были слишком примитивны, однако они дали могучий толчок развитию технологии. С теми двигателями, которые были разработаны к 2500-му году, они могли, неся свой драгоценный груз замороженных эмбрионов, достичь ближайшей планетной системы за двести лет.
Впрочем, человеческие эмбрионы – это была лишь самая малая часть груза. Еще приходилось везти автоматическое оборудование для пробуждения к жизни и выращивания тех потенциальных человеческих существ, для обучения их выживанию в неведомой, но, возможно, враждебной обстановке. Было бы напрасно – да и, по сути, жестоко – разбросать голых, несмышленых детей по мирам, столь же негостеприимных, как Сахара либо Антарктида. Им следовало дать образование, необходимые орудия, научить, как находить и использовать местные ресурсы. После посадки сеятеля, который превращался в Материнский Корабль, он должен был позаботиться о нескольких поколениях земных посланцев.
Да и не одних только представителей человеческой расы нужно было везти, а полный биологический набор организмов: растения (хотя неизвестно было, будет ли там для них почва), домашних животных, а также разнообразное множество насекомых и микробов – на случай, если нормальный цикл производства продуктов питания даст сбой и возникнет необходимость вернуться к стародавней практике.
Это начинание имело одно неоспоримое преимущество. Все болезнетворные бактерии и все паразиты, от которых человечество страдало с незапамятных времен, можно было оставить на Земле, на погибель под стерилизующим излучением Нового Солнца.
Базы данных, «экспертные системы», способные дать совет в любой из возможных ситуаций, роботы, механизмы замены и наладки – все это надо было сконструировать. Притом так, чтобы они могли функционировать две сотни лет как минимум.
Хотя этот замысел казался неосуществимым, он был столь заманчив, что практически все человечество включилось в работу. Ведь теперь у людей была долгосрочная цель – последняя возвышенная цель, которая могла оправдать факт существования жизни, ибо она тем самым не заканчивалась даже после гибели Земли.
Первый корабль-сеятель покинул Солнечную систему в 2553 году, держа курс к ближайшему из близнецов Солнца – звезде Альфа в созвездии Центавра. И хотя климатические условия на ее планете Пасадена, размерами такой же, как Земля, были крайне неблагоприятными из-за воздействия расположенной поблизости звезды Бета Центавра, до ближайшей планеты было вдвое дальше. Чтобы долететь до Сириуса-Икс, нужно было четыреста лет; когда сеятель прибудет туда, Земля уже наверняка погибнет.
Что касается Пасадены, то если бы ее удалось успешно колонизировать, времени было бы достаточно, чтобы донести до человечества эту добрую весть. Двести лет на сам перелет, пятьдесят, чтобы там укорениться, построив, в частности, небольшой передатчик, и всего четыре года на то, чтобы сигнал вернулся на Землю, – что ж, если повезет, то уже где-то в 2800 году следует ожидать всенародного триумфа…
На самом деле это произошло в 2786 году: Пасадена превзошла все ожидания. Эта весть придала новый импульс программе рассеяния, и с невиданным энтузиазмом люди отправляли корабль за кораблем, каждый раз технически более совершенный, нежели все предыдущие. Последние модификации уже были способны развивать скорость, равную одной двадцатой скорости света, и в пределах своей досягаемости они имели уже более полусотни возможных целей.
Даже когда радиомаяк на Пасадене умолк, оповестив лишь, что первая высадка прошла успешно, люди быстро оправились от замешательства. Ведь то, что сделано один раз, всегда можно повторить – и повторить еще – успех с каждым разом будет все более вероятен.
К 2700 году ученые отказались от примитивной технологии замораживания эмбрионов. Генетическую информацию, закодированную Природой в спиральной структуре молекул ДНК, теперь научились размещать проще, безопаснее и даже компактнее в памяти новейших компьютеров, таким образом миллион генотипов можно было поместить в корабле-сеятеле размером не больше, чем обычный самолет на тысячу пассажиров. Целую не рожденную еще популяцию со всем самовоспроизводящимся оборудованием, необходимым для создания нового цивилизованного общества, стало возможно запаковать в контейнер размерами в несколько сотен кубических метров и отправить к звездам.
Именно это, как знал Брант, и произошло семь веков тому назад на Талассе. Дорога шла вверх, и они уже миновали колдобины, оставленные первыми роботами-экскаваторами, которые искали сырье для создание его собственных предков. Еще немного, и станут видны давно покинутые цеха, а за ними…
– Что такое? – шепотом произнес советник Симмонс.
– Стой! – скомандовала мэр. – Выключи двигатель, Брант. – И она потянулась за микрофоном.
– Говорит мэр Уолдрон. Мы находимся на семикилометровой отметке. Впереди видим какой-то свет… его видно сквозь деревья… на мой взгляд, точнехонько с места Первой Высадки. Не слышно ничего. Идем дальше.
Брант не стал дожидаться команды и слегка отпустил рычаг скорости. В его жизни это было второе драматическое событие – после урагана в девятом году.
То происшествие едва не стоило его жизни: ему весьма повезло, что он остался цел. Возможно, опасность подстерегает его и здесь, однако в это не верилось. Разве роботам свойственна жестокость? Да и что понадобилось чужепланетникам здесь, на Талассе? Наверняка, они движимы исключительно любопытством и преисполнены дружеских чувств.
– А знаете, – проговорил советник Симмонс, – я хорошо разглядел эту штуковину, когда она летела по-над лесом, и уверен, что это какой-то самолет. У сеятелей никогда не было ни крыльев, ни обтекаемой формы. Да и к тому же, размеры у этого аппарата слишком малы.
– Так или иначе, – сказал Брант, – минут через пять мы узнаем, что это за явление. Смотрите-ка, оно село в Парке Земли – этого и следовало ожидать. Может, выйдем из машины и дальше пойдем пешком?
Парк Земли представлял собой заботливо ухоженную лужайку по правую руку от места Первой Высадки, но сейчас его заслонял от них невыразительный черный силуэт Материнского Корабля – старейшего и наиболее почитаемого памятника на планете. И из-за этого не потускневшего еще громадного цилиндра разливалось море света от какого-то, по-видимому, одиночного яркого источника.
– Остановись возле самого корабля, – распорядилась мэр. – Тогда выйдем и посмотрим, что ж оно там такое. Выключи фары, чтобы они не заметили нас раньше, чем нужно.
– Они или оно? – спросил один из пассажиров чуть ли не истерическим тоном, однако никто не удостоил его ответом.
Машина остановилась в широко раскинувшейся тени корабля, и Брант развернул ее на сто восемьдесят градусов.
– Так будет быстрее давать стрекача, – полусерьезно, полушутя пояснил он, не веря, не веря на самом деле, что их может подстерегать опасность. У него до сих пор не было уверенности, что все это происходит наяву: быть может, он еще спит и видит такой странный и правдоподобный сон?
Они тихо вышли из автомобиля, подошли к кораблю, обогнули его и увидели резко очерченную стену света. Прикрыв глаза ладонью, Брант пристально всматривался в источник света, щурясь от слепящего блеска.
Советник Симмонс оказался совершенно прав: это действительно был какой-то самолет – или космолет? – но слишком уж небольшой. Неужели северяне?.. Да нет, допускать такое было бы абсурдно. Какой смысл создавать такой летательный аппарат? Ведь площадь Трех Островов совсем невелика, да и скрыть его разработку было бы никак невозможно.
Формой он напоминал притупленный наконечник стрелы, а садился, видимо, вертикально, поскольку на траве вокруг него не было видно никаких следов. Свет шел от одного источника в его верхней обтекаемой рубке, а прямо над этим источником света мигал красным сигнальный маяк. В целом – и это успокаивало (а возможно, и разочаровывало) – аппарат выглядел вполне обычно. Такой явно не мог преодолеть десяток световых лет расстояния от ближайшей из известных колоний.
Яркий свет внезапно погас, мгновенно ослепив горстку талассиан. Когда к Бранту вновь вернулось зрение, он увидел, что в передней части самолета имеются иллюминаторы, через которые мягко светили внутренние огни. Этот аппарат вообще выглядел почти как самолет с экипажем, состоящим из людей, а не роботов, как они полагали!
Мэр Уолдрон пришла к такому же удивительному выводу:
– Это не автомат, там есть люди! Не будем терять времени. Брант, посвети своим фонариком на меня, чтобы они нас увидели.
– Хельга! – запротестовал было советник Симмонс.
– Не будь идиотом, Чарли. Идем, Брант.
Что там сказал первый человек, высадившийся на Луне почти два тысячелетия назад? «Один маленький шаг…» Они успели сделать почти двадцать, когда открылся боковой люк летательного аппарата, наружу быстро высунулся складной трап, и им навстречу вышли двое гуманоидов.
Такими они показались Бранту на первый взгляд. Но потом он сообразил, что его ввел в заблуждение цвет их кожи – вернее, цвет, который он видел сквозь эластичную прозрачную пленку, покрывавшую их с головы до пят.
Они были не гуманоидами – они были людьми! Если бы он никогда не бывал на солнце, то, наверное, сам был бы таким же бледным, вот как они.
Мэр простерла руки в традиционном, древнем, как сама история, жесте, который значил: «Смотрите – оружия нет!»
– Не думаю, что вы поймете меня, – сказала она, – но добро пожаловать на Талассу.
Гости улыбнулись, и старший из двоих – ладный седовласый мужчина лет около семидесяти – протянул руки ей в ответ.
– Отнюдь, – проговорил он низким, с красивыми модуляциями голосом – такие голоса Брант едва ли когда-либо слышал, – мы вас прекрасно понимаем. И с радостью приветствуем вас.
На какой-то миг среди встречающих зависла тишина. Глупо же удивляться этому, подумал Брант. В конце концов, они сами без всякого труда могли понимать речь людей, которые жили две тысячи лет тому назад. Когда была изобретена звукозапись, она навеки запечатлела основные фонетические образцы всех языков. С того времени словарный состав мог расширяться, синтаксис и грамматика – видоизменяться, но произношение не изменится и за тысячи лет.
Мэр Уолдрон первой пришла в себя.
– Что ж, тогда нам легче будет найти общий язык, – нерешительно молвила она. – Но откуда же вы взялись? Боюсь, мы утратили связь с нашими… соседями после того, как была разрушена наша космическая антенна.
Старший мужчина взглянул на своего товарища, значительно превосходившего его ростом, и между ними, казалось, произошел некий молниеносный безмолвный диалог. Затем вновь повернулся к госпоже мэру, которая ждала ответа.
С неприкрытой печалью в своем красивом голосе он произнес удивительную, невероятную вещь:
– Быть может, вам будет трудно в это поверить, однако мы вовсе не с какой из колоний. Мы прибыли сюда непосредственно с Земли.


_______________________________________________________
[6] Беккерель, Антуан Анри (1852 – 1908) – французский физик. Был удостоен Нобелевской премии по физике 1903 г. как один из первооткрывателей радиоактивности (совместно с Пьером и Марией Кюри).