Часики

Он придирчиво рассматривал собственноручно вымытую кофейную чашку на предмет кофейных пятен, но их не могло быть. Тщательно вытер её и блюдце, и поставил их в шкаф. Аккуратно повесил полотенце, приоткрыл окно. Это его и только его установленный порядок и правила: всегда возвращаться в чистую и убранную квартиру, с вымытой посудой и свежим воздухом.

Немного раздосадовался, что несколько капель воды попали рубашку. Мелочь, нарушающая всю безупречность. Впрочем, пусть эта безупречность будет немного небрежной, и он расстегнул пуговичку у самого воротника-стойки, и подвернул рукава на пару манжетов. Расстегнул ещё одну пуговичку, потом снова застегнул. Оглядел идеально выглаженные льняные брюки, они слегка замялись, пока он сидя пил кофе, однако это придало им более естественный вид. Летние туфли из ткани, светлые носки. Очки в тонкой золотой оправе, коричневая кожаная сумка-планшет. На голову – мягкая, в серую клетку, кепка с маленьким козырьком. Всё-таки своей лысины он стеснялся больше, чем боялся получить солнечный удар. Ни дать ни взять: тридцатые годы прошлого века. Стиль был выдержан, без всякого сомнения, несмотря на то, вся одежда была обдуманно куплена пару месяцев назад, весной, а не вытащена из старых дедушкиных чемоданов.

Он последний раз внимательно посмотрел на себя в большом зеркале в коридоре, смахнул несуществующие пылинки, и вышел из квартиры, пару раз перепроверив, хорошо ли закрыты замки.

На часах было ровно без пятнадцати восемь, это тоже было его личное правило: выходить на работу строго в одно и то же время. Не спеша дошел до остановки, в ожидании одного и того же автобуса. Он давно подгадал, что этот автобус идет не слишком заполненным, а то и вовсе полупустым. Как всегда сел на высокое заднее сиденье у окна, занимая дорогу  рассматриванием… женщин. Конечно, его как мужчину интересовали и грудь, наличие талии и круглых коленок, но не в первую очередь. Бесконечное унылое однообразие, уродливые, редко кому подходящие узкие джинсы, синтетические майки, линялые или с блёстками. Растоптанные балетки, выделяющиеся трусы на попе, застиранные лифчики, кошмарные длинные юбки в пол, превращающие неидеальные фигуры в «баб на чайник». Все на одно лицо, одинаковые, невзрачные, несмотря на яркие расцветки и журнальные «модные» образы, как и сумки, им принадлежащие, безынтересные и одинаковые,  будто листья одного дерева.

К сумкам он относился предвзято. Это досталось от мамы, не то, чтобы мама коллекционировала сумки, но пройти мимо той красной, дорогой и не очень нужной не смогла бы, и не прошла. Он навсегда запомнил ту летнюю поездку в Москву, когда они с мамой каждый день заходили в один и тот же магазин, и мама вертела в руках мягкую кожаную сумочку, красного цвета, на тонком ремешке. Он тоже крутил её в руках, вдыхая запах, ощущая мягкость и тепло кожи, понимая уже тогда, какой должна быть сумка.

С очередным разочарованием отвернул взгляд от окна, и тут же замер взглядом на руке, держащейся за поручень прямо перед ним. Часики. Маленькие в диаметре, но достаточно объемные, не плоские, винтажные, из неотшлифованного металла, с таким же металлическим циферблатом, незаметными стрелочками, но с яркими шариками-цифрами. Узкий, но толстый кожаный коричневый ремешок. Обладательнице таких часов он был готов простить даже стоптанные балетки. Медленно перевел взгляд на девушку. Светлая майка, джинсы, бледно-зеленая ветровка… сумка! Большая, наполовину джинсовая, наполовину кожаная. Синяя потертая джинса, желтая кожа, текстильный широкий ремень. Теперь он готов был простить ей не только балетки, но и разрешить ходить в длинной юбке. Девушка не смотрела в его сторону. Длинные волосы скрывали от него улыбку, с которой она что-то читала в телефоне. Он мысленно начал просить, чтобы она вышла раньше него или одновременно с ним. Просьба была услышана. Через две остановки девушка действительно вышла, и он, наконец-то увидел, не стоптанные балетки, а деревянные сиреневые сабо, прикрытые джинсами правильной длины. Автобус тронулся дальше, а то, что она посмотрела на него - ему показалось.

Вышел как обычно, без пятнадцати восемь, как обычно сел на последнее сиденье своего автобуса, уставившись в окно. Автобус остановился на следующей остановке, и кто-то нечаянно задел его плечо, он непроизвольно повернулся. К часикам и сумке добавились смеющиеся глаза, смотрящие прямо на него.