Оборотная сторона героя - глава 4

 В переходе станции метро Василий задержался у газетного ларька и некоторое время рассматривал первую страницу 'Наших будней', на которой, под броским заголовком 'Опасный преступник или невинная жертва спецслужб?' красовалась фотография Ахилла.
   - Убью, - простонал Арагорн.
   - Не успеешь. Папыч тебе первым шею свернёт.
   К полному ужасу Арагорна, все в 'Бастионе' читали 'Наши будни'. Газету изучала Ирочка, сидя в кресле под окнами-витражами. Её увлеченно читала Олеся. Ей шуршал Борис Моисеевич. И даже перед Аркашей лежали 'Наши будни', правда, на заголовок аналитик не обратил внимания - он разбирал системный блок одного из компьютеров, и газета служила ему подстилкой.
  Папыч, сцепив руки за спиной, стоял у окна и задумчиво смотрел во двор, на укрытую снегом театральную тумбу; на всегда по-спартански пустом столе лежали 'Наши будни'. Когда братья замерли у стеклянной перегородки, служившей условной стеной офиса шефа, Папыч, не оборачиваясь, обронил:
  - Василий, можешь идти, тебя это не касается.
  Василий словно не услышал.
  Не расцепляя заложенных за спину рук, Папыч медленно обернулся, сводя брови к переносице. Взгляд начальника мог становиться невыносимо тяжелым, когда Папыч задавался целью сделать его таким. Тем, на кого этот взгляд был обращен, немедленно вспоминались все, даже самые мелкие и давние прегрешения. Но если это и произвело на Василия впечатление, то вида он не подал.
  Папыч сверлил его взглядом ещё несколько мгновений, а затем уголок губ дернулся вниз в саркастической ухмылке:
  - Если ты не уверен, собираюсь ли я бить твоего брата, позволь мне развеять твои сомнения - собираюсь.
  Василий чуть заметно улыбнулся и вышел.
  Настал черед Арагорна.
  - Потрудишься объяснить?
  - Андрей Папыч, хотите верьте, хотите нет - сама вылавливает. Будто радар у нее на наши дела.
  - И какие у тебя предложения, о неотразимый Казанова?
  - А какие тут могут быть предложения? - грустно вздохнул Арагорн, привычно пропуская подколку шефа мимо ушей. - Если бы она была парнем, всё можно было бы решить крайне просто, сами понимаете. А что делать с женщиной? Пойти поговорить с ней? Так я сколько раз пытался - все без толку. К тому же, она и так уже подозревает что-то, а если я её навещу, то она только убедится, что её догадки небеспочвенны.
  Папыч сел за стол, смахнул газетные листы в мусорную корзину и привычно, как всегда в момент раздумий, постучал пальцами по краю теперь снова пустого стола. Серебристая серьга в ухе на миг сверкнула, отразив серый свет пасмурного зимнего дня.
  - Это ведь уже не первый раз.
  - Не первый, - угрюмо кивнул Арагорн.
  - И в прошлый раз ты клятвенно обещал, что больше ничего подобного не повторится.
  - Обещал...
  - Раз не умеешь разбираться со своими бывшими женщинами, нечего их заводить.
  - Бывших? - хмыкнул Арагорн.
  - Женщин, - проворчал Папыч и раздражённо потёр переносицу. - Только прессы нам в этой истории с Ахиллом и не хватало! В твоих интересах, чтобы дальше она эту тему не развивала. И мне всё равно, как ты это сделаешь.
  Разговор был окончен. Арагорн вышел из 'офиса' шефа и плюхнулся в кресло напротив алого дивана, на котором удобно развалился брат:
  - У тебя есть какие-нибудь идеи?
  - Есть. Пустим ее по ложному следу, - невозмутимо ответил Василий и негромко позвал: - Тарас!
  Стажёр материализовался перед ним как по волшебству и, всем своим видом демонстрируя угодливость, вкрадчиво спросил:
  - Звали, Василий Петрович?
   - Для тебя дело есть.
   - Какое, Василий Петрович? - Тарас буквально вспыхнул от радости - наконец-то он может оказаться полезным и немного реабилитироваться в глазах грозного Василия Петровича, которого после инцидента у Шушморского капища он боялся даже больше Папыча.
   - Как раз по твоей специальности. Ты же у нас аспирант-историк, так? Значит, умеешь работать с источниками, с архивами. Вот и примени свои навыки. Отправляйся в районную библиотеку, возьми все номера газеты 'Наши будни' за последний месяц. Прочитай все статьи, написанные Жанной Авдеевой, и подготовь обзор. Чтобы к обеду всё было сделано.
   - Уже иду, - разочарованный Тарас нерешительно переминался с ноги на ногу: - Василий Петрович, а можно вопрос?
   - Ну?
   - А вы не подскажете, где находится районная библиотека?
   Василий демонстративно отвернулся, всем своим видом демонстрируя, что это не его проблема.
   Когда пристыженный стажёр убежал, Арагорн с любопытством спросил:
   - А серьёзно, где находится библиотека?
   - Понятия не имею, - пожал плечами Василий.
   
  * * *
   
   Возвращаясь к лагерю греков, Илья старался не оглядываться. Один раз он уже обернулся и сильно пожалел об этом. В эллинских поэмах много говорилось о благородстве греков, о почестях, воздаваемых врагам, об уважении к поверженным противникам и о торжественных ритуалах погребения павших. Илья, несмотря на то, что уже имел некоторый опыт работы в 'Бастионе', почему-то полагал, что, пусть воинское благородство и преувеличивалось, но всё-таки имело место быть.
  На деле же, едва закончился бой, рядовые солдаты обеих армий немедленно занялись мародерством - рыскали среди трупов в поисках хорошего оружия и доспехов, и, найдя, снимали их, не чинясь, со своего ли или с чужого. Из-за особенно богатого или крепкого снаряжения над застывшими телами разворачивались жестокие потасовки, зачастую заканчивающиеся кровопролитием. Поле боя, обезображенное окровавленными трупами, выглядело ещё отвратительнее из-за копошащихся среди них, словно паразиты в ране, солдат.
   Над раскаленным пляжем висело густое облако тошнотворного запаха лагеря. Духота была просто непереносимой. Потребность хоть на минуту охладиться и глотнуть свежего, чистого воздуха стала такой сильной, что Илья подумывал даже выйти в проход - умыться там снегом, прогуляться пару минут на морозе... Хотя зачем же в проход? Ведь совсем рядом - Эгейское море. Чистое и наверняка прохладное.
   Вода была прозрачной и тёплой. И очень солёной - буквально выталкивала на поверхность. Все правильно, мировой океан еще не загадили ядерными отходами и нефтью, не выстроили на берегах огромные заводы и не вывели к нему канализационные трубы многомиллионных мегаполисов. Илья с удовольствием откинулся на спину, закрыл глаза и просто лежал, тихонько покачиваясь на волнах. Вода расслабляла и успокаивала. Возвращаться в лагерь не хотелось.
   Но пришлось - когда Илья бросил взгляд на берег, то увидел, что в лагере мирмидовнов собралась целая толпа. Какой-то плюгавый грек, взобравшийся на неустойчивый походный дифф, возвышался над воинами и, размахивая руками, что-то кричал. Если Илью не обманывало чутьё, тут назревала нешуточная свара.
   
  * * *
   
  Ахилл не знал, что это такое - когда кончаются силы. Никогда не испытывал на себе. Потому он просто не понял, что начал сдавать.
  Сколько он бежал? День, два? Три?..
  Не хватало дыхания. Ноги слабели, кожа потеряла чувствительность. Заснеженный мир крутился перед глазами, ледяной ветер хлестал в лицо, белые хлопья густо клубились в воздухе. Всё чаще Ахиллу казалось, будто он падает в бесконечную пропасть. Он мотал головой, и это проясняло путающиеся мысли. Но ненадолго.
  Ахилл не понял, что оказался рядом с людьми. Он не увидел деревушки, тонущей в зимних сумерках и густой метели. Не рассмотрел теплящихся в окнах низких изб огоньков.
  Не осознал, что споткнулся обо что-то.
  Не понял, что упал.
  Но некоторое время спустя почувствовал, как холод охватывает его теперь уже со всех сторон. Как прижимается к телу влажным белым полотном и неумолимо вытягивает из него остатки тепла.
  И понял, что умирает.
   
  * * *
   
   Обычно пустующий в разгар рабочего дня офис любой компании означает, что сотрудники либо праздно проводят время дома, либо наслаждаются долгим обеденным перерывом. Пустой офис 'Бастиона' означал прямо противоположное - работы много. Очень много.
  В просторном светлом помещении не было ни одного конквестора, и тишина нарушалась только тихим шумом многочисленных вентиляторов в системных блоках компьютеров. Аркаша почти полностью скрылся в джунглях компьютерной техники. Ирочка и Майя не считаются. Тарас ещё не вернулся из библиотеки, Олесю, пока от неё не требовались её умения, Папыч освободил от необходимости торчать на рабочем месте - у девочки, в этом году поступившей в университет, скоро начнется самая первая сессия, пусть читает учебники и зубрит лекции. Сам же Папыч исчез вскоре после беседы с Арагорном и прихватил с собой Яна. Остальные конквесторы ещё не вернулись с заданий. Бисмарку, кстати, пора бы уже и обратно - он почти две недели назад ушел. И даже Василий отправился на какую-то встречу. Так что Арагорн удобно развалился в низком кресле, взгромоздил ботинки на край кофейного столика и, установив ноутбук на широком подлокотнике, бесцельно бродил по Интернету.
  Чувства неловкости от того, что все работают, а он бездельничает, Арагорн не испытывал. Первое время после устройства в 'Бастион' ему, случалось, становилось не по себе, когда все конквесторы разбегались по проходам, а оставшиеся в офисе демонстрировали осунувшиеся лица, сосредоточенные взгляды и хмурые лбы. В такие дни Арагорну было даже несколько неудобно появляться на работе выспавшимся, отдохнувшим и беззаботным. Василий подобной щепетильностью не страдал, и, выслушав решившего поделиться переживаниями брата, пожал плечами:
  - Мы здесь НЗ. Разбрасываться нами на банальные задания - это как забивать гвозди микроскопом.
   Несмотря на то, что прозвучала его речь самоуверенно и нескромно, Василий был прав. И первая же их операция наглядно это продемонстрировала.
   Когда Петровичам рассказывали о том задании, Арагорну казалось, что они с братом вот-вот станут участниками красивой истории в духе приключенческих романов. Правда, он не обольщался - в своё время работа наёмником тоже представлялась ему жутко романтичной, а вон оно как на самом деле вышло... И всё же, сидя на брифинге, Арагорн не мог отделаться от этого ощущения. В проход, ведущий на Мальту второй половины семнадцатого века, случайно прошла молодая женщина и, как выяснил отправившийся вслед за ней конквестор, попала к испанским работорговцам. Попытка выкупить её не удалась - жадный испанец почему-то убедил себя, что выручит больше, выставив чужестранку из неведомых земель на аукцион. Когда стало ясно, что дело не удастся решить миром или хитростью, отправили Петровичей. Двоих - против всего порта Валетты.
  Реальность мало походила на идеализированные наивными романами и голливудскими фильмами образы средневекового средиземноморья. Безупречные мальтийские рыцари, лучшие воины церкви, отстоявшие остров у алжирских пиратов-мусульман Хайрутдина и Барбаросса, разгромившие огромный турецкий флот в битве при Лепанто, ещё не осознали, что грандиозные победы стали началом конца бывших госпитальеров. Орден стремительно деградировал, а новый гроссмейстер Жан де Ла-Кассиер даже не пытался этому помешать. Рыцари беззастенчиво облагали работорговцев и пиратов налогами с прибыли и не стеснялись брать свою долю натурой; они убивали неугодных им папских инквизиторов, привечали скучающих аристократов Европы, приезжающих сюда за запретными удовольствиями, и совершали разбойные нападения на корабли королевских флотов и небольшие прибрежные городки Италии, Испании и южной Франции.
  Отстроенная из камня, украшенная великолепными памятниками и изысканными соборами, строгая и величественная Валлетта походила на роскошную придворную даму, непонятным образом оказавшуюся на самом дне Двора Чудес, парижского королевства отбросов - нищих, воров и убийц...
  Операция прошла успешно, но, к сожалению, не тихо. Несмотря на то, что проносить через портал какое-либо автоматическое оружие Петровичам запретили, Василий убедил-таки Папыча, что немного динамита им не помешает и не вызовет ненужных последствий - ведь к тому времени уже были в ходу и порох, и греческий огонь.
  В итоге экипаж турка, купившего женщину на аукционе, обошёлся потерей корабля. А вот те, кто решился, видимо, из солидарности к собратьям по ремеслу, встать на пути у отступавших обратно к проходу Петровичей, так легко не отделались. Братья рубили в полную мощь, не колеблясь и не разбирая, кто перед ними - рыцарь, пират или же обычный портовый нищий.
   Петровичей встретили как героев, спасённую женщину отправили медикам в техцентр - на коррекцию памяти и реабилитацию, а чувство неловкости, ранее терзавшее Арагорна в дни безделья, бесследно исчезло. Да, они с Василием выполняют меньше заданий по количеству, но с лихвой компенсируют это сложностью поставленных перед ними задач. Так что пускай ребята занимаются проблемой Ахилла и прочими делами, а Арагорн с чистой совестью поскучает за компьютером, позанимается в спортзале и постреляет в тире. Когда понадобятся их с братом умения, их немедленно привлекут к делу.
   Василий подошёл после обеда, всего-то на минуту опередив спешащего из библиотеки Тараса, но за эту минуту он успел взять у Майи чашечку кофе, усесться перед телевизором, принять скучающий вид, нахмурить брови, отчего тёмные глаза стали совсем чёрными, и встретить стажера с видом давно заждавшегося человека.
   Тарас, съёжившись под недовольным взглядом Василия так, что его и без того далеко не богатырские плечи совсем исчезли, приблизился к братьям осторожным шагом и положил на кофейный столик тонкую стопку листов.
   - Вот, Василий Петрович, вся информация за последний месяц.
   Василий с удовольствием отхлебнул кофе и кивнул, не глядя на Тараса. Стажер замялся, не зная, что делать дальше - исчезнуть с глаз долой или прежде дождаться на это разрешения. Арагорн, из солидарности к воспитательным методам брата, потерпел с минуту, и только потом окликнул аналитика:
   - Аркаш, ты занят?
   - Да нет, ничего срочного.
   - Тогда займись нашим стажёром.
   Аркаша просиял; Тарас послушно направился в аналитический отдел.
  Василий, дождавшись, когда стажёр проберется в кабельные джунгли Аркашиного царства, повернулся к брату:
   - Пока я читаю, займись-ка вот этим, - и протянул Арагорну стопку бумаг. - И будь другом, заодно на меня заполни.
   Арагорн, подозрительно глянув на красующиеся на обложке три знаменитые буквы 'МММ', вызывающие весьма специфические ассоциации у россиян, переживших развал Союза, открыл папку и быстро пролистал бумаги. Анкеты, анкеты, анкеты, длиннющие списки, требующие галочек в соответствующих местах, какая-то непонятная аббревиатура...
   - Я что-то не пойму, ты куда нас запихнуть решил? В ВУЗ какой-то?
   - Типа того, - пробурчал Василий, не отрываясь от чтения.
   - И что же это за университет для извращенцев? - возмутился Арагорн, увидев, что после вопросов об объёме груди и ширине плеч с него требуют указать расстояния от сосков до талии.
   - Это для конкурса красоты.
   Гробовая тишина, воцарившаяся после его ответа, подсказала Василию, что что-то неладно.
   - Нет, мы не будем участвовать, я еще не сошел с ума, - слегка улыбнулся Василий, глядя на разинувшего рот брата. - Мы будем судить. - Заметив, что изумление в глазах Арагорна если и поутихло, то не намного, продолжил: - Мне тут давний должок вернули, так сказать, натурой. Вот я и решил - а почему нет? Всё равно на ближайшие дни никаких дел у нас, кажется, не предвидится. И, самое главное, Жанну твою с толку собьём - она ведь как пить дать за нами следить будет. Вот пусть и помучается, гадая, что мы делаем в жюри на конкурсе красоты. Может, и про Ахилла на время забудет.
   Арагорн медленно кивнул, соглашаясь.
   - Да, чуть не забыл, - спохватился Василий. - В графе про работу надо указать координаты вот этой компании. Мы с тобой будем её официальными представителями.
   Арагорн глянул на протянутую братом карточку. Незатейливо-белая, без завитушек и рисунков, на плотной, дорогой бумаге. В самом центре лаконичная надпись 'СталЛКом', адрес, телефон, сайт.
   - Ого! Это что же за конкурс такой? - поразился Арагорн, раздумывая, что могло привлечь на подобное мероприятие одного из крупнейших отечественных производителей стали.
   - Мисс Мечта Миллионера.
   Арагорн снова кивнул - теперь понятно, почему на обложке красовались МММ. Мисс Мечта Миллионера, значит. Но всё равно непонятно, для чего им нужно то самое возмутившее его до глубины души расстояние от сосков до талии.
   - А для чего им наши мерки?
   - Для членов жюри какой-то известный кутюрье будет шить фраки и смокинги.
  Арагорн вздохнул. Но, подумав немного над плюсами судейства конкурса красоты, принялся заполнять многочисленные бланки. Правда, дойдя до пресловутых мерок, застрял. Ну, откуда ему знать объем талии и груди? И это ещё пол беды - в принципе, он догадывался, как их измерить. Но вот загадочные длина и ширина переда, непонятная высота сидения, таинственная косая длина спинки и всё то же возмутительное расстояние от сосков до талии... Да, с этим ему не справиться - надо просить о помощи Катерину Федоровну.
   Катерина Федоровна выслушала просьбу Арагорна совершенно невозмутимо и даже не поинтересовалась, для чего это ему. Поразившись про себя её железной выдержке, Арагорн сам рассказал про конкурс, где он будет среди членов жюри, на которых шьют индивидуальные костюмы. В ответ удостоился серьёзного кивка и короткого распоряжения раздеваться.
  Арагорн безмолвно исполнил приказ, а затем послушно вертелся из стороны в сторону, пока Катерина Федорона тщательно снимала с него мерки. Когда всё было сделано, подхалимски полюбопытствовал, как там поживает её любимая внучка. Удостоился гораздо более тёплой улыбки, но по-прежнему короткого 'Хорошо, спасибо' и с чувством выполненного долга поехал обратно в 'Бастион'.
   Василий к тому времени уже закончил просматривать приготовленную стажёром подборку и теперь задумчиво вертел в руках карандаш.
   - Ну как, есть идеи? - с надеждой осведомился Арагорн.
   - Идеи-то есть, - отозвался брат, - А вот материала для их реализации, к сожалению, маловато.
   Арагорн промолчал, ожидая продолжения. Василий бросил карандаш на низкий столик, откинулся на спинку дивана и вздохнул:
   - Я надеялся, что у неё найдутся статьи, каким-нибудь образом затрагивающие спецслужбы. Тогда можно было бы организовать отвлекающий маневр, дав искусственное развитие одной из ее 'сенсационных' статей. Но за последний месяц у неё нет ничего подобного - всего только светские слухи и раздутые сплетни по жалким результатам долгих засад у домов наших звёзд. У твоей подружки и впрямь творческий кризис.
   - Это меня меньше всего волнует, - отрезал Арагорн, нахмурившись. Он не любил, когда Жанну называли его подружкой. Пусть даже брат, пусть даже в шутку.
   - Ладно, не кипятись, - Василий сразу разобрался, в чем дело. - Надеюсь, твоё участие в конкурсе красоты её отвлечет. По крайней мере, хоть на время.
   Арагорн тяжело вздохнул, листая подготовленную Тарасом подборку. Задержался на броском заголовке 'Ядовитые змеи на улицах Москвы - новый метод террористических атак?' и крякнул - воображение у журналистки всё-таки бурное. Пробежал глазами статью и задумался - интересно, откуда взялся ползучий гад в жилом районе? Потом махнул про себя рукой - с Жанны станется превратить сбежавшего из домашнего зверинца ужа в жарараку чёрную, особо ядовитую бразильскую змею.
   
  * * *
   
   - На самом деле принцип функционирования проходов был открыт уже больше полувека назад. Правда, Гедель занимался выведением механизма, на основе которого осуществляется работа машины времени, но это не меняет того факта, что, по сути он разрешил загадку проходов.
   Аркаша, уступив единственный в аналитическом отделе стул Тарасу, заложил руки за спину и расхаживал вдоль окон-розеток, периодически натыкаясь на углы стола. Впрочем, аппаратура в аналитическом отделе сожрала почти всё свободное место, так что, сделав два шага в одну сторону, Аркаша вынужден был поворачивать обратно, и оттого Тарасу упорно казалось, будто аналитик беспрестанно кружится на одном месте.
   - Что это за механизм, спросишь ты.
   'Непременно спрошу', - съязвил про себя Тарас. И подавил зевок.
  - Дело в том, что материальная частица описывается в теории относительности траекторией, называемой мировой линией. Мировая линия состоит из событий. Событие - это точка в пространстве-времени. Само пространство-время - ни что иное как множество, многообразие всех событий во Вселенной. В каждой мировой точке пространства-времени задан световой конус, состоящий из двух половин: конуса прошлого и конуса будущего. На каждой мировой линии течет собственной время. Наклон и угол раствора этих конусов определяют кривизну пространства-времени, которой в классической физике Ньютона соответствуют гравитационные поля материальных тел.
   Ирочка предусмотрительно пристроила на край подоконника раскладную доску, и Аркаша, схватив маркер, принялся увлеченно чертить на ней какие-то диаграммы и символы.
  - Гравитационные поля могут в определенных случаях допускать так называемые временные петли, замкнутые гладкие временеподобные мировые линии. Это Гедель так называл наши проходы. Чтобы понять, как возникают временные петли, надо нарисовать окружность, которая всегда лежит внутри соответствующим образом наклоненных вот этих вот конусов, - Аркаша выразительно постучал маркером по одной из схем на доске и, кажется, впервые вспомнил, что у него есть слушатель.
  Тарас с готовностью вытаращился на лектора - умение, которым он в совершенстве овладел в университете.
  - Гедель назвал это гравитационное поле, порождающее нужный наклон конусов, то есть нужное искривление пространства-времени, естественной, природной машиной времени. Он говорил, что человеку просто пока не приходилось в своей практической деятельности сталкиваться с такими полями, но это не значит, что они не существуют. Ну, мы бы могли ему точно сказать, что они существуют. Но хотя Гедель правильно объяснил принцип функционирования проходов, заметь, объяснил, даже ни разу с ними не столкнувшись, его теория породила любопытный конфликт с теорией причинности...
  Тарас незаметно вздохнул. Он забыл физику с математикой, как только сжал в руках тонкие корочки диплома о среднем образовании, и потому все эти формулы и графики, которые рисовал сейчас аналитик, были ему всё равно что китайские иероглифы.
  Аркаша давно уже с головой ушел в схемы на доске и всё говорил, говорил, говорил... До сознания Тараса доходили только обрывки фраз, значение которых он не понимал:
  - ...основаны на идее координативной дефиниции: первая координативная дефиниция относится к единице длины, вторая - к конгруэнтности... А каждый целостный уровень с его новой формой темпоральности предлагает решение неразрешимых конфликтов предшествующего уровня... Теории однонаправленности и строгой причинности времени не нашли своего подтверждения на практике...
  - Можно вопрос? - перебил стажёр, когда скука стала просто невыносимой. - Я правильно понимаю: на самом деле однонаправленность и теория причинности времени неверны?
  - Правильно, - просиял Аркаша, кивнул, отчего его смешные круглые очки слетели на пол, но были тут же заботливо водружены на место Ирочкой. - Прошлое вовсе не линейно и не последовательно, несмотря на то, что все поклонники Бредбери твёрдо убеждены в обратном. Время многовариантно - именно этим объясняются частенько встречающиеся существенные расхождения в исторических фактах. И чем дальше события отстают от условной точки отсчета, тем больше разброс в вариантах. По сути, основа этого принципа в целом верно изложена в теории мультиверса.
  - Мультиверса? Параллельных миров?
  Аркаша недовольно поморщился и поскреб маркером затылок, не обратив внимание на то, что забыл закрыть его колпачком. На белобрысой макушке появилось несколько тёмно-зелёных прядей.
  - Параллельные миры - это уж как-то слишком... примитивно. Как из фантастической книги. Но в общих чертах - да, - подвёл итог аналитик и снова забубнил: - Теорию мультиверса следует строить как формальную теорию T, максимально похожую на общую теорию относительности, то есть как теорию одной четырехмерной вселенной, а параллельные вселенные должны появиться при построении моделей формальной теории. Основой этой теории может послужить так называемая синтетическая дифференциальная геометрия Ловера-Кока...
  Тарас не мог переварить совершенно далёкие от него, гуманитария, физико-математические премудрости, и потому снова невежливо перебил, возвращаясь к тому, что его интересовало и что он хоть как-то понимал:
  - То есть существует бесконечное число вариантов прошлого?
  - А? - рассеянно переспросил сбитый с мысли Аркаша, поскрёб затылок, увеличив тем самым количество зелёных прядей, а потом вздохнул: - Ну, если брать за основу формальную теорию мультиверса вместе c теми выкладками о времени, которые я тебе уже рассказал, то прошлого как такового, то есть строго однонаправленного и детерминированного, как в учебниках истории, не существует. Существует бесконечное множество вариантов одного и того же прошлого, относительно тесно сгруппированных возле ключевых исторических моментов. Чем глубже в прошлое, тем шире разброс, тем дальше отход от центральной точки. Но центральные точки должны оставаться неизменными. Именно поэтому мы и можем относительно свободно вмешиваться в незначительные события прошлого - в глобальном смысле они для развития истории несущественны. И именно поэтому мы не должны ни коим образом менять ключевые события, потому что они - своего рода скелет, на котором всё крепится. Иначе... - Аналитик звонко чихнул и спросил: - А ты знаешь, что будет иначе?
  - Возникнет новая линия истории, которая будет развиваться самостоятельно. И она будет расталкивать соседние линии, чтобы отвоевать себе место и втиснуться в уже и так плотную ткань истории.
  Аркаша поморщился и неохотно признал:
  - В принципе, всё верно, хотя объяснение примитивное, а уж терминология...
  Опасавшийся продолжения лекции на неизвестном ему физико-математическом языке, Тарас попытался отвлечь аналитика:
  - А как определяют, какие события - ключевые, а какие - нет? Ну, кроме самых явных, конечно.
  - Да как и всё остальное - методом проб и ошибок. Вот сдвинем то, что сдвигать не надо, посмотрим на последствия и пишем себе на заметку - это событие тоже трогать нельзя.
  Тарас вспомнил, что примерно так же ответил ему Илья на вопрос о том, как определяют цикл прохода, и поёжился. Работа конквестора вдруг вызвала у него ассоциацию с работой сапёра, идущего по минному полю. Они тоже действуют методом проб и ошибок. Точнее - проб и ошибки. Одной-единственной ошибки...
  - Угу. Значит, именно поэтому, если обычный ход событий известен, вы стараетесь придерживаться его как можно ближе, да? - уточнил Тарас. Становилось понятно, зачем Папыч отправил Илью замещать Ахилла - нужно разыграть осаду Трои как можно ближе к 'оригинальной версии', как можно ближе к уже известному, проторенному, а, значит, относительно безопасному пути.
  - Да, именно поэтому, - подтвердил Аркаша. Бросил взгляд на временно позабытую доску и всплеснул руками, - Я же остановился на самом интересном - на междисциплинарном изучении времени Фрейзера. В нём различается несколько уровней темпоральности...
  Тарас подавил тяжёлый вздох и послушно уставился на доску.
   
  * * *
   
  В себя его привела нестерпимая жара, сжигающая нутро. Казалось, в груди развели огромный костер.
  Ахилл с трудом разлепил глаза. Но рассмотреть ничего не смог - мир кружился перед глазами.
   Пить - очень хочется пить. Есть здесь вода?
   Здесь - это где?..
   Шаркающие звуки. Кто-то идет. Кто? Тюремщик? Надсмотрщик? Похититель?
  Ахилл напрягся, незаметно пошевелился. Нет, он не связан... Чуть приоткрыл глаза. Разглядел фигуру. Мужчина. Нет, скорее - старик. Что-то тихо, успокаивающе бормочет. Что - не разобрать.
   Губы пересохли, пошевелить языком казалось невыполнимой задачей, но Ахилл всё же сумел просипеть:
   - Пить.
   У рта немедленно оказалась чаша воды.
   Он пил долго и жадно. Вода - волшебное снадобье, с каждым глотком словно прибывали силы.
   - Ещё.
   Старик кивнул и неловко заковылял куда-то. Провожая взглядом сгорбленную фигуру, Ахилл увидел, что вместо правой ноги у старика - деревяшка.
  Опустошив вторую чашу, Ахилл, тяжело дыша, откинулся на постель и требовательно осведомился:
   - Где я?
   Старик что-то забормотал в ответ.
  Ахилл не разобрал ни слова. Странно.
   - Что ты говоришь?
   Старик забормотал с удвоенной силой, но знакомых слов Ахилл не услышал.
  Вместе с силами возвращалась злость. Не на старика, нет - при чём тут старик? На Аполлона. Если это и впрямь его шутка, то шутка неудачная: здешние жители его понимают, а он их - нет, ни единого слова.
  Собравшийся немедленно вставать и отправляться на поиски жестокого бога-насмешника, Ахилл не осознавал, как иллюзорно было ощущение прилива сил, пока не попробовал подняться. У него не вышло даже сесть.
  Тогда Ахилл попытался вспомнить, как здесь оказался. И не смог - всё путалось, терялось в ледяной темноте. Он только помнил что бежал - долго, бесконечно долго. А потом был обжигающий холод - и приближение смерти.
  Он вспомнил, что ужаснулся тогда. Нет, не смерти. Ужаснулся тому, что она окажется совсем не такой, какой он себе её представлял. Не такой, к которой был готов. Он мог геройски погибнуть в гуще великой битвы. Мог принять смерть в поединке с достойным противником. Он должен был умирать, сжимая в руке ксифос, обагрённый кровью врага. Но не так. Не позорной, бесславной смертью в ледяной ночи неизвестного мира.
  Ахилл очень смутно помнил, как кто-то набрёл на него, почти потерявшего сознание. Его тормошили, хлопали по лицу, пытались поднять. Потом медленно, мучительно долго волокли куда-то по снегу, а дальше... А дальше - всё.
  Выходит, его вытащил из снежного плена вот этот вот одноногий старик? Один? Как же он смог его доволочь до своего дома - с одной-то ногой? И зачем?..
  Измученный Ахилл не заметил, как заснул.
  Не чувствовал, как подошедший к нему старик осторожно взъерошил его волосы. Не увидел, как тот счастливо улыбался. И не услышал, как старик прошептал:
   - Спи, Санька, спи...
  Ахилл спал.
   
  * * *
   
   Старику было сорок шесть лет, и звали его Валентин Степанович. Его отец был родом из Захаровки, после отечественной войны вернулся в родную деревню, женился, работал трактористом, растил сына - очень позднего, долгожданного, желанного. Растил один - мать умерла рано. А Валя, как подрос, в город подался. Сначала во Владимир, оттуда - в Москву. На инженера выучился. Женился, в НИИ устроился, квартиру получил.
  'Совсем городским заделался', - судачили соседские бабки, когда Валентин приезжал навещать отца на своем новеньком красном 'Москвиче'. Впрочем, без осуждения судачили - молодец парень, головастый, что уж там. И отца не забывает. Глядишь, потом и в город перевезёт.
   Когда сын у Вали родился, дед поглядел на внука - да и помер. А Валентин избу его не продал, хоть и предлагали.
   - Пусть у нас останется домик в деревне, - говорил, - Будем летом приезжать, воздухом дышать, на речке купаться. Санька подрастет, станем с ним на рыбалку по утрам ходить. Никаких курортов не надо.
   Маленький Санька ревел в коляске и знать не знал про то, какие его ждут замечательные летние каникулы...
   Только вышло всё совсем не так, как виделось это Валентину Степановичу. Наступили девяностые, и мир опрокинулся с ног на голову. В НИИ сотрудников сокращали-сокращали, а потом и вовсе институт закрыли, Валентина за дверь выставили. Сберкнижка, на которую несколько лет откладывали, превратилась в бесполезную цветную картонку. Обычно пустые, теперь магазинные прилавки ломились от всякого добра, аж глаза с непривычки разбегались. Правда, на добро это оставалось только глядеть, потому как не подступиться к нему было. Лучше б опять дефицит, в сердцах плевал Валентин, тогда хоть на хлеб хватало.
   Пытался он устроиться на работу, да только инженеры в новой жизни никому были не нужны. И особо умные - тоже. Нужны были наглые и нахрапистые. Такие, чтоб воровать умели или хотя бы прикрывать воровство.
   Кем только не работал Валя - продавцом и завскладом, уборщиком и разнорабочим, грузчиком и таксистом. Утром на одну работу, вечером - на другую, в выходные - на третью. Жена в поликлинике с утра до ночи - медсестрой за копейки. Санька сам по себе рос. Накормлен, в школу родителей не вызывают - и то ладно. Картошка варёная и жареная, жареная и варёная. Мясо - по праздникам. Сапоги разваливаются, за квартиру долги...
   И жена, устав от такой жизни, ушла. Молодая, красивая, хотела получше устроиться. Вон сколько вокруг богатых появилось, на фоне расплодившейся нищеты особенно видно. А что с пистолетами ходят - ну, так зато с золотыми цепями на шее и в красивых иномарках.
   Хотела получше устроиться - а вышло по-другому. Встретил её Валя на улице, года два спустя. Опухшая, потрёпанная, с похмелья. Привел домой - так Санька от неё шарахался, мамой звать не хотел. Дрянью какой-то кололась, из пустого дома что могла тащила. Пытался лечить - но без толку, умерла от передозировки.
   Санька был уже большой, в восьмой класс пошёл. На похоронах он не плакал: кажется, смерть этой незнакомки, которая была так похожа на пропавшую маму, его вовсе не задела. А вот Вале было плохо. Очень плохо. Вот ведь как, жизнь только-только стала потихоньку налаживаться. Долгов за квартиру больше нет, чуть не десять лет спустя снова по профессии устроился - в одну частную контору, деньги неплохие получать начал. Санька, опять же, растет, успехами радует, а мать-то...
   С сыном Валя в деревню всё-таки пару раз наведался. Соседки кивали головами и шушукались - молодец мужик, не пропал, ещё и сына вырастил.
   А однажды, несколько лет назад, приехал Валентин в деревню - и остался. Без 'Москвича', без семьи и без одной ноги.
  Пил по-черному, по утрам по соседским дворам побирался, на опохмел выпрашивал. Жалели его бабы, наливали. И вздыхали про себя - всего только пятый десяток, а выглядит старик стариком. Седой весь, мятый, глаза мутные, голова трясется. Трезвым его, почитай, не видят. Пенсию получит - и сразу пропьёт. Умом ещё маленько тронулся: заговаривается и всех молодых парней Санькой называет.
  А ночами часто кричит, да так громко, что соседям слыхать. И так жутко, будто пытает его кто калёными щипцами... или будто теряет он самого близкого, самого родного человека...
  Соседи, конечно, не знали, что вот уже несколько лет Валентину Степановичу снился один и тот же страшный сон. Его Санька, который днём, приосанившийся в своей военной форме в медалях, смотрел на него со стены, с портрета в траурной рамке, во сне тянул к нему руки сквозь клубящийся пороховой туман, и какая-то неведомая сила грозила вот-вот затянуть сына в непроглядную сырую тьму, нетерпеливо поджидающую позади.
  И он рвался ему навстречу, опять забывая, что у него давно уже нет одной ноги. И падал на землю. Изо всех сил помогая себе локтями, полз вперёд. И опять не успевал. И беспомощно смотрел, как Саньку медленно утягивала куда-то вглубь мрачная темнота.
  И жутко кричал во сне, раз за разом теряя сына.
  А однажды ночью Валентин Степанович резко проснулся - так, словно его кто-то толкнул. И вдруг понял, что его Санька тут, совсем рядом. Торопливо пристегнул к ноге деревянный протез, накинул телогрейку, выбрался на улицу и целенаправленно заковылял на окраину деревни - и дальше, прямо в заснеженное поле.
  И там, в клубящейся белой метели, увидел Саньку. Тот лежал на снегу, и холод был готов вот-вот забрать у него последние крохи жизни.
  Валентин Степанович рванулся туда, снова забыв про свой чёртов протез. Тяжело упал на землю - и тут же, отчаянно помогая себе локтями, пополз вперёд. Пока не добрался. Не схватил за руку.
  А потом из последних сил полз по снегу обратно к деревне и волок за собой тяжёлое замёрзшее тело.
  И когда много позже его Санька уже лежал в постели, укутанный одеялом, замёрзший и живой, измученный Валентин Степанович без сил опустился рядом с кроватью и заплакал от счастья.
  Он наконец-то успел.
   
  * * *
   
  О том, что дело принимает нешуточный оборот, Илья мог судить хотя бы по тому, что до сей поры немедленно расступавшиеся перед ним воины сейчас были так поглощенные речью оратора, что просто не замечали Ахилла.
  Даже не зная, о чем идет речь, Илья догадывался, что тема выступления была опасная: оратор, невысокий мужчина средних лет с солидными залысинами и короткой бородёнкой, заламывал руки, обвиняюще указывал на кого-то пальцем и потрясал кулаками. Судя по реакции толпы, многие его выкрики находили отклик и понимание.
  По мере приближения к импровизированной трибуне Илья начал различать кое-какие фразы:
  - Всё себе забирают они - и добычу, и женщин, и рабов... А мы? С нами не делятся почему?.. Шатры у них золотом набиты и прекрасными наложницами, а нам не достается ничего!
  Толпа одобрительно зарокотала, а Илья усмехнулся, вспомнив закопчённый шатер Ахилла с примитивной обстановкой без проблеска драгоценных металлов и одной чумазой пленницей в углу, слабо подходящей под описание 'прекрасной наложницы'. Хотя, может, у других вождей всё обстоит иначе?
  - Окрестности мы опустошили уже, - продолжал надрываться лысый оратор; теперь, вблизи от 'трибуны', его слова было слышно весьма отчетливо, - И нам ничего не осталось... Вожди обещанием сокровищ Трои держат нас. Но неприступны стены Трои, еще ни одной армии их не удавалось взять.
  - Правильно! Правильно Терсит, сын Агрия говорит! - поддержала толпа.
  'Интересно, почему этот митинг надо было устраивать именно у палатки Ахилла?' - с тоской подумал Илья, понимая, что сейчас ему снова придётся проявлять инициативу, раздавать приказы, решать проблемы... Неужели грозная репутация вождя мирмидонов этого борца за справедливость не смущает?
  - Я говорю - разделить добычу потребуем! Я говорю - заставим с нами поделиться вождей!
  Сквозь согласное 'Да!' Илья отчетливо услышал лязг мечей - мирмидоны приготовились защищать палатку своего вождя - и активно заработал локтями, преодолевая последние ряды собравшихся.
  Пробившись сквозь толпу, он, как и ожидал, увидел мирмидонов, ощетинившихся короткими ксифосами - попробуй пройди! И хотя численное преимущество собравшейся толпы было бесспорным, что-то всё-таки удерживало этих людей, распаленных речами оратора, от того, чтобы воплотить его призыв в жизнь немедленно, здесь и сейчас.
  Состояние нерешительности и сомнения долго держаться не могло, и Илья это прекрасно понимал. Толпа колебалась на самой грани. Малейшее слово или жест - и солдаты либо разойдутся, либо в ярости бросятся на мирмидонов, не разделивших призыва к перераспределению захваченного вождями добра. Второй вариант куда более вероятен - лысый провокатор никуда не смылся и стоял неподалеку, явно готовый вмешаться и подтолкнуть шаткий баланс в нужную ему сторону.
  Илья не успел еще сообразить, что ему следует предпринять, как Терсит тоном опытного шантажиста обратился к мирмидонам:
  - Отчего вы не поддерживаете нас? Разве мы все - не греки? Разве не все заодно должны мы быть?
  Хитрый ход. В греческой армии присутствовало несколько десятков племен, и концепция единой греческой нации, активно проповедуемая и насаждаемая Агамемноном, еще не нашла отклика в душе воинов, по-прежнему считавших себя в первую очередь аркадийцами, афинянами, итакийцами, коринфянами, пилосцами и родосцами, и только потом уже - греками. Но открыто выступать против официальной политики царя считалось крайне неразумным - Агамемнон старательно искоренял смутьянов.
  - Что происходит? - торопливо вмешался Илья, и только миг спустя сообразил, что впервые с момента появления в лагере оказался в центре пристального внимания целой толпы, да еще и при свете дня. Кровь бросилась в лицо, по-прежнему по ощущениям напоминавшее тугую распухшую подушку - спасибо перенесённым в салоне процедурам 'красоты'. Вот как заметят сейчас, что Ахилл-то поддельный - и он даже добежать до храма Аполлона не успеет...
  Подмену не заметили. Более того, солдаты позабыли о своем намерении броситься друг на друга и уставились на предводителя мирмидонов. Но радоваться было рано - Илья прекрасно понимал, что выиграл лишь несколько мгновений.
  - Ну? - требовательно обратился он ко всем вместе и ни к кому в отдельности. Огляделся. От волнения лица расплывались перед глазами, но Илья все-таки нашел Терсита и буквально вцепился в него взглядом: - Чего тебе надо?
   Терсит, надо отдать должное, хоть и растерял почти весь свой боевой запал перед лицом прославленного Ахилла, сумел собраться: судорожно сглотнул, вздернул бородёнку и заявил, отчаянно стараясь, чтобы его голос звучал вызывающе и твёрдо:
  - Вы, вожди, себе забираете всю добычу, а нам - ничего.
  - Кому - нам?
  - Нам, воинам рядовым, - Терсит вжал голову в плечи, но все-таки добавил, правда, несколько неуверенно: - И мы недовольны.
  Илья слегка кивнул и, повысив голос, обратился к воинам Ахилла:
  - Мирмидоны, вы недовольны?
  - Довольны! - в один голос рявкнули те.
  - Мои воины довольны, - заключил Илья, повернувшись к Терситу.
  - Так это твои воины, - шмыгнул он, - Мирмидоны всем довольны всегда, у них всегда есть всё. Если захотят они себе что-то взять, они берут, и им не указ никто, кроме тебя. А остальные? Что делать нам? Нам ничего не достаётся.
  - А какое мне дело до остальных? Я не ваш вождь. Идите к своим царям и с них спрашивайте, - нахмурился Илья.
  Суровые интонации подействовали - собравшаяся у палатки Ахилла толпа как-то незаметно потеряла плотность - солдаты начали расходиться.
  Терсит, тем временем, нерешительно подошёл к Илье и, наклонив голову вбок, переспросил:
  - У царя спросить?
  Илья пожал плечами. Терсит почему-то просиял, а потом развернулся и понесся резвой рысью вглубь лагеря.
  Илья незаметно выдохнул. Он только сейчас понял, как был напряжён. Поискал глазами Патрокла. Тот, словно чувствуя, когда в нем нуждаются, немедленно материализовался рядом.
  - Что случилось? Почему они все пришли именно сюда?
  - Из-за пленницы, - развел руками Патрокл.
  - Из-за пленницы? - удивился Илья. - А чего она им вдруг далась?
  - Сын Агрия решил, что если у тебя две пленницы, а у кого-то - ни одной, это несправедливо. Хотел одну себе забрать, я думаю.
  - Две пленницы? - переспросил Илья. - Почему две?
  Патрокл вместо ответа молча отодвинул полог палатки. Илья зашел внутрь и обнаружил там связанную по рукам и ногам высокую, крепкую белокурую женщину в изрядно потрепанных кожаных доспехах. Илья вопросительно взглянул на Патрокла. На лице рыжего грека появилась сдержанная ухмылка:
  - Пенфесилея, предводительница амазонок. Нам повезло - мы её схватили прежде, чем успела она перерезать себе горло.
  - А где вы ее схватили?
  - Мы же конницу их разгромили!
  - Ах, да, - выдохнул Илья, вспомнив, что в троянской коннице, на пути у которой он выстроил мирмидонов, был отряд амазонок. Знаком отпустив рыжего грека, конквестор уселся прямо на песчаный пол и обхватил голову руками. Мало ему одной пленницы - так теперь еще и царица амазонок появилась...
  Обеспокоенный взгляд Брисейды он заметил не сразу. Девчонка, без сомнения, слышала всё, что происходило снаружи. И, похоже, представив перспективы ближайшего будущего, сделала соответствующие выводы. Прежде чем Илья успел что-то сказать, она подошла к нему, опустилась на пол напротив и тихо попросила:
  - Если хочешь ты отдать меня им, потому что решил, что я бесполезна, прежде шанс мне дай доказать тебе, что это не так.
  Амазонка яростно зашипела что-то сквозь зубы. Илья даже не обернулся, он смотрел прямо в ярко-зеленые глаза Брисейды. Девчонка не шевелилась; она не сделала попытки ни отпрянуть, ни податься вперед. Илья не увидел в её взгляде ни паники, ни страха, ни горечи - лишь спокойную решимость.
   - Не отдам, - мотнул головой Илья.
   Брисейда по-прежнему не двигалась, в её взгляде не отразилось ни облегчения, ни радости. Зато появились отрешённость и ожидание. И готовность принять свою судьбу. Выражение, чем-то схожее с тем, какое появляется на лице воина перед неизбежной битвой.
   Илья поморщился - вся эта ситуация была ему бесконечно неприятна.
   - Иди, - махнул он рукой.
  Брисейда испарилась.
  Илья медленно снял с себя доспехи, опустился на жесткий дифф и устало вытянулся. Вяло отметил про себя, что в этот раз не терзался ненужными сомнениями, а не развязать ли ему новую пленницу - такая закаленная в боях валькирия его запросто на лопатки уложит, безо всякого оружия, только дай ей шанс.
  Снаружи доносился шум лагеря, в голове гудело от всех произошедших событий. Илья прикрыл глаза и сам не заметил, как задремал.
  Его разбудили возмущенные голоса рядом с палаткой.
  'Неужели снова митинг надумали устраивать?' - удивился он. Нехотя поднявшись, отдёрнул полог шатра и увидел, как мирмидоны яростно спорят с воинами в изукрашенных блестящих доспехах.
  - Ну, что теперь? - спросил Илья.
  - Они прибыли сюда, - пояснил мгновенно появившийся рядом Патрокл, - И сообщили, что Агамемнон потребовал, - это слово рыжий мирмидон почти выплюнул, - к нему привести тебя и обеих пленниц.
  - Ясно, - кивнул Илья, - А почему шум?
  - Как это? - растерянно воскликнул Патрокл. - Он же приказал! Как можно такое оскорбление снести?
  - Ах, да, - вздохнул Илья. - Оскорбление, конечно... Хорошо. Я пойду сам разберусь с Агамемноном.
  Пробираясь через шумный, празднующий победу лагерь, Илья поморщился. Жизнь на пляже, оккупированном греческим войском, была бы гораздо более сносной, если бы не запах отхожих ям и костров, на котором жгли трупы. Сутки спустя этот тошнотворный запах по-прежнему донимал Илью. Ядовитая вонь висела плотным облаком, и даже ветер с моря не мог разогнать ее. Одни погребальные костры ярко горели, другие затухали, и с пепелища поднимался густой дым. Легкий бриз разносил его по всему берегу, пепел оседал на палатках и оружии, на песке и на коже, и Илья не мог отделаться от навязчивой мысли, что пыль, которую он стирает со щита, которая впитывается в кожу рук и лица - это прах погибших людей.
  Шатер царя греческой армии был гораздо просторнее Ахилловой палатки и загроможден куда больше: вдоль стен располагались укрытые горами цветных покрывал широкие диффы, низкие столики уставлены сосудами и емкостями всех форм и размеров, песчаный пол прикрывали хоть и изрядно потёртые, но все ещё прекрасные ковры. В неровном свете горящих по углам высоких треножников начищенная бронза отсвечивала красноватыми бликами, золото - теплым желтым сиянием, а лицо Агамемнона - пульсирующим малиновым цветом, прекрасно сочетавшимся с густой, черной с проседью бородой и черной же шевелюрой.
  - Ты! - зарычал он, едва Илья появился в его шатре. - Ты!
  От возмущения у царя, видимо, даже перехватило дыхание, потому что продолжить Агамемнон не смог, только выкатил широко расставленные темные глаза и трясущимся от злости пальцем указал на Илью. Собравшиеся в просторном шатре вожди племен благоразумно помалкивали.
  - Я, - спокойно согласился Илья.
  На миг ему показалось, что это короткое слово Агамемнона просто добьёт: он налился краской еще сильнее, хотя миг назад казалось, что это просто невозможно.
  - Ты, - наконец прорвало его, - вместо меня царем стать хочешь?
  - Что?
  - Решил беспорядок устроить в моей армии, так?
  По-прежнему ничего не понимающий Илья предпринял еще одну попытку разобраться:
  - Ты о чем?
  - О чем?! - заорал Агамемнон. - Ты солдат подстрекаешь! Их призываешь на мятеж! Их призываешь убить меня и отправиться по домам!
  - Я?
  - Ты!
  - Нет.
  - Нет? Сейчас увидим, - зловеще процедил справившийся с дыханием Агамемнон и дал знак одному из стражников. Через несколько мгновений в шатер втащили перепуганного Терсита.
  Агамемнон торжествующе переводил взгляд с одного на другого.
  - Ну, - обратился он к Илье, - Что скажешь?
  - А что я могу сказать?
  - Ты этому человеку велел возмутительные речи вести! Ты ему велел призывать моих воинов своих вождей убивать, добычу забирать и домой возвращаться!
  - Что?
  Похоже, изумление на лице Ильи было настолько сильным, что Агамемнон на миг задумался, а потом обернулся к Терситу:
  - Ты кричал, что это Ахилл тебе велел поднимать народ и идти ко мне.
  - Он и велел, - проблеял лысый грек.
  - Когда это я тебе велел? - вмешался тут Илья, делая шаг к нему.
  Ахилла Терсит боялся, видимо, куда больше, чем Агамемнона - лысый грек испуганно затрепыхался в руках крепко держащих его солдат. Потом обмяк и пробормотал:
  - Ты ведь сам велел нам законную долю добычи потребовать у наших вождей.
  - Я сказал, что спрашивать о добыче нужно не у меня, а у своих вождей.
  Терсит молчал. Разницы он, похоже, не уловил. Агамемнон жестом велел увести его, а потом произнес, чеканя каждое слово:
  - Когда против меня заговор плетут, этого не прощаю я. Даже любимчикам богов вроде тебя.
  Для себя Агамемнон уже решил, что Ахилл - изменник, и доказывать обратное не имело смыла. Да и зачем? Илье это было только на руку, всё равно ведь ему с царем ругаться, и какая разница по какому поводу.
  Агамемнон, тем временем, снова завёлся:
  - Рядовые воины - что они понимают? Они слышат поганые речи презренного сына Агрия, слышат, что сам Ахилл согласился с ним - и всё, готовы после этого что угодно совершать! Как-будто Ахилла согласие - это то же, что и благословение богов! Некоторые к кораблям уже отправились, решили немедленно отплывать! Ты что, думал, что сможешь армию расколоть, которую столько лет я собирал? Что сможешь меня заслуженной победы лишить? Великой победы, с которой в веках я прославлюсь? Не выйдет! Слышишь ты меня? Не выйдет!
  Илья молчал. Агамемнон перевёл дыхание и продолжил уже гораздо спокойнее:
  - В одном я с Терситом, сыном Агрия согласен. Делиться добычей и впрямь надо, чтобы не было недовольных.
  - Мои мирмидоны всем довольны.
  - Я не о них речь веду. Со своими царями надо делиться добычей.
  Илья покачал головой:
  - Ты видел, чтобы у нас была добыча? Мы сражались на поле боя, а не трупы грабили.
  - А пленница? - требовательно осведомился Агамемнон.
  - У тебя своих мало? - обрадованно спросил Илья; он увидел прекрасный повод разругаться с Агамемноном и сообщить, что мирмидоны не будут участвовать в битвах.
  - Как царь я имею право на любую добычу, какую пожелаю. И желаю я твою пленницу-амазонку.
  - Желай, - пожал плечами Илья, всем своим видом демонстрируя, что его это нисколько не беспокоит.
  - Я знал, что ты откажешься, - хищно осклабился Агамемнон и подал знак.
  Полог шатра снова раздвинулся, и два коренастых грека втащили внутрь упирающуюся белокурую амазонку, уже развязанную и в одной тунике. Пенфесилея бросила быстрый взгляд на Ахилла, а потом с яростью уставилась на Агамемнона и что-то злобно процедила сквозь стиснутые зубы.
  - Сначала я с ней развлекусь, потом поделюсь со своими солдатами, - злорадно сообщил Агамемнон, и присутствовавшие в шатре стражники одобрительно зашумели. - Ну, и что ты скажешь теперь? - и поскольку Илья по-прежнему молчал, он добавил: - Будешь знать, как против меня заговоры строить!
  То, что произошло дальше, не ожидали ни Илья, ни Агамемнон. Пока они меряли друг друга горящими взглядами, амазонка исхитрилась вывернуться из рук державших ее стражников и выхватить у одного из них ксифос. Быстрым коротким движением она заколола стоящего рядом с ней грека прежде, чем тот успел что-либо сообразить. На миг Илье показалось, что сейчас воительница бросится на Агамемнона, бросится несмотря на то, что не успеет даже добежать до него - ведь у роскошного диффа царя бдительно караулили преданные стражники...
  Пенфесилея тоже это понимала. И приняла единственное приемлемое для нее решение. Гордо вскинула голову, перехватила рукоять короткого меча обеими руками и направила острие себе в грудь.
  Раздался резкий вздох, и тело амазонки упало на пол.
  Илья сглотнул.
  - Агамемнон, сын Атрея! - выкрикнул он. Ян объяснял, что у древних греков назвать человека только по имени было знаком уважения. Так обращались к лишь царям и героям - считалось, что они столь прославлены, что их всякий узнает по одному имени, без уточнения, чей он сын. Всех же остальных называли по собственному имени и имени отца. 'Правила почти как у нас с именем-отчеством, только наоборот', - усмехнулся тогда Ян.
  Назвать царя по его имени и имени его отца было знаком вопиющего непочтения, и Илья пошёл на это вполне сознательно.
  - Агамемнон, сын Атрея, - повторил конквестор, когда стих возмущённый гул. - Мои мирмидоны на этой войне за тебя сражаться больше не станут.
   
  * * *
   
  У заснеженных останков Шушморского капища, расположившись на сидении настолько удобно, насколько это позволяли не очень-то соотносящиеся с понятием комфорта внутренности 'УАЗика', с газетой в руках коротал время Ян.
  Едва только Илья открыл дверцу и с надеждой заглянул внутрь, конквестор отрицательно покачал головой, предвосхищая вопрос:
  - Нет, его не нашли.
  - Не понимаю, - покачал головой Илья, забираясь внутрь, - Ведь ОМОН весь район в оцепление взял - Ахилл просто не мог мимо них проскочить. Не мог! Вот представь себе - вываливается он из прохода, вокруг снег, холод, чужой мир - ну что он будет делать? Долго кружить на месте, пытаясь сообразить, как вернуться обратно. Ну, предположим, потом решит начать куда-нибудь двигаться. Но далеко ли он уйдёт - зимой, в сандалиях и лёгком хитоне? Ясно, что недалеко. ОМОН ведь приличный радиус взял, так? Километров двадцать. Ну не мог Ахилл против них проскочить! Никак не мог!
  - Илья, ты меня-то чего убеждаешь? - добродушно перебил Ян, чувствуя, что парень завёлся. - Расскажи лучше, как дела.
  - Хреново.
  - А что так?
  - Действительно, что так, - пробурчал Илья, высвобождаясь из доспехов. - Даже и не знаю, с чего начать. Морда словно не моя - будто дантист сделал обезболивающий укол на всё лицо, и анестезия никак не проходит. Постоянно настороже, опасаюсь попасть впросак, боюсь проколоться на любой мелочи. Битва эта чертова. Терсит со своими воззваниями. Да ещё и амазонка...
  - Какая амазонка?
  - Ахилловы бравые молодцы захватили одну в плен, порадовать вождя, будь они неладны, хотели. Кажется, предводительница...
  - Пенфесилея?
  - Точно.
  - И что?
  - И ничего, - мрачно отозвался Илья и поморщился, вспомнив сцену в шатре, - Агамемнон притащил её к себе как раз тогда, когда мы с ним выясняли отношения. И пока мы обменивались любезностями, она себя заколола.
  Ян равнодушно пожал плечами:
  - Ну, во-первых, Пенфесилея так и так погибает от руки Ахилла, правда, обычно попозже; впрочем, это особой роли не играет. Во-вторых, знаешь, если исходить из того, что её ждало в плену у Агамемнона, она сделала правильный выбор.
  Илья скривился.
  - Попытайся для разнообразия сфокусироваться на позитивном, - предложил Ян. - В этой операции ты приобретешь поистине бесценный опыт. Насколько я знаю, никто за всю историю 'Бастиона' не замещал столь значительную историческую персону. Про тебя ещё писать будут в наших учебных пособиях для новичков, - с улыбкой закончил он.
  Илья не поддержал шутку, но и не стал спорить. Он откинулся на жёсткую спинку неудобного сидения 'УАЗика' и глянул в окно, на безжизненный, замёрзший, укутанный снегом лес. Представил себе Ахилла, вывалившегося из прохода на ледяную поляну - в короткой легкой тунике, доспехах и тонких сандалиях на босу ногу. В такой мороз непривычный к холодам грек не то что до Москвы или Владимира - до ближайшей деревни не дойдет, околеет по пути. Найдут его, закоченевшего, очень нескоро, в лучшем случае по весне; безымянный следователь добавит ещё одного 'подснежника' в длинный список неопознанных трупов, что появляются из-под тающего снега в конце марта, предпримет вялые попытки установить личность, и, так ничего и не выяснив, махнет рукой и добавит в статистику следственного комитета еще один 'глухарь'...
  Пригревшись в тепле, Илья как-то незаметно заснул, и разбудил его Ян уже у подъезда дома.
  Старая кирпичная девятиэтажка, когда-то давно, наверное, выглядевшая нарядной и белой, давно посерела от грязных дождей и наплевательского к себе отношения жильцов и муниципальных служб. Тяжелая металлическая дверь подъезда, выкрашенная во время недавнего приступа чистоплотности у местного ЖКХ ядовитой зелененькой краской и заляпанная обрывками многочисленных объявлений 'Продается', 'Сниму' и 'Сдам', неохотно пропустила Илью внутрь подъезда. Повеяло жареной картошкой, вареной капустой, мусоропроводом и туалетом. Лифт не работал, лампочку на первом этаже в который раз разбили... И всё равно это была цивилизация!
  Принять душ, заварить кофе и уставиться в телевизор - сейчас Илья с нетерпением предвкушал эти незатейливые вещи. Но едва только он поднялся на четвертый этаж, как дверь напротив его квартиры распахнулась, и в проёме показалась соседка Валя.
  'Будто у глазка стояла, меня поджидала', - подумал конквестор с досадой. Пригляделся к соседке и решил, что, вполне возможно, так оно и было.
   Высокая русоволосая тридцатипятилетняя женщина была красива. Точнее, была бы красива, если бы не измучили так её вечное безденежье, двое непоседливых детей, вот уже четыре года как живущий с ними в двухкомнатной квартире больной свёкор и, самое главное, непутевый муж Славик. Растрепанная, с припухшими глазами, в бесформенном фланелевом халате, Валя молча смотрела на соседа, не замечая явных изменений в его внешнем виде.
  - Что он на это раз выкинул? - сразу сообразил Илья.
  Муж Вали, Славик, работал в милиции, а потом - в полиции вот уже пятнадцать лет, и до сих пор остался простым пэ-пэ-эсником.
  Несмотря на усилия жены постоянно мятый и грязный, всегда чуть-чуть с бодуна, Славик обладал отменной способностью вляпываться в самые разные неприятности. Он был 'пьющим интеллигентом' и очень любил говорить о политике, причем так, что вроде бы очевидные вещи, о которых писали газеты, в его устах приобретали совершенно другой смысл. Славик сопоставлял разрозненные незначительные факты и делал на их основе столь неожиданные выводы, что его собеседник лишался дара речи. Если бы кто-то задался целью отследить выводы и прогнозы Славика, то убедился бы, что в большинстве случаев тот оказывался прав. Да только кому какое дело до пьяной болтовни неудачливого мента?
  Иногда на Славика нападали приступы раскаяния и трезвости, и тогда он ненадолго становился образцовым представителем правопорядка. Наверное, Славик мог бы стать прекрасным следователем - если бы знал меру в выпивке, умел вовремя поступиться своими принципами и, когда нужно, смотреть в другую сторону. Но отсутствие этих жизненно важных для каждого служителя закона умений на корню пресекало карьерный рост и получение лишней звездочки на погоны.
  Соседа Славик очень уважал, ибо подозревал, что тот - секретный агент ФСБ. Подозревал небезосновательно - ведь Илья не раз и не два выручал незадачливого пэ-пэ-эсника, когда тот вляпывался в очередные неприятности с начальством или с бандитами. Несколько месяцев назад, например, помог замять инцидент, когда Славик в припадке благородного гнева разбил все стекла и фары на дорогущем тонированном 'Навигаторе' и разок врезал водителю, на скорости чуть не въехавшему в толпу школьников, переходивших дорогу. Водитель оказался помощником депутата, брызгал слюной, грозил пришить 'обнаглевшему менту' 'тяжкие телесные' и обещал стрясти кучу бабла за физический и моральный вред...
   Из всхлипываний Вали Илья уяснил только то, что непутевый её муженёк опять вляпался в неприятности, что за ним приезжали из прокуратуры, что сказали - на этот раз Славик допрыгался, и теперь его точно посадят.
   Выслушав сбивчивый рассказ соседки, Илья заскочил к себе домой, быстро переоделся в джинсы и свитер, грустно посмотрел на диван в зале и маняще приоткрытую дверь ванной, плюнул про себя и пошел к соседям, подальше от соблазна. От них позвонил в прокуратуру и, обстоятельно побеседовав с одним из своих бывших коллег, с которым водил приятельские отношения, выяснил, что к старшему сыну Славика, в этом году перешедшему в шестой класс, привязались старшеклассники, вымогали деньги. Когда Славик про это узнал, то, недолго думая, пришел в школу разбираться. Лихие девятиклассники, давно оборзевшие от безнаказанности, не долго думая, послали мятого пэ-пэ-эсника на три буквы и уверенно заявили: 'Ничего ты нам не сделаешь, мы ментов не боимся, а вырастем - станем крутые, а такие, как ты, будут нам пятки лизать'. Славик на это, ясное дело, обиделся и решил ребят проучить - схватил самых крикливых за уши, отволок в отделение и подержал пару часов в 'обезьяннике'.
  Смех смехом, да только, как водится, один из крикунов отказался драгоценным отпрыском высокопоставленного чиновника, и Славику снова досталось...
  По телефону проблема не решалась. Валя смотрела виновато, умоляюще и с надеждой. В который раз за этот не так давно начавшийся день Илья вздохнул, запихнул поглубже растущее раздражение и поехал в прокуратуру. Надо было беседовать лично, с глазу на глаз, соображать, кому что поставить и что поднести, к кому обращаться за тем, чтобы дело спустили на тормозах, кому припомнить старые долги и какую услугу пообещать в ответ.
  Вот и отдохнул...