Рядом с Пушкиным. Нарисованный мальчик

       Случайно ли   эта старинная, слишком роскошная для нашего бедноватого дома книга о  Пушкине бережно  хранилась в книжном шкафчике ? Или так распорядилась судьба?
Но, еще не умея читать, я  очень часто с благоговением переворачивала     огромные  для меня маленькой   желтовато-глянцевые           страницы, с которых высокомерно смотрели  мужчины и женщины в диковинных одеждах: позднее, среди них   легко узнавала  Надежду Осиповну и Сергея Львовича, дядю- поэта, загадочного африканского  прадеда Ганнибала,  великих и не очень современников главного героя книги.

И вдруг   - рисованный портрет  мальчика. Щекастого, толстогубого, курчавого и какого-то близкого и понятного.
Мне объяснили, что это  Пушкин -  автор  любимых мной и тогда,  да и до сих пор, сказок.  Мы с братом  слушали их по вечерам, и душа стремилась ввысь  от сладкой музыки и картинной выпуклости всем известных строчек:
-"Свет мой, зеркальце, скажи..."
-"Жил старик со своею старухой…"
-"Жил –был поп,
                Толоконный лоб…"

"Лукоморье",  как многие дети ,  года в четыре я знала наизусть и, тараща глаза от избытка эмоций, звонко перечисляла  чудеса сказочной страны.
А вскоре дома появился фильмоскоп с набором диафильмов – никаких   телевизоров в обычных семьях в те далекие годы  не было еще и в помине.
По вечерам мы с ребятней  из соседних домов  шумливо усаживались прямо на полу  в темной комнате с экраном из простыни на стене и… замирали.  Цветное изображение через фильмоскоп увеличивалось и проецировалось на экран.
Пленку с тягучим   скрипом крутил обычно кто-то из взрослых, он же медленно и нараспев  читал       текст, размещенный под каждым кадром. А мы, затаив дыхание, слушали и смотрели на Прекрасную Царевну Лебедь и Князя Гвидона,  жалели бедного старика, на горе себе поймавшего Золотую рыбку, пытались помочь королевичу Елисею найти Спящую царевну.
Но нарисованный художником Гейтманом  курчавый мальчик с автором сказок у меня как-то не связывался – мальчик-то был живой, настоящий.
 
     Когда лет в пять я научилась читать по букварю старшего брата, моим любимым чтивом надолго стал сборник рассказов о русских писателях Александра Леви. Первой в нем была история о детстве и юности великого Поэта. И я зримо представляла всё, о чем читала ,и… сравнивала себя, с русским дворянчиком из начала девятнадцатого века. Как это возможно???
А мне было очень даже просто.
Ну, например, маленький Саша тайком таскал книги и журналы  из шкафа родителей и читал все подряд. И я еще до школы перечитала почти все, что было  в доме. А потом и значительную часть сельской детской библиотеки. Бывало, иду домой с новой книжкой, уткнусь в нее и не вижу ни людей, ни машин.
Однажды шла зимой по железнодорожной   платформе,  как всегда,    читая на ходу, и свалилась на рельсы прямо перед движущимся электропоездом. Шапка мохнатая с длинными ушами спасла голову, а какой-то военный – мою жизнь, мгновенно вытащив ненормальную книгочейку за шиворот почти из-под страшных колес.

А еще в детстве Пушкин был очень одинок  и рано начал писать  стихи.  Так и я была обычным полузаброшенным советским ребенком: мать в две смены трудилась в школе, а дома до ночи сидела с тетрадками и планами; отец погиб, когда мне два года было; бабушка с дедом жили в далеком городе Нурлат.
С подругами  было скучновато, вот, по моему мнению, как Пушкин, (ни больше, ни меньше) одинокая, я  дружила с книжками и тайком сочиняла.  Одно стихотворение  про хорошую жизнь в любимой стране послала в газету «Пионерская правда». Ответ прислали быстро и посоветовали больше работать над слогом.
- А  Пушкина Державин благословил, - с горечью размышляла я после своей неудачной  попытки прославиться.
Что там сказки? Я "Онегина" прочла классе в четвертом  и что-то поняла!!! Потому что тут же, как и Татьяна, написала любовное письмо и не просто мальчику, а разбившему мое сердце восьмикласснику Андрею -  представителю свободного кочевого цыганского племени, ненадолго    поселившемуся    на соседней улице, выступавшему вместе с отцом и братом с  песнями и плясками под гитару в нашем клубе.
Воспитывалась я без няни и, ни с кем своей тайной не поделившись, положила письмо  в куртку своего предмета обожания в школьной раздевалке. Ответа, к счастью, не получила. Может быть, потому, что письмо не подписала никаким именем?

К тому же, как и я, Пушкин не любил математику. У меня, конечно, оценка по ней  была не ноль. Но я всегда насильно заставляла себя зубрить формулы и теоремы.

Кто же после этого скажет, что у меня с Пушкиным в детстве не  было общего ?

    По мере взросления примитивные сравнения и     попытки виртуальной дружбы с Гением, конечно, прекратились, но он навсегда остался для меня живым  человеком, который  любит, страдает хулиганит, обижает других и обижается сам. Смеется над кем-то и дает повод для злобных насмешек и ненависти. И за его ранний уход  болит и болит сердце.
Он весь  почему-то  - вечная тайна, разгадки которой  -  в его волшебной лирике, чеканной прозе, в переписке с родными и друзьями.
На бесчисленные вопросы о нем почти двести лет  отвечают пушкинисты разной статусности,   современники поэта, бережно сберегшие для нас не только годы, но даже дни и часы его жизни.
Разгадки его вечной притягательности спрятаны в Михайловском, Болдине,  в доме на Мойке.

Мельчайшие подробности его жизни и жизней с ним связанных людей погружают в атмосферу позапрошлого столетия, дают срез их мыслей, интересов, повседневного быта, но при этом (удивительная вещь) нисколько не принижают и  не опошляют высоту его творчества.
И я, с детства и по сей день читая и перечитывая его книги и книги о нем, бродя по связанным с ним местам, не только  прикасаюсь к великому чуду по имени "Пушкин", но и  все время   учусь    нелегкой науке жизни.   

Вот так   в цепочке  моего  обычного бытия золотым бесценным колечком блестит  судьба человека, которого при рождении  поцеловал сам Боженька.