Сон 87

Ах, эти потертые старинные открытки – зияющие, вращающиеся дыры поверх страниц пыльного альбома. В темном небе псы Персефоны парят среди скоплений светящегося газа; каждый из них отражается в линзе моего телескопа, словно воющая собака, задравшего свой нос наверх. Но мне сейчас не до ночных пространств за окном, на моем лице отсветы бумажных реальностей. Что-то то ли мертвое, то ли совсем нездешнее чудится в клубах пара – горный олонгский чай, извлеченный из деревянной коробки и заваренный в старом чайнике, навевает дрему. Будто бы собран он на полях Иару давно умершими сборщиками чайного листа… Теперь они, щурясь от нестерпимого солнца, глядят на меня оттуда, с открыток, крошечные муравьи, нагруженные плетеными корзинами.
Скорее переворачиваю страницу – здесь черно-белый берег Мертвого моря, здесь – мертвый Стивенсон с неестественной улыбкой сидит среди самоанских вождей, здесь питлдаунский человек пятится во тьму слегка порванного посередине антропологического музея. И чукотские духи в обличье мышей весело глядят на размашистую надпись химическим карандашом: «Владивостокъ, 1894». Здесь – сонный парк, горбатый мостик, лебеди и люди, навсегда застрявшие среди тусклых деревьев. Тут и останусь. Дама на скамейке, несомненно, скучает, вот-вот я спущусь вниз (ни дать, ни взять небесный матрос) и расскажу ей пару долгих и занятных историй. Главное, не забыть наверху бобовое зернышко, иначе возвращение мое к вам затянется на очень неопределенный срок.
Но что это? Не дождь ли стучит по подоконнику? Нет, показалось…