Я НЕ ТРУС

Привет, старый друг! Сколько лет, сколько зим! Давно же мы не виделись. Но теперь уже не увидимся, хотя об этом позднее. Зачем я вообще решил написать тебе? Трудно сказать однозначно. Возможно, потому что недавно я отчетливо вспомнил нас с тобой в юности, а именно памятный, по крайней мере, для меня случай, когда мы вдвоем пошли купаться на озеро. Вспоминаешь?

Когда деревья были большими, и таким же большим нам представлялся родной провинциальный городок. В его центр мы, жители окраины, выбирались не так часто, в основном «тусовались у себя на районе». Там у нас было несколько прудов с плотиной, эдакое маленькое водохранилище. Конечно, летом мы туда ходили купаться. Правда, я всегда плохо плавал и как-то этого побаивался. А в компании пацанов-сверстников стоило лишь раз показать какую-нибудь свою слабость, так сразу начинались подколки на этот счет и потом долго не прекращались, закрепляясь в виде устойчивых оборотов речи и погонял-прозвищ, порой нелицеприятных. Жесткая внутренняя социализация в сообществе мальчишек, куда деваться. Однако, впоследствии я куда-то делся, как заметили многие прежние знакомые. Ладно, сейчас не об этом. 
Когда мы решили пойти на пруд только с тобой вдвоем, мне было спокойнее. Я даже не думал о своем страхе, да и не собирался по-серьезному плавать. Мы с тобой были более близкими друзьями, чем с прочими ребятами нашей компании, практически корешами. Сколько нам было тогда, лет по десять? Тогда дружба что-то значила, да. За это дрались до крови. Потому что доверяли, юные души. И слово «трус» тогда звучало очень обидно, прямо-таки оскорбительно. Крайне неприятно было получить такое клеймо в компании, но также больно было услышать его от хорошего товарища один на один. Поэтому с тобой мне было спокойнее. Хотя в детстве и юности мальчишкам не свойственна деликатность, тем более между собой, я и ты как-то избегали резкостей в отношении друг друга. Вместе с тем, мы вели себя естественно, без наигранной вежливости. Наверное, это и называется дружбой.
И вот, одним жарким летним днем два юных товарища пришли на пруд. Залезли в воду и стали бултыхаться возле берега. Затем посидели на суше, потом еще барахтались на мелководье. Занятие это скоро наскучило. Но уходить оттуда не хотелось, домой не тянуло, а других планов не имелось. Наш досуг на водоеме требовал своего развития, и росла решимость осуществить нечто большее. Ты своим видом выражал эту решимость. Наконец прозвучали твои слова: «Айда на тот берег, поплыли?».
Я ничего не ответил, что было засчитано как молчаливое согласие. Тем более, я вроде как кивнул и тоже двинулся в воду. Хотя я поплелся с неохотой, неторопливо, нерешительно. В то время как в тебе, похоже, уже вовсю взыграл раж. Ты с разбегу бросился в мутноватое зеркало озера, поднял кучу крупных брызг и мелких волн, сделал небольшой нырок и после такого разгона поплыл уверенными быстрыми гребками на середину пруда. Через пару минут ты уже был там, на середине – в данном месте расстояние до другого берега было невелико, на самом-то деле. Но я все еще мялся возле берега. Ты оглянулся и состроил гримасу, которая в моих глазах тогда передала целую гамму чувств одновременно: недоумение, презрение, вызов. И ты поплыл дальше. А я остался.
Еще через пару минут ты вылез на другой стороне пруда, запыхавшийся, возбужденный, счастливый. Я видел это, стоя по пояс в воде возле своего берега, словно в каком-то столбняке. Ни мыслей, ни чувств, ничего. И я не ощущал, чтобы внутри у меня что-нибудь сжалось от страха, нет. Просто меня будто бы поставили на паузу. Я и сказать ничего не мог. Но я услышал твой крик, пронзительный, пронзающий: «Ты чего, струсил?!».

С того момента, я полагаю, во мне что-то изменилось. Нет, я не обиделся на тебя. Ведь этот случай остался только между нами, и мы сами вскоре про него позабыли. Правда, прежде чем забыть, я в мыслях много раз возвращался к нему и спрашивал себя:  так что, я действительно сдрейфил?
Ну да, я в самом деле плоховато умел плавать и слишком быстро уставал на воде, хотя отжимался и подтягивался получше некоторых. Может, я просто не научился правильно дышать, ритмично и глубоко, и не справлялись мои легкие. Может, я и вправду имел слишком высокий удельный вес в своем худощавом теле из-за того, что у меня была «тяжелая кость» (как предположил на сей счет мой отец). Может, я не мог удалить из памяти старый страх с того давнего случая, когда уже пытался заплывать далеко, благо рядом с отцом, который и вытащил тогда меня, буквально начавшего тонуть на середине этого пруда, поскольку мои руки вдруг обессилели. Но я не позвал на помощь. Я продолжал грести, хотя гребки становились все реже и слабее. Отец сам заметил, как я начал уходить под воду, как побелело мое лицо. Что я почувствовал в тот момент? Точно не банальный животный страх. Я помню, что окружающий мир стал нечетким, размытым, неустойчивым образом, сквозь который я плыву; именно сквозь мир как действительность  – сквозь людей, вещи, само сущее. Все стало казаться не совсем настоящим, не вполне реальным.
И такое чувство с тех пор почти не покидало меня. А после того случая на пруду с тобой вдвоем, подобное чувство возникло и в отношении меня самого. Неуверенность в себе и во всем – это стало моим камнем преткновения.  Во мне была нерешительность, а не трусость. Позднее я осознал это. Я не боялся, но просто не мог решить, как поступить. В прозрачной для меня реальности я видел оба варианта с равной вероятностью 50/50, но не видел никаких дополнительных аргументов в пользу какого-либо из них, чтобы он мог перевесить. Философия знает эту проблему выбора. Слава богу, обычно в жизни выбор словно бы происходит сам собой, словно бы в силу неумолимых обстоятельств. В крайнем случае, выбор всегда можно свалить на того же бога или судьбу. Вот мы с тобой, дружище, насколько сами мы сделали свой жизненный выбор? Как сложились наши жизни с той  поры беспечной юности?

У тебя все, как у людей: приличная работа, семья, дом. У меня ничего этого нет до сих пор. Я до сих пор не уверен, нужно ли мне все это. А уверен ли ты? Ведь ты просто жил и живешь, как все, особенно не задумываясь. Мы же говорили с тобой на эту тему. Я пытался понять, насколько осознанно ты выбирал свою жизнь. Хотел ли ты ее сам именно такую или просто так сложилось. Где и когда ты сделал свой выбор, и был ли он вообще?
Да, я понимаю: то же самое можно спросить у меня. И мне тоже трудно ответить на этот вопрос. Почему я не такой же, как ты? Моя жизнь словно следует той пословице: пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Кажущийся бесконечным и бессмысленным поиск. От рационализма к мистике. Туда и обратно. Либерализм, социализм, национализм. Многие сверстники и слов таких не знали тогда, когда я уже исследовал эти и многие другие явления. Экспериментальная проза, экспериментальная музыка, экспериментальная жизнь. Экс-пер-и-ментальна-Я!  Вот новый поворот – и никогда не знаешь, что там за ним, куда кривая выведет.
Но сейчас я представляю, что ждет меня за поворотом. Наверняка смерть. А может, и вечность. Тут как посмотреть. Когда ты читаешь это, все уже должно случиться. Я настроил автоматическую публикацию этого текста на заданное время, в котором меня уже не будет в живых. Время – тоже понятие относительное. Забавно, верно? Таким образом, я как бы опережаю время. И там, в будущем, еще не наступившем для тебя, но уже прошедшем для меня, я делаю свой, только свой личный выбор, не обусловленный ничем иным. Наконец-то! Мне не удавалось сделать его с той поры моей юности и казалось, что уже никогда не удастся. Однако…

Несмотря на все мои сомнения до самого последнего момента, я неожиданно даю по газам, когда правительственный кортеж приближается вплотную. Чуть ранее дорогу для него расчистили, приказав всем водителям на этом участке прижаться к обочине и заглушить моторы. С этой целью по трассе пронеслись три группы дорожной полиции, прежде чем показался сам кортеж. Значит, едет очень важная шишка. Я надеюсь, что едет он самый. Кортеж большой, впереди опять мчится гаишник, за ним уже машины сопровождения, потом идет главная группа: три практически одинаковых «членовоза» в окружении «танков» охраны, ФСО. Догадайся, в каком лимузине сидит цель. Это извечная загадка в таких делах. Конечно, я не догадываюсь, но все равно делаю свой выбор.
Я понимал, что вообще шансы мои невелики, но все равно сделал свой выбор. И я подготовился, как сумел. В моей машине около центнера взрывчатки и бензина полный бак, да еще в канистрах. Мало не покажется, хотя все мы знаем, что машины в главном кортеже защищенные, бронированные. Еще надо суметь вклиниться именно в эту центральную группу, которая несется стремглав в плотном закрытом строю. Скорее всего, при этом меня оттолкнет тяжелый джип охраны, и взрыв будет чуть в стороне от «членовоза», не причинив тому заметного вреда. Все решают секунды и удача. Но я думаю, что решаю я. Наконец-то я так думаю! И я так делаю.
Вряд ли ты мог предполагать, что я в принципе способен на такое. Возможно, ты еще помнишь мою всегдашнюю нерешительность по жизни. Да, в разговорах я нередко делился своими довольно радикальными взглядами, но что с того. Многих что-то не устраивает, и тебя тоже. Правда, твоя позиция всегда была пассивной, выжидательной, конформистской. Это в юности ты мог бросить вызов, а потом «поумнел». Я же всегда был и вовсе отстраненным, будто не от мира сего. Критиковал, но не боролся. В политику не лез, с экстремалами не якшался, открыто не протестовал. Но я всегда презирал себя за это и втайне презирал таких, как ты, молчаливое стадное большинство. Получи теперь мое признание. Откровенность – мой давний конек, тебе известно. Оттого у меня всегда было мало друзей: никто не любит слышать о себе такую правду.
Никто не мог даже подозревать, что я сделаю то, что я делаю. У наших «органов» нет на меня абсолютно ничего, никаких наводок. Таких, как я, миллионы. Но я один, совершенно один. За мной никто не стоит, и я никого не поддерживаю. Мало кто поймет мой поступок и, тем более, одобрит его. Мало кто будет вспоминать меня через какое-то время. А мне все равно. Я делаю это не ради всех вас, серых обывателей. Не ради тебя, приятель. Ведь я понимаю тщетность изменить что-либо таким способом, изменить кого-либо.
Ты и твоя жена будете тупо глядеть новостной сюжет об «ужасном теракте» за ужином в вашей уютной квартирке, округляя глаза. Вам скажут, что несмотря на первый шок у всех, ситуация под полным контролем и нет угрозы стабильности государства. Однако в связи с данным событием все меры безопасности по всей стране ужесточены, идет полная проверка всего и вся, и граждан просят отнестись к этому с пониманием. И вы отнесетесь с пониманием ко всему. Тотальные досмотры на дорогах, больше вообще никаких митингов, цензура даже в интернете. Получается, я делаю только хуже? Могу ли я изменить окружающую действительность и себя самого?

Я не могу решать за весь мир, но я могу решать за себя. Поэтому теперь я не раздумываю, как тогда в юности, а газую со всей дури и моментально выпрыгиваю с обочины в сторону кортежа, по ходу его движения. Уверенным быстрым рывком я вскакиваю в строй и через пару секунд оказываюсь в центральной группе автомашин. Но здесь, как я и боялся, реакция натренированных водителей ФСО опережает мою. Меня тут же отпихивают в сторону, делая стремительный и слаженный маневр. Два джипа выбивают меня обратно к обочине, остальная группа резко ускоряется. Еще через пару секунд я понимаю, что шансов у меня нет. Теперь мне проще, чем тогда в юности: я вижу оба варианта  с вероятностью 100/0. Сзади подлетает еще пара машин сопровождения, и вместе с «танками» ФСО они зажимают меня в глухом загоне между собой. Из джипа выскакивает первый сотрудник, я вижу на его лице гримасу, которая в моих глазах передает целую гамму чувств одновременно: недоумение, презрение, вызов. Я вижу это, сидя в машине словно в каком-то столбняке. Ни мыслей, ни чувств, ничего. И я не ощущаю, чтобы внутри у меня что-нибудь сжалось от страха, нет. Просто меня будто бы поставили на паузу. Я и сказать ничего не могу. Но в моей голове звучит твой крик, пронзительный, пронзающий: «Ты чего, струсил?!».
И я осознанно выбираю тот вариант, у которого шансов ноль. Я отпускаю зажатую кнопку, детонатор срабатывает…

---xxx---
Уважаемый читатель! Наш анализатор текста определил, что данный фрагмент нарушает Федеральный Закон «О противодействии экстремистской деятельности», поэтому он был удален.  Просим Вас воздержаться от чтения подобных текстов и сообщать о них в Комитет по надзору ФАПМК (Минпечати) либо в органы Прокуратуры, МВД, ФСБ РФ.
---xxx---

Нет, так не пойдет, приятель. Зачем была бы эта глупая даже не героическая смерть? Кому и что я доказал бы ей? Ну да, я очень живо представил себе всю эту историю, благо воображение у меня потрясающее.
Я отпустил зажатую кнопку, детонатор сработал…
Что я почувствовал в тот момент? Точно не банальный животный страх. Просто окружающий мир стал нечетким, размытым, неустойчивым образом, сквозь который я плыву; именно сквозь мир как действительность  – сквозь людей, вещи, само сущее. Все стало казаться не совсем настоящим, не вполне реальным.
И такое чувство почти не покидало меня еще с тех пор, когда я был совсем юным и чуть не утонул на том злосчастном пруду в нашем родном городке. Как сложились наши жизни с той поры беспечной юности?

У тебя было все, как у людей: приличная работа, семья, дом. У меня ничего этого нет до сих пор. Я до сих пор не уверен, нужно ли мне все это. А уверен ли ты? Ведь ты просто жил, как все, особенно не задумываясь. Мы же говорили с тобой на эту тему. Я пытался понять, насколько осознанно ты выбирал свою жизнь. Хотел ли ты ее сам именно такую или просто так сложилось. Где и когда ты сделал свой выбор, и был ли он вообще?
Да, я понимаю: то же самое можно спросить у меня. И мне тоже трудно ответить на этот вопрос. Почему я не такой же, как ты? Моя жизнь словно следует той пословице: пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Кажущийся бесконечным и бессмысленным поиск. И вот я пришел к буддизму.
Много лет назад я уехал в Юго-Восточную Азию и там ушел в монастырь, где и нахожусь сейчас. Вряд ли ты мог предполагать, что я способен на такое. Возможно, ты еще помнишь мою всегдашнюю нерешительность по жизни. Да, в разговорах я нередко делился своими довольно радикальными взглядами, но что с того. Многих что-то не устраивает, и тебя тоже. Правда, твоя позиция всегда была пассивной, выжидательной, конформистской. Это в юности ты мог бросить вызов, а потом «поумнел». Я же всегда был и вовсе отстраненным, будто не от мира сего. Критиковал, но не боролся. В политику не лез, с экстремалами не якшался, открыто не протестовал. Но я всегда презирал себя за это и втайне презирал таких, как ты, молчаливое стадное большинство. Получи теперь мое признание. Откровенность – мой давний конек, тебе известно.
Да, у нас тут тоже есть интернет, как видишь. Впрочем, не уверен, что ты прочтешь это мое послание, хотя теперь в интернет можно залезть и в российской тюрьме, при желании. Мне все известно, дружище. И теперь я не презираю, не осуждаю, но понимаю тебя.
Однажды твоих жену и маленького ребенка сбила насмерть машина некого важного чиновника. Досмотры на дорогах, никаких митингов, цензура в интернете – ты относился с пониманием ко всему и даже к подобным случаям смертей людей под колесами власть предержащих. Но когда трагедия затронула лично тебя, понимание прекратилось, картина мира в твоих глазах стала рассыпаться на части. Ведь в твоем случае все произошло по тому же сценарию: виновник не был наказан, сколько ты ни таскался по судам в поисках справедливости, виноватыми признали самих погибших. Ты отчаялся, запил, потерял работу и всякий интерес к жизни. Потом ты случайно наткнулся на мой короткий рассказ про террориста, который пытался взорвать кортеж автомобилей. И он подкинул тебе идею. Ты готовился долго, самозабвенно и продумал все тщательно. Но натренированным сотрудникам ФСО удалось вовремя тебя обезвредить, почти как в моем рассказе. И ты не взорвал себя просто так, когда понял, что миссия невыполнима.

Несмотря на все замалчивание этой истории, вскоре она по крупицам просочилась в интернет и СМИ. Узнал об этом и я. И я думал тогда: почему ты не поступил так же, как герой моей истории? Ведь тебе тоже нечего было терять, и ты понимал, что ждет тебя после ареста. Закрытый суд дал тебе пожизненное, кто бы сомневался.
Я вспоминал и тот давний случай из нашей юности, когда на пруду я струсил плыть, а ты нет. Что-то изменилось в тебе с тех пор? А может, дело не в этом. Может, ты никогда и не был способен на подлинный вызов, чтобы пойти наперекор всему миру и самому себе? Не имея ни малейшего шанса, броситься в смертельный бой? Ты поплыл тогда, поскольку был уверен, что доплывешь. А я сомневался. Во мне была нерешительность, а не трусость. Позднее я осознал это. Я не боялся, но просто не мог решить, как поступить. В прозрачной для меня реальности я видел оба варианта с равной вероятностью 50/50, но не видел никаких дополнительных аргументов в пользу какого-либо из них, чтобы он мог перевесить. Философия знает эту проблему выбора.
И здесь в монастыре на протяжении многих лет я размышляю над этими вопросами. Как мы принимаем решение, когда не можем придти к нему посредством логики? Чем мы руководствуемся в условиях полной неопределенности? Где мы находим аргументы при их отсутствии или полной равнозначности?  К ответам не придти путем обычных рассуждений. Нет, я не сторонник подбрасывания монетки или обращения с вопросами к «высшим силам». Но мне кажется, я подбираюсь к ответам все ближе и ближе, хотя их невозможно вербализировать и логически осмыслить. Я трансформирую мою кармическую линию в соответствии с этими неявными ответами. Так я меняю себя и тем самым меняю сущее. Я хочу помочь тебе. 
Когда ты читаешь это, все уже должно случиться. Я настроил автоматическую публикацию этого текста на заданное время, в котором меня уже не будет в живых. Забавно, верно? Время – тоже понятие относительное. Я словно удаляюсь назад во времени. И там, в прошлом, еще не наступившем для меня, но уже минувшем для тебя, я делаю свой, только свой личный выбор, не обусловленный ничем иным.

Вспоминаешь? Тогда, в нашей беспечной юности. Когда мы купались на пруду. Ты поплыл, а я нет. Твой крик, пронзительный, пронзающий: «Ты чего, струсил?!».
И я бросился в воду. Я знал, что вряд ли доплыву, но мне вдруг стало все равно. И я стал тонуть на середине этого пруда, поскольку мои руки вдруг обессилели. Но я не позвал на помощь. Я продолжал грести, хотя гребки становились все реже и слабее. А ты лежал на берегу и смотрел в небо. Ты не видел, как я начал уходить под воду, как побелело мое лицо. Что я почувствовал в тот момент? Точно не банальный животный страх. Я помню, что окружающий мир стал нечетким, размытым, неустойчивым образом, сквозь который я плыву; именно сквозь мир как действительность  – сквозь людей, вещи, само сущее. Все стало казаться не совсем настоящим, не вполне реальным, в том числе ты. А в самом деле, реален ли я, реален ли ты, приятель?

xxx

Мужчина открыл глаза, лежа на кровати. Было еще совсем рано, темно. Он поднялся, сел. Лоб его покрывала испарина. Минут пять он сидел так, как сомнамбула. Потом встал и пошел на кухню. На кровати заворочалась сонная женщина. На кухне мужчина выпил залпом стакан воды, постоял возле окна, глядя задумчиво в темень, словно различал там что-то или кого-то. Потом сел за стол, обхватив голову руками, и сидел так некоторое время, пока не вошла женщина.
- Ты чего так рано? – спросила она, зевая.
- Да уже не засну, наверно, проснулся. – буркнул он.
- Приснилось чего?
- Я уже не понимаю: где у меня сон, где явь. Все думаю, думаю… Засыпаю – думаю, просыпаюсь – думаю. И про товарища моего из детства, и вообще…
- Который утонул?
- Да, про него. И про жизнь эту всю… Ведь все могло сложиться иначе, и у него, и у меня…
Он включил электрочайник.
- Наверно, выйду прогуляюсь, проветрюсь.
- Пойди, пойди. А то на лицо прям сам не свой. А мы еще поспим пока немножко.
Женщина зашла в туалет, потом ушла обратно в спальню. Там помимо большой кровати стояла в углу детская, в которой мирно сопел маленький ребенок. Мужчина стал пить кофе. Затем тихо оделся и вышел. На улице начало светать. Прохладное октябрьское утро среднерусской полосы. Стоять зябко, мужчина походил туда-сюда по двору, обводя его отсутствующим взглядом. Старый двор в небольшом провинциальном городке. Стихийная парковка автомашин – кто как, кто где.
Мужчина подошел к одному из автомобилей, достал ключ, открыл дверь и залез вовнутрь. В салоне тоже было прохладно, но через несколько минут стало теплее, надышал. Заводиться не стал. Достал свой смартфон и зашел в интернет. В поисковике набрал: «как изготовить взрывчатку». Высветилось предупреждение: «Ваш запрос нарушает Федеральный Закон «О противодействии экстремистской деятельности». Данные о таких запросах передаются в органы госбезопасности. Ваше местонахождение и личность могут быть установлены, и к Вам могут быть применены меры преследования и наказания, предусмотренные законодательством. Хотите продолжить?». Мужчина отложил телефон. Посмотрел в зеркало и вдруг рявкнул сам себе:
- Ну ты чего, блять, охерел?! Ведь жена, ребенок! И все в порядке, и будет все хорошо! Как у всех. Да хоть и не у всех. А у нас будет. Почему нет? Я что-то не так делаю, неправильно живу? В чем я так прямо согрешил? Я разве виноват, что он утонул тогда? Значит, это я трус, а не он? Вот такая, мол, у меня трусливая жизнь? А у него вроде геройская смерть была, так что ли? Да херня! Все это херня полная! Не знаешь броду – не суйся в воду, как говорят. Плавать надо уметь. А не умеешь, так и не лезь. Мало ли кто что сказал. Я не трус, но я боюсь. И точка. Думать надо было головой своей. И пруд ведь в том месте узкий, ну…
Мужчина судорожно засунул ключ зажигания и завел машину с пол-оборота. Прогревать двигатель не стал, сразу рванул с места. Выехал из двора и погнал по пустынным улицам, не глядя на светофоры. Раннее утро, почти ни души еще. Через пять минут он уже подъехал к пруду в отдаленном от центра микрорайоне – такие расстояния в этом городке. Выскочил из машины на берег. Над водной гладью стоял легкий туман. Ясно, что вода была уже слишком холодной для купания. Но мужчина скинул с себя одежду и решительно бросился в воду, поплыл к другому берегу. На середине он почувствовал, как у него свело ноги. Он продолжал грести, хотя гребки становились все реже и слабее – руки тоже не слушались. Но он не позвал на помощь. Вместо этого он попытался прокричать: «Я не трус! Нет, блять! Понятно? Понятно тебе?! Я не…»
Он стал захлебываться.  Окружающий мир стал нечетким, размытым, неустойчивым образом, сквозь который он плыл на тот берег, где стоял мальчик лет десяти и молча смотрел в небо. Но на самом деле мальчик стоял совсем на другом берегу, до которого мужчине все-таки удалось добраться, хотя не так быстро, а примерно через сорок дней.

...