Кажется, знаю

                Я – все, что у меня есть. Если я себя потеряю, то что останется?
                Генрик Фромм

Немножко необычно, немножко непривычно, немножко весело. Так всегда бывает, когда я восседаю на своем троне.
Да, у меня есть трон. Громко сказано, но как назвать иначе? Четыре сосны проросли точно в углах квадрата и слились далеко вверху. А потом снова разошлись.
Сколько мне пришлось попыхтеть, чтобы забраться туда в первый раз!
С каждым разом все проще – левая передняя ножка трона словно нарочно прорастает буграми-ступенями…
…Сиденье просторное, на нем умещаются все. А вверху уютно качаются тронные верхушки.
Посредине сажусь я - как я.
Справа – Кристи, почти невесомая акробатка-клоунесса, Мори – сумеречный рыцарь с навсегда опущенным забралом. Совсем на краешке – Хоч, мой заветный Голубой гриб, флегматично терпящий развалившуюся на нем Синюю гусеницу.
Слева – Ёш, насупленный и целеустремленный, иглы врастопырку, И романтичная Русалка с трехголовым котом на руках.
А за спиной барахтается Кроки Флай, тщетно пытаясь свернуться в клубочек.
Нам хорошо вместе…
Я-мы сидим на троне, болтаем ногами и думаем, что будет, если спрыгнуть. Упадем или полетим?
…И выстрелом – взгляд. Я знаю, откуда.
Он всегда за спиной, этот серый живой туман, над которым как две руки в небо – две серые сосны.
Кажется, вижу: он и есть туман. Это его сущность, его панцирь, его жизнь.
Кажется, понимаю: мало сложить одно слово, чтобы освободить его. Даже если все мы-я будут день за днем крошить туман в россыпь слов.
Потому что он давно раскололся на мириады маленьких зеркал, в которых ни одно отражение не повторяется.
Потому что он не хочет стать видимым.
Потому что он и есть эти слова…