Пушкин и хутор Вернигоровщина - история легенды

     Биография Александра Сергеевича Пушкина при всей кажущейся изученности содержит в отдельных деталях и эпизодах немало недостоверных данных, легенд и вымыслов, а имеющиеся документальные источники часто дают совершенно разные и противоречащие друг другу сведения. Это относится и к факту посещения Пушкиным в 1824 г. во время поездки из Одессы в Михайловское местечка Ичня и хутора Вернигоровщина (ныне это в Черниговской области). Возникший интерес к данному событию связан с подъемом национально-патриотического движения в России, у истоков которого стоял поэт, прозаик и публицист Василий Львович Величко, один из вдохновителей и организаторов Русского Собрания – первой черносотенной организации России. Детские годы Василия Величко прошли на хуторе Вернигоровщина, что и нашло свое отражение в публикациях, посвященных его жизни и деятельности.
     Сведения о посещении Пушкиным хутора Вернигоровщина появились лишь через 75 лет после упомянутой поездки поэта, и изложены в рассказе Н.В. Подвысоцкого “Из моих воспоминаний”, опубликованном в “Пушкинском сборнике 1799-1899”, а также в рецензии А.И. Маркевича на этот рассказ. Исследователь биографии Пушкина В. Вересаев в книге “Пушкин в жизни” пометил эти сообщения, как сомнительные.
     В фундаментальных статьях, содержащих полную биографию В. Величко (сайты “Википедия”, “Хронос”, “Русская линия”, “Институт русской цивилизации” и др.) указанная деталь биографии Пушкина не упоминается. А вот независимые исследователи жизни и деятельности В. Величко, стремясь дополнить и украсить его биографию, пишут о данном факте, как о событии, действительно имевшем место. Это относится не только к данному факту, но и к другим неподтвержденным сведениям, касающимся В. Величко. Более детально о несуразностях в работах современных исследователей биографии В. Величко, а также о неизвестных деталях его жизни и деятельности можно прочитать в статье “О Василии Львовиче Величко и не только”.
     Теперь о посещении А.С. Пушкиным  местечка Ичня. Данный факт биографии поэта не исследовался, поэтому в Ичне верят в его достоверность, детали визита обросли местными легендами, рассказывают, что Пушкин выступал с балкона постоялого двора перед многочисленной аудиторией, страстно разоблачая самодержавие. А причиной его приезда в Ичню было желание встретиться с местным уроженцем, скульптором Иваном Петровичем Мартосом, тогда ректором Санкт-Петербургской академии художеств, автором известного всей России памятника Минину и Пожарскому на Красной площади в Москве. На задней стороне этого памятника написано: “сочинил и изваял Иван Мартос родом из Ични”.
     Появившиеся легенды основывались на авторитетном мнении историка из Прилук О.А. Савона. В своем фундаментальном справочнике “Творці історії Прилуччини: довідник”, изданном в 2009 г. в Нежине издательством “Аспект-Полиграф”, он привел описанную Николаем Подвысоцким историю, считая её событием, действительно имевшем место.
     В данной ситуации мнение В. Вересаева о недостоверности сведений об упомянутом визите Пушкина является слабым аргументом, поэтому придется провести детальный анализ имеющихся фактов, несмотря на значительный временной интервал, отделяющий нас от тех событий.
     Сначала целесообразно рассмотреть обстоятельства высылки А.С. Пушкина из Одессы и детали его поездки в родовое имение Михайловское.
     В Одессе Пушкин служил в канцелярии новороссийского генерал-губернатора графа М.С. Воронцова, ставшего и  полномочным наместником Бессарабии вместо генерала И.Н. Инзова. Граф Воронцов имел репутацию демократичного, хотя и требовательного начальника, например, любой чиновник канцелярии мог запросто прийти к нему на обед. Так, Пушкину Воронцов разрешил пользоваться своей личной библиотекой. Однако в дальнейшем отношения с начальником у Пушкина не сложились, Воронцов в отличие от Инзова был начисто лишен сентиментальности и относился к Пушкину лишь как к чиновнику, требуя четкого исполнения служебных обязанностей и игнорируя в нем поэта. Ради объективности следует признать, что Пушкин особенно и не утруждал себя государственной службой, он сам писал А.И. Казначееву: ”Семь лет я службою не занимался, не написал ни одной бумаги, не был в сношениях ни с одним начальником...”. Жалованье коллежского секретаря 700 рублей в год поэт рассматривал как “паек ссыльного”. Вообще-то Пушкин специально подчеркнул свою служебную бездеятельность, надеясь, что письмо дадут прочитать Воронцову. Ведь, служа в Кишиневе, он, при благосклонном отношении Инзова, вел служебную переписку на французском языке и делал переводы документов, а также выполнял разовые поручения.
     Конфликт с губернатором усугубило также ухаживание Пушкина за женой графа Елизаветой Ксаверьевной, с которой он имел возможность общаться в её личном салоне в доме Воронцова.
     В ответ на неприязненное отношение Воронцова Пушкин начал нещадно критиковать графа в одесском обществе и написал на него несколько язвительных эпиграмм, наиболее известная из которых: “Полу-милорд, полу-купец, полу-мудрец, полу-невежда, полу-подлец, но есть надежда, что будет полным наконец”.
     В мае 1824 г. Воронцов послал Пушкина вместе с другими чиновниками в Херсонскую губернию бороться с саранчой. Пушкин воспринял командировку как личное оскорбление: он был чиновником Коллегии иностранных дел и в штате канцелярии Воронцова не состоял, а жалованье ему пересылали из Петербурга. По возвращению Пушкин представил отчет в стихах: “Саранча летела, летела и села. Сидела, сидела, все съела и вновь улетела”. Против строк стиха были указаны даты и названия населенных пунктов.
     Желая избавится от Пушкина, Воронцов ещё в конце марта 1824 г. написал письмо министру иностранных дел, графу Нессельроде, в котором просил убрать поэта из Одессы для его же блага. Пока рассматривался этот вопрос, на Пушкина завели новое дело: по Москве распространилось в списках и попало в руки полиции его письмо к В.К. Кюхельбекеру, в котором поэт рассуждал об атеизме. Как объяснял Пушкин, письмо было написано с целью заманить “Кюхлю” в Одессу, но вышло по-другому. Безбожие тогда считалось серьезным преступлением, и по личному распоряжению императора Александра І поэт был уволен с государственной службы и выслан в родовое имение Михайловское Псковской губернии под надзор местных властей.
     Воронцов получил это предписание в Крыму, и был в то время болен, поэтому исполнение высочайшей воли было поручено одесскому градоначальнику графу А.Д. Гурьеву. О принятом решении Пушкину было объявлено 29 июля (все даты по старому стилю). Пушкин подписал расписку, в которой обязался нигде не останавливаться в пути “по своему произволу”. Расписка позволила Пушкину ехать самостоятельно, иначе к нему приставили бы для сопровождения “надежного чиновника”. Поэту выдали прогонные на три лошади в сумме 389 рублей на 1621 версту. Предписанный в подорожной грамоте маршрут проходил в объезд Киева, что удлинило путь на 80 верст.
     Даты отъезда Пушкина из Одессы, приведенные в разных источниках, отличаются: указывается 30 июля, 31 июля и 1 августа. Первая дата, вероятно, значилась в предписании, но Пушкин к 30 июля не успел завершить свои дела в Одессе, сам поэт называет датой отъезда 31 июля. Существуют письменные свидетельства, что Пушкин в ночь с 31 июля на 1 августа хотел бежать из Одессы морем в Турцию, но побег не удался, поэтому он выехал из Одессы 1 августа.
     Сторонником такой версии являлся М.А. Цявловский, автор книги “Летопись жизни и творчества Пушкина”, выпущенной издательством АН СССР в 1951 г. В этой книге на основе изучения большого количества источников приводится расписанный по дням график поездки Пушкина, начиная с 1 августа, с указанием пройденных расстояний и названий населенных пунктов. Суммирование пройденных за день расстояний показывает, что Пушкин проезжал в среднем 150 верст в день, но 8 августа проехал 370 верст, что технически невозможно. Даже фельдъегеря, которым предписывалось ехать “столь поспешно, сколько сие будет возможно”, проезжали за день не более 200 верст. Поэтому хронологию поездки следует сместить на один день, тогда она будет соответствовать известным датам из других источников.
     Так, в музее “Нежинская почтовая станция” хранится книга записи подорожных грамот того периода, из которой следует, что Пушкин приехал в Нежин 4 августа (у Цявловского 5 августа).  Согласно воспоминаниям гусарского офицера А.П. Распопова, в Могилев поэт приехал вечером 6 августа (у Цявловского 7 августа). Вероятно, возможность побега Пушкина в Турцию обсуждалась, но шагов для организации побега не предпринималось, и поэт выехал из Одессы все-таки 31 июля. Возможно, М. Цявловский специально указал датой отъезда 1 августа: Пушкина необходимо было представить таким себе бунтарем, борцом с самодержавием, преследуемым царизмом, иначе бы и книгу не опубликовали.
     Пушкин ехал в отцовском экипаже (по другим данным, на деньги, взятые у княгини В.Ф. Вяземской, была приобретена новая модная коляска), его сопровождал “дядька” Никита Тимофеевич Козлов – глубоко преданный Пушкину человек. Никита был рядом с Пушкиным до последних мгновений его жизни, это он заносил на руках смертельно раненого поэта в его квартиру на Мойке после злополучной дуэли с Дантесом на Черной речке, он же сопровождал гроб с телом Пушкина в Святогорский монастырь для погребения. 
     9 августа Пушкин с Никитой прибыли на почтовую станцию Опочка Псковской губернии, где их встречал кучер Петр Парфенов с лошадьми из Михайловского. По другим данным, за лошадьми пришлось посылать, поэтому Пушкин прибыл в Михайловское лишь к ночи. Поэт нарушил предписание, не явившись в Псков к губернатору, эта поездка состоялась только в следующем году.
     А были ли другие нарушения предписания, подписанного поэтом? Это важно для изучения исследуемого вопроса. Очевидно, нельзя считать таким нарушением посещение Пушкиным в конце дня 2 августа имения Родзянки в 4 верстах от почтовой станции Семеновка Полтавской губернии. Станция была последним пунктом поездки на данный день, а в имение Пушкин ездил верхом на почтовой лошади в хомуте и без седла. Проведя у своего друга, отставного офицера и также поэта А.Г. Родзянко, несколько часов, Пушкин вернулся в Семеновку.
     В Могилеве поэта ожидала бурная встреча, собрались почитатели его таланта, молодые офицеры гарнизона, гусарская пирушка началась в зале почтовой станции, затем Пушкина несли на руках через весь город на квартиру Распопова, далее празднество продолжилось на квартире корнета А.А. Куцынского. Гуляли всю ночь, но рано утром веселая компания проводила поэта на почтовую станцию, и в 5 часов утра 7 августа Пушкин отправился дальше.
     Поэт нарушил расписку только 8 августа, заехав в деревню Колпино (ныне Пустошкинского района Псковской области) к помещику И.С. Деспоту-Зеновичу. Исследователь биографии Пушкина Т. Яковлева считает, что заехать в Колпино для отдыха поэту посоветовал в Могилеве поручик Мариупольского гусарского полка С. Юревич, приходившийся Деспоту-Зеновичу племянником. Для заезда в Колпино надо было свернуть на восток возле станции Себеж и проехать около 60 верст, но удлинение маршрута на 120 верст не позволило бы Пушкину приехать на станцию Опочка 9 августа согласно предписанию.
     По мнению Яковлевой, Пушкин изменил маршрут на более короткий, поехав из Витебска не на Полоцк и Себеж, а на Невель и далее через деревни Чернецово и Гультяи на Колпино. Деспота-Зеновича в имении не было, но Пушкина приняли радушно, накормив обедом. Отдохнув и оставив благодарственную записку хозяину, поэт отправился в Опочку кратчайшим путем через деревни Новики, Загорье, Ровные Дубравы и Бабина.
      Приведенная гипотеза выглядит привлекательно, хотя и вызывает новые вопросы. А как же быть с перекладными? Можно ли было заменить лошадей на маршруте, не указанном в подорожной грамоте? Вероятно, эта проблема была решена в Витебске, поскольку речь шла только о сокращении маршрута до почтовой станции Опочка, которая в подорожной грамоте была указана.
     Таким образом, при поездке из Одессы в Михайловское Пушкин в основном выполнял условия расписки, по крайней мере, в части прибытия в конечные пункты дневных переездов, указанных в подорожной грамоте. Хотя отклонение от маршрута при посещении Колпино и имело место, но в Опочку поэт прибыл вовремя.
     А теперь вернемся к сообщению Николая Валерьяновича Подвысоцкого. Описанные в рассказе события согласно хронологии поездки могли иметь место между 3 августа (приезд поэта в Прилуки) и 4 августа (приезд в Нежин). Других документальных источников о заезде поэта в Ичню и посещении хутора Вернигоровщина нет. Рассказ “Из моих воспоминаний” занимает в сборнике 4 страницы, вот его краткое содержание.
     - В 1825 г. в конце лета в Ичне был проездом А.С. Пушкин, который остановился на постоялом дворе, где завел разговор с местными помещиками, критикуя царскую власть. Разговор подслушал местный полицейский чин, и когда Пушкин сел в экипаж и поехал на хутор Вернигоровщину, отправился вслед за ним. Николая Ивановича Величко (деда Н.В. Подвысоцкого) тогда в имении не было, но слуги пропустили Пушкина в кабинет хозяина. Там поэт полежал на диване, а потом стал что-то писать на журнальном столике, взяв письменные принадлежности с рабочего стола. Полицейский чин тоже зашел в дом и ждал в прихожей. Примерно через два часа Пушкин вышел из имения и уехал, а полицейский зашел в кабинет в отсутствие слуг. Через несколько часов вернулся Н.И. Величко, выслушал рассказ слуг, и нашел в кабинете закрепленный над диваном автопортрет Пушкина, нарисованный на его бумаге. Слуги подтвердили, что это и есть тот барин, который заходил. Величко позже поместил портрет под стекло и повесил над диваном. Полицейский чин, к которому обратился за разъяснениями Величко, сказал, что это была просто мистификация. Но позже чиновник канцелярии черниговского губернатора сообщил ему, что к ним попали два письма, компрометирующие Величко, одно письмо от Пушкина, а другое – от знакомого, имени которого он не помнит.-
     Вообще-то рассказ воспринимается не как документальное повествование, а как литературное произведение в жанре детектива. Остановимся более детально на содержании рассказа. Указан 1825 г., это могла быть просто ошибка, но, возможно, автор сделал это специально, чтобы при необходимости можно было оправдаться, выдав рассказ за художественное произведение.
     Ну а далее по тексту: “В этом особенно хотел отличиться тогдашний черниговский губернатор…, относившийся с каким-то исключительно враждебным чувством к Александру Сергеевичу… Ходили довольно упорные слухи, что Пушкин написал злую и ядовитую эпиграмму на нашего губернатора…”. О каком губернаторе идет речь? Очевидно, об А.А. Фролове-Багрееве, занимавшем эту должность до 1 июля 1824 г. Но Пушкин вряд-ли был с ним знаком, а эпиграммы он писал на новороссийского губернатора, о чем уже упоминалось.
     “…в местечке Ични … был проездом Александр Сергеевич и остановился там на одном постоялом дворе…”. А был ли тогда в Ичне постоялый двор? Похоже, что нет. Ведь Т.Г. Шевченко во время своей первой поездки в Качановку к Григорию Тарновскому в мае 1843 г. останавливался на ночлег в имении Вернигоровщина, а во время второй поездки в январе 1844 г. – в Ичне у священника Гавриила Степановича  Тычины, кстати, родственника украинского поэта Павла Тычины.
     “…вдруг совершенно случайно…мимо этого дома проходит местный полицейский чин…”. Подвысоцкий, очевидно, не знал, как назывались тогда полицейские чины в заштатных местечках, поэтому и употребил такой общий термин.
     “Когда Александр Сергеевич приехал в Вернигоровщину … меня там не было. Но, тем не менее, он зашел в дом…”. Здесь использован известный факт заезда Пушкина в Колпино в отсутствие хозяина имения И.С. Деспота-Зеновича.
     Также следует вспомнить, как был одет Пушкин во время поездки. На нем были желтые нанковые шаровары и измятая красная рубаха русского покроя, подвязанная не то арапником, не то вытертым черным шейным платком. А.И. Подолинский в письме к родным писал о встрече с поэтом: “Пушкин показался мне при встрече в Чернигове похожим на своего бедно одетого слугу…”. Если учесть ещё и внешность Пушкина, то дворецкий вряд-ли бы признал в нем барина, и в дом бы не пустил.
     “…который в кабинете сначала немного полежал на диване, облокотясь на правую руку, а потом что-то писал, придвинув к себе маленький столик”. Ох уж этот знаменитый диван Пушкина! О том, что поэт любил работать, лежа на диване, либо сидя, поджав ноги, являлось широко известным фактом, а рисунок дивана со стоящим рядом журнальным столиком, как пишут, имеется в коллекции графических автографов поэта. Можно вспомнить и известный портрет Пушкина кисти художника В.А. Тропинина, написанный в 1827 г., на котором поэт правой рукой опирается на журнальный столик. А записку отсутствовавшему хозяину имения Пушкин писал в Колпино, это также было известным фактом.
     “Бросив взгляд на спинку дивана, я невольно заметил над нею этот портрет, нарисованный пером на моей бумаге, а когда я его показал своим людям, то все признали в нем сходство с тем барином, который был… Для меня сделалось ясным, кто был мой дорогой гость”. Что тут можно сказать? В то время фотографии ещё не было, поэтому в России распространялись гравюры с автопортретов Пушкина. Одна из таких гравюр и висела в кабинете Н.И. Величко. Очевидно, это единственно правдивая деталь из всего рассказа.
     “…года через два, пришлось мне узнать от одного чиновника особых поручений при нашем губернаторе, что этому последнему…были представлены два письма, совершенно скомпрометировавшие меня в его глазах …одно из этих писем было от поэта Александра Сергеевича Пушкина, а другое от какого-то моего хорошего знакомого…”. Ну как тут не вспомнить письмо Пушкина к Кюхельбекеру, перехваченное московской полицией! Но вот имя знакомого Н.И.Величко не указано, вероятно, Подвысоцкий не стал утруждать себя выяснением имен знакомых своего давно уже покойного деда. А черниговским губернатором с 1824 по 1828 г. был П.И. Могильовский, сменивший на этом посту А.А. Фролова-Багреева, хотя в рассказе фигурирует только один "наш губернатор".
     Да и с губерниями тут явная нестыковка, а это уже вовсе не мелкие ошибки или неточности, а прямое подтверждение факта мистификации. Местечко Ичня тогда находилось в Черниговской губернии, а хутор Вернигоровщина – в Полтавской. Подвысоцкий, возможно, об этом не знал, поскольку его родовое имение Максимовка также находилось в Черниговской губернии примерно в 20 верстах от Ични, а расстояние от Ични до Вернигоровщины составляло всего 7 верст. А если и знал, то данное обстоятельство нарушало творческий замысел автора, поэтому “нашим губернатором” Н.И. Величко неожиданно стал черниговский губернатор, а не полтавский. Кстати, второе имение Величко также находилось в Полтавской губернии.
     Имелась ещё одна нестыковка в рассказе Н.В. Подвысоцкого. В 1824 г. хутор Вернигоровщина принадлежал не его деду Н.И. Величко, а прадеду – прилуцкому помещику Ивану Яковлевичу Величко, имевшему имение в с. Замостье в 9-ти верстах за Прилуками. У И.Я. Величко был на хуторе дом и один двор крепостных: число душ мужского пола – 9, женского – 6. В клировых ведомостях церкви Иоанна Богослова с. Хаенки указано, что И.Я. Величко там и проживал. А Николай Величко тогда служил прилуцким уездным судьей, имея начальный чин чиновника 14-го класса, вряд ли он мог проживать в том имении, находясь на службе, ведь расстояние от Прилук до Вернигоровщины составляло около 40 верст. Более вероятно, что Иван Величко оставил сыну родовое имение в с. Замостье, а сам проживал на покое в Вернигоровщине. А собственником имения Вернигоровщина Николай Величко стал в 1837 году после смерти отца.   
     Далее отметим, что Пушкин и его слуга Никита в поездке были пассажирами, а экипажем управляли ямщики, менявшиеся при смене лошадей, что происходило примерно через каждые 30 верст пути. Проезд строго регламентировался правилами для проезжающих на почтовых лошадях, в станционных книгах записывалось, с каким ямщиком отпущены лошади, и через сколько часов они должны возвратиться на станцию (учитывалось время на проезд туда и обратно и трехчасовый отдых лошадям после прогона).  Поездки на почтовых лошадях в сторону от почтового тракта запрещались, за исключением “вольных”, т.е. частных почтовых станций, да и то не далее 20 верст.
     Так что Пушкин вряд ли смог бы заехать в Ичню на почтовых лошадях, а о ночлеге на постоялом дворе не могло быть и речи.
     Однако предположим, что заезд все-таки состоялся, и проведем несложные арифметические подсчеты.  Пушкин выехал из Семеновки 3 августа и прибыл в Прилуки, проехав 141 версту. Чтобы попасть в Ичню, необходимо было проехать по почтовому тракту ещё 35 верст до Монастырища и далее свернуть на Ичню, а это ещё 23 версты. Всего получается 199 верст, фельдъегеря такое расстояние за день иногда проезжали. Если Пушкин выехал из Семеновки в 5 часов утра, то в Ичню при регламентированной правилами скорости конных экипажей в летнее время 10 верст в час (по шоссе 12 верст в час) он мог приехать в лучшем случае к полуночи, установив личный рекорд поездки по расстоянию дневного переезда.
     А теперь рассмотрим обратный путь. В Нежин Пушкин приехал согласно имеющимся публикациям примерно в полдень 4 августа. Это соответствует выезду из Прилук в 5 часов утра. Расстояние от Вернигоровщины до Нежина составляет около 45 верст, а это примерно 4,5 часа езды.  Следовательно, из имения Пушкин должен был выехать примерно в 7 часов 30 мин  утра, а если отнять 2 часа его пребывания в доме и около 40 мин на поездку от постоялого двора до хутора, то получится, что описанная в рассказе беседа с местными помещиками на постоялом дворе состоялась в 4-5 часов утра. Неужели в то время помещики и полицейские чины так рано вставали?
     Из рассказа неясно, зачем вообще Пушкин проехал мимо хутора Вернигоровщина и поехал в Ичню, ведь целью приезда было передать письмо Н.И. Величко? Но таков творческий замысел автора рассказа, в котором должен был фигурировать полицейский чин, конфисковавший письмо и записку Пушкина.
     Местная легенда о том, что Пушкин хотел встретиться в Ичне со скульптором Мартосом, никакого документального подтверждения не имеет. Пушкин мог познакомиться с Мартосом в Санкт-Петербурге, но вряд ли они были друзьями: в 1818 г. поэт критиковал скульптора за неудачную, по его мнению, надпись на памятнике Минину и Пожарскому. Да и разница в возрасте у Пушкина и Мартоса составляла 45 лет.
    Скульптор напомнил одесситам о себе в феврале 1824 г.: тогда продемонстрировали эскиз памятника герцогу А.Э. Ришелье и зачитали сопроводительное письмо Мартоса, в котором он изложил концепцию памятника.
     После установки памятника Минину и Пожарскому в Москве скульптор больше никогда не выезжал из Санкт-Петербурга, за исключением вынужденной поездки в Нижний Новгород в 1828 году, хотя его памятники и устанавливались в Архангельске, Батурине, Киеве, Одессе и Херсоне. Поэтому предполагать, что Пушкин поехал в Ичню для встречи с Мартосом, можно лишь гипотетически.
     А встреча Мартоса с Пушкиным состоялась лишь в июле 1832 г. на квартире поэта в Санкт-Петербурге, на ней присутствовали профессор скульптуры С. Гальберг и академик скульптуры Б. Орловский. Об этом пишет исследователь биографии Мартоса С. Маринчик. Встреча не была дружественным визитом, Мартос, Гальберг и Орловский исполняли служебное поручение. Пушкин хотел продать правительству за 25 тыс. рублей статую Екатерины II, стоявшую в его квартире. Была назначена комиссия из указанных персон, они осмотрели статую и 12 июля 1832 г. составили соответствующий акт.
     Из приведенного анализа следует, что рассказ Подвысоцкого “Из моих воспоминаний” можно рассматривать лишь как литературно-художественное произведение, в котором фигурирует Пушкин, а с позиций документалистики это чистейшей воды мистификация, в которой довольно удачно использованы некоторые реальные факты жизни и деятельности поэта.
     Мистификация биографий известных людей была распространенным в России явлением. Можно вспомнить, например, публикацию князя П.П.Вяземского “Лермонтов и г-жа Оммер де Гелль в 1840 году”, в которой описан любовный роман Лермонтова с француженкой Адель Оммер де Гелль,  с которой Лермонтов знаком не был, а в период описываемых событий, происходивших в Крыму, участвовал в боевых действиях в Чечне.
     Другим документом, относящимся к рассматриваемому эпизоду биографии Пушкина, является рецензия А.И. Маркевича. Подвысоцкий отправил свой рассказ сразу в два сборника, в Петербург, где он и был опубликован, и в Одессу, где готовился к изданию сборник “Пушкинские дни в Одессе 26-27 мая 1899 г.”. Ординарный профессор Новороссийского университета А.И. Маркевич являлся членом редколлегии этого сборника.
     Его рецензия “По поводу статьи Н.В. Подвысоцкого о посещении Пушкиным имения Н.И. Величко” носила весьма двойственный характер: отметив несоответствие указанной даты действительной поездке Пушкина из Одессы в Михайловское (1824 г.), он не стал анализировать содержание рассказа, пояснив лишь без всяких комментариев, что хутор Вернигоровщина находится в Полтавской губернии, а Ичня – в Черниговской.
     Маркевич проигнорировал факт поездки Пушкина в Ичню, и предположил, что с учетом небольшого расстояния от почтового тракта до хутора Вернигоровщина Пушкин вполне мог заехать на несколько часов к Н.И. Величко. В рецензии Величко дважды назван приятелем Пушкина: “…Пушкин приезжал к своему приятелю, деду г. Подвысоцкого…”  и  “…Пушкину не трудно было бы свернуть в сторону и заехать на несколько часов к приятелю”, хотя в самом рассказе нет никаких упоминаний о том, что Величко был приятелем или знакомым Пушкина.
     Причины двойственности рецензии следует искать в биографии Алексея Ивановича Маркевича (1847-1903). Он происходил из старинного казацко-старшинского рода Марковичей-Маркевичей еврейского происхождения. Родился А.И. Маркевич в с. Смош  Прилуцкого уезда в дворянской семье. Он был земляком Н.И. Величко и Н.В. Подвысоцкого, в то время местные помещики знали друг друга, а многие были родственниками. Одно из имений Марковичей находилось в деревне Вороновка за 4 версты от Вернигоровщины. Марковичам принадлежал также хутор Марковка (Чёрный) в 3-х верстах от Вороновки. Эти обстоятельства, вероятно, и определили двойственный характер рецензии.
     Неизвестно, какое мнение высказал Маркевич по поводу рассказа в устной форме, но сборник “Пушкинские дни в Одессе 26-27 мая 1899 г.” вышел в 1900 г. без рассказа Подвысоцкого. Рецензию Маркевич не публиковал, она так и осталась бы неизвестной, но её нашли в архиве ученого и в 1905 г. опубликовали в сборнике “Пушкин и его современники: Материалы и исследования” составители его научного наследия.
     А была ли рассмотренная мистификация Подвысоцкого единственным фактом в его деятельности такого рода? Сведения об этом можно найти, изучив его биографию.
     Дед Н. Подвысоцкого Иосиф Каэтанович Подвысоцкий, из польских дворян, был русским офицером, участвовал в Отечественной войне 1812 г., награжден орденом Святой Анны 4 степени за отличие при взятии крепости Суассон, ушел в отставку в 1827 г. в звании подполковника. Его имение находилось в уже упоминавшемся селе Максимовка на юге Черниговской губернии. Сыновья И.К. Подвысоцкого Валериан и Александр стали известными людьми, оба окончили юридический факультет Харьковского университета и сделали блестящую для дворян из провинции карьеру.
     Александр Иосифович Подвысоцкий  – писатель, этнограф и языковед, исследователь Архангельского края, архангельский вице-губернатор.
     Биография Валериана Иосифовича Подвысоцкого является очень необычной и удивительной. После окончания университета он служил в разных государственных учреждениях, занимаясь, преимущественно, решением земельных споров, а в 50 лет, выйдя в отставку в чине статского советника, неожиданно увлекся фармакологией. Поступив на медицинский факультет Дерптского университета и успешно его окончив, защитил диссертацию по фармакологии. Занять должность профессора в Варшавском университете В.И. Подвысоцкому не удалось, помешало православное вероисповедание, а позднее ученый совет Казанского университета избрал его ординарным профессором по кафедре фармакогнозии, где он и работал до самой смерти.
     У Валериана Иосифовича Подвысоцкого и его жены Наталии Николаевны, урожденной Величко, было четверо сыновей: Николай (1851), Максимилиан (1853), Александр (1856) и Владимир (1857).
     Два сына избрали военную карьеру, Максимилиан Подвысоцкий служил в Отдельном Корпусе Пограничной Стражи (в 1909 г. ротмистр), а Александр Подвысоцкий – в 125-м Курском пехотном полку (в 1892 г. штабс-капитан). В боях под Плевной в 1877 г. прапорщик Александр Подвысоцкий был дважды отмечен за героизм. 
     Наиболее известен младший из братьев Владимир Подвысоцкий, медицинское светило: патолог, эндокринолог, микробиолог, профессор Киевского университета, создатель Одесского медицинского института, директор Института экспериментальной медицины в Санкт-Петербурге.
     А вот у Николая Подвысоцкого с карьерой как-то сложилось не очень. Обучался на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета, но по неизвестным причинам окончить не смог. В те годы в учебных заведениях Восточной Сибири ощущалась острая нехватка учителей, поскольку местных учебных заведений, готовивших преподавателей, не было. Учителей приходилось приглашать из европейской части России, такое предложение и принял Подвысоцкий, с марта 1875 г. он начал работать учителем математики в мужской прогимназии г. Енисейска Красноярского края. В этом городе Подвысоцкий преподавал по совместительству и в женской прогимназии, а также заведовал библиотекой.
     В ноябре 1884 г. в семье Подвысоцких родилась дочь Ольга, ставшая впоследствии медицинским светилом, как и её дядя Владимир, академиком АМН СССР (Ольга Николаевна Каплан-Подвысоцкая).
     Енисейск постепенно развивался, мужская и женская прогимназии приобрели статус полных гимназий, а Подвысоцкий за многолетнюю службу получил чин надворного советника. Последним местом службы Подвысоцкого был Иркутск, где он преподавал математику в учительской семинарии и стал статским советником. В последние годы пребывания в Сибири он усиленно занимался изучением истории Енисейска и, как сообщали сибирские газеты, подготовил к печати большую рукопись, судьба которой неизвестна.
     В 1892 г. Подвысоцкий уехал из Сибири, возможно, отъезд был связан со смертью отца, случившейся 28 июня 1892 г., а в конце 1892 г. поехал к новому месту службы, согласившись с предложенным Министерством образования назначением. Выбор оказался неудачным, учительская семинария в г. Вытегра Олонецкой губернии, куда он был назначен учителем естествоведения, находилась на грани закрытия из-за нехватки учеников. Незадолго до приезда Подвысоцкого семинарию покинул будущий русский писатель Федор Сологуб (Федор Кузьмич Тетерников), хотя в штате он числился до её закрытия.
     В 1893 г. Вытегорскую семинарию закрыли, а Подвысоцкий осенью 1894 г. получил новое назначение в учительскую семинарию г. Череповца Вологодской губернии. В Череповце он по совместительству стал заведовать местным историко-археологическим музеем. На этой должности Подвысоцкий стал героем публикаций столичной прессы, в частности газеты “Неделя”, опубликовавшей несколько статей об выдающихся успехах в создании музейных коллекций и определяющем вкладе в эту работу учителя географии и естествоведения Череповецкой учительской семинарии Николая Валерьяновича Подвысоцкого. Не умаляя заслуг Подвысоцкого на этом поприще, следует отметить основную пикантность хвалебных публикаций: их автором был сам Подвысоцкий, печатавшийся в “Неделе” и других периодических изданиях (Сибирь, Восточное Обозрение, Биржевые Ведомости, Гласность, Мировые Отголоски, Петербургские Ведомости) под псевдонимом Граф Дибич. Вероятно, сообщения в сибирских газетах об изучении истории Енисейска и подготовке рукописи по истории города также исходили от самого Н. Подвысоцкого.
     В черновых бумагах Федора Сологуба имеется характеристика Подвысоцкого: “Прославился здесь своим враньем. Последняя ложь: выдал себя на пароходе “Волга” за вытегорского инспектора. История с фейерверками. Вранье Ахутину о подписях. Мамонтовое мясо, окостенелое, собаки съели. Как в него стреляли, когда он купался в Ангаре. …Жена иногда останавливает его, когда он заврется”. Еще более резко отзывался о Подвысоцком его коллега по Вытегорской семинарии И.И. Кикин. В письме к Сологубу от 14 ноября 1909 г. он писал: “А где-то находится ныне и что представляет собою наш почтеннейший враль “Ваколай Подлерьевич Невысоцкий”? Вот это был тип, достойный кисти художника в отношении изображения отрицательных сторон человека, и я думаю, Федор Кузьмич не обошел его своим вниманием в своих произведениях”.
     В этих отзывах, вероятно, нашел отражение тот факт, что учителя Вытегорской семинарии перед закрытием занимались внутренними разборками, не зная, что их ожидает в будущем. В отличие от статского советника Подвысоцкого они могли и не получить новых назначений. Так, И.И. Кикин после закрытия семинарии некоторое время преподавал в начальном одноклассном училище, а затем заведовал винным складом.
     В записях Федора Сологуба содержатся негативные характеристики не только на Подвысоцкого, но и на самого Кикина, его жену и сестру жены, хотя они и носят чисто бытовой характер. Причину собирания таких характеристик, вероятно, следует искать в трудном детстве писателя, либо в стиле его творческой деятельности.
     Из приведенных фактов биографии Подвысоцкого следует, что он был веселым человеком (возможно, внутренне веселым) с хорошо развитым, хотя и своеобразным чувством юмора, любителем розыгрышей и мистификаций, а многие из окружавших его людей были напрочь лишены такого чувства. Ведь ложь предполагает нанесение кому-то вреда, а приведенные Сологубом примеры, о которых он пишет с таким возмущением, являлись просто небылицами, безобидными шутками или выдумками, призванными заинтриговать и развлечь слушателей. А публикуя хвалебные статьи о себе, Подвысоцкий, наверное, тихонько подсмеивался над своими читателями. Так что мистификация факта из жизни Пушкина стала закономерным итогом, а может и вершиной его мифотворческой деятельности. 
     Возможно, все эти шутки, розыгрыши и мистификации, а также стремление прославиться, в некоторой степени помогали Подвысоцкому сохранять внутреннее душевное равновесие, когда он думал о своих знаменитых родственниках. Ведь отец был награжден орденом Святого Станислава I степени и личной грамотой императора Александра III, младший брат Владимир стал известным не только в России, но и в Европе ученым-медиком, а дяде Александру была присуждена Ломоносовская премия. Дед Иосиф получил орден в Отечественной войне 1812 г., а брат Александр прославился в русско-турецкой войне. Да и двоюродный брат Василий Величко был известным в России поэтом, лауреатом Грибоедовской премии, его стихи, положенные на музыку, исполнялись в салонах как романсы.
     Николай Подвысоцкий не достиг такой известности и не имел премий и наград, но он принес немало пользы обществу, посвятив благородному и нелегкому делу обучения и воспитания подрастающего поколения 25 лучших лет своей жизни. Много сил было отдано и созданию музея в Череповце, его имя, как основателя, записано в уставе музея, он вырастил прекрасную дочь, которая прославила род Подвысоцких, хотя он до этого и не дожил. Ведь полезность и ценность любого человека определяют его дела, а не звания и награды.
     Хотя свой след в истории Николай Подвысоцкий все-таки оставил, написав рассказ “Из моих воспоминаний”, вспомнить о котором пришлось спустя 106 лет после смерти автора.
     Таким образом, еще один факт из жизни и деятельности Пушкина оказался просто легендой, основанной на удачной мистификации одного человека, а сколько ещё подобных фактов ждут своего часа. Даже при изучении данного вопроса пришлось столкнуться с разными и совершенно противоречивыми сведениями по одному и тому же событию, и вряд-ли удастся когда-нибудь установить абсолютную истину.