Шекспир. Сонет 2, первый вольный перевод

Когда придут  тревоги нашей  сорок  зим,
Твое чело  прекрасное  возьмут  в осаду,
И поле битвы на былом пространстве сада
Распашут гусеницам  для  адского парада,

Ты гордо, в мантии из листьев и цветов,
В наряде юности,  что привлекает взоры,
Полуночи  дождешься.  А наряд  узорный,
Весь как у Золушки,к моменту этому готов

В лохмотья превратиться,и любой прохожий
Ехидно спросит,где же красота,что голову 
Нам всем кружила?  Ты что же,  скупердяй,
Ее зажилил,  спрятал в ямах тусклых глаз?

И жгучий стыд тебя охватит вмиг, что рядом не возник
Ответ - цветок,тобою в юности не созданный наследник.




оригинал

When forty winters shall besiege thy brow,
And dig deep trenches in thy beauty's field,
Thy youth's proud livery so gazed on now
Will be a tottered weed of small worth held:
Then being asked where all thy beauty lies,
Where all the treasure of thy lusty days,
To say within thine own deep-sunken eyes
Were an all-eating shame, and thriftless praise.
How much more praise deserved thy beauty's use,
If thou couldst answer, 'This fair child" of mine
Shall sum my count, and make my old excuse',
Proving his beauty by succession thine.
This were to be new made when thou art old,
And see thy blood warm when thou feel'st it соЦ




подстрочник

Когда сорок зим {*} возьмут в осаду твое чело
и выроют глубокие траншеи на поле твоей красоты,
гордый наряд твоей юности, который теперь так привлекает
взгляды,
все будут считать лохмотьями;
тогда если тебя спросят, где вся твоя красота,
где все богатство цветущих дней,
сказать, что оно в твоих глубоко запавших глазах,
было бы жгучим стыдом и пустой похвальбой.
Насколько похвальнее было бы использование твоей красоты,
если бы ты мог ответить: "Этот мой прекрасный ребенок
подытожит мой счет и станет оправданием моей старости",
доказав _его сходством с тобой_, что его красота - это твое
наследство
Это было бы _как будто_ снова стать молодым, когда ты
стар,
и увидеть свою кровь горячей, когда ты чувствуешь, что
_в тебе_ она холодна.

{*  По понятиям того времени, сорокалетний возраст для человека означал
наступление старости.}