Пробуждение на коленях

ДНЕВНИК НЕФОРМАЛЬНОГО СВЯЩЕННИКА


Блажен кому дано два слуха,
Кто и церковный слышит звон
И слышит вещий голос Духа... -Семен Надсон

Разве Церковь — в стенах?
Церковь — во множестве верующих... -Иоанн Златоуст


ЧАСТЬ IV - ПРОБУЖДЕНИЕ НА КОЛЕНЯХ

"Все изменилось вокруг в мире и нужны уже новые реакции  живого духа на все совершающееся" (Н.А.Бердяев). Кирилл и Мефодий - знаменитые интеллигенты духа и братья по крови, создатели славянской азбуки и церковнославянского языка. Они сознательно покинули зону своего комфорта и принесли свет просвещения для народа невежественного и нравственно грубого. Они переводили церковные книги с греческого на славянский язык, они обучали славян чтению и письму. И как бы странно это не звучало, но в среде тогдашних лидеров церкви сложилось впечатление, что хвала Богу может воздаваться лишь только на трех «священных» языках – еврейском, греческом и латинском. Так и сейчас бывает... Благочестивые братья, Кирилл и Мефодий, ревностно проповедовавшие христианство среди славян, были восприняты как... еретики и вызваны в Рим. Латинско-немецкое духовенство всячески препятствовало распространению славянского языка, как языка церкви. В результате церковной политики, Мефодий был изолирован от народа и... заточен на три года в один из монастырей. "Нация, которая не ценит интеллигентности, обречена на гибель" - писал академик Д.С.Лихачев. "Церковь, отвергающая движение духовной мысли - обречена на...", - неформальный священник понимал, на что обречена его церковь, отвергающая движение здравой мысли, но не решался произнести это вслух, слишком уж трагичным было это признание...

"Мужи! Что вы делаете? И мы - подобные вам человеки" (Деян.14:15). «Но оставлю среди тебя народ смиренный и простой, и они будут уповать на имя Господне» (Соф. 3:12). Всемирно известный пастор "Я..." посетил Америку и почтил своим присутствием славянскую диаспору. В наши дни, если пастор, то обязательно широко известный в узких кругах христианства, если евангелист - то уж не меньше, чем международного масштаба. Духовная тошнота - реакция здоровой души на нескромную саморекламу, на духовный нарциссизм основателей все новых и новых движений и порядков - от крайне либеральных до не менее крайних консерватиных. И слава Богу, что наступит время, когда "взойдет солнце духовной очевидности — и все осветится верно, и больная слава растает, как туман" (Иван Ильин). И рассеется культ личности - в лучах Его...

Еще в середине XIX века в среде христиан появлялись затворники, буквально рыдающие о нравственном состоянии своей церкви: "Тщеславие и самомнение любят учить и наставлять... Им нужен успех, какого бы ни был качества этот успех, какое бы ни было его начало! Им нужно произвести впечатление на новоначального и нравственно подчинить его себе! Им нужна похвала человеческая! Им нужно прослыть святыми, разумными, прозорливыми старцами, учителями! Им нужно напитать свое ненасытное тщеславие, свою гордыню... Те старцы, которые принимают на себя роль [старца] в сущности, не что иное, как душепагубное актерство и печальнейшая комедия" (Игнатий Брянчанинов). "Как скучно видеть, что монастыри все хотят богомольцев, то есть сами домогаются развлечения и искушения. Правда, им недостает иногда способов, но более недостает нестяжания, простоты, надежды на Бога и вкуса к безмолвию" (Филарет Московский).

"Я и сейчас в церкви... Земля и есть церковь Божия, и я, смею надеяться, повседневно и повсечасно служу моему Творцу не переставая... У меня про всех был один ответ: я уже христианин и не хочу быть ни моравским братом, ни членом англиканской церкви, ни папистом" (Фенимор Купер, "Следопыт"). Молодой священник любил свою церковь, но ему хватило смелости оторваться от деноминационной зависимости. Там, за тюремными стенами, исцелил Господь сердце его от болезни превозношения. Там, за колючей проволокой, гонимый пастырь и "определился" духовно. В искреннем братском кругу, среди православных и протестантов, он окончательно понял, что пределы истинной церкви невидимы и ведомы одному Богу. Только Он проникает в сердечные тайны, только Он - крестит в Церковь. И  "собирал камни" живые неформальный священник, ибо раскиданы были драгоценные "камни" по всем "перекресткам" (Плач Иер. 4:1). И радовался он откровению божественному, и принимал сердцем братьев своих несовершенных. И обогащались братья его от взаимного общения, и забывали "достоинства" свои конфессиональные, ибо благодать заполняла тюремные камеры...

"В Новом Завете сокрыта - отважусь произнести эти слова - теология нежности, целительной нежности, которая исцеляет словом, прикосновением руки... Все это по моему ощущению абсолютно вытравлено и предано запустению... Все выродилось в запреты, в повелительные окрики... На свете совсем не много людей, в присутствии которых можно плакать" (Генрих Белль). Освободившись же от уз тюремных, на свободе, великую цену заплатил пастырь за овец своих "неформальных". "Не сего двора" (Иоан.10:16) - были его овцы. Сердечными ранами - поплатился священник за свои "странные" убеждения и за свою "неудобовразумительную" истину. Понимал священник, на собственном опыте пережил он, что "более всего не терпят людей самостоятельной и оригинальной мысли, не вмещающихся ни в какие привычные рутинные категории. У нас часто убивают людей посредством приклеивания ярлыков... Власть инерции поистине ужасна..." (Н.А.Бердяев).  Поражено было сердце пастыря, сильно ранено враждебностью... братьев. "Слушая их проповеди, можно подумать, что у них душа широкая, как парус, ну а потом они начинают строить козни и шушукаться по углам" (Генрих Белль). "В твоих глазах невыплаканные слезы", - часто говорила ему жена. Как никто другой, она понимала и разделяла бремя "одной плоти". Сквозь ночь вражды и непонимания мужественно продвигался священник...

По рынку враждующих партий / В молчании Истина шла..." (Л.И.Пальмин). Нет, не изменял вере евангельской неформальный пастырь, и не поднимал пяты своей смертной на священные таинства Церкви. Только вот форма обряда церковного - стала для него не главной, он всегда углублялся в корень, он пытался всмотреться сердцем. Давно уже подмечал священник, что даже церковные таинства - стали вырождаться в пустую форму. Не потому ли и оскудевала вера истинная? Не потому ли и дух мельчал, а проповедники лишь доктринерски поучали? Пасторская риторика и харизма - стала подменять харизму, идущую от Христа. По мере умножнения наслоений внешних - затухало биение сердца искреннего.... Каждый стал концентрироваться на предмете своего заблуждения. Каждый выпячивал лишь одну грань истины и защищал ее так неистово, что лучше бы он и не знал этой части истины. Мы потеряли способность созерцать целостность истины, во всей ее полноте и разнообразии. Не от этой ли "борьбы за истину" мы потеряли вкус к теологии нежности, и не от того ли суетные разговоры в храме, и потеря благоговения пред святынями церкви - уже никого не смущают? Мы научились потрясать и тела и души, мы научились устраивать духовно-развлекательные шоу представления, но воскресить сердце мертвое - во власти одного Господа!

Церковь священника оказалась во власти разрушительных стихий: личного покоя и благосостояния, всеядности и произвола... Нет, нельзя держать дух в рабской зависимости от буквы закона и тленной материи, конечно же, нельзя! Ведь "буква убивает, а дух животворит" (2Кор.3:6), только дух животворит. Так думал молодой священник во времена смутные... Нет, не оставлял овец своих несовершенных неформальный пастырь. Ведь бегство пастыря из заболевшей церкви - преступно. Так понимал священник, так он и жил...
"На страшной высоте блуждающий огонь, но разве так звезда мерцает?" (Осип Мандельштам, 1918). В тот вечер, проповедь священника пробудила многих. "Суета и томление духа, как скудна наша жизнь духовная, как приземленно-мелко мы живем! Я мечтаю о возрождении церкви нашей, молюсь о возврате к простой и смиренной жизни общины нашей. Нам нужно сбросить внешние покровы формализма и честно посмотреть на истинные реалии жизни. Чего бы это нам не стоило, мы должны позаботиться о детях наших, мы обязаны остановить поток отступничества от Христа! Да, именно от Христа! Ибо отступивший от церкви, прежде отрекается от Христа, и сердцем уходит в мир свой суетный. Потому и приобщать ребенка должны мы прежде всего ко Христу, тогда и церковь станет для него родным местом. Тогда и мир внешний - не будет для нас таким страшным, ведь истинные "алмазы даже в грязи не тают" (Виктор Гюго).

Мы же искусственно раздробили  жизнь на мирскую и церковную, личную и семейную, рабочую и... прочую. А ведь жизнь - это все вместе, это каждое мгновение. И каждый миг этой цельной жизни - должен сиять пред Богом! Не только в церкви, но и в радостях и печалях наших, в приобретениях и потерях, в домах наших и на лоне природы... Но как же избавиться нам от пустых и выветрившихся слов, от уже давно обессиленных и бесполезных форм и ритуалов? Как приобщить детей наших к жизни в Боге, и как научить их поклонять Ему "в духе и истине"? Кто остановит смертельный процесс отступления?"

Тихо и и спокойно умолял свою церковь неформальный пастырь. И все видели, что взор его при этом устремлялся вверх. И все невольно устремлялись туда же - к Небу. И забывали о суете, и сознавали грехи свои, и вдруг прозревали и начинали понимать, что исцеление ран народа церковного и земли их пораженной - возможно! Нужно только очень сильно смириться пред Богом и воззвать из глубины сердца... Невзрачный на вид молодой пастырь, со слабым голосом и немощной плотью, излучал такой свет и силу, что даже самые равнодушные начали вдруг слышать голос Духа. Маленький человек с большой душой стоял пред народом, и всем казалось, что они уже слышат голос пророка. И не смог священник закончить речь свою к народу...  народ уже стоял на коленях и слушал Бога. И успокаивалось сердце неформального пастыря и благодарило Бога. Знал священник, что  даже самый слабый народ, стоящий на коленях пред Богом... непобедим!


Иван Лещук, livan@usa.com