Глава 6. Кушка

     Сдружился с Тахиром Абидовым. Крепкий коренастый паренёк, имел первый разряд по гребле. Много рассказывал о своих выступлениях, мечтал после армии вернуться в большой спорт. Но я понимал, что за три года он потеряет форму, которую и не пытался хоть как-то поддерживать.

Как-то я вспомнил любимую книгу «Друг мой Колька», где героя в ресторане намеренно угощали мороженым в таком количестве, что ему стало плохо. Рассказал Абидову, и тот не поверил. Решили провести эксперимент. В пыльном парке напротив нашей части скучающая лоточница торговала самым дешевым мороженым по десять копеек. Нам даже не понадобилось отпрашиваться в увольнение, просто вышли за ворота части, перешли улицу, и оказались в парке, где за всё лето не было ни одного дождя. Однако, росли деревья, какие-то кусты.

Я на свой рубль купил две порции мороженого, отошли в сторону и с удовольствием быстро прикончили вафельные стаканчики. Тахир Абидов сказал, что он вполне может съесть ещё. Мы не уходили от лоточницы далеко. Я снова купил порцию из охлаждённого ящика со льдом. Он ел, я на него смотрел, и о чём-то говорили. За каких-то пятнадцать минут он съел десять порций без каких-либо последствий, а я понял, что не всему, написанному в книгах можно верить. Мы ни на что не спорили, просто проверили, потому что до этого никогда не ели мороженое в таком количестве.

Я был страшно наивен, и до сих пор не могу понять, что мешало самому на себе поставить такой эксперимент? Возможно, подсознательно хотел подружиться с крепким парнишкой, и хоть как-то сделать ему приятное.

На сопке всё электропитание поддерживалось дизелями, которые включались по мере необходимости проводки воздушных целей, пролетающих военных самолетов в нашей зоне. Чужие самолёты к нам не залетали. Чаще, РЛС — работали не более часа. В редких случаях — два часа. И, лишь во время учений по-несколько часов подряд. Тогда уж, приходилось быть особенно тревожным: стоящие в капонирах дизеля перегревались от летней жары, давление масла начинало неумолимо падать, а это грозило заклиниванием работающих частей и полным выходом из строя дизеля, который и ремонту бы не подлежал.

Резервных дизелей нет. Остановка дизеля грозила срывом учений. Никто из нас не знал, какое наказание последует за этим, и виноваты ли мы, что у нас нет резервного дизеля, что они в запущенном состоянии? Мы старались изо всех сил не допустить остановки дизеля, выжать еще один час работы. Должно же, это проклятое учение, когда-нибудь кончиться!

Бежали за водой к цистерне, вкопанной в песок. С полными ведрами неслись к дизелю и поливали, брызгая кружкой на радиатор, с удовлетворением слыша, как, на слух, менялся гул перегретого дизеля. С наземными дизелями работалось легче, им хватало воздушного охлаждения, стоило лишь снять защитные кожуха.

Два дизеля, считающиеся резервными, совершенно не держали давление масла: при падении ниже критического показания, дизель нужно срочно выключить, иначе заклинит коленвал. И вот мы, каждый день после завтрака и развода, шли вчетвером к дизелю и разбирали его. Сливали масло, раскрутив гайки, снимали картер.

Корнилов с Коваленко, которые на гражданке работали трактористами, то есть имели представление о моторах, в отличие от нас, начинали шлифовать нулевкой шейки коленвала, или подкладывали тонкую фольгу, туда, где, по их мнению, она должна быть.

После обеда мы приступали к сборке. Ставили прокладку, смазывали краской, чтобы не пропускала масло, старательно прикручивали картер, заливали масло. Включали дизель и через пять минут убеждались, что чуда не произошло. Завтра нужно снова разбирать дизель. Сегодня мы уже не успевали. И так каждый день.

Ремонт шел в полевых условиях, что по инструкции категорически запрещалось, так как нельзя выдержать требуемые условия чистоты, уберечься от песка, который везде вокруг нас – миллионы тонн. В таких условиях ни один уважающий себя мастер не взялся бы восстанавливать дизель, но не нам указывать мастерам, что и как делать, мы на подхвате. Да и мастерам спешить некуда, впереди годы службы.

Неторопливо раскручиваем гайки, бросая их в ведро с бензином. Никто никого не подгоняет. Старшего над нами нет. Корнилов, методом тыка, то здесь подложит фольгу, то там, то уберет. Он явно не знал, что нужно сделать, чтобы давление масла не падало. Всё на авось. Все дилетанты, окончившие курсы шоферов или механизаторов широкого профиля, но не успевшие получить практический опыт, потому что были призваны в армию. Я поражался их терпению. Я бы на его месте давно бы запсиховал, признался в несостоятельности. Но он невозмутимо продолжал всё лето делать одно и то же. И капитан Шулепов ни разу не сказал:

— Что же вы, мастера? Каждый день делает одно и то же. Какой смысл в вашей работе?

Мы, «шестерки», часто ходим в наряд, то дневальными, то часовыми по сопке, всё какое-то разнообразие, а они бессменно возле дизелей.

Наконец, мы так наловчились, что за день успевали три раза разобрать и собрать дизель. Движения стали автоматическими. Мы уже просто не могли медленно работать. Психологический феномен.

Большую часть работы Корнилова делали сами, а он покуривал в стороне от ведра с бензином. Пожалуй, если бы он ещё и объяснил, что к чему, то из нас получились бы такой же мастер, как и он, сам, потому что и он ничего не знал. Поражался терпению капитана Шулепова: почему не спишут этот явно негодный дизель, который не будет работать дольше пяти минут. Давление масла не поднимается выше единицы. Но и капитана это не волновало. Мы заняты делом. Авось удастся запустить дизель, который списать нельзя, потому что он не выработал положенного ресурса, 20 тысячи часов.

Всё же, нам удалось восстановить один дизель для резервной работы не более часа, а потом начинал перегреваться и давление стремительно падало. За это время нужно успеть переключиться на другой дизель. То есть пока мы бегали между дизелями, он запросто мог заклинить.

Когда лето закончилось, поступила команда, законсервировать неподдающийся дизель и отодвинуть в сторону. Пусть стоит до капитального ремонта. Надо думать: в специально оборудованных мастерских и настоящими мастерами своего дела, а не недоучками.

Отныне, дежуря на РЛС, я с пониманием отнесся к советам старших солдат, приписывать больше часов в журнал, чтобы дизель можно было быстрее списать, как выработавшего свой ресурс. Если станция работала полчаса, мы писали – три часа. Если час, то – пять. Если, вообще, не было включений, то записывали работу дизеля на профилактические работы, которые иногда проводились.

Так набирались сотни и тысячи часов работы, и уже через год можно отправлять вполне исправный дизель в капитальный ремонт. Я удивлялся: как при такой большой приписке у нас много неисправных дизелей? Случись неисправность хоть с одним дизелем, и проводка воздушной цели сорвется! В резерве только один дохлый дизель. Аккумуляторов не хватало. Каждый раз, при включении, мы бегом перетаскивали тяжелый танковый аккумулятор весом в 60 килограммов с одного дизеля на другой. Двести метров бегом, чтобы успеть включить дизель за определенное время. Успевали.

В основном, аккумуляторы старые, маломощные. Дизеля с трудом заводились после нескольких попыток. Всякий раз тревожно прислушивался, возьмет или нет? Или придется бежать за новым аккумулятором?

Тогда мы не могли и представить, что в армии возможно воровство. Это немыслимо! Но, кто-то воровал, потому-то у нас ничего и не было.

Самое тяжелое в нашей работе – вручную закачивать насосом солярку из огромных бочек, вкопанных в песок за капониром. Шланг опущен в горловину, которую тщательно закрывали, но песок вездесущ. Непонятно как, но почти половина ёмкости засыпана песком. Недостатка в горючем не испытывали. Благодаря припискам, мы смело расходовали солярку и бензин на промывку дизелей, корпусов машин, отчего они становились блестящими, как новенькие. Но через день покрывались пылью, и всё надо повторять заново.

После включения дизеля, если дело было ночью, я расстилал бушлат на полу и ложился спать. Дизель нагревал помещение дизельной, и становилось тепло. Это не разрешалось, потому что скапливался угарный газ, но не торчать же на холоде? Потом со станции кто-нибудь прибегал и командовал выключение. Становилось тихо, и я шел в спальный капонир на свободную койку.

Нельзя зажигать спички над открытым аккумулятором, когда возникала необходимость посмотреть, есть ли там электролит, не долить ли дистиллированной воды? Но лампочек для переноски не хватало, часто разбивались, а контролировать нужно.

Однажды ночью, спросонья, зажег спичку над новым аккумулятором. Низко наклонился, из-за слабого зрения – очков не носил. Бабахнуло так, что чуть не оглох. Повезло, что газов было не очень много, брызги не достали глаз. Лишь крышка немного треснула на аккумуляторе. Хорошо, что не корпус. Тогда бы пришлось ещё хуже. То мы бегали к одному дизелю с аккумулятором, а пришлось бы, к двум. Одного такого урока надолго хватило. За всё время службы мы не сорвали ни одного включения. Работали надежно и получали благодарности.

Летом на неделю определили грузчиком к старшине продовольственного склада. Садились на бричку, или шли пешком, и неторопливо работали на складе: выгружали тяжеленные мешки с сахаром, мукой, складывали в штабеля. Я про себя тайно радовался, что мешки вполне по моим силам, не пасую, как это было в начале моей трудовой деятельности, вполне окреп. Да и работа была, хоть каким-то разнообразием в казарменной жизни, которой, казалось, конца не будет.

Потом, не спрашивая согласия, отправили к пограничникам на границу с Афганистаном, убирать помидоры с огородов. Жили вместе с пограничниками на небольшой заставе. Они каждый вечер уходили в наряд на границу. Мы, после завтрака, неторопливо шли на томатные поля, предварительно положив в карман горсть соли, и, когда встречался особо аппетитный помидор, солили и отправляли в рот. А такие  встречались довольно часто. Поэтому обедали  без особого аппетита, хотя пограничников кормили намного лучше, чем нас.

Помидоры складывали в ящики, грузили на машины и их увозили неизвестно куда. Ни мы, ни пограничники этих помидоров никогда не видели на своих столах.

Где-то неподалёку, если смотреть по карте, находится знаменитая Кушка, самая южная точка СССР, там служит замкомдивом Герой СССР полковник Владимир Карпов, о котором я ещё представления не имею, он значительно позже напишет о камандарме Петрове «Полководец», которой я зачитаюсь с радостью, что у нас были столь хорошие генералы, и несколько книг о маршале Жукове.

Афганистан совсем рядом, через речку и КСП. В ста метрах от нас дехканин пахал землю, идя с плугом за лошадью. Мы с усмешкой смотрели: темнота, каменный век, всё еще вручную пашут. У нас вон, какие трактора! Пограничники рассказывали про их войско: каждый воин содержал себя сам, готовит еду, с собой возит припасы и всё необходимое.

Можно представить, какие из них воины, думали мы. Не догадывались, что с наступлением хрущевского коммунизма, наши правители начнут десятилетнюю, безуспешную войну с Афганистаном, которая завершится полнейшим поражением и развалом Советского Союза, считавшегося сверхмощной державой.

Вечером тоскливо от безделья. Пограничники всё время меняются, то на границе, то отсыпаются под марлевыми пологами в душной казарме, мы не успевали познакомиться и подружиться. В Ленинской комнате старая радиола и несколько пластинок десятилетней давности. Слушали и их – другого выбора нет. Радио слушать невозможно, вероятно, из-за отсутствия антенны станции не ловились. Читали бессодержательные газеты.

Выходя на улицу, не уставал поражаться: Млечный путь лежал, чуть ли не на горизонте. Почему-то на сопке не видел такого зрелища. То есть он был привычен. Пытался поговорить об этом с ребятами, но они меня не понимали: Чему удивляться? Это же юг! Но не настолько, чтобы отъехав на 20 километров, увидеть Млечный путь, свалившийся к горизонту.

Как-то ночью ребята разбудили меня и тихо провели за казарму. В курилке пировали. Кто-то сделал набег на виноградники, и сейчас каждому досталось по грозди великолепного винограда, какого я никогда не ел, как и эти ребята. Вероятно, так мы восстанавливали справедливость: неужели каждый из нас не заслуживал одной грозди винограда? Нам не давали, мы брали сами. Брали намного меньше, чем могли бы.

Потом вернулись в казарму, где спали не в два яруса, как мы, а в один, с марлевым пологом от вездесущих комаров. Но у них и служба труднее. Ребята рассказывали, что и через пять лет после окончания службы сохранялась опасность, понести наказание, вплоть до тюрьмы, если вдруг выяснялось, что за время дежурства на твоем участке прошел шпион. И такой случай у них был. Загремел в тюрьму уже с гражданки. Для нас это дико.

Полувольная жизнь нам нравилась, никто нами не командует. Работаем добросовестно, изредка купались в холодной воде арыка. Но однажды, за нами приехала машина, и увезла в часть.

И снова потекли однообразные будни, с каждодневной, легкой тревогой: лишь бы сегодня не послали дневалить. На сопке всё же, больше свободного времени оставалось, можно и книгу почитать, к товарищу в гости пойти в соседний капонир.

Как-то, ушли в пустыню на несколько километров, с таким расчетом, чтобы вернуться к ужину. Ничего интересного и нового не увидели, но мы эти часы были свободными. Мы дурачились, как мальчишки, бегали друг за другом, кричали. Устав, просто, разговаривали о жизни, гражданке, строили планы на будущее.

Всюду невысокие, пологие, но иногда очень крутые, отвесные холмы. На пологой стороне выгоревшая трава от искры выхлопной трубы проехавшего трактора.

Продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/22/480