Дожди Линамарина

                Дожди Линамарина

                Герцог Олеандр вышел из дома подпрыгивающей, веселой походкой человека, у которого в жизни нет забот.
                - Зар! Почему карету вовремя не подаем?! – Выкрикнул он, шлепая перчатками по своей ладони.
                - Сию минуту, ваша светлость! – Донеслось из-за угла.
                Я отделился от стены противоположного дома, прошел мимо него, бросив зазывающий взгляд, и удалился вдоль по улице.
                Стук копыт за моей спиной не заставил себя долго ждать.
                - Сколько? – Он высунулся из окна кареты, пожирая меня глазами, которые были подведены черной краской, придававшей ему больше комичности, чем выразительности. На герцоге был малахитовый камзол с туско посверкивавшими алмазными пуговицами, и большая серьга в левом ухе.
                - Пятьдесят золотых.
                - Ты чего? Почему так дорого?!
                - Сколько для вас стоят откровения тела?
                - Не больше двух золотых!
                - А откровения души?
                Он замер, как все в доме замирает, если задуть свечу. Герцог смотрел на меня еще несколько долгих секунд, во время которых я понял, что ночь, проведенная на улице при минусовой температуре, не прошла даром – я вообще перестал дышать.
                От мучительного, форсированного вдоха закружилась голова, и лицо Герцога поплыло у меня перед глазами. Он вообще-то находился не здесь, а в лабиринте старых обид. Он ходил, ел, пил, разговаривал, щелкал пальцами, требуя принести еще винограда, снимал на улице очередного полоскалу, но все это был фасад. Под ним не было ничего. А сам герцог Олеандр сидел в темном, душном лабиринте. Перед ним лежало что-то, накрытое черным бархатом.
                - Залезай.
                Я вернулся к реальности, вздрогнув от его голоса, вдруг ставшего осипшим и тихим.
                - Зар! – Рявкнул он кучеру. – Поворачивай домой!
                За те пару минут, что мы возвращались, я получил доступ ко всему буквально. Это бывает нечасто. Многие люди блокируют доступ к большим кускам своей жизни, и это их право. У этой же души весь архив лежал на поверхности.
                Да, на поверхности стола, стоявшего посередине луга.  Косой дождь лился на этом лугу, не переставая. Он заливал книгу, страницы морщились, а чернила растекались, ветер трепал сморщенные страницы, и, когда казалось, что все потеряно, при всяком новом взгляде книга возвращалась в первоначальное, нетронутое состояние, чтобы все повторилось сначала.
                Казалось бы, что могло остаться после такой промывки дождем, но что-то в нашей душе не смогут смыть никакие дожди. Книга жизни Герцога Олеандра пахла слезами, и сизым дымом. На обложке была вытеснена надпись: «Мнимый Весельчак», и картинка человека с намалеванной шутовской маской, бегущего по тоннелю без конца. Уголки красного размалеванного рта тянулись вверх, а черная краска вокруг глаз текла вниз.
                Я перелистнул страницы, ища имя Арканда. Потрясающим оказалось, что он находился не в доме, к которому мы подъехали, а в подземном лабиринте, по которому бесконечно бежал несчастный клоун.
                Между Аркандом, и тем, что лежало в лабиринте под покрывалом из бархата, была связь. Неужели он уже мертв?! Я замер от ужаса, рожденного мыслью о том, что опоздал.
                - Прошу! – Дверца кареты отворилась, и Олеандр подал мне руку. – Первый раз открываю дверь перед полоскалой, хаха! - Его лицо растянулось в веселой, насмешливой улыбке. – Забавный ты мальчик!
                Внезапно улыбка сползла с его лица. Нет, отслоилась, как старая краска со стены, как будто между лицом и улыбкой просто изначально не было никакой связи. Герцог Олеандр подошел к своему дому, и в задумчивости постоял у колонны.
                - Видишь вот эти статуи?
                Я кивнул.
                - Их лица почти стерлись. Дожди, ветра... В Линамарине идет много дождей. Эти лица похожи на мою память – дожди забвения стерли уже почти все. Эти дожди точно также полощут память любого человека, и в конце концов не остается практически ничего. Их память становится похожа на эти статуи – черт лица уже нельзя различить. – Он взглянул на меня, прищурившись. – Но самое обидное тут в том, что люди считают, что помнят все. И эта опасная мисконцепция заставляет их принимать почти неразличимое за реальное, когда то, что было на самом деле, и то, что они помнят, имеет между собой мало общего – также, как то, чем эти статуи были в день своего рождения, и то, чем они стали сорок лет спустя под дождями Линамарина.
                Он потерянно постоял, не ожидая никакого ответа, потом взял меня за руку, и повел по ступеням.
                Я провел с ним целый день. От застолья к постели, и назад. Но как я ни рылся в его сознании, никак не мог понять, что же случилось с Аркандом, и где его держат, если он еще жив?
                В конце концов под вечер я притворился, что уснул в его объятиях. И это было достаточно терпимо. Он оказался хорошим любовником, и приятным в обращении человеком. Совсем не свиньей, которой иногда хотел казаться на людях. Вобщем, потенциальный друг, с которым я смог бы провести немалое количество времени. Но я пришел сюда не для этого.
                Когда он тоже уснул, я тихо выскользнул из постели, и вышел из комнаты. Арканд здесь. Я чувствую, что он здесь. Осталось отследить его запах. Почему я вижу его накрытым плотной бархатной тканью? Я не чувствую, что он мертв, и при этом он лежит, как мертвец? И лабиринт. Какой лабиринт, где он?
                Пройдя по коридору, я повернул направо. Передо мной появилась лестница. Я спустился по ней, и открыл тихо заскрипевшую дверь. Она вела в коридор, где слева и справа тоже были двери. Видение лица человека под черной тканью стало таким сильным, что я едва различал реальность сквозь него.
                Если это Арканд, если его убили, я впервые расправлюсь с тем, кто смерти от моей руки не желает!
                В охватившем отчаянии я стал дергать ручки дверей, осознавая, как странно прозвучала последняя мысль. Как я собираюсь расправляться с сопротивляющимся человеком? Мне никто никогда не сопротивлялся. Меня всегда хотели, как избавления. Для меня акт помощи перехода Домой был взаимно важной вещью, почти священным ритуалом. Это как заниматься любовью – приятно должно быть обоим, в противном случае это насилие.
                Занятый этими мыслями, я даже не понял, какая из дверей подалась, и в какой момент это случилось. Она распахнулась, и прямо передо мной стояла завернутая в черную ткань фигура. Я закричал, и отшатнулся. Фигура исчезла. Черт побери, кто бы он ни был, этот кто-то очень силен, потому что о нем тут постоянно думают. Но по крайней мере мы на правильном пути.
                Я вошел в комнату. Она была длинной, и в конце на маленьком столике горела одинокая свеча. Впервые я ощутил присутствие Арканда. Он был здесь, именно здесь. И недавно.
                Сзади на мое плечо легла рука. Я резко обернулся.
                - Я должен был знать, что смазливый мальчик – вор. Но, видимо, неопытный вор, так как ты прошел мимо всех моих шкатулок с драгоценностями, и помчался на подземный уровень. – Олеандр усмехнулся, и покачал головой. – Я мог бы сдать тебя властям, но, поскольку ты такой симпатичный, я просто подарю тебе брошку, и мы расстанемся друзьями. А? Как насчет брошки? – Он указал на блестящую брошку в виде веточки, усыпанной драгоценными камнями, пристегнутую к воротнику его камзола. – Золото с сапфирами, хочешь?
                Я коснулся брошки, и отдернул руку.
                - Это не золото! Это сплав меди и изотопа бериллия семь, девяносто на десять. То-то я целый день ничего перед собой не вижу. Где вы это взяли? Бериллий семь очень нестабилен. Вы тут все скопытитесь, прежде чем я найду Арканда! – Я потерял самообладание, и пошел по комнате к стоявшему у стены дивану. На нем было что-то, накрытое черной тканью.
                Мое сердце зашлось от боли и страха. Подбежав, я сдернул ткань. Под ней лежала гора подушек. Олеандр неуверенно последовал за мной, и остановился, переводя взгляд с горы подушек на мое искаженное злостью лицо.
                - Я не полоскала, и не вор. Меня зовут Домиарн Гидеалис. Я приехал из Дейкерена в Линамарин по своему делу, а вы похитили моего друга прямо с улицы. Что вы с ним сделали?! Что вы сделали с Аркандом Бальтонари?!
                - Бальтонари? – Прошептал Олеандр потрясенно, и его глаза наполнились слезами.
                Нехороший знак.
                - Если вы его убили, я задушу... – Споткнувшись обо что-то на полу, я чуть не упал, но помчался к окну.
                - Меня? – Жалобно спросил герцог.
                -... задушу вашу... вашу несчастную провинцию такими эмбарго, что вы завяжете разводить и корейнских скакунов, и свое корейнское вино. Я владелец медного месторождения в Северном Геймтуке! И у меня достаточно экономического влияния на корону для того, чтобы заставить их обложить вас такой блокадой, что вы тут все повеситесь!!!
                Все больше заводясь, я бегал по комнате, срывая накидки с кресел, покрывала с диванов, а, когда добрался-таки до окна, даже умудрился содрать с него занавески, но не руками. На такое у меня не хватило бы сил. Было так, что, набесившись в комнате, я бросился за кресло, потому что в углу мне почудилось завернутое в черную ткань тело.
                За креслом я споткнулся, запутался в длинных занавесках, и упал между спинкой кресла и стеной, потянув их за собой вместе с перекладиной. Все это с грохотом на меня упало, но не остановило, и я и оттуда продолжил вещать про эмбарго. А, выпутавшись из занавески, я вылез из-за кресла, и, вытирая с лица паутину, немного пришел в себя.
                – Где Арканд?!
                - Я... Я не знаю. – Герцог тяжело проглотил подступивший к горлу комок. – Я оставил его тут. Я его не убил... Он... Мы... – Всхлипнув, Олеандр достал носовой платок, и стал вытирать глаза. – Мне трудно об этом говорить, но...
                - Где мой друг? – Я схватил его за воротник, и встряхнул.
                Вдруг справа от нас послышался запах Арканда. Я бросился туда, но уткнулся в обшитую тканью стену. Я увидел, как он бьет по ней кулаками. И в какой-то момент ударяет по скрытому в стене механизму.
                Я ударил там же, и перед нами открылась дверь. От нее вниз вела лестница.
                Олеандр застыл с выражением крайнего удивления на лице.
                - Вы не знали, что у вас под домом подземелье?!
                - З-знал... Но я не знал, что из этой комнаты тоже есть вход...
                Я бросился вниз, не дослушав.
                Спуск был долгим. Становилось все холоднее. Наконец, лестница кончилась. Я помчался по коридору. Внезапно запах Арканда был таким ясным, что я видел его перед собой - светлый, но такой исковерканный поток... Замерзший, голодный, трезвый. Тяжело, мучительно трезвый. Готовый убить за глоток вина.
                - Арканд!
                Он сидел у стены на полу, и резко поднял голову на мой крик.
                - Мой милый, я пришел тебя спасти! - Я бросился к нему, и поцеловал в лоб, обхватив его лицо ладонями. – Это я, Домиарн...
                - Погодите, погодите! – К нам подбежал запыхавшийся герцог. В руках у него была та самая свеча со стола.
                Увидев своего похитителя, Бальтонари хотел броситься, но я его удержал.
                - Почему ты не выбрался из подземелья? – Прошептал я.
                - Как? – Крикнул он, и эхо накрыло нас со всех сторон.
                - Понимаю его отчаяние... - Олеандр бросил на меня грустный взгляд. – Как можно рассчитывать на свет в конце тоннеля, когда это круг?
                Арканд отошел от стены с намерением отнять у герцога свечу, и идти наверх. В этот момент я потерял равновесие, покачнулся, и приземлился на что-то, хрустнувшее подо мной. Вскочив, я посмотрел вниз. Прямо рядом с местом, где только что сидел мой телохранитель, на низкой скамейке лежало что-то, накрытое черным бархатом.
                Я отдернул ткань. Передо мной лежала почти точная копия Арканда – только скулы чуть-чуть шире, волосы короче, и фигура массивнее. А так – почти одно лицо.
                Бальтонари взвыл от ужаса увиденного, а Олеандр зарыдал, и снова накрыл тканью то, что оказалось скелетом в рыцарских доспехах. Руки его, лежавшие на груди, были в перчатках, и все, что было видно – это голова. Череп, обтянутый тонкой, серой кожей.
                - Это мой супруг, Араин Бальтонари. Он был убит десять лет назад. – Герцог, уже не сдерживаясь, опустился на колени, и стал рыдать в голос. – Простите, простите меня... вы так на него похожи... я увидел вас в толпе, и... и... я думал, что схожу с ума. А это проклятое подземелье... Оно идет по кругу, как и вся моя жизнь.
                - Дядя? Это мой дядя? – Арканд стоял в оцепенении, не в силах произнести больше ни слова.
                - Зачем мы сюда приехали? Что ты хотел ему сказать? Уже быстрее говори, и поехали домой. Ты ненавидишь его за то, что он презирал тебя в детстве? Он делал это потому, что ты этого заслуживал. Но дожди забвения смыли твою память о том, каким ты был, а оставили только память о том, как с тобой обращались.
                Бальтонари и Олеандр перевели взгляды на меня.
                - Вы оба больны одним и тем же – не умеете прощать. Вы, Олеандр, не можете простить убийц Араина, потому что отказываетесь видеть, что в его смерти косвенно виноваты вы сами. А ты, Арканд, должен был всю ночь пробегать по кругу мимо трупа своего дяди, чтобы понять, что выхода из твоих чувств нет, пока ты не поймешь, что заслужил все случившееся. А месть, которой вы так жаждете – это бесполезное и дорогостоящее занятие кидания камней в стоячее болото боли только ради посмотреть как оно закричит от еще большей боли. Вы хотите знать, почему надо прощать? Чтобы разомкнуть круг.
                Олеандр поднялся с колен, не в силах отвести взгляда от Арканда.
                - Дайте мне эту радиоактивную брошку. - Я отстегнул веточку с камзола герцога, и приложил ее ко лбу. По картинке генератора пошли помехи. – Не хочу. Больше. Никого. Из вас. Видеть. – И ушел, шатаясь.
                Они потерянно остались позади в кругу мечущихся теней, рожденных пламенем единственной свечи. На секунду показалось, что мы стоим на лугу вокруг Книги Жизни Олеандра, и держимся за руки – Арканд, его дядя, герцог и я. А безжалостные дожди Линамарина хлещут нас по лицам, смывая лживые, клоунские краски.