Проклятие рода. Том. IV. Гл. 2

                Глава 2. 

                Кивеннапа. 


Добравшись до Усть-Охты путники переночевали у словоохотливого Ондрейки Дмитрова, а поутру третьего дня вывел он их на околицу села, скинул шапку, поклонился поясно:
- С Богом, добрые люди!
- И тебе не хворать, православный! Токмо куда идти-то? – Озабоченно отозвался Болдырь, не видя ни пути, не следов человечьих, конных аль санных. Под снежным покровом речная ширь сливалась с берегом единой гладью, упираясь в темную стену леса. – Где дорога-то? 
- Да, вона, левей забирай и прямиком в свейскую сторону и попадете. – Показал рукой крестьянин. -  На пути, верст сорок отсель будет, сельцо Кальягал лежит , поменьше нашего –  одиннадцать дворов в нем. Там ижорцы живут православные. У них заночуете. В первую же с краю избу заходите, к Антке Васильеву. От меня, мол, скажите. Примет. А после, пред рубежом самым, последняя деревня - Манина весь зовется . Невелика, да вдоль дороги, как улица пролегла. Ну а далее, за речкой, свейская сторона начнется. – Мужик хитро улыбнулся, и продолжил, чуть голос понизив, дескать, не для чужих ушей, только Кудеяру с Болдырем, хоть вокруг ни единой души. – Сперва деревня Иоутселька  лежит, «лебединая гряда» по-нашему, токмо, я отродясь лебедей там не видывал, но поболе нашего села будет. Разрослась недавно, как ихний конунг от податей крестьянство свое освободил. За «Лебедями» иное село - Полвиселька, «коленная гряда» по-ихнему.  И верно, словно коленца выписывает – и так и этак холмы разбросаны, на каждом двор стоит, меж ними дорога вьется. А уж за ней, на горушке - крепостца выстроена. Кивеннапой  кличут. Ижорцы наши сказывали - в прошлом годе свеи камнем укрепляли ее. Там и кордон свейский с пушками, и люди воинские стоят. Мимо той крепостцы дорога далее на сам Выборг идет.
- Что-то не видно ни зги… куда идти-то? - Пробормотал Болдырь, тщетно вглядываясь в белизну снежного покрова. – Завалило поди снегами…
- По деревьям смотри, соколик. На них зарубки-грани имеются, то отметины рубежи погостов наших, да и крестов, как по всей Руси хватает. Они то ж путь-дорогу подскажут.
- Сам-то ходил на свейскую сторону? – Спросил крестьянина Кудеяр.
- Бывало. До Кивеннапы этой самой, крепостцы, значит. Рыбу возил, там и торговались. Отчего и путь помню. А вот далее – ни-ни.
- Ну, прощай, Ондрейка! За хлеб-соль, за кров, спаси Бог! – Атаман решительно повернул коня влево и двинулся вдоль кромки леса, оставляя позади низкие бревенчатые домишки Усть-Охты, снежные шапки которых напоминали грибы, растущие посреди белой пустыни. Болдырь, на прощанье махнув рукой крестьянину, перекрестился, шумно вздохнул и последовал за Кудеяром.
Ночевали в Кальгале. Хозяин стоящего с самого края деревни двора, ижорец Антка встретил сперва неприветливо, но упоминание об Ондрейке, разгладило морщины на его лице. Выслушав просьбу о ночлеге, подумал немного, под звонкий собачий лай разглядывая путников своими крохотными, почти белыми глазами, затем кивнул согласно и отступил вглубь двора, приглашая следовать за собой. Поутру друзья отправились далее. Куда и зачем – никто не спрашивал. Их молчаливый хозяин так и не проронил ни единого слова.
- Манину весь обойдем по лесу. К войне дело, сторожа московская может стоять. Расспросы нам ни к чему. Ондрейка сказал – рубеж по реке идет, вот лесом и выйдем. – Решили по дороге.
Завидев дымок, путники догадались о приближении жилья, разом повернули коней и взяли левее, обходя Манину весь. Продвижение замедлилось. Степные лошади, недовольно похрапывая, осторожно шли шагом, словно опробуя – не соскользнет ли копыто на притаившемся в снежной глубине замшелом круглом валуне, не провалится ли на невидимой гнилой коряге. Через час-другой лес прервался замершим руслом реки. Друзья остановились.
- Вот и рубеж, Болдырь. А там, – Кудеяр показал рукой на другой берег, напряженно вглядываясь в темневший напротив лес, - свейская земля начнется.
- Что? Радостная встреча нас ждет али как? Может, стрелами, да сабельками поприветствуют? А то зарядом свинцовым попотчуют? – Засмеялся казак. – Говорить-то по-свейски не разучился, атаман?
- Не разучился!
- Тогда язык до самой Стекольны ихней доведет, хоть и не нужна она нам вовсе! Я, вона, без языка немецкого, с одной лишь милостью Божьей добрался. А тут… Поехали! – И казак уверенно направил коня через реку.
Что с той стороны, что с этой, лес был одинаков. Молчаливо застыли засыпанные снегом ели, взлетали ввысь стройные сосны, словно корабельные мачты, также чернел густой паутиной тонкоствольный осинник, оттеняя белизну сиротливых берез,   те же пригорки и спуски, тот же снег, с притаившимися в глубине валунами и тишина, нарушаемая лошадиным храпом, да звяканьем оружия. Ни одной живой души вокруг, даже белки куда-то все запропастились.
- Словно следит кто-то… - Настороженно оглядывался казак. – Спиной чую, да не вижу.
- Может, волки? – Кудеяр тоже внимательно смотрел по сторонам. Иногда ему тоже мерещилась какая-то мелькнувшая промеж деревьев тень, но разглядеть не получалось. Безмолвие не нарушалось.
- Волков лошади давно б учуяли… - Отозвался казак сквозь зубы. – Эх, стрелой не повалили б… 
 Верно чутье подсказывало казаку, не одиноки были путники в лесу. Они появились неожиданно, словно отделились от деревьев. Их было четверо. По виду мужики. Одеты в добротные полушубки и меховые шапки, глубоко надвинутые на лоб. Глубоко посаженные глаза темнели из-за широких скул, заросших бородами. На ногах сапоги и короткие широкие лыжи, на поясах мечи и ножи. Двое с натянутыми луками целились прямо в голову, двое с рогатинами наперевес, упирались остриями в лошадиные морды. Прозвучало короткое незнакомое слово-приказ:
- Lopeta! 
Кудеяр понял, что это финны, подал знак Болдырю, чтобы тот не хватался за саблю, сам медленно поднял руки, предварительно скинув на луку седла рукавицы, и развел их в стороны, ладонями к незнакомцам, показывая отсутствие оружия.
Тетивы луков не ослабли, а рогатины не опустились. Прозвучал вопрос:
- Kuka sin; olet? Ryssi? 
Кудеяр заговорил по-шведски:
- Вы подданные короля Густава?
Финны молча переглянулись, но не ответили.
Кудеяр переспросил:
- Вы понимаете по-шведски?
Мужики снова посмотрели друг на друга. Один из них, могучий широкоплечий старик, Кудеяр безошибочно определил в нем старшего над этим маленьким отрядом, выдержав значительную паузу, отозвался.
- Я говорю по-шведски. Вы – московиты? Вы зашли на чужую землю.
- Меня зовут Бенгт Нильсон. Я – шведский купец, возвращающийся из Новгорода.  Мой спутник, - Кудеяр мотнул головой в сторону Болдыря, - не говорит по-шведски, но он не московит. 
Старик прищурился и, презрительно сплюнув, заметил:
- Ты не похож на купца, чужеземец, хотя и знаешь язык. – Острие рогатины чуть приблизилось к лошадиной морде. Кудеяр почувствовал, что еще немного и его конь начнет сдавать назад. Одно лишнее движение и разговор прервется рукопашной схваткой. Атаман усмехнулся, держа по-прежнему руки разведенными в стороны:
- А ты догадлив, старик. Ты прав – я не купец, а солдат королевской гвардии. Что я делал в Московии, тебя не касается. Но теперь мне нужно увидеть кого-либо из воинских фогтов и в этом ты мне должен помочь. Как можно скорее! Московиты собирают войско, через неделю начнется война.
- Perkele!  – Донеслось с боку. Кудеяр скосил глаз и понял, что по крайней мере еще кое-кто из финнов, один из двух лучников, владеет шведским языком. Старик заколебался, строго посмотрел на выругавшегося крестьянина, но острие рогатины отошло в сторону и слегка опустилось. Кудеяр продолжил:
- Чтобы вы могли доверять нам, заберите оружие, но взамен вы должны нас быстро вывести из лесу и доставить в Выборг к королевскому наместнику или фогту. – Атаман положил левую руку на рукоять меча и медленно стал доставать его из ножен. Холодная сталь обжигала ладонь, острие рогатины вновь поднялось. Вынув меч полностью, Кудеяр протянул крестьянину рукоятью вперед. Старик замешкался, затем подал знак – один из лучников, кажется, тот, кто выругался, опустил свое оружие, снял стрелу с тетивы, убрал в колчан за спиной, подошел и принял меч у Кудеяра. Другой по-прежнему продолжал держать на прицеле Болдыря. Завершив свое разоружение, атаман произнес.  – Сейчас я заберу оружие у своего спутника и передам его вам.
Старик кивнул согласно в ответ.
- Дай мне свою саблю. – Кудеяр повернулся к казаку. Болдырь нахмурился, но послушно извлек клинок и передал его атаману, а тот – финнам. – Теперь вы можете доверять нам? – Спросил он старика.
Привычно помедлив, тот отозвался:
- Меня зовут Эркки Иконен из Иколы . – Рогатина взметнулась вверх и застыла, более не угрожая. – Это Лемпинен из моей деревни, - старик показал на другого парня с рогатиной, а лучники братья Реко и Ласа Саволайнены из Патрикки . Мы вас проводим в Кивеннапу к господину фогту Юхану Ульфспарре, он комендант крепости.
- Это далеко? – Спросил Кудеяр.
Старик пожал плечами:
- Надо из леса выйти. – Повернулся и довольно шустро зашагал по снегу. Его удобные лыжи позволяли передвигаться не проваливаясь, легко и бесшумно.
- Едем за ним. – Атаман кивнул Болдырю и друзья взялись за поводья, поворачивая лошадей вслед за Эркки. Остальные финны зашагали позади.

Кивеннапа представляла из себя четырехугольное земляное укрепление с заостренными бревенчатыми стенами, возвышавшееся на небольшой горушке, удобной для обороны и обзора за дорогой. После Кудеяр узнал, что между собой финны называют ее Линнамяки – «крепостная горка». Нижняя часть земляных валов была укреплена камнем. На дорогу смотрели и жерла двух пушек, притаившихся до поры до времени в глубине прорубленных бойниц. Больше вооружения в крепости не было. Гарнизон, судя по тем солдатам, что заметил Кудеяр на стенах и во дворе составлял не более полста человек.  В центре цитадели размещалось несколько построек.  Одно из зданий служило, судя по всему, казармой, другое, оно же единственное возведенное из камня, утопленное в земле и более похожее на погреб, видимо, предназначалось для хранения пороха и артиллерийских зарядов. К казарме примыкала еще одна избушка, куда и провели Кудеяра. Он догадался, что это домик коменданта. Болдырь остался снаружи вместе с финнами, которые передали задержанных шведским солдатам, с любопытством уставившимся на странных гостей, и теперь вместе ожидали дальнейших распоряжений фогта.   
- У меня нет основания не доверять вам, но точно также нет основания и доверять, ибо я вас не знаю лично. – Развел руками комендант крепости Юхан Ульфспарре, старый солдат лет пятидесяти. – Известие принесенное вами чрезвычайно важно, хотя, не скрою, из-за последних столкновений на границе, обстановка накалилась и мы ожидали возможного обострения конфликта вплоть до войны. По этой причине я приказал собрать крестьянское ополчение и сторожить тщательно границу. Один из таких отрядов встретился вам.   Однако, я полагал, что зима, вернее, предстоящая весна с ее распутицей не подходящее время для начала похода тем более конницы. Видимо, московитам не терпится. – Рыцарь нервно затеребил свою узкую седую бородку, затем принялся подкручивать усы, раздумывая над услышанным от Кудеяра. Атаман не торопил фогта, наслаждаясь домовым теплом после нескольких дней странствования в зимнем лесу.
- Хороший у вас меч! – Заметил Ульфспарре и осторожно коснулся клинка, провел по нему пальцами. Отданное друзьями оружие лежало сейчас перед комендантом крепости на столе.
- Подарок приемного отца. – Пояснил Кудеяр, не вдаваясь в подробности, что меч был подарен Дженкинсом. – Его зовут капитан Гилберт Бальфор, он  отвечает за охрану кронпринца Эрика.
- А это оружие вашего спутника? Любопытный клинок! – Комендант взял в руки казачью саблю. – Московитский?
- Скорее, турецкий. Мой друг родом с юга. Он не московит и терпеть их не может. Впрочем, как и турок с татарами. Он побывал в азиатском плену, был продан в рабство, но с помощью христиан – рыцарей Мальтийского ордена, благополучно освободился.
- Московиты – те же азиаты. Даром, что кресты носят и поклоняются Христу, но, как говорит наш пастор – все, как один еретики. – Заметил Ульфспарре. Если выйдете на восточный вал крепости, то увидите развалины церкви Святого Олафа. Ее разрушили московиты шестьдесят лет назад. Из-за близости границы было решено ее здесь не восстанавливать, а перенести подальше, вглубь страны, в Хантулу. Если они называют себя христианами, то зачем разрушать христианские храмы?
- Мне многое непонятно из того, что они творят. Особенно, их великий князь Иоанн. – Кудеяр опустил голову, Василиса вспомнилась. Еще немного и заскрежетал бы зубами. Так всегда бывало, когда или сам или кто-нибудь поминал великого князя. Нет, не уходила злоба и жажда мщения. Мало еще кровушки, ох, мало, за Василису!
От проницательного коменданта не укрылось с какой ненавистью было произнесено имя великого князя.
- Если вы так довольно зло отзываетесь об их правителе, царе московском, как он себя теперь величает, то зачем там живете? Не проще ли было бы вернуться домой, в Стокгольм?
- Долги еще не все собрал. – Кудеяр посмотрел прямо в глаза старому рыцарю. Взгляд был столь суров, и в нем было столько огня, что Ульфспарре не выдержал, отвел глаза в сторону и подумал.
- Дьявол разберет этого солдата-купца! Что у него на уме? То ли о барышах своих печется, то ли что-то другое его гнетет, одно ясно – смертельно ненавидит он московитов и в особенности их великого князя. – Вслух иное сказал. – Я отправлю вас в Выборг, к наместнику. С вами поедет прапорщик, отвезет от меня письмо. Если все то, что вы рассказали, правда, мне срочно необходимо подкрепление и чем быстрее вы доберетесь до Выборга, тем быстрее будут приняты какие-то меры. И… - добавил Ульфспарре, немного подумав, - сожалею, но ваше оружие поедет отдельно от вас. Их, - он кивнул на меч и казачью саблю, - повезет мой прапорщик. Если господин наместник примет решение, оружие вам будет возвращено. Надеюсь, вы меня понимаете.
Кудеяр качнул головой в знак согласия. 
- Вас сейчас накормят и определят на ночлег.
- Наши лошади… - Напомнил Кудеяр.
- О них позаботятся. – Комендант дал понять, что разговор окончен.

До Выборга было около десяти шведских миль, как пояснил словоохотливый юный прапорщик, направленный комендантом Кивеннапы для сопровождения, а также доставки личного письма наместнику. При нем же находилось оружие Кудеяра и Болдыря. Болтливость юноши весьма контрастировала с серой отчужденностью четырех конных солдат, скакавших впереди и позади. Его же покрытое белесым пухом лицо не выражало даже намека на подозрительность. Прапорщик относился к Кудеяру так, словно тот был важным господином, правда, не без опасливой оглядки на развалившегося в седле Болдыря. Не напрасно! Еще сразу после того, как друзья добровольно разоружились и ехали под караулом финнов в Кивиннапу, казак шепнул Кудеяру, пряча улыбку в густой бороде:
- Отняли саблю, телки, и думают – все, скис казак. А про нож засапожный и не догадались… Надо будет всем враз глотки перережу…
Но атаман строго посмотрел на него, и Болдырь умолк, многозначительно подняв и опустив брови – понимаю, мол.
Лесная дорога, петлявшая между сопок, не раз приводила путников в деревни, состоявшие из десятка-другого одинаковых крестьянских дворов, да кое-где торчавших из-под снега остовов перевернутых рыбацких лодок, что свидетельствовало о наличии озера, спрятавшегося до весенней поры. Лишь в одной деревне Кудеяр заметил церковь. Болдырь привычно перекрестился и зашевелил губами молитву. Отчитав, заметил:
- Странные они тут. Церковь на обычную избу похожа. Токмо крыша крута. Эк, задрали. А главку с колоколом словно забыли прилепить и рядом воткнули. Нет, наши деревянные краше. – Мечтательно протянул казак. – Да и немецкие, свейские аль веницейские из ровных камешков сложены… а тут… валунов, булыжников разноцветных понабрали, глиной белой, аль известью скрепили, точь корова масти пестрой, и крышей торчком накрыли! Нечто Богу сия храмина угодна?
Юный прапорщик, не понимая чужого языка, вопросительно посмотрел на Кудеяра.
- Мой спутник очень богомолен. Восхищается красотой церкви. – Атаман переиначил слова казака. Прапорщик обрадовался и возобновил свою болтовню, которая Кудеяру уже порядком надоела.
- Здесь неподалеку есть место удивительной красоты – крошечное лесное озеро, в которое впадает журчащий ручей. Финны его называют Уупунут, что означает «уставший, изможденный». Там сейчас расположено три-четыре крестьянских двора. По их легенде это место обнаружили три слепых путника, которые там и поселились. Жаль, ныне зима, а то мы могли бы остановиться там на отдых.
Далее на север дорога становилась оживленнее. Наконец, темные полосы леса раздвинулись, и белеющую кромку неба приподняли вверх  каменные стены с башнями.
- Выборг? – Коротким вопрос Кудеяром прервал очередной рассказ своего сопровождающего.
- Да! – Охотно подтвердил юнец и тут же пустил в пояснения. – Это виднеются городские стены, и мы проедем через Выборг  прямо в замок. Город стоит на полуострове и весь обнесен стеной. Отсюда на нас смотрят две воротные башни. Одна, левая, называется Монастырская, поскольку раньше город с юга прикрывал доминиканский монастырь Черных братьев, теперь он вошел в городскую стену, другая, к которой мы направляемся - Скотопрогонная. А там, вдали за стеной высится замковая башня Святого Олафа. Вот туда нам и надо.               
Возле воротной башни лежали груды камней и бревен, запорошенных снегом, словно затевалась большая стройка. Словоохотливый прапорщик и это пояснил:
- Наместник укрепляет город. Из Германии выписали мастера Ханса Бергена. У каждой из воротных башен построят по барбакану  и соединят открытыми галереями. Сами башни понизят, чтобы на верхних площадках разместить пушки, а в стенах собираются устроить бастеи – полукруглые выступы для обстрела противника. 
- Глупый малый… - Подумал Кудеяр. – Первому встречному готов выложить все.
Перекинувшись парой слов со скучающими караульными ландскнехтами, маленький отряд въехал в город и быстро добрался до замкового острова. Лошади звонко процокали по промерзшим доскам моста после чего пришлось спешиться. Болдырь с солдатами остался в караульном помещении, а Кудеяр, его юный сопровождающий   и начальник караула, которому прапорщик показал письмо от Ульфспарре и пояснил, показав на атамана, цель их визита к наместнику, втроем проследовали во внутреннее каре замка, куда входила и та самая, издалека приметная башня Святого Олафа. К ней снизу прилепился невысокий конвентский дом, где размещалась канцелярия королевского наместника Финляндии господина Хорна.   
Они проследовали по недлинному сумрачному коридору и оказались в просторной сводчатой комнате, где оба офицера доложились о своем прибытии некоему господину в черном суконном наряде с белыми манжетами, расположившегося за большим резным столом. За его спиной, чуть правее, находилась мощная дубовая дверь, за которой, скорее всего, сидел повелитель Финляндии – господин Хенрик Хорн. Юный прапорщик что-то рассказывал канцлеру, время от времени озираясь и кивая в сторону Кудеяра, присевшего в ожидании на край одной из двух длинных скамей, стоявших вдоль стен. Лицо канцлера показалось атаману знакомым. Мужчина лет сорока с безукоризненно выбритым лицом тоже внимательно всматривался в прибывшего из Московии витязя и кивал головой, слушая рассказ юноши. Неожиданно он вышел из-за стола, отстранил обоих офицеров в сторону и, широко распахнув объятья, шагнул к Кудеяру:
- Бенгт! Я тебя узнал. – Радостно воскликнул чиновник. – Это я же, Андерс Веттерман. Я помню, как провожал тебя вместе с родителями из Стокгольма.
И тут Кудеяр припомнил, наконец, того скромного юриста, сына пастора из Новгорода, о котором не раз говорила мать. Ведь это благодаря ему они нашли Сеньку Опару. Атаман быстро поднялся, шагнул на встречу и мужчины обнялись.   
Внезапно дверь кабинета распахнулась, оттуда выскочил какой-то городской бюргер, по виду купец средней руки и почти бегом покинул приемную наместника. Ему вслед донесся недовольный мужской голос, правда фраза адресовалась канцлеру:
- Веттерман! Выслушивать людей, которых мне не хочется слушать – твое дело и обязанность!
Андерс улыбнулся одобряюще Кудеяру и шепнул:
- Я сейчас же доложу о тебе наместнику. После поговорим. – Повернувшись, обратился к ожидавшим офицерам. –  Начальник караула может возвращаться к своим обязанностям. А ваше, прапорщик, письмо немедленно будет передано господину Хорну. Все свободны.
Юный сопровождающий из Кивеннапы показал на оружие Кудеяра и Болдыря, что захватил с собой:
- Что с этим делать, господин канцлер?
- Оставьте на моем столе. – Распорядился Веттерман и скрылся в кабинете наместника, плотно притворив за собой дверь.  Он отсутствовал довольно продолжительное время, Кудеяр даже начал клевать носом – сказывалась усталость дороги длинной в несколько дней. Наконец, Андерс появился, широко распахнул дверь и жестом показал атаману – проходи!
Обстановка кабинета выглядела аскетично и даже грубо из-за выбеленных, но неровных каменных стен, и совсем не вязалась с высоким титулом хозяина, сидящего в глубине помещения на стуле с высокой спинкой с одной стороны длинного стола. Хенрик Хорн был худощавым мужчиной значительного роста, лет сорока-сорока пяти, одетым в простой без излишеств и украшений черный бархатный камзол. Лишь вышитый серебром пояс, на котором висел дорогой  меч, являлись напоминанием его значительного статуса. Серые со стальным прищуром глаза внимательно смотрели на Кудеяра.   
Атаман склонил почтительно голову. Он вдруг вспомнил, что именно так приветствовал короля Густава его приемный отец, рыцарь Гилберт Бальфор, и почему-то сейчас сравнил себя с ним. Кстати, король Густав тоже присутствовал в кабинете наместника в виде портрета в простенке между двумя окнами, напоминавшими своей узостью бойницы. Его Кудеяр узнал сразу – лихо заломленный на левую сторону черный берет, скошенный лоб, слегка нахмуренные брови, острый длинный нос, похожий на птичий клюв, роскошная борода, расшитый серебром камзол.
- Мой канцлер вкратце поведал твою историю. – Начал разговор наместник. – Когда выступают московиты?
- Им назначен сбор у Спасского 7 марта. Через день-два они тронутся дальше.
- То есть, ты хочешь сказать, что с 10 марта можно их ожидать на нашей стороне?
- Да, господин наместник.
- Какими силами?
- Полагаю две-три тысячи татар и небольшое количество ратников.
- Откуда у тебя такие цифры. На чем они основываются?
- Местные крестьяне довольно точно описали количество фуража, которое они должны поставить войску. Исходя из потребности кормов на одну лошадь и расстоянию до Выборга в переходах конного отряда, несложно было подсчитать… О том, что это будут именно татары крестьяне тоже знали и готовились к встрече с ними, учитывая склонность азиатов к грабежам. Небольшое количество ратников объясняется церковным постом. Вы же знаете, господин наместник, как богомольны московиты. – Кудеяр еще раз почтительно склонил голову.
- Что ж, похвально! – Отозвался Хорн. Но расспрос продолжался. – Так ты – купец?
- Можно сказать и так. – Уклончиво ответил Кудеяр.
- Ты торгуешь в Новгороде? Откуда узнал о начале войны?
- Нет, господин наместник, я живу на другой окраине Московии. Ее название вам ничего не скажет. Но весть получил от новгородцев и посему поспешил в свое отечество, дабы предупредить об опасности.
- Похвально. – Медленно повторил Хорн. – Однако, раз ты не живешь и не торгуешь в Новгороде, значит твои товары не попадают в Швецию и не приносят налогов королевской казне?
- Я живу там, где никто не платит налоги.
- Такое бывает? – Искренне удивился наместник. – И даже московскому князю Иоанну? Он это позволяет?
- Если мы не являемся его подданными, то с какой стати должны ему что-то платить? – Возразил Кудеяр.
- Но ты же поданный шведской короны? – Наместник явно хотел загнать атамана в угол, но Кудеяр нашелся:
- Я без перекупщиков беру товар у купцов с Востока и после переправляю его на Север. Откуда вы видите на придворных дамах и даже на портрете самого короля Густава, - атаман кивнул на портрет, - эти прекрасные ткани – бархаты турские и кизилбашские, двоеморхие, с узорами по черной земле, откуда разноцветные атласы, камки, куфтери, откуда нежнейшая фата… - перечислял Кудеяр, подумав про себя - спасибо турецкому купцу, запомнил.
- Достаточно. – Прервал его Хорн. – Я вижу ты знаешь в своих товарах толк. Что ныне? Ты остаешься или мне помочь тебе вернуться в Стокгольм?
Что-то екнуло в груди атамана, сердце часто забилось, но он сдержался и спокойно ответил:
- Я предпочел бы остаться. Мало того, я бы осмелился просить вашу милость, если вы сочтете нужным, отправить меня с подкреплением к господину Ульфспарре. Я и мой спутник имеем значительный военный опыт в схватках с татарами. Поэтому мы можем быть полезны там, в Кивеннапе, на острие первого удара московитов.
Наместник поднялся и в задумчивости стал расхаживать по кабинету. Пара раз он останавливался и бросал взгляд на портрет Густава, словно советуясь  или ожидая какой-то приказ от него. Король молчал,  казалось, его левая бровь чуть приподнялась – признак то ли предстоящего гнева, то ли последующей насмешки: «Что, бездельники, не можете без своего Густава?»
Наконец, Хорн остановился напротив Кудеяра и сказал, глядя ему прямо в глаза:
- Все что я могу быстро отправить Ульфспарре, это полсотни всадников и столько же пехотинцев. С ними три-четыре легких пушки на санях. Я не возражаю добавить к этому отряду еще пару неплохих бойцов в лице тебя и твоего товарища.
- Неплохо было бы и ландскнехтов загрузить в сани. Надо поспешать.
- Веттерман! – Хорн повернулся к Андерсу.
- Да, господин наместник. – Канцлер склонил голову.
– Передай мое распоряжение коменданту.
- Королю готовить донесение?
- Начни составлять, но допишем по мере того, как будут развиваться события. Возможно, после сам повезешь его королю. Пока что составь письмо коменданту Кивиннапы, что мы отправляем ему отряд, а также приказ о дополнительной мобилизации крестьян. Что касается тебя, - наместник снова смотрел прямо в глаза Кудеяру, - послужи там нашему королю, коль не платишь ему налоги. Думаю, Густаву, - он сделал чуть заметное движение головой в направлении портрета, - это понравится. Он простит долги. – Легкая улыбка тронула плотно сжатые губы наместника. – Все, я вас больше не задерживаю! Веттерман, предупредите коменданта, что сразу после отправки отряда, мы займемся с ним осмотром крепостных стен Выборга. – Господин Хорн дал ясно понять, что аудиенция закончена.
Сразу за дверью Андерс спросил Кудеяра:
- Какие у тебя известия об отце с матерью?
- Не расспрашивай меня, Андерс. – Сокрушенно покачал головой Кудеяр. – Я не имел никаких вестей о них уже восемь лет, как, впрочем, и они обо мне.
- Но… - Нерешительно начал Веттерман.
- Не спрашивай! – Повторил атаман, не поднимая головы. – Не спрашивай правду. Я сам иногда ее страшусь. Не хочу связывать тебя клятвой молчания, сообщи при возможности, что я жив и все.
Видя с каким трудом сейчас даются слова Кудеяру, Андерс предложил:
- У нас есть немного времени, пока соберется отряд. Может, напишешь несколько строк? Я сделаю все, чтобы это письмо попало к твоим родителям. Может, сам отвезу, ты же слышал, что сказал наместник о донесении королю.
Молчал Кудеяр. Что написать? Что он может сказать в свое оправдание? Какие подобрать слова? Как передать тот мучительный стыд за долгие годы молчания?
- Нет! – Он решительно отверг предложение. – Скажи просто, что видел, что жив-здоров. Пусть это послужит утешением для них, но не прощением для меня. Помню и люблю их! Как говорят мои новгородские друзья – пусть не поминают лихом! – Добавил Кудеяр по-русски и снова перешел на шведский. – Пойми, я совершил многое, что даже не мог себе раньше представить и зашел так далеко, что изменить уже невозможно!
- Все в руках Господа! – Тихо отозвался Веттерман. – Так всегда говорит мой отец.    

- Чего-то они затевают… - Протянул Болдырь, подперев подбородок рукой – локоть в луку седла. Из-за спины Кудеяра казак рассматривал, как солдаты и финские крестьяне-ополченцы обвязывают веревками доставленные в Кивеннаппу пушки, затем стаскивают с саней, изготовившись поднимать на земляные валы крепости. – Никак здесь отсидеться разумеют? А, Кудеяр? Чего мыслишь? Да, татарва сожжет их заживо, стрелами закидает!
- А ты что предлагаешь? – Обернулся к нему атаман. 
- Снять все пушки из крепости, растащить по лесу, схоронить в местах укромных, да вдарить с боков, когда татары по дороге тащиться будут! А с головы ихней панцирной конницей атаковать. Вмиг татарва назад кинется. Ох, не любят они в клещи попадать. Им бы чисто поле, налететь со всех сторон, покусать, побить, полон взять и назад откатиться. А тут одни узости. Сами в них втянутся. И чего в этой крепости доброго? Ну, если даже Господь сподобит, отсидятся солдаты в ней, хотя не верю, так один черт, татарва по всем деревням смерчем пройдется, все спалит, все пограбит, людишек за собой утащит.
- Так ты предлагаешь вдоль дороги засады с пушками расставить?
- Ну так! Рассечь татар, избить огненным боем.
Кудеяр тронул коня, оставляя Болдыря на месте, и направился к коменданту. Ульфспарре сперва был недоволен, что его отвлекают, но по мере рассказа, стал вслушиваться внимательно, задавать вопросы, бросая время от времени удивленные взгляды в сторону казака, по-прежнему невозмутимо склонившегося к голове лошади. Наконец, рыцарь стянул с себя шлем, вытер вспотевшую от волнения голову рукавом полушубка, приказал подать коня, поднялся в седло и решительно направился к Болдырю, пригласив Кудеяра с собой.
- Поговорим с твоим товарищем, а ты поможешь переводить.
Доехав до казака, приказал, а Кудеяр перевел:
- Рассказывай, что мыслишь, иноземец.
Болдырь хмыкнул, распрямился:
- Не отсиживайся в крепостце, воевода. Пожгут и ее и все деревни в округе. Подбери местечко, где дорога изгибается, да вниз уходит. – Казак плетью полукруг описал в воздухе. - Знамо, они на подъем будут идти. Слева-справа две балочки под снегом присмотри. Расчисти и укрой там конницу. На дорогу поставь ландскнехтов с копьями. Десятка три – не больше. За ними две пушки. Передовой отряд татар наскочит и отбежит, чтобы лавой собраться и вновь пойти. Твоя пехота расступается, и пушечки бьют огненным боем, после вновь сомкнись, остриями пик ощетинься. Это про голову московитскую, аль татарскую, как хочешь называй. Теперь далее. Сколько их, атаман?
- Тыщи две-три, не больше. – Подсказал Кудеяр.
Казак зашевелил губами, задрал голову к небу, что-то подсчитывал. Потом скосил глаз на атамана:
- Сколь в версте саженей, да аршин?
- Пятьсот саженей иль полторы тыщи аршин.
- О! – Казак поднял палец к верху. – Дорога не широка. Больше пяти конных в ряд не пойдут. Клади на каждый пяток по три сажени, в сотне двадцать пятаков – шестьдесят сажен, в тыще – шестьсот, в трех – тыща восемьсот. Добавь еще двести сажень на обоз, пехоту малую - охранение воеводское, выходит две тыщи саженей, аль четыре версты на все войско ихнее. А теперича, свейский воевода, смотри сюда. – Казак легко спрыгнул на землю, оборвал несколько веток с ближайшей осины, стал раскладывать на снегу, поясняя.  – Длинная кривая ветка – дорога, по бокам дели на четыре версты, на каждую ставь по пушке, - веток наломал, крестами обозначил, - чередуй – слева-справа по пушке. С ними крестьян, да остатных солдат укрой. По голове первые вдарят, то сигнал общий, остальные пусть палят, страху нагонят – жуть! Да не ядрами заряжай, а жеребьем разным, покалечит сильнее. Зарядов много не бери. Одного хватит, боле палить времени не будет. Вдарили, а к ним вслед из самопалов, да луков ваших, и в ножи-сабельки их резать. Больше палить нельзя – своих побьете. Конница твоя, воевода, из балочек выскочит, за ней пехота потопает, остальные с боков навалятся. Опрокинется татарва, вспять побежит. Токмо отрезать их не надо, путь назад открыт должен быть – быстрее сбегут.
- То есть, - уточнил Ульфспарре у Кудеяра, - твой спутник полагает, что необходимо всю артиллерию выводить на дорогу?
- Именно так! – Подтвердил атаман.
- Укрытия хорошие пусть приготовят. Лапником там, снегом присыпать. Да твои мужики знают, как в лесу схоронится. Видал. – Казак вспомнил встречу с финнами. - Чтоб с дороги ни-ни, а сами московиты, как на ладони. Для прицела верного.
Комендант опустился на одно колен, долго молчал, внимательно смотрел то на казака, то на разложенные им по дороге ветки, думал – рисковать или нет. Потом вздохнул и поднял глаза вновь на Болдыря:
- Место сможешь подобрать?
Казак, выслушав перевод, кивнул:
- Отчего ж не присмотреть.
- Как далеко от Кивеннапы полагаешь выбрать позицию?
- Чем к рубежу ближе, тем разорения меньше. Да и твои мужики злее будут, коль за спиной кров родимый. А то, вона, гляжу, - Болдырь показал на вереницу саней со скарбом, вытягивающуюся из-за сопки с восточной стороны, поверх пожитков сидели бабы с ребятишками малыми, за санями, протяжно мыча, шли коровы, - небось, уже велел все бросать, да за стены прятаться?
- Приказать вернуться?
- Пущай покудова здесь останутся. Никогда до конца не ведаешь исхода битвы. – Вмешался Кудеяр. – А мужикам и в правду поясни – коль побьют московитом, то и дворы свои уберегут.
- Хорошо! – Решился Ульфспарре и рывком поднялся на ноги. – Подождите меня здесь. – Сел на лошадь и отъехал к своим солдатам. Отдав нужные приказания юному прапорщику, продолжавшему заниматься пушками, остановил разгрузку, что-то объяснил крестьянам, отчего те дружно закивали головами и вернулся обратно к Кудеяру с Болдырем. – Едем!
Проезжая версту за верстой, казак по-птичьи вертел головой, непрестанно оглядывался, всматривался, хмурился, но ничего подходящего найти не мог. Миновали Полвисельку, где словно грибы по болотным кочкам-холмам, расселись крестьянские избы. У каждой горушки свое имя – по хозяину: на Ахтиайсмяки живет Ахтиайнен, на Илосмяки – Илонен, на Халосмяки – Халонен. Завидев коменданта с двумя всадниками, со дворов выходили мужики, вооруженные чем попало, те самые Ахтиайнены и Кукконены, Илонены и Сеппенены, Скютте и Халонены, Суси да Соно, вниз спускались. Шапку никто не ломал, смотрели молча, не здороваясь, но вопрос «что дальше?» глазами был задан.
- Здесь ждите! Буду возвращаться все скажу. – Бросал им на ходу комендант, не останавливаясь.
Мужики кивали и неторопливо взбирались обратно.
За Полвиселькой миновали Иоутсельку. Те же сопки с дворами, те же мужики с самодельными рогатинами, топорами и луками. Кое у кого были мечи, засунутые за пояса, невесть откуда мелькнула алебарда.
- До рубежа полмили. – Предупредил Болдыря комендант.
- Пять верст осталось. – Пояснил казаку Кудеяр. Тот быстро оглянулся по сторонам, прищурился, посмотрел вперед-назад и хлопнул себя ладонью.
- Кажись, оно! Гляди, воевода! – Показал вперед плетью. – Дорога на изгиб пошла и вниз. А, вона, правее бери, балочка уходит меж холмов, в ней укрыться можно. Там конницу и поставишь.
- Да, - согласился Ульфспарре, внимательно всмотревшись, - там озеро, но лед крепок, выдержит.
- Здесь пехоту ставь с пушками. – Болдырь опустил плеть вниз. – Прочие сами себе выберут. Токмо помни – налево и направо чередуй. Пошли мужиков нынче же вперед, они лучше нас места знают, сами найдут где схорониться до поры.
                * * *   
  Для воеводы князя Бибикова не заладился поход изначально. Новгород заартачился, дал всего двести ратников. Псков с Орешком и вовсе не прислали, отговорились пред царем скудостью своей. Заместо них по царскому велению татар подсунули. Не видать бы их рожи басурманские! И этот, Кайбула, тоже мне, царевич, леший его задери, ишь ты, царем он обласкан, возомнил о себе, морда скуластая. Заспорили сразу – кто главный!
- Я государем нашим, Иоанном Васильевичем, над всем войском поставлен! – Проревел Бибиков, стуча себя в грудь.
Молодой, сутуловатый, на зверя похожий татарин сморщился в улыбке насмешливой, еще больше скулы выпяченные выворачивая, обвел многозначительно узкими глазками малый отряд новгородский, после к своей орде повернулся, языком зацокал, а царевича нукеры подняли князя на смех.
Сплюнул в сердцах Бибиков:
- Все едино по-моему будет!  - Приказал, узостью пользуясь, ратникам дорогу заступить и татар вперед не пущать! Сам в голове поехал, с коня слез, в санях развалился под медвежьим пологом. Так и пошли. Впереди новгородцы, промежь них Бибиков с малым обозом и припасом огненным, позади татары. - Остался с носом, Кайбула, в хвосте плестись заставлю. – Думал злорадно воевода. Ехал, пил, да закусывал. Пост постом, а разговеться в походе милое дело. По бокам хмуро шагали новгородские ратники, не по-доброму косясь на красномордого  Бибикова. Роптали:
- Нам толокно да воду, а он порося с хреном жрет и не давится, медом запивает!
Чтоб шибче шагали, приказал князь доспех с кольчугами снять, на сани сложить. Сотники попробовали возразить, да куда там, пьяно прикрикнул на них:
- Кого спужались? Свеев? Их до самого Выборга не будет! До крепостцы, что Кивеннапой зовется, дойдем, доспех оденем, коль не разбегутся, сшибем и далее с Богом.
Перед самым рубежом, на роздыхе последнем, покуда холопы избу Бибикову готовили, один из сотников не выдержал, подошел-таки к воеводе:
- Богом заклинаю, боярин, скажи царевичу татарскому, пусть сторожу конную даст. Не гоже вслепую на вражью землю вступать.
Долго смотрел Бибиков на старого воина, переминавшегося с ноги на ногу перед ним. Думал, спесь да гордость боярскую унимал. Умом понимал – прав сотник. Ничего не ответил ему, откинул полог тяжелый, кряхтя выбрался из саней, на холопа, замешкавшегося с помощью, замахнулся плетью, хлестанул зло, наотмашь, побрел, тяжело вступая по рыхлому снегу и переваливаясь с боку на бок, к шатру, что неподалеку раскидывали татары для Кайбулы. Царевич, окруженный псами-нукерами, стоял чуть в стороне. Заметив Бибикова, снова усмехнулся:
- Э, князь, дело до меня есть?
 Не глядя в черные глаза татарина, воевода буркнул:
- Одно дело делаем, царевич. Вышли полусотню своих воинов вперед, дорогу на свейской земле проверить надобно.
Царевич выслушал со змеиной улыбкой, кивнул важно.
- Хорошо, воевода! – После отвернулся и что-то прошипел по-татарски своим.
- Нехристь окаянная! – Выругался про себя Бибиков и несолоно хлебавши пошел обратно.
Утром 11 марта 1555 года колонна русских войск подошла к рубежу. Со шведской стороны было пустынно. Ни застав тебе, ни сторожи. Бибиков махнул из саней рукой:
- Давай, двигай вперед!
Первыми на мост вступили новгородцы, проехал обоз с воеводой, затем потянулась татарская конница. Пара финских мужиков, наблюдавших с ближайшего холма за вторжением русского войска, поспешила к Иоткосельке.    
Колонна двигалась по-прежнему медленно, вышагивая одну версту за другой. Начался затяжной, уходящий в загиб подъем. К Бибикову снова подошел тот самый сотник, что просил о конной разведке, и умоляюще посмотрел на князя. Воевода нахмурился, отвернулся, надолго приложился к объемистой фляжке с медом:
- Обманул, чертов Кайбула!
Но позади раздался топот копыт и их тут же обогнало несколько десятков татар, уходя вперед. Гикнули, пригнулись к гривам, помчались, исчезли за поворотом. Сотник перекрестился и поспешил отойти к своим ратникам.
Соскучившиеся по доброй рыси татарские кони радостно рвались вперед. Их седоки жаждали наживы, крови, слез полоняников и огня пожарищ. Слава аллаху, царевич выбрал их и отдал им первую встречную деревню, а это значит, что скоро они будут жечь и терзать, насиловать и грабить. Скоро на пепелищах в котлах закипит жирная баранина, и прочные арканы потянут за собой светловолосых рабов и рабынь.         
Стрелой обогнули сопку, а там частокол упертых в землю длинных копий перегородил всю дорогу. Оставив с десяток товарищей умирать на остриях пик, татары с визгом откатились назад. Замерли от неожиданности. Шведская пехота быстро расступилась, и пушкари поднесли тлеющие фитили к запальным отверстиям.  Ухнуло огненным смерчем, одних всадников снося с дороги вместе с лошадьми, других разорвало в клочья страшной начинкой заряда. Уцелевший щербатый сотник махнул выжившим в бойне плетью – возвращаемся. На рысях пролетели мимо первых шеренг новгородцев, мимо воеводских саней, заставив ратников чертыхаясь отступить с дороги в снег. Ни словом не обмолвились, к своему царевичу спешили. Совсем захмелевший Бибиков руку поднял, попытался властным жестом остановить татар – куда там… только плюнуть вдогонку смог, но руку-то не опускать. Тогда, еще не протрезвев от грохота и до конца не понимая, что произошло, воевода махнул новгородцам – вперед. Те опустили копья, щиты сдвинули и вышли на шведов. Пушки по-прежнему были открыты, прислуга заряжала их. Болдырь крутился возле них, успев крикнуть Ульфспарре:
- Попридержи конницу, воевода, еще раз вдарим. Заряжай быстрей! – Кудеяр был рядом с ним, переводил слово в слово. Поднявший было руку для отдачи команды на атаку своей притаившейся в расщелине кавалерии, комендант кивнул головой, положившись полностью на казака.
Не успеть новгородцам. Фитили уже в руках пушкарей. Прогрохотало. Узость дороги, да скученность рядов противника шансов промахнуться не оставляли. Первые шеренги словно выкосило, остальные, забрызганные кровавыми ошметками – остатками первых рядов, попятились.
Бибиков медленно трезвея, с трудом поднялся, стал хвататься за меч, да прихватило железо на морозе, не извлекался клинок. Мимо саней проносили уже раненных, иные просто разбегались, побросав оружие. Напрасно сотники пытались хоть как-то остановить панику. Позади прогремело еще несколько пушечных выстрелов. Бибиков оглянулся и увидел, как следовавшие за обозом татары стали разворачивать коней.
- Куда, басурманское отродье! – Успел только крикнуть князь, по-прежнему тщетно пытаясь достать меч, когда в глаз ему вошла кем-то метко выпущенная стрела. Воевода схватился за голову и рухнул навзничь в сани.
Болдырь подмигнул коменданту, Ульфспарре все понял, подал знак и в дело пошла тяжелая шведская кавалерия, затаптывая и добивая мечами уцелевших еще новгородцев.   
Боковые пушечные залпы вырубили целые просеки, усыпанные человеческими и конскими конечностями. Мартовский снег вмиг пропитался алой и рубиновой кровью. Из-за деревьев били финские лучники, гремели самопалы. На свежем утреннем морозце остро и тошнотворно пахло свежим мясом вперемешку с порохом. Колонна заметалась и, понимая, что путь к спасение лишь один – назад, рванулась изо всех сил обратно, втаптывая в кроваво-белую кашу останки своих товарищей.
Разгром был полный. Шведы и финны праздновали победу, шумно поздравляя друг друга.
- Жаль православных… Прости, Господи, грехи наши. – Болдырь скинул шапку, перекрестился, разглядывая изуродованные трупы новгородцев. Кудеяр не ответил, но рука сама поднялась, осенила крестом.
Ульфспарре доложил в Выборг о девятистах убитых московитах, включая татар, о взятых знаменах, оружии, лошадях и обозе. Новгородские ратники полегли почти все. Убит был и воевода князь Бибиков. Царевичу Кайбуле удалось выскользнуть с большей частью своих татар.