Не сказка о взрослых полностью

Продолжение "Не сказки о детстве"

               
                "... Мы вязли в песке,
                потом скользнули по лезвию льда,
                потом потеряли сознание
                и рукавицы.

                И мы строили замок,
                но выстроили сортир.
                Ошибка в проекте,
                Но нам, как всегда, видней.

                Пускай эта ночь
                сошьет мне лиловый мундир.
                Я стану хранителем времени
                сбора камней..."

                А.Башлачев "Черные дыры" 


               
      
                … Был еще случай, когда я заехала к своей матери. Она показал мне свое декольте с пятью золотыми цепями и пообещала :» а ты так и будешь всегда в нищете»! Она явно была в игривом настроении, уши драть не будет, как в тот раз, и не стала. Мы дернули коньяку, лично я выпила двести грамм и рассказала ей про тот вечер с косяками. Зря, конечно же. Не пей с врагом, даже если этот враг тебе приходится родной матерью.
                В конце лета я материализовалась на даче. Бабушка не видела меня полгода. Я представила ей Катю.
             А через неделю у матери пропал бумажник с документами и кожаный плащ. Все подумали на Марьино-Рощинскую Катьку. А это была Вика. В очередной раз она за что-то мстила  и просто влезла в окно, пока мать спала, выкрала плащ и бумажник, растерзала на куски и зарыла в землю. И рассказала только через десять лет. Все это время меня обвиняли в связях с уголовным элементом. Сестра была всегда мстительной и скрытной. Вообще не люблю это в людях: "ах, он гад, давай его в отместку обворуем"! По-моему, месть -сама по себе такая вкусная штука, что мешать ее с корыстью просто кощунственно, нельзя так опошлять.
                А тогда еще, на даче, когда мы только приехали, мать подружилась с Катькой. И когда я в своем излюбленном уголке нашего тенистого участка метала в доску ножи, ко мне подбежала чем-то очень взволнованная Вика.
- «Иди скорее в «прослушку», там мать про тебя гадости говорит»!
Прослушкой мы называли чулан, который имел вход в одной комнате, а выход – в другой. Или наоборот, там вход, а здесь – выход. И, находясь в нем, можно было слышать обе комнаты. Я метнулась в чулан, но они уже давно говорили о чем-то постороннем. Я не стала их дальше слушать и вернулась метать ножи, ( у меня тогда была привычка метать ножи, если очень хотелось "метать икру") когда подбежала взбудораженная Катька : «ну и мамаша у тебя, с таким наслаждением рассказывала про твой косяк, ей так нравится поливать тебя грязью»! Я метнула нож и как всегда, неудачно, Катька вздрогнула и отскочила, "метнув икру", полбанки примерно. Нож  сломался.
                Нож был и у Вики. За год до этих событий она вытащила его из дерева, в котором он торчал на высоте полутора метров.  На лезвии было бурое пятно. Однажды, повздорив из-за чего-то с Катькой, она бросится на нее. Катька прикроет лицо, и отделается располосованной рукой. Зато когда за Катькой в Валентиновку приехал Шурка, Вика  бросилась и на него, только не с ножом, а с поцелуями.
                Я опасалась, что она будет гиперсексуальной и превзойдет свою мамашу, но этого  не произошло и вот почему. Через несколько лет после Марьиной Рощи, Катьки, того веселого лета, Вику схватили какие-то ребята и отволокли в подвал. Что они с ней делали, она не хотела рассказывать, и видимо, никогда не расскажет. Но она после этого четыре года не выходила из дому. На том и сексуальные порывы и позывы вроде бы закончились.
           У Вики начала расти борода. Не из-за подвальных впечатлений, конечно, просто время ее пришло. Такие случаи, к сожалению, бывают. О том, как она бороду отращивала и культивировала и как гордилась ею, отдельная история. Но обо всем по порядку.
              Итак, прошло полгода, и я вернулась домой. Я говорила, что училась рисованию? Нет, не говорила? Было и такое. В одиннадцать лет мать устроила меня учиться платно в некий заочный университет искусств. Несмотря на малолетство, меня туда взяли и стали обучать. Преподавательница ставила мне четверки, а когда мы с матерью выходили на улицу, она меня за эти четверки страшно ругала :» я за что плачу деньги? Такие расходы, а ты не можешь на пятерки учиться»!
Иногда мать принималась мечтать :» вот к четырнадцати годам закончишь трехгодичный курс, пойдешь давать уроки рисования и будешь содержать свою мамочку. Ведь будешь»? Я отводила глаза. Мне этого не хотелось.
        Проучившись так два года, я все бросила и собралась доучиваться только уже в шестнадцать лет. В конце лета, на даче, об этом узнала мать и началось :» я тебе дам эти деньги. А может быть и не дам. Впрочем, наверное, дам. Я подумаю. Скорее всего не дам. Или дам.»
Она ела яблоко и стала замахиваться на меня огрызком. Я глядела свирепо.
- «О, какие глаза, ты сейчас ударишь меня»!
Я молчу, а она продолжает:»вот я сейчас в тебя огрызком запущу, ты мне синяков наставишь, я тебя за это дело посажу и наконец-то от тебя избавлюсь».

                ***

 Денег никаких она мне не дала, конечно, но я ее тогда не ударила, вопреки ее ожиданиям. Пришлось выкручиваться самой. У бабушки была подруга  Валя, а у Вали – бывший муж, директор детского интерната. Валя дала мне шестьсот рублей и устроила к бывшему мужу в интернат –мыть полы. Называлась я лаборанткой, а в трудовой написали «комплексная рабочая». Видимо, комплексующий пролетарий. Из бывших интеллигентов. Каждый день я мыла километры полов совершенно задаром. За первые две недели мне не заплатили ни копейки. В ведомости были все, кроме меня и еще одной новенькой, но у нее была пенсия, а у меня – долги. "Хорошо быть молодым, за любовь к себе сражаться, перед зеркалом седым независимо держаться..." -это он о чем, бард?
Удовлетворившись объяснением, что так бывает, две недели же всего, я снова взялась за метелку. Прошел весь месяц. И снова я не получила ни копейки. А нужно было отдавать долг Вале. Бабушкина подруга попросила своего бывшего мужа, моего начальника, дать мне денег в долг. Так я отдала Вале «первый взнос». Прошло полтора месяца. Денег не было. Я снова одолжилась у директора. Только через два месяца я стала получать зарплату наравне со всеми. То, что не получила, так и не вернули, зато теперь я была должна всей семейке – и Вале и ее бывшему. Разделалась я с этим только к весне.
В своем университете получала только пятерки. Оказывается, препод боялась меня захвалить :»ты же была маленькая совсем, я опасалась, что ты перестанешь заниматься».
- «А мне мать такое устраивала за эти четверки, такие выволочки и нотации, что я из-за этого бросила учебу».
- «Ну, я же не знала».
Когда были розданы долги, в моей жизни случился маленький триумф, небольшая веха в моей нескончаемой и унылой юности. В нашем универе объявили выставку. Я уже не только рисовала, но и лепила из глины фигурки. Вот их и взяли на выставку. Я отпросилась с работы и поехала помогать устанавливать стенды. Когда стали открывать экспозицию, моих скульптурок еще не было. Их обжигала в печке у себя в мастерской другая моя преподавательница. И почему-то она опоздала к открытию. Когда она приехала, девушки-распорядительницы сказали мне :»опоздала, твои проблемы. А у нас и ключей от витрин нету»!
           Я, рыдая сползла по колонне на пол. С полу меня и подобрала Евгения Михайловна, какое-то начальство нашего учебного заведения, женщина сильная, мужеподобная и громогласная. Я бы не удивилась, узнав, что она стучит по столу кулаком где-нибудь в министерстве, и министр вжимает голову в пиджачок. Министр -пожилой, очкастый, сухонький, в костюмчике своем как черепашка Тортила в панцире, ушел с головой и совсем пропал. Впрочем, откуда я знаю, может, все совсем не так.
- «что ты плачешь, девочка»?
- «Вот. Не берут. На три минуты опоздали. Штарева обжигала в мастерской, она же не обязана! И я не виновата! А они..они..ключей у них нет»! – Это прозвучало так, будто я сказала «креста на них нет».
- «О, боже! Я –то думала, ты что-то знаешь про конец света»!
Она открыла абсолютно не запертую витрину и водрузила мои изделия на их законное место.
                Потом появился дяденька с бетакамом на плече ( бетакам – телевизионная камера тех еще времен, когда не было цифрового формата), задал какие-то вопросы, подивился юному возрасту и спросил, чем еще я увлекаюсь. Я прочла свое стихотворение «Дорога ведет к обрыву».

«Дорога ведет к обрыву,
Дорога через пустырь,
Цепочка следов на снегу
В последний твой монастырь.

Светятся окна домов,
Меряют время шаги.
Господи, как же холодно!
Господи, помоги!

Скольким чужим и подлым
Дарил ты себя на пути,
Чтоб этой стылой ночью
Некуда было идти.

Мимо проходят люди
И не догнать никого.
Дорога ведет к обрыву,
Дорога для одного.

                После интервью я несколько заскучала, но вскоре нашла себе применение. Пока шла выставка, художники за стендами расставили бутылки розового вина с минимальной закуской из крошечных печеньков. Я напилась второй раз в жизни. Как там у Высоцкого «с устатку и не евши, я как стекло был, то есть остекленевший». Вот так и я. Четыре полноценных стакана никак не повлияли на мое мировоззрение, но пятый полный протолкнул все это дело куда нужно и переключил меня на другую программу.
             Было видимо, какое-то выпадение, когда я впала обратно в наш мир, то обнаружила, что меня несут на плече до метро, причем плечо дамское, хотя и дюжее. Это была дочка одного из наших преподов, он – художник, а она – скульптор по металлу. Двухметровая девочка. До метро я добралась с комфортом.
          А  в метро меня начало выворачивать наизнанку и крутило до самого дома. Так закончился бал. В дымину бухая Золушка по пьянке потеряла башмачок. Принцев поблизости не оказалось. В порванном платье, забыв на стоянке тыкву-лимузин, Золушка никогда не забудет этот бал.

                Это было весной, а к лету я сменила работу. Устроилась вахтершей и копила деньги на четвертый курс. Нужна была тысяча, а я получала триста рублей  в месяц. Просто к лету я поняла, что если еще раз возьму в руки вместо кистей – швабру, у меня начнется тяжелая и долгая депрессия.
              Вопрос с работой был решен, но вопрос денег стоял вертикально и незыблемо. Теперь я работала сутки через трое. Значит, у меня была уйма свободного времени. Найти вторую работу, несовершеннолетней и без профессии было нереально.
      Оставалось что? Я стала собирать бутылки и сдавать их. Но этого было явно мало. Тогда я собрала свои детские вещи и стала их продавать на блошином рынке. Торговала я уже не в первый раз, дело знакомое. В общем, мне иногда везло. Вещи продавались, хотя и не так бойко, как хотелось бы. Однажды, нырнув в кусты по нужде, я обнаружила в тех кустах мельхиоровую ложку. Продала моментально, хоть и за гроши. На ближайшей помойке нашла мешок с одеждой. Перестирала и продала.

                ***

     Когда нечем было торговать, ходила побираться на Арбат. Десятирублевая купюра не тратилась, а откладывалась к сотенным из зарплаты. Я поставила задачу – выжить на медяки. И надо сказать, мне это удавалось, хотя я за два месяца сбросила, наверное, килограмм пятнадцать.
          Попрошайничество было занятием неприятным, порой мне говорили :» иди работать»! Я  отвечала, что я после работы, с такой –то зарплатой.
Помню, как долго обрабатывала какого-то злого хмыря :» помогите , мы бедные инопланетяне, совершили вынужденную посадку вон в том дворике, у нас закончилось горючее».
- «А какое у вас топливо»?
- «Вы удивитесь, но наши летающие тарелки питаются пивом, а на Земле оно такое дорогое». Я смотрела большими честными глазами, хмырь наконец-то выдал подобие улыбки и десятирублевую купюру.
              Другую десятку подарил пожилой  ученый-орнитолог вскоре после смерти Окуджавы. Мы разговорились о его песнях, орнитолог сказал, что ему даже в этот день жена сама водки поднесла за упокой души любимого барда всего поколения. Мы с ученым выпили по пиву, и его десятку я сложила к крупным купюрам.
           Еще одну подали мне какие-то ребята очень уголовного вида. Я им посетовала, что мне совершенно не на что содержать совесть. Они расхохотались и дали десять рублей.
          Остальные подавали горсти мелких монет.
Я была полуголодная и целеустремленная. Лето неслось навстречу дефолту – был девяносто восьмой год.
               Неожиданно объявилась металлистка Черри-Дьябло.
- «Ты ведь стихи пишешь»?
- «Есть такое дело».
- «слушай, хочешь в рокгруппе тексты писать»?
- «Спрашиваешь»!
         Так я снова оказалась в бомбоубежище, уже в другом. Там была оборудована студия для записи рок-музыки и держал все это некто Зингер-Шухер-Наполеонофф, это его полное имя, а так просто – Зингерыч.
        В подвале было все – гитара, бас-гитара, ударная установка, пульт для микширования, разные комбики, усилители и микрофоны, к барабанам изнутри были приделаны жучки с Митинского радиорынка - для записи на разных дорожках, потом все это микшировалось на пульте. На проводах между электрогитарой и усилителем имелись примочки –нажмешь ногой, и гитара выдаст в духе Монстров Рока.
       Не хватало всего остального – слов и музыки. Все, конечно, упиралось в деньги, которых тоже не было. Начались попытки натянуть стихи на музыку, появилась новая надежда и еще один путь кроме рисования.
            Но тут грянул дефолт. В моем учебном заведении произошла местная локальная революция. Нас приватизировали и из государственного, хотя и скромно-платного, универ стал частным, а деньги я уже внесла.
           И вот у меня дома звонит телефон ( "Кто говорит? -Слон". Черт бы его подрал!) :
«Анечка, меня и Марью Петровну и еще кучу народу увольняют по статье. Если ты –порядочный человек, забери деньги и не ходи к другим, кто остался. Они по договору на три месяца».
Значит, все было зря? Закончив разговор, я упала на пол и начала выть, рыдать и рвать на себе волосы. А на следующий день забрала деньги.
Больше я не рисовала никогда. И только позже пришла к одному простому выводу :» если еще когда –нибудь мне скажут «ты же порядочный человек», нужно отвечать «нет, ни в коем случае, я – ужасная какашка и не ждите от меня ничего»!
Дефолт разворачивался на полную катушку. Зингера выгнали из подвала, он распродал всю аппаратуру и укатил в неизвестном направлении, полусумасшедший от горя.
            С дачи приехали мои родственники. Голодные и напуганные, как за семь лет до того, во время августовского путча. Еды в доме не было.
Я сходила к зданию ПТУ, там за пищеблоком выбросили несколько ведер картошки с рыбой, и уже пировала стая бездомных псов. Этой публики я никогда не боялась и вышла победителем с полным мешком жратвы.
Дома я как следует пережарила добычу, Мало ли что там после помойных псов,  и подала на стол. Никто не спросил, откуда, все съели подчистую, и никого не пучило.
          Дед получил донесение от удивленной соседки напротив :»все лето за ней наблюдаю, ни разу мужика в дом не привела»!
 
                ****

   На тысячу рублей, которую я копила все лето, наложили лапу сразу. Пришлось мне ехать на Замоскворецкую продуктовую базу. Это такой рынок, где за смешные деньги можно было купить много просроченных продуктов.
          Я ездила на дежурства за триста рублей в месяц и тряслась от холода и постоянной температуры. По-прежнему собирала бутылки и стала регулярно пить пиво. Это называлось «бессрочный горестный запой». «У меня –запой от одиночества, по ночам я слышу голоса», как пел Высоцкий. Нет, голоса я слышала вполне реальные. И голоса, и звон, и даже неземные запахи были, когда ночью пьяные ребята уронили бутылку мускатного вина. Я втягивала в себя этот аромат и мечтала:"вот когда я вырасту..."
На суточном дежурстве редко удавалось нормально поспать. А слова одиночество и счастье были для меня синонимами. В доме, где я жила, слишком было много людей, которые перманентно и злостно занимали туалет, постоянно скандалили и слушали мои телефонные разговоры. Телефон у нас был с диском и приделан к стенке наживую,  отключить его на ночь было невозможно.
   И очень сложно было объяснить всем моим знакомым, что после семи часов вечера мне нельзя звонить категорически - дед в это время ложился спать. Все ходили на цыпочках. нельзя было произнести ни слова -в ответ раздавалось грозное шипение бабушки, а я молча заливалась потной злобой, неприятно, когда все время затыкают рот.
    А друзья и знакомые, приходя с работы или с учебы, звонили по вечерам в неотключаемый телефон и подставляли, подставляли, подставляли меня. Если же звонили днем, то слышали визг моей сестры, а все взрослые выстраивались в шеренгу и слушали мои разговоры, сверля родственными глазками.
 Итак, про запой и не только.
Как-то раз прямо на дежурство выпила еще и водки с сыном дворничихи и парой каких-то мутных личностей. Из всех радиоприемников звучала одна и та же песня с такими словами :
»…Никого не пощадила эта осень,
даже солнце не в ту сторону упало….»
         Несмотря на нищую одежду и общий депрессивный вид, у меня вдруг появилось море поклонников. Хотя я предпочла бы теплое море и одиночество. Всех поначалу привлекало то, что бабушка-вахтерша оказалась совсем не бабушка. Я спокойно общалась с людьми, абсолютно не понимая, что все поголовно думали, будто я с ними сплю.
          У меня появился друг Сережа, который как раз поклонником не был, а был просто добрым приятелем и постоянно приводил мне на смотрины своих девушек, все время разных, но исключительно блондинок, пока я не сказала, что от засилья блонд мозги сохнут. Так появилась рыжая, и Серега остепенился. Вроде бы.
     У него был старший брат Андрей, двухметровый усатый таксист лет под сорок. Вот с ним, как с Серегиным братом, я доверчиво налакалась пива. Ведь Серегин же брат, свой человек! Неожиданно Андрей завалил меня прямо на бетонный пол и стал коленом раздвигать мне ноги. Я мгновенно протрезвела, мы долго боролись, силы были не равны, но я решила вопрос легко – стала наматывать на руку его цепочку с крестиком. Андрей задергался, захрипел, вырвал из моих рук цепочку и удрал.
     Утром явились оба брата, у Андрея  на шее красовалась синяя полоса. Я испугалась, решив, что сейчас они меня оба изобьют за то, что пыталась убить Андрея и расписала ему горло.
- «Это ты его придушила»?
- «Ну да, я. Не фиг было лезть»!
- «Так, Андрюха, немедленно извинился перед девушкой»!
И Андрюха долго просил прощения. Я после этого стала лучше думать о людях и о себе.
              Второй раз меня пытались изнасиловать прямо на рабочем месте. Один из местных ребят, Владик, который тоже не покушался на мою честь, а был просто другом, но каким-то очень сложным другом, так как периодически меня подставлял, просто по недомыслию. Один раз приволок какого-то обкуренного идиота, который пошел на лестницу и там заснул. Пришлось выкидывать на мороз. Холод привел его в чувство, и товарищ бодро, хотя и зигзагами, пошагал к автобусу.
            Отчим Владика поразил меня тем, что встал передо мной на колени:»я знаю, мне Влад сказал, у тебя в сумочке – Венедикт Ерофеев! Дай почитать! Я так и буду посреди подъезда стоять, пока ты меня на эту книжку в очередь не запишешь»!. Пришлось обещать.
              В общем, однажды Владик привел какого-то громилу в состоянии  сильной обкурки и оставил мне это чудило. Чудило что-то мне долго рассказывало, а затем на полуслове стало заваливать меня на диванчик. Пришлось укусить за голову. Так делала моя зверь-сестричка, вот и мне пригодилось.
   Моя голова еще в детстве была прокушена  в нескольких местах, и я знала, как это действует. Это вызывает шок.  Девчонкам на заметку. Душите  шейными цепочками и кусайте за череп. Кто-то из мимо проходящих вызвал милицию и громилу увезли. От того случая у меня на правой руке остался маленький шрам в виде трилистника - очевидно, «печать моего королевства».
       А третий раз в два часа ночи парочка парней ломились ко мне в дужурку со словами:"открывай! Мы -мальчики, а ты -девочка, поэтому -открывай"! Я позвонила 02, но там никто не отвечал. Нужно было сделать вид, что разговариваю, чтобы спугнуть этих "мальчиков", но я не догадалась, с детства такой была, растеряшей в духе "а вот надо было сказать...". Мальчики, изрядно попортив мне нервы, ушли ни с чем.
            Пора было бросать к свиньям эту работу, но куда идти? Что я скажу дома? Ведь половину зарплаты я отдавала деду, меня же дома кормили!
Я чудовищно мерзла в кожаной куртке, сочиняла морозоустойчивые в этих условиях стихи, выкидывала мужиков, как ресторанный вышибала – подгулявших посетителей и подсела на чифирь.
          В будке был кипятильник, кружка и заварка. Сначала я просто согревалась крепким чаем, а однажды оставила его кипеть, и он варился довольно долго. Так я "открыла Америку", что чифирь согревает намного лучше, чем крепкий чай. Была морозная зима, и я в своей кожанке, ботиночках на два размера меньше, в  холодном подъезде сутки выживала на чифире. Все осложняло еще и то, что в конце августа я страшно простыла, мне бы отлежаться неделю-другую, но тогда я теряла половину зарплаты –больничные не оплачивались. Этого мне бы не простили дома –мало денег принесла. И я ходила на работу с диким кашлем и температурой 39. Чифирь согревал много лучше обычного чая.
           Как-то раз я смешала водку, пиво и чифирь. То же самое сделал Владик. После этого адского коктейля я почувствовала прилив невиданной злобы. И Владик – тоже. Он схватил какого-то мальчишку, повалил на пол и стал душить. Пришлось разливать водой как бешеных собак. С тех пор я решила дураков не угощать.
         В это вечер я неожиданно нарисовала на клочке бумаги страшную картинку :»Кремлевская стена, над Кремлем летают птеродактили, а из канализационного люка вылезает скелет. Сдуру подарила шедевр какой-то местной алкашке, которая, увидев рисунок, аж затряслась и стала слезно умолять подарить его ей.
           Потом я не раз пыталась повторить, но так уже не получалось. Нужен был адский коктейль, а я больше по три не смешивала, опасаясь сорваться.
              В картинке была такая энергетика, что дыбом вставали волосы. Ну что ж, подарила и ладно. Не вернешь.
             За месяц до восемнадцати лет меня снова стали гнать из дома. Дед сказал :» ты стала взрослой, совершеннолетней и должна теперь жить сама. Иди куда хочешь». Я никуда не ушла. На этот раз.
        Вахтерскую работу бросила, уже не было сил не спать ночами, и все лето находилась в поиске, который неизменно заканчивался на Арбате в компании аскающих ( просящих) неформалов. Слово за слово, у меня появилось имя – Че Гевара. Че Гевара с протянутой рукой, м-да! До сих пор помню пьяного дядьку, который дал мне целых двадцать рублей.
              Одно время я работала в какой-то странной организации. Развозила малопонятные  мутные бумаги по огромному количеству адресов. Нужно было с утра ехать в Балашиху за работой, потом возвращаться в Москву и  ходить по адресам, затем снова ехать в Балашиху, чтоб отчитаться и домой, в Москву.  Эти бумажки несли в себе некий смысл, что-то насчет профориентации школьников. И я должна была эту муть впаривать директорам школ. Первая директриса, услышав мое нерешительное "мнээ" ( я по природе -робкий человек) просто выставила меня за дверь. Я учла эту ошибку, и дело пошло на лад.
      Был июль, город плавился и слоился от жары. Катаясь по Москве, я посредине дня заезжала на Арбат, садилась у фонтана и опускала ноги в воду. Ноги шипели и дымились. Я сходила с ума.
      Эту работу я тоже бросила, и хотя не было ни записи в трудовой, ни договора, мне заплатили. Я, конечно, очень удивилась. Видимо, дерзновенные люди девяностых остались в прошлом.
             Наступила осень. Арбат опустел, только ветер гонял по мостовой клочья неудачных портретов. Моего среди них не было. Мой портрет обдумывал житье. Однажды, сидя у фонтана и не зная, куда себя девать, я услышала звук гитары и мелодичное пение на стихи Есенина. Пели под колоннами. Я пошла на звук и обнаружила хорошо одетого дядю с гитарой и какого-то бича со странно знакомым лицом.
            Мы разговорились, хорошо одетый дядя постепенно от нас отстал, лишь некоторое время в воздухе висела тревожность.
- «Он – не наш» - Сказала я бдительно.
- «Я его не знаю, тут много разных водится».
- «Он не совпадает. Слишком дорогой плащ».
- Ага. И ботиночки».
- Точно. В таких на Мерседесах ездят, а не шатаются по Арбату».
- «Хорошо, что он свалил, от него мне было как-то не по себе».
- «А я тебя вроде здесь видела.»
- «Я тебя тоже помню».
- «года полтора назад. А куда ты потом делся»?
- «Я сидел, по хулиганке, как раз полтора года дали». Ответ исчерпывающий.

               
                ***

Мы ушли с Арбата, а у меня начался приступ паранойи:»
Слушай, у меня в лице ничего такого странного нет»?
- «А что»?
- «Понимаешь, мне кажется, что все на меня смотрят и тихо улыбаются».
- «Да почему же»?
- «У меня на лбу квадратным шрифтом надпись «Неудачник»! Она просто светится как неоновая вывеска, и все ее видят»!
- «Пургу ты гонишь, сейчас расскажу кое-что».
Мы завеялись на какие-то столики еще не закрытого по холоду уличного кафе, взяли пива и вот что рассказал знакомец.
«Тебе сколько лет»?
- «Восемнадцать».
- «А мне – тридцать семь, так что в теории я тебе гожусь в отцы, так вот. Родился я на поселке возле города Залупинска, скажем так. И уже двадцать лет кочую по стране с гитарой. Недавно у меня ее сперли, когда ехал на перекладных и напился у станции на границе Московской и Тульской области. У меня было еще пятьсот рублей, но их забрали шедшие следом менты. Осталась мелочь, вот ее мы сейчас пропиваем. Но я, как говорится, смотрю в будущее с надеждой и оптимизмом. Во всяком случае, такая хрень мне в голову не приходит. Это не они меня читают , а я их. И потом, в нашей ситуации самое важное – не терять головы и сохранять гордость. Я как-то пару месяцев жил в доме возле моря у одной богатой бабы. Но я не могу быть приемышем, я не альфонс, я – мужчина и человек, если кто не в курсе. И я ушел, в том же, в чем пришел».
               Мой портрет внимал рассказу, но не знал, как это все приложить к своей жизни.
               Напившись пива, мы как-то пьяно и потому смутно распрощались, чтобы не увидеться уже никогда.
               А меня снова выгнали из дома. Я уехала на дачу к подруге Таньке. Там гуляла большая компания в лице ее мужа, молодого соседа Димки  по прозвищу «старый еврей» и еще какой-то парочки люмпенского вида.
               Мы с Танькой начали пить пиво еще в электричке. Приехали уже вполне тепленькие и пошли в лес по дрова. Там была елочка и еще какое-то бревно. На него мы уселись, откупорили по новой и дружно затянули :

«Я в весеннем лесу
Пил березовый сок.
С ненаглядной певуньей
В стогу ночевал…»

  Допив пиво и допев эту песню, мы взяли елочку и пошли к дому. Справа я, слева – Танька, елка посередине. У калитки мы остановились в затруднении. Ряд из Таньки, елочки и меня не вписывался в проем, что было делать?
Мы разогнались, и елочка влетела на участок, а мы с двух сторон долбанулись об забор и попадали, сраженные, в сугробы.
             Танькин муж Андрей, донской казак ровно двух метров ростом, подобрал нас как котят за шкирман, внес в дом, сложил в углу кухни и распорядился:»как проспитесь, готовьте жрать»!
           Мы вздремнули, полегчало. Разбужены мы были диким хрипом и грохотом, который сменился ритмичной песенкой, ее исполнял голосок как из зада волосок – тоненький и мерзкий, слова были под стать:
«…Я летю, летю, летю, летю,
Летю, летю, летю…»
    И так далее, пока у слушателей либо высохнет мозг, либо не выдержат нервы. Певичка все обещала куда-то полететь.  Но полетела я. Поднявшись на второй этаж, я обнаружила там Димку возле древнего музыкального центра, который выглядел как после бомбежки - весь обклеенный изолентой. Оступившись, я рухнула с лестницы спиной и въехала затылком в башню из тазов. Музыка стихла.
«Бааам!»!
- «Ох»! – ответила я.
- «Вззззз-дд»! -  дозванивал одинокий таз, вылетевший на середину комнаты.
Мне повезло, как всегда – я ничего себе не сломала и не вывихнула. Мы приготовили жрать, и пьянка пошла по нарастающей. Ближе к ночи меня достали из сортира, почти силой, ведь я  отбивалась и скребла стенку, объясняя :» вы что, не видите, я на второй этаж хочу подняться»!
- «»Дура, сортир двухэтажный не бывает»! –Ответили мне и вынесли на руках.
           Потом все заснули кто где, проснулись мы с Танькой глубокой ночью и спустились в кухню. Там мы открыли пиво и начали лечиться. Меня обуяло вдохновение :
«Представляешь, а что если на улице сейчас стоит кто-то огромный, лохматый и страшный, вот сейчас он облокотится на крышу, и домик рухнет». И у меня и у Таньки пополз мороз по коже, и все это было бы смешно, но тут весь дом заскрипел, и открылась дверь. За ней никого не было. Мы дружно заорали.
Много позже на совсем другой даче со мной произошел похожий случай. Я начиталась Петрушевской, там  у нее упоминался некий дух Бызы. И вот я несколько раз что-то сказала про Бызы, и ночью постучали в дверь. Хозяева побежали спрашивать, кто стучит, вопрошали долго и безуспешно, никто не отвечал.
- «Дураки, это дух Бызы пришел, я же его несколько раз выкликнула»!
- «Какой еще дух, что ты городишь»?
- «Может, хотите открыть дверь»?
- «НЕЕТ»!

           Я не говорила, что в восемнадцать лет у меня появился поклонник Артур, пожилой и мутный? Отношения у нас были донельзя невнятные.
        Когда  закончилась дачная пьянка, нужно было дальше решать вопрос, где ночевать, из дому гнали вон нешуточно.
          Я позвонила этому мужику и спросила:»
- «Ты можешь мне помочь»?
- «Да, конечно, что случилось»?
- «У тебя есть большая дорожная сумка»?
- «Ты куда-то уезжаешь»?
- «Нет, меня выгнали из дома, не уходить же в никуда в одной смене одежды».
- «Сумка есть, приезжай»!.- Он вдруг чему-то очень обрадовался.
Я отправилась к нему. Стол был накрыт, высились фугасы Балтики-9, и одуряющее пахло любительской колбасой, которая для меня в то время была настоящим мясом.
           И началась новая пьянка, которая длилась двое суток. На третий день закончились деньги и спиртное, а значит прошла и любовь. Артур сумрачно бродил по квартире, обходя меня, как старую табуретку и не глядя в глаза.
- «Я тебе мешаю»?
- «Да».
- «Я тебе надоела»?
- «Да, да»!
И я отправилась восвояси без сумки, с похмелья, в состоянии безмыслия, впитав очередное предательство.

«…По лесам и оврагам,
По окольным путям
По облысевшей земле
Навстречу солнечным дням…

…и от таких откровений
Толпы падают ниц,
От закадычных бомжей
До юридических лиц…».

   Что было дальше, можно узнать из моего «Я буду жить», поэтому пропустим. Пропустим несколько лет.

         Я отделилась от родичей, выбив себе отдельное жилье, и вскоре вышла замуж.
Бабушка и дедушка остались втроем с Викой. Теперь она лаяла на них, и отращивала бороду. Обнаружив у себя пушок на подбородке она завела бритву и сказала, что хочет чего-то необычного.  Побрила бороду, волосяной прибор вскоре вырос заново, она опять побрила, отросло гуще. И моя сестра «отпустила бородку». Я стала звать ее то Троцким, то Калининым.
Достаточно было произнести волшебное слово «Козлинин, ме-еее», и на меня несся, выпучив глаза, злобный бородатый метеор. Я отходила в сторону, надеясь, что она убьется об шкаф, но она всегда вовремя тормозила, высекая копытами искры.
Меня тошнило от одного ее вида, дед гнал меня в три шеи, говоря:»ты что, она и так не дает жить»!
      И вот ясным солнечным днем у бабушки, что называется, лопнуло терпение. Она сказала:»сейчас твоей матери позвоню, пускай она тебя забирает»! Но в трубке была ватная тишина. Это значит, что разговаривали соседи, у нас был спаренный телефон. Бабушка занялась хозяйственными делами, а Вика затаилась.

                ***

   Прошло часа два, бабушка снова проверила телефон и решила пойти к соседям, сказать:»имейте совесть»! Вика тихо заползла под вешалку и сидела в засаде. У дверей она выскочила на бабушку и хорошим приемом ( откуда что берется? ) швырнула ее на пол.
     Через полчаса врач со Скорой диагностировал перелом шейки бедра. Теперь бабушка была лежачей больной. От удара она практически ослепла и всегда спрашивала:»это кто, Вика, ты? Аня, ты?» Вика  выносила судно и дико лаяла с утра до ночи. Когда я приезжала к бабушке, сестра, тряся бородой, врывалась в комнату и устраивала концерт.
       И вот когда бабуля слегла, мы узнали, что на самом деле она любит есть пряники и кукурузные хлопья. В прежние годы я не зависала над этим, ну что бабуля любит? Картошку, серый хлеб…Бабуля  ела то, что не напрягало наш бюджет, весьма скудный, а по меткому выражению Козлища – паскудный.
      Теперь я покупала ей то, что она любит. Была бабуля очень полной, тяжеленная лежачая больная, и деду вступило в голову, что ей надо похудеть прямо лежа, и тогда она сможет встать, мы сможем ее поднять и поставить на ноги. Поэтому накормить бабушку мне удавалось лишь тайком. Дед всегда врывался, хотя я ставила «Козью морду» на шухер, но он выносил дверь вместе с ней, вцепившейся в ручку и кричал:»перестань кормить бабушку! Ей надо худеть!»
    После каждого визита в дом своего детства я несколько дней лежала пластом и муж, как ни странно, проявлял понимание.
              После грандиозного скандала удалось заставить деда не отключать телефон, и  оказалось, что бабушке все это время не могли дозвониться очень много людей. А она-то думала, что ее все бросили, пока я не обнаружила отдельно висящий провод. Это за несколько лет до того телефон подключался на живую нитку. За прошедшие годы у них нашлась возможность сделать розетку.
              С тех пор не люблю кукурузные хлопья и пряники. Впрочем, пряники я и так терпеть не могу, мой первый  и пока последний пряник запомнился мне чем-то вроде липкой, затхло пахнущей дощечки.
           Я нашла работу в газете, и на заработанные  деньги купила бабушке коляску. Теперь мы жили мечтой одной, но как выяснилось, не все. После моей попытки усадить бабушку в коляску дед  поднял скандал и ругань, я сказала, что пойду искать крепкого дядю, чтобы он за посильную плату поднял бабушку, мне слишком тяжело.
         Когда я вернулась с каким-то местным алкашом, мне просто не открыли дверь, сказав, что замок заклинило, из-за того, что я хлопнула дверью, когда выходила. Мой платочек, который я там забыла, Вика бросила мне через окно.
      
          И вот бабушка отмучилась. Я тогда уехала в гости на пару дней и не позвонила. Не знаю, что наговорили бабушке, но со слов деда, она почему-то решила, что я погибла. С ней случился инсульт. Когда она умерла, дед тоненьким голосом сказал мне на ухо :» Строго между нами. Вика сказала, что это ты убила бабушку, и я с ней полностью согласен».
Растратчица, бродяжка, воровка, шалава и убийца собственной бабушки – «смешная и злополучная физиономия».
         Я купила бутылку водки. Это была первая из очень длинного ряда, колонны…я могла из них построить дом. Но вместо этого выбрасывала, и еще выбрасывала кое-что из своей души. Безуспешно. Если ты смешная и злополучная, каким бы зельем ты не глушила свой внутренний голос, он продолжает орать тебе в уши всякие гадости, и ты жмуришься от стыда и трясешь головой.
   Ты жалеешь, что родилась на свет, такая нелепая, такая дура, такая комичная, такая постыдная. Ты хочешь вырвать свой язык, постоянно говорящий глупости, глупости, создающие тебе репутацию дуры. Все смеются над тобой. Все смотрят на тебя и гадко улыбаются. Все знают, какая ты нелепая.
          Оправдайся хотя бы перед собой, глупая, ленивая, никчемная. Почему бы тебе не занятьс чем-то новым и интересным. Нет. Конечно, нет. Ты уже пыталась, но внутренний голос объявил тебе войну, и ты ее проиграла.
«Ерундой ты занимаешься»! – Кричал внутренний Гоблин. – «Ничего у тебя не выйдет, твой папа тоже был дурак и неудачник»!
Я начинаю оправдываться перед самой собой. Я говорю, что имею право на любое занятие, если оно мне нравится, равно как и право на неудачу, и право на ошибку. Что мне, из-за двойки по химии стреляться? Это уже было. Я выросла, черт тебя раздери совсем, сука болтливая, заткнись и дай мне жить!
                Но внутренний Вампир не унимался :»ты будешь хвататься за все подряд, но у тебя ничего не выйдет. Ты можешь выучить редкий язык и разговаривать на нем со своими тараканами. Ты никчемная».
Он победил. Я лежала пьяная на полу, пролив остатки водки в стиле «ковру больше не наливать». Последнее, что я помню, было боль от дедушкиных слов :»ты убила бабушку».
Новая история скоропостижно перешла в новейшую.
  Дед остался с Викой один на один. Теперь она лаяла на него по ночам. А соседи  от первого до пятого этажа наслаждались концертом через вентиляцию. Я перестала к ним ездить. Нет, изредка все же наведывалась, но вид бородатой сестры, которая ходила дома в дедушкиных трусах, дедушки, которого она трясла и била, а он только улыбался и одергивал ее, когда она делала особенно больно. Вид ее, когда ей сделают замечание, как она отползала, затаив злобу в маленьких черных глазенках. Вид комнаты, где умирала бабушка, ставшей теперь мусорной свалкой. Все это…
            Конечно, дедушка звонил мне и будил призраков. Мы могли говорить о чем угодно, но всякий раз после разговора я особенно сильно ощущала себя нелепым существом, которое кругом виновато. И в такие вечера я особенно круто напивалась.

              Совместную жизнь с моей сестрой дед выдержал три года, а потом до этого тихо сидевший в нем рак дал метастазы. В доме завелась мать.
Она стала ездить к ним каждый день. С дедушки падало на ходу, не буду уточнять, что именно. Следом шла Вика и убирала, а за ней  мать. Мать орала:»старая сволочь, опять засрал весь дом»!
Однажды Вика надела его куртку.
- «Немедленно сними. Он скоро сдохнет, у него же рак, ты что, тоже хочешь?! Да тут все сжечь надо»!
В один мой приезд туда, уже незадолго до смерти деда, Вика плюнула мне в лицо. Дед, всегда поминавший исключительно черта, сказал:» О, Господи»!
          Я уехала, и выходя, заметила, какой он стал худой и маленький, с меня ростом. Я в последний раз видела его живым.
             За два дня до его смерти мне по телефону ответила мать.
- «Как там у вас дела»?
- «Все хорошо, Анну Герман слушаем». – Бодро воскликнула она. Я потом долго не могла выносить голос Анна Герман, да и сейчас не держу ее записей в доме. Хотя, чем она здесь виновата?
- «Как дедушка»?
- «Да как, ты же знаешь, что ему жить осталось вообще нисколько, рак уже в плюс четвертой стадии, скоро подыхать ему»!
- «Тихо, он же может тебя услышать»!
- «Да он тут рядом сидит».
Дальнейший разговор был бесполезен.

Через два дня, в шестом часу утра Вику разбудил звонок в дверь.
- «Откройте, милиция»!
Деда вынули из петли во дворе нашего дома.  Он повесился на железном столбе, на крючке для бельевых веревок, в 5 часов утра.

Вика осталась одна и выбросила все книги.
- «А где книжки»?
- «Какие книжки»? Она попыталась запереться в туалете.
- «Я тебя сейчас по кускам оттуда выковыряю, аборт несделанный, вороний выкидыш, куда, тварь, дела дедушкины книги»?!
- «Ой, на меня мать накричала, и я в отместку вынесла их на помойку».
Я бежала по улице куда глаза глядят, а под левой лопаткой поворачивался невидимый нож.
 А через год я ушла от мужа. И стало нас снова две. Вика откупорила жрало, смазала медь и залаяла: «чтоб ты сдохла! Чтоб у тебя метастазы пошли! Я сломаю твой компьютер! Чтоб он сдох у тебя!» И вскоре его не стало. Следом перегорел телевизор, еще через неделю накрылась радиотрубка и мобильник.
Поехала Вика в гости к матери и увидела там часы.
- «Мам, вот так часики, неужели еще идут? Им давно пора сломаться»! И они сломались в тот же день.
          Однажды у меня пропала тысяча рублей, а Вика тут же уехала в гости к своей мамаше. Я позвонила туда и говорю :»у меня , похоже, вместе с ней деньги уехали»!
- «Разбирайтесь сами»! Мать швырнула трубку.
Я перезвонила снова и прорычалав сквозь зубы :» я сейчас сообщу о краже, и вы обе сядете как организованная преступная группа»!
- «Ой, ну ты там поищи получше, может куда-то не туда положила». Материн голосок сочился елеем. Она боялась тюрьмы.
            Однажды утром я проснулась от того, что надо мной стояла Вика и внимательно на меня смотрела cвоими мертвыми глазами. Я подскочила и заорала :»пошла вон, ничего у тебя не выйдет». Она выбежала из комнаты и уже в коридоре спросила:» что не выйдет»?
- «У тебя такая рожа, будто ты замыслила убийство. Не бздюмо, тебя найдут»!
- «Не найдут, я хорошо спрячусь».

Я сходила на строительный рынок и купила дверной засов. Сначала мне хотели продать смешную аккуратную задвижку, но я объяснила :» как от бешеной собаки»! И купила самый большой засов. Дома я приколотила его на трухлявую дверь своей комнаты. Гвозди можно было вытащить руками. Но если сестра будет ломать ночью  дверь, я успею  проснуться и  схватиться за свой нож.  Теперь без ножа в руке я не засыпала. Спасибо детству, у меня полезные привычки и хорошая реакция.   

       Конечно я при оружии, а как же иначе? Иначе никак. Детство еще не кончилось. Война продолжается, пока не захоронен последний солдат.

       Вика встает в десять и начинает лаять под дверью. Она кричит:» будь ты проклята, что вселилась сюда! Чтоб у тебя вся аппаратура сгорела, чтоб у тебя метастазы пошли»! Так моя малышка упражняется до ночи.
Я выпускаю дым ей в лицо и мечтаю, как воткну ей окурок в глаз. Иду на нее с горящей сигаретой. Медленно, все продолжая лаять, она всасывается в жерло своей комнаты. И до ночи оттуда слышится уханье, кваканье и хруст костей. Это она что-то злобно ломает. Еще она умеет рычать. И чинить все то,  что здесь ломается. Кроме розеток, которые сломались все одновременно. Вообще тут все постоянно ломается, дом рушится и потеет грязью.
Уф, ну и вонь.   
       Выходя из дома, я делала круг почета по той части двора, где повесился дедушка. Мне тоже хотелось повеситься. Мне так хотелось покончить с собой, что сводило скулы, и сжимались кулаки, настолько страстным было желание умереть.
         В один из каждодневных скандалов я приказала сестре :»принеси веревку»!
 - «Зачем»?
- «Вешаться буду». Исполнительная, она принесла.
- «Почему такая короткая? У тебя часто сестры вешаются? Не жадничай, тащи нормальную»!
Она принесла капроновую веревку хорошей длинны, и я  стала тренироваться вязать петли. Вика несколько минут молча выжидала, а затем спросила:
-« А если ты повесишься, меня уже точно посадят»?
- Несомненно, дорогая, собирай вещи в тюрягу». Я затянулась сигаретой и пустила дым ей в лицо.
- «Так ты меня подставить хочешь, ты нарочно повесишься, чтоб меня упрятать, ах ты сука»!
- «А ну пошла вон из моей комнаты»!
   Вика выскочила, но в дверях своего логова застряла и начала орать:»сука ты, тварь, гнида, ну и вешайся, чтоб ты сдохла, если не удавишься, так сгниешь от метастазов как дедушка»!
        Меня охватил приступ слепой ярости, и я стала бить сестру дверью, пытаясь раздавить, как крысу. Я лупила дверью со всей силы, рамазывая сестру по стенке, в ответ слышались сдавленные проклятия.
     Так уже было в детстве, я взбеленилась и долго колола сестру отверткой. Но теплая фуфайка не пропускала удары, повезло обеим, если бы я нанесла ей серьезную рану, родственники единодушно разорвали бы меня в клочья.
    Но теперь свидетелей не стало, бабушка и дедушка лежат в земле, и сестра делает что хочет, не боясь наказания и не распыляясь. Но это значит, что и против меня свидетелей нет. И все-таки она вырвалась из-под двери, живая и невредимая.

        Самое ужасное еще и то, что большую часть времени, когда не спит и не скандалит, она проводит в туалете. Я мылась в кухонной раковине и мочилась в кастрюльку. А сестра жаловалась матери, что я ее не пускаю в туалет.
Звонит телефон :»ты почему ей тут концлагерь устроила, у нее уже ноги отекли»!
- «У меня тоже отекли. Я сегодня в кастрюльку ходила, уже забыла, в какую, пойду сварю пельмени».
В ответ мать дико хохочет. Вообще о каждом шаге нужно успеть во время грамотно доложить, опередив сестру, которая вывернет все так, что не отмоешься и не докажешь. Будут со всех сторон обвинять во всех смертных грехах. Такая политика. И главное вовремя перетащить мать на свою сторону, чтобы не было скандала.
         Когда они мирятся, происходит самое интересное. Мать припомнила, что я нюхала лак для ногтей и сослалась на давно умершую бабушку :»
Я не знаю, кто ты там, теперь, проститутка, наркоманка, ты же клей нюхала, бабушка может подтвердить»!
- «Бабушка ничего не может подтвердить, она умерла пять лет назад».
Мать переваривает эту «новость» и говорит :»но клей-то ты нюхала»!
- «Что ты сочиняешь»?!
- «Не надо, я все знаю»! – Говорит она голосом базарной торговки. Я вешаю трубку, скрючиваюсь и обугливаюсь от ненависти. Вечером я снова напьюсь в стельку. Придет Вика и станет допытываться с голосом и лицом паучка:»так ты нюхала клей или не нюхала? Отвечай, да или нет»?
 
       Я встречаю одноклассников на почте, в магазине. От них идет волна опасности и  ненависти. Но мне давно плевать. Кажется, они ничуть не изменились, не выросли и не постарели, только ходят уже не со школьными рюкзачками а с детскими колясками и пивными бутылками одновременно. Жвачку жуют, щелкая изо рта пузырями –«чпокс». Как в девяностые. Даже одеты так же. До боли знакомая физия берет на почте конверты, и я слышу :»зэкам в лагерях делать нечего, вот и пишут, дай еще десять конвертов». Похоже, мой школьный враг обрел свое счастье. "Заочница" -так называют тех женщин, что ведут переписку с заключенными.
       Да что мне до ее жизни, все это муть…а вот дома, дома Вика, по телефону – мать, звонит по десять раз на дню, толкая разную мудню. Главное, чтобы ни одна из нас не дала слабинку и не впустила мать в дом. Каждый раз, выходя, мы опасаемся засады по возвращении. Бывает, что вы со знакомым вам человеком одновременно думаете одно и то же слово. Вот и у нас относительно матери было такое – слово «засада».
        Если мать вызывает сестру к себе, а та едет долго,  мать начинает тревожиться. Позвонить ей некому, она звонит мне и рыдает в трубку :
«у меня пропала дочь, у тебя сестра пропала»!
Нашла кому в жилетку плакаться.
- «Если бы у меня еще и мать пропала, я была бы просто счастлива»!
- «Она же больная!»
- «И я –не здоровая»!
- «у нее психиатрия, а у тебя, насколько я знаю, с головой все в порядке»!
- «У меня рак от всех от вас, и я с тобой рассчитаюсь за все, я тебя сдам в такой дом престарелых, что тебе Бухенвальд санаторием покажется. Jedem des seine (Каждому- свое)».
         Я вешаю трубку и несусь в магазин за крепким пивом. Кровь моя закипает от ненависти, жилы вздуваются, как в фильме ужасов.

         Наши телефонные разговоры похожи один на другой. Я знаю, что есть вещь, которая страшнее смерти. Это – жизнь. Именно такую мысль я хладнокровно, несмотря на постоянные возлияния  ( пьяную юность прекратить  не проще, чем трудное детство), аргументированно, систематически, специально убрав из голоса все интонации, внушаю своей матери :»
Никогда не улыбайся, бог ненавидит тебя, никогда не улыбайся, Бог ненавидит тебя, твой отец повесился, и тебе пора, твой отец повесился, и тебе пора».
         Здесь был расчет, простой и жуткий. Мать  не нашла ничего лучше, как начать уговаривать Вику родить ребенка. Я представила свою безумную сестру с безумным ребенком в нашей тесной, холодной и вонюченькой  квартирке, представила, как на правах законной бабушки у нас поселится мать и похолодела. Я поняла, что если у дурочки с мертвыми глазами не вышло ее убить, придется этим заняться мне. И если я не уболтаю ее на суицид,  нужно будет  принимать меры.
    С мертвоглазой бородатой сестричкой говорить было слишком опасно. Она могла тут же обо всем доложить в надежде  на шоколадку.
   Может и родить следующее поколение и продолжить проклятый род, только чтобы не прогневать мамочку. Это если раньше не найдет способа мамочку отравить. А может и сама умереть. Карлики долго не живут. Этот  дурно пахнущий скелетик с огромной головой и бородкой…ничего себе бабка с дедкой вытянули репку! В общем, репки из  параллельного мира в нашем мире надолго не задерживаются. Долго дышит рыба на берегу? Вот и таких я видела молодыми, но, ручаюсь, ни одного из них никто не видел старым. Это плохо, это очень-очень плохо. Если она умрет раньше матери, то мать займет ее половину квартиры. Станет еще хуже. Страшно подумать, что будет, если квартира будет пополам с матерью! Это конец всему. Есть только два выхода, либо убить ее, либо убить себя.
         Если мать поспевала со своим звонком к моей четвертой бутылке, было еще интереснее.
-«Я должна умереть, я должна умереть»! – твердила я монотонным голосом.
- «Не надо торопиться бежать топиться»! – Радостно и беспечно верещала она.
- «И ты должна умереть, и ты должна умереть, мы все должны умереть»!
- «Да что с тобой»?
- «Ты зачем родила нас»?
- «Срать да родить нельзя погодить»! Еще один шедевр. Я тебя заставлю сожрать книгу народных мудростей. А потом убью.
- «Ты мне ответишь за все»!
- «Значит, ты отыграешься на мне, как на последнем, кто остался в живых»? – Кажется, даже до ее тупой башки начало доходить. Она ведь тоже мертвоглазая. У таких нет разума, есть только инстинкты и центральная нервная система.
- «Точно. Я – на тебе – отыграюсь, я сожру твои глаза»!
- «Очнись, я же твоя мать»!
- «Ага. Поиграем, мамочка»? – Сказала я голосом Гейджа, который вернулся с того света ( фильм «Кладбище домашних животных» по роману Стивена Кинга.
Но тут у меня зазвонил мобильник, и пришлось закругляться. Ничего, мамочка, поиграем в другой раз.
 
         Но пока Вика была жива и ничуть не беременна. Мы дружили против матери – карлику тоже лишние люди в доме не нужны. Она не знала как ей истребить меня. Зачем ей еще одно тело?
         Мать обещала выломать дверь, кричала, что документы на квартиру недействительны, грозила судом.  Пришлось ее крепко припугнуть, она долго не могла понять, что никто больше ей ничего не позволит.  Детство…Милое детство! Мне почти тридцать лет. Я пойму, что стала взрослой, когда буду в безопасности.

***

- «Вика, а где прабабушкины боевые награды»?
- «Какие награды»? Ее глаза забегали.
- «Такие, медали за медицинскую службу, в металлической коробочке лежали».
- «Ой, я их по ошибке выбросила года три назад».
- «По какой-такой ошибке?»
Сестра краснеет и заикается :
- «Ой, я не помню, кажется, выбросила при уборке, я тогда ужасно нервничала, на меня перед этим накричали»! Глаза у сестры бегают, она пятится от меня, я кричу раненым зверем и бегу прочь, чтоб не совершить убийства.   Кто-то нашел в мусорке награды моей прабабки Веры, той, что снилась мне всю мою жизнь. Кому-то повезло.
               Так, сестра начинает разговаривать. Теперь не заткнется, пока не дойдет до драки :
- «а почему ты не отдала мне свои вещи?»
- «С какой стати»?
- «тебе они не нужны»!
- «нужны»
- нет. Не нужны, ты все равно скоро сдохнешь»…..
- «Да замолкни ты, надоело это слушать,»!
- «Нет, не замолкну. Ты что мне рот затыкаешь»?!
- «Заткнись»!!!! Я ору и понимаю, что больше не могу слышать ее голос и дуреть от запаха ее тела, меньше сорока килограмм, а воняет, как зверинец.
Я хватаю куртку и убегаю вон.
        Она тоже выскакивает и бежит к своей подруге, пожилой тетке,  которая торгует газетами в киоске. Когда я прохожу мимо киоска, там уже стоит Вика и рыдает.
- «Что, крокодиловы слезы»!
- «Эй, ты, поди сюда»! – Говорит мне небрежно мадам из ларька.
- «Какого хрена»? – Рычу я в ответ.
- «Ты кто, ты из какого села приехала, что ты делаешь в ее квартире»?
- «Ого» - Обращаюсь я к Вике, - «Да ты время тут не теряешь. Может, хочешь рассказать, как ты свела в гроб бабушку и дедушку»!
- «Это обязательно рассказывать»? Господи, какая дура! Я махнула рукой :»как хочешь». Вечером я узнала, что после моих слов Вика выбежала на проезжую часть и стала ложиться под машины. Ни один грузовик не пострадал, но вызвали мать. Она приехала, всех облаяла, заночевала и выкатилась.
          А пока что я ехала в центр. Куда-нибудь отсюда,  куда угодно, прошвырнуться по Арбату, на Пушкинскую. К фонтанам, пиво пить, лишь бы прочь отсюда! Опаснее всего ночью, ведь она ( или «Оно») устранила свидетелей, бабушку и дедушку
Мать ей не свидетель, когда они во вражде, то рвут меня на части, а когда в дружбе, тогда вообще гибель.
           При этом сестра ненавидит мать. Был случай, еще при жизни бабушки и дедушки, но не здесь, а в квартире матери, когда сестра разбила градусник и слила ртуть в раковину, надеясь, что она застрянет в изгибе трубы, и мать утром надышится, когда придет умываться. Наивное такое преступленьице, сестре было тогда лет одиннадцать. Мать неплохо себя чувствует, лет пятнадцать минуло с тех  пор.
            Я останавливаюсь. Ртуть, о, елки-палки, дома опасно не только ночью! Дома нельзя ни пить, ни есть. А умываться где?
           Я останавливаюсь и медленно поднимаю глаза. Пахнет ладаном, о, черт пахнет ладаном, пахнет воском церковной свечки, черт, мать твою! Этого еще не хватало! У меня дома Это, так как же можно верить в такого Бога? А они верят! Вот бы нам местами поменяться, посмотрела бы я, что тогда останется от их веры!
           Кашляю, что-то застряло в горле и царапается там, будто крыса. Сжимаю себе руками ребра, но безуспешно. Вроде как тошнит, но нет…прекратилось.
           В моих ушах звенит нечеловеческий лающий голос сестры, я вижу ее пустые глаза, по утрам они как пуговицы, но вскоре наполняются злобой, я чую ладан, как собака героин и бегу, бегу от верующих. Нет. Бегу от себя, нет. Бегу от того, кем поделилась со мной сестра, но Он бежит во мне.
          Я  перехожу на шаг, и Он идет во мне, будто я проглотила часы.



                ***


 Через десять минут  затовариваюсь пивом и приземляюсь у фонтана. Мне не хочется, чтобы время шло медленнее или быстрее, мне не хочется остаться или уйти. Ад следует за мной.
       Наряд милиции смотрит на меня с интересом. Кого-то заталкивают в автобус, ага, лазила тут одна дамочка безнадежно алкашного вида. Будет в дороге метать харчи веером, обрыгает весь дилижанс.

        Откупориваю бутылку и задумываюсь. И нет уже ни фонтана, ни дежурных с дубинками.
Я вспоминаю то, что рассказала мне пьяная тетя Лола:»на третьем году войны…»
На третьем году Войны, стылой ноябрьской ночью никто их не видел. Младенец больше не орал. Мама попросила старшую дочку сменить ее, хотя лопата была для девочки тяжеловата. Одного ребенка она прокормит. А младшего пришлось стукнуть по голове и похоронить, чтоб не погибнуть всем.
      Они выжили, мать и дочь, повязанные  не только родством, но и убийством. Никто из них вслух не вспоминал о  той ночи. Мать, она приходится мне прабабкой, двоюродной прабабкой, думала, скорее всего, что ее дочь, моя двоюродная бабка, все забыла, а если и помнит, то как смутный давний сон:»ночь, лопата, трупик  ребенка…». Было, не было…было и есть.
         
       Мертвое – к мертвому, убийца – к убийце.

Откупориваю вторую бутылку.
        Молодой сержант женского пола смотрит на меня и отворачивается. Что-то говорит сослуживцу мужского пола. Теперь оба отвернулись. Ну и правильно. Что Гертруда мне и что я Гертруде?!
 У всего этого есть одна хорошая сторона – от меня хочется держаться подальше.


Делаю глоток и продолжаю вглядываться в бездну.

             Было это еще до войны, кажется даже до революции, в провинциальном городе. Мне об этом рассказала моя бабушка. Родители деда были богатыми людьми и могли позволить себе держать прислугу. Это была деревенская девчонка-подросток. И случилось с ней, что регулярно случается с доверчивыми девицами, не уберегла она честь свою и понесла под сердцем дитя от какого-то хлыща, немедленно пожелавшего остаться неизвестным. Что было делать? Возвращаться в деревню к родителям – исключено! Они люди простые, выгонят, да и все. Моя прабабка ( уже другая, с другой стороны) поставила ее перед выбором:»или работа, или ребенок»!
-«А как же? Куда?
- «Я об этом позабочусь». И позаботилась. Городок тот провинциальный весной утопал в грушевом  цвете, а зимы были теплыми, но в ту ночь мороз грянул, как по заказу. А может, то и был ведьмин заказ…
Младенец посинел в снегу и затих навсегда. Хозяйка выручила свою юную горничную. Теперь ту не выгонят из дома принципиальные родители.
Когда это случилось, моего деда еще не было на свете. Теперь его уже нет на свете.
   Когда потомки  детоубийц встретились и поженились, у них родилась девочка, которая потом стала моей матерью. Моей, а затем, через два года и моей сестры Вики.
            Наш род представляется мне таким темным коридором, в конце этого тоннеля – я. За столетия тьмы у меня хорошо развилось другое зрение. А за моей спиной – тьма, дышащая развороченной кровавой почвой Армагеддона



                ***

Она стоит на пороге моей комнаты, отбрасывая  тень своего профиля на белый экран двери. Удлиненные черты ее лица в  силуэте  еще больше вытягиваются, продолжаясь острой бородкой «Всесоюзного Старосты» Калинина. Если взять карандаш и обвести ее тень на двери, получится профиль козла.
22 мая 1983 года она так и не появилась на свет. А значит, умерла. Ее нет в живых. В родильном доме акушерка вкатила моей матери укол, от которого у той роды остановились на всю ночь. Моя сестра, то что было моей сестрой, а было ли оно? А была ли девочка? «Калинин» мне не сестра и даже не брат. Оно из Другого Мира