Это все ты

Бабушка Поля, рассказывала Светка, во все времена нянчила детей из многочисленного клана Дорошенко. Когда Костику было около двух, матери захотелось выйти из декрета, и мальчика сплавили в деревню. Работать матери пришлось недолго: в конце недели тайком от бабушки из сельсовета позвонила ее соседка: днем раньше Котя укатал железобетонную старушку до обморока. Стало ясно, с Костиком бабушке долго не протянуть.
Бабуля плакала, когда увозили «чертушку», но тихим голосом советовала его пороть, пока он поперек кровати помещается.

Второй обморок случился следующим летом. Костик учился говорить, соседские парни уделили ему пару часов, подкармливая, как циркового медвежонка круглыми конфетами, и вечером он разборчиво выдал старенькой прабабушке: «Меланья – пи*да баранья!». Очнувшись, бабуля настигла его с веником, тогда от нее далеко убежать он еще не мог.


Осенью Костин отец, Павел Васильевич, самый молодой завотделением краевой больницы миллионного города, пришел забирать сына из детского сада. На лестнице он случайно услышал разговор двух мамочек: «Наверное, у Костика Дорошенко родители пьют, такой неуправляемый мальчик!»
С тех пор из сада Котю забирала только мама.

Возле самого дома семьи Дорошенко началась застройка, днями Костик пропадал сначала в котловане, потом в лабиринте несущих стен. Возвращаясь с прогулки орал в окна: «Мама! Кушать!!». Едва переступив порог, он опирался перепачканной рукой о стены и начинал долбить пятками о пол, отряхивая башмаки. Мокрая глина летела в стороны. Переклеив на несколько раз обои, папа Дорошенко плюнул, притащил несколько коробок кафельной плитки и заложил ею стены в прихожей до самого потолка.


Светка трудилась за идею, ей нравилось делать все лучше других. Родственники  занимали очередь, чтобы сажать с ней картошку. Ей было только пятнадцать, но ловкая Светка все-все умела.

Одиннадцатилетний Костик был по другой части, ему не давал покоя недремлющий коммерческий инстинкт. Сначала он подбил пацанов сдавать бутылки. Склад стеклотары он предложил устроить в своем сарае, на бабулином участке, разом получив весь контроль над деятельностью предприятия. С этого дня никому в деревне не стало житья. Пацаны отирались возле мужиков, ожидая, когда те допьют пиво, заглядывая в глаза, как белки-побирушки.

Бутылки принимали только у совершеннолетних, поэтому Костик договорился с соседом: за два черпака тот сдает им бутылки. Дядька был своему слову хозяин, сделал, как было договорено. Он не знал, что сарай забит стеклотарой под завязку и потерял на этом два полных дня.
Как делили выручку, Костя не рассказывал, но, наверное, получилось лихо, потому что еще целый месяц после этого деревенская детвора собирала металлолом.

Добывая бутылки на ремонтно-технической станции, шустроглазый Костик заметил детали и запасные части двигателей, разбросанные по всей территории. Каждый день после обеда, когда сомлевшие механики прятались от жары в бочажке, пацаны совершали на РТС свои набеги.

Однажды их поймали, и фамилия Дорошенко снова зазвучала на все лады. Бизнесу пришел конец. 

Когда в конце августа родственники начали делить Светку для уборки картофеля, Костик на заработанные деньги купил «себе на день рождения» два древних мотоцикла. Он нагло прикатил их на РТС механикам, от которых не так давно схлопотал по шее. Добрые дядьки к тому времени его простили и даже чувствовали легкую вину. Поэтому они помогли ему собрать из рухляди страшненький, но вполне рабочий мотоцикл. В свои двенадцать он не задавался вопросом, чем их отблагодарить. Из погреба бабки Сашки он спер две двухлитровые фляги самогона и намыл огурцов на закуску.

О бабке Сашке нужно сказать особо. Ее боялась и слушалась вся деревня, в том числе мать Костика и Светки. Что-то неправильное и ведьминское было в ее облике и нарядах. Но, заслышав издалека голос Костика, марширующего по улице, бабка Сашка старалась побыстрее запереть двери на засовы и даже занавески на окнах задергивала. У нее уже был готов обед на четыре персоны, но вечно голодный Костик с братом Лешей сжирали все подчистую, как продразверстка, и ей приходилось готовить заново.

Пока собирали мотоцикл, Костик убедил двоюродную сестрицу Аньку по очереди кататься на ее велосипеде. График составляли вдвоем. Но как-то так выходило, что бедной Аньке кататься и вовсе было некогда. Костик же умудрялся сдавать велик в субаренду, как Том Сойер кисть для покраски ограды.





Деревня со временем обветшала, огороды заросли. Город отвернулся от Костиной деревни и зашагал в другую сторону, к востоку. Кое-кто из его родни еще живет там, а в каком-то сарае ржавчина доедает первый Коськин мотоцикл.
Помнит ли Кот туда дорогу?

Разувается он теперь аккуратнее, чем я. Ничто не напоминает в нем мальчишку из Светкиных рассказов. Может, только однажды…

В тот день я не вытерпел всего пятьдесят шесть минут до начала нашего первого официального свидания, прилетел за ним прямо в больницу. Кот, усталый после дежурства, стоял в холле, обняв себя за плечи, с кем-то говорил. На одном ухе у него болталась маска.

Он увидел, протянул руку для рукопожатия.
Разворачиваясь ко мне, бессознательно и почти неуловимо повел бедрами – невероятный приглашающий жест, понятный немногим. Я схватил его за локоть, утащил в первый же безлюдный закуток и запустил ладони под широкие рукава зеленой хэбэшки.

Губы его подрагивали в улыбке, а в глазах были легкая растерянность, ожидание неизвестного и надежда на чудо…