плен

Памяти всех советских солдат прошедших через фашистский плен. Вернувшихся и не вернувшихся.


Килимов и Дорохов сидели на трупе и осторожно, стараясь не расплескать,  отхлёбывали баланду, разлитую в пилотки.

***
Шесть гектаров огороженной по периметру земли. Чистое поле. Лагерь. Несколько тысяч военнопленных оставленных здесь наобум. Не ожидали даже сами победители, что так сложится – принимать не успевают. Теперь, как выйдет, так и ладно. Десятками умирают ежедневно. Ну что же - проблем меньше. Трупы убирают погодя. Что бы скопом. Так что пока не убрали, используют их, оставшиеся в живых, прикладнО. На ночь сдвинут, несколько, и на них переночуют. Ночь страшное время. Страшнее мертвецов. Сам мертвецом можешь стать. На грани жизни и смерти сильно смещаются границы допустимого.

Потому и сидели Килимов и Дорохов  на трупе, и осторожно, стараясь не расплескать,  отхлёбывали баланду, разлитую в пилотки.
От баланды  поднималась лёгкая испарина. Проходя  в ноздри она, кажется, в самую душу проникала,  обманно  согревая её.  Дохлебав первым, Дорохов вывернул пилотку, тщательно облизал влажную ткань и скорее надел головной убор на место. Сентябрь - холодно. Вдруг Дорохов напрягся, и чуть потянувшись вверх,  толкнул Килимова плечом.  Из дальнего угла немецкого пересыльного лагеря для советских военнопленных донеслось:
Эх, ты, Русь, ты моя дорогая,
 Не придется вернуться к тебе.
 Кто вернется, тот век не забудет,
 Все расскажет родимой семье.*

- Поют что ли? – удивлённо сказал Килимов, и не сговариваясь, товарищи встали и поплелись по развороченной, взбитой  несколькими тысячами пар ног грязи. На звук.
Толпа доходяг, плотно окружившая певца,  обнаружилась метрах в сорока, левее сарая с тремя стенками, того самого, что был для них и «кухней» и «столовой».  Протиснувшись в самый центр Килимов увидел певца. Тот  сидел на корточках «спиной к спине»  с другим  военнопленным и  негромко, но отчётливо выводил:
Все расскажет, покатятся слезы,
 Выпьет рюмку, вскружит голова.
 Дай судьба нам вернуться до дому
Продолжать трудовые дела».

По  одним, чёрно-синим или иссиня-бледным лицам, окружившим артиста, текли слёзы, другие напротив- закаменели,  сосредоточившись на своём.
Певец закончил. Несколько минут все молчали. Потом услышалось  хриплое: спой ещё братишка, и одобрительный (да не шум- какой уж шум от доходяг) скорее  шорох.  Певец дал знак соседу за спиной,  оба встали.
- Мне, товарищи, тяжело петь. Я составил эти слова и спел для друга,- сказал он приобняв напарника – какая мне польза исполнять  другой раз?
Вдруг зашаталась толпа, смешалась и из  землисто-тёмно-мрачной массы вдруг вынырнуло красномордое и довольное: охранник-полицейский.  Из наших же, ссука!
Вплотную подошёл к певцу, некоторое время пристально глядел на него:
-Артист значит… Жид? Может и коммунист?
- Русский я… не коммунист…
- Для подельников своих петь не желаешь, – ухмыльнулся – ну, а для меня-то споёшь?
Глянул исподлобья, облизнул враз пересохшие губы, отвечал, стараясь унять дрожь, тихим голосом, не то, что б без подобострастия, без выражения вовсе:
- Пожалуйста, господин полицейский, но для вас это будет неинтересно.
-  Это уж я сам решу, чего мне интересно, стой здесь гнида, щас приду – харкнул  охранник и ушёл.
На склад что ли? - тревожно прошуршало в толпе и плотнее вжались друг в друга слушатели. А глаза певца выразили такую  выразительно-пронзительную тоску, что даже на всём этом унылом фоне выделились.

***
И вот «Дегтяря» заклинило.  Да это у него всегда так: пулемёт хороший, только пружина от долгой стрельбы греется и клинит. Всегда не вовремя. А там - «подломился» дружный винтовочный хор. Торопливые залпы бойцов, словно соревнующихся в скорострельности, реже вдруг сделались и разнобойней, потом стали прерывистей и, наконец,  вовсе  одиночными… Вся эта музыка воспринималась  на слух. Прокопаться от ячеек траншеями  не успели.  Справа  палил Сашка Антонов, слева молдаванин с дурацким  именем Шика. Это Дорохов автоматически для себя отметил.  Кто там дальше и есть ли вообще, только по звукам…  Так что пока слышался слаженный огонь ещё было не так страшно, хотя  немцев явно больше было. Да и долбили ту одинокую роту с трёх сторон. А вот когда начались перебои со стрельбой, а там  и вовсе стало затихать… 

Выгрузили рано утром на какой-то маленькой станции. Построили, наскоро сообщили боевую задачу: занять оборону пятнадцать километров южнее…  высота номер…отстающих как дезертиров… бегом марш…  Пока бежали растянулась рота на весь километр-больше. Добрались, давай окапываться…  К вечеру обещали боеприпасы подвести…
А немцы «как штык», появились часа через три. Сперва, на горизонте, показались каски их пехоты. А потом… Вжик-вжик-вжик - и трава перед  ячейкой длинной цепочкой всколыхнулась, вроде мышь пробежала. Вжик-вжик-вжик, вжик-вжик-вжик… да нет не мышь это, это  автоматчики нежалеючи свинцом поливают  . А потом: У-у-у-ах! У-у-у-ах! – миномёты пошли. И давай  утюжить  почём зря.
Неспешно шли немцы, и вроде бы даже весело… как-то до обидного  разгильдяйски, пританцовывая  будто… как «беляки» в кино «Чапаев». Преодолевали дистанцию, залегали и в этот момент их миномёты отрабатывали по-полной. В башке Дорохова вертелось довоенное «если завтра война, если завтра в поход…» а они вот – в пятидесяти метрах, в полный рост…  Орут чего-то на своём, вроде «Русские! Сдавайтесь!». Знают видать, что нечем нам их встретить. Всё – кончились  патроны. Ещё с «финской» читал Дорохов - теперь в штыковую надо подниматься. Шо-то там какой-то гвардии рядовой окружённый финскими белогвардейцами чуть не полсотни их  токо прикладом уложил…  Да только не поднялся никто, оцепенели.  Как-то буднично всё получилось и вроде бы: где ж тут место подвигу? Напротив - стали выкарабкиваться на брустверы. Стояли молча, не поднимая рук, сгорбившись, переглядываясь друг с другом украдкой, исподлобья… вроде коря товарища: «ну я то мол, испугался, а ты то чего же…»

Дорохов наверх вылез, огляделся и «волосы дыбом»: перепахали линию нашей обороны –ой да ну! Добро немец тиснул, от роты и половины не осталось…
Окружили, смеются, разглядывают, добродушно вроде даже. Бойцы стоят несколькими группами… Потом скучковали всех вместе.
Высокий, ладно одетый немец, вышел вперёд, выкрикнул: Комунист, юде! - и сделал радушный жест рукой влево. Подождал немного и уже жёстче: «Бистро!»- подкрепив своё поторапливание автоматной очередью над  головами. Как-то сразу всё стало тоскливо и ясно. Вышло человек десять. Их сразу увели. Из-за спины  Дорохова вышел этот самый молдованин, с дурацким именем Шика.
Дорохов его видел потом, когда  погнали в сторону от передовой – он живой ещё был, только весь в крови…

***
Через несколько минут полицейский вернулся с дружком и  буханкой хлеба. 
- Вот тебе «утёсов» - споёшь - получишь! – и многозначительно переглянулся с приятелем.
И опять зазвучало:
Эх, ты, Русь, ты моя дорогая,
 Не придется вернуться к тебе. ..

Только не выходило уже того чувства, ломался и срывался голос исполнителя. Захлёбывался то сипом, то шёпотом.

Дай судьба нам вернуться до дому
Продолжать трудовые дела…

Наконец на тяжком выдохе закончил он.
- На, жри падла! – весело улыбаясь, сунул ему буханку охранник.
Покосясь слегка, опасливо взял он хлеб, не веря  своей удаче, но немного поверил, обрадовался, стал рвать зубами и глотать не жуя, потом устал и ломал на кусочки, небольшие,  медленно пережёвывал. Окружившие смотрели на него и завистливо и чуя всё же подвох (как животные уже почти чуя), опасливо.
Наконец сделал движение отставить пищу.
Этого, кажется, и ждали приятели полицаи:
- Вот  уж нет сволочь! - чуть не взревели оба – Всё сволочь жри! А то я ить тебя в «ванне» искупаю – ласково добавил один. Второй загоготал со смаком, врастяжку. Искупать в «ванне» на жаргоне охранников означало окунуть пленного в сортирную яму. На ветру, да в чистом поле- верная смерть.
-Певец глотал последние куски сидя в грязи.
Довольные «шуткой» полицаи ушли, оживлённо переговариваясь и пересмеиваясь.
А певец лёг на спину и умер. Не выдержал перегрузки истощённый многодневной голодовкой желудок. После ста граммов на весь-то день, да сразу два килограмма…
«Зрители» расползались  в стороны. Смерть уже не могла поразить их. Они встречали её ежедневно не по одному разу. Только товарищ певца присев на корточки рядом с  мёртвым другом тихонько раскачивался, молча воя.
Дорохов нагнулся, разжал левую руку умершего, и принял с ладони клочок бумаги. Просмотрел, передал Килимову. На обрывке простым карандашом написан был текст песни.
 Эх, ты, Русь, ты моя дорогая…
 И тут понял Килимов, чем его незатейливая эта песня задела больше всего. Горькой она была, горестной. Но не была она заунывной. Собралась под неё душа, ободрилась. Значит можно. Выжить можно!

P.S.   В течение войны в плену оказались  более пяти миллионов советских солдат, около четырёх миллионов попали в плен в первые ее месяцы. По самым скромным прикидкам каждый пятнадцатый!!!! советский мужчина призывного возраста.
Но вот что писал в отчете о ликвидации Белостокского котла немецкий генерал Герман Гейер: «Мы не наблюдали массовой капитуляции. Однако число пленных было огромно... несмотря на то, что в некоторых случаях они сражались весьма мужественно и ожесточенно... Все русские отряды от границы до Минска не капитулировали, но были рассеяны и уничтожены».

• И текст песни и сама эта история из воспоминаний Александра Александровича Калимова. Остальные подробности из воспоминаний многих других бывших военнопленных.


Рецензии


Александр, спасибо за историю и память!
Пока мы, дети и внуки воевавших живы - она не уйдёт от нас, а значит, и не будут забыты все те, кто попал в ту мясорубку судьбы! Мы их помним, по рассказам и воспоминаниям, по документам и старым письмам. Жаль, что живых свидетелей уже почти не осталось. Скоро, и сама память о них, станет никому не нужной историей.
Низкий поклон за творчество и благодарную память!
Буду заходить к Вам на страничку чаще, с удовольствием и замиранием сердца - тревожите вы его...


Ирина Дыгас   06.04.2013 17:08     Заявить о нарушении
спасибо ирина! оно и написано для того "что бы помнили". я думаю будут помнить. не так всё печально у нас с памятью)

Александр Махнев   06.04.2013 15:48   Заявить о нарушении
На это произведение написано 6 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.