Наш выбор

   

   ...Еще в молодости, прыгая с одной должности на другую, Неволя понял главное: не стоит торопиться выполнять обещания, данные тем, кто помог продвинуться по служебной лестнице и мог рассчитывать на поддержку в будущем. Пообещав что-то сделать завтра, надо переносить выполнение на послезавтра, а затем на следующий месяц, заверив, что дивиденды вырастут, но потом, в будущем. А за то время много воды утечет.
 Так он всегда и поступал. Теперь он ни в чьей помощи не нуждался. Куда ему выше? Следующих выборов не будет. Лишняя осведомленность толкачей в сложившейся ситуации даже опасна. Поэтому надо сделать так, чтобы никто не сболтнул лишнего.
    Конечно, он знал, кому обязан своим выигрышем. Но ему очень не нравилось, что начальник ГРУ каждый раз на заседании совета безопасности упрекал его, Неволю, в излишней узурпации власти и, как следствие, отсутствием альтернативных путей развития экономики и России в целом. Слишком умный этот Чистилин. А Неволе больше нравились люди подобные его бабке – тупые исполнительные олигофрены, человеко-роботы, без эмоций и жалости. Именно такими личностями он себя и окружал.
    Последнее время ему очень нравилось присутствовать на допросах, как несогласных вольнодумцев, так и бывших соратников. Кроме того, боясь  утечки информации, Неволя лично, как когда-то Иван Грозный, принимал участие в дознаниях. Хотя все эти инсценировки правильнее было бы назвать расправами.

   Заросшие щетиной, в мятых мундирах, узники кремлевских казематов потеряли счет времени. За все время пребывания арестантов в застенках с ними никто не разговаривал. Еду им приносили раз в день и нечистоты выносили тоже раз в день. Вот поэтому и отсчитывали арестанты время мисками баланды и парашей.
 Сегодня для Неволи был особый день. Он сидел на специально принесенном для него высоком кресле, словно на троне. Рядом с ним, чуть пониже на стуле, сидел его младший сын. Своего отпрыска диктатор воспитывал по оригинальной методе. Игры со сверстниками, детские летние лагеря отец, имеющий педагогическое образование, считал пустой тратой времени. Он лучше, чем кто-либо другой, знал, что нужно познать и уметь его приемнику.
  «Кто не с нами, тот против нас!» – на глазах у сына лишая жизни неугодного, любил повторять известный лозунг Неволя-старший. – Вот что главное в жизни, сынок. Слушай папку и под старость хлеб есть будешь. – После этих слов родитель заходился смехом.
 Как обычно для таких случаев, отец и сын были одеты в военную форму: Неволя-старший в маршальский мундир, а его отпрыск – в китель без погон. Рядом с вершителями судеб стоял палач – редкостной души сволочь. Эта гора мышц в полицейской форме и в погонах подполковника, широко расставив ноги, обутые в берцы, играючи перекидывал из лапы в лапу двухпудовую гирю.
    – Посчитай, малыш, у кого больше звезд на погонах, – обратился отец к мальчику.
    – Вон  у того дяди, – указал пальцем в Чистилина малец.
    – Молодец! Хорошо считать умеешь. Займись им. – Неволя ткнул рукой в спину палача и добавил, обращаясь к генералу: – А ты боишься умереть, Чистюля?
 Седовласый человек посмотрел на Неволю сверху вниз, и в его взгляде не было ни намека на испуг, глаза горели презрением. Потом Леонид Иванович посмотрел на мальчика и спросил у тирана:
    – Зачем ребенка на казнь привел? Ирод! Зачем душу его невинную губишь? – Затем, устремив взгляд к потолку, обратился к Всевышнему:
    – Господи, я не знаю, зачем ты затуманил мне разум и моими руками вознес на трон этого монстра – Неволю. Я не вправе ху…
   – Господь желал видеть меня на троне России и потому вложил в твои куриные мозги, кого выдвигать в Президенты. Ха-ха-ха… – цинично перебив человека, говорящего последние слова перед смертью, заржал тиран.
    – Я не вправе хулить тебя, Господи, – вновь начал исповедь Чистилин, – я ругаю себя, скорее ненавижу...
   – А как я тебя ненавижу! – опять грубо перебил его Неволя. – Ты смеешь указывать мне, как поступать! Даже сейчас перечишь мне. Никто! Слышишь, никто не смеет мне указывать! Я обреку тебя на муки и буду смотреть в твои молящие о смерти глаза.
    – …я не вправе хулить тебя, Господи, но я корю себя… Нет, я ненавижу себя за то, что не пустил себе пулю в лоб…
    – Убей его! – заорал диктатор, и палач, услышав его, замахнулся.
 Мощный удар гирей в спину проломил позвоночник, отделив от него часть ребер. Тело пролетело через всю камеру и, неестественно сложившись в обратную сторону, упало у стены. Глаза, в которых застыла неопределенность, смотрели в полоток не моргая.
    – Ты что наделал, тупая скотина?! – заорал Неволя на «гориллу». – Ты должен был его покалечить, а не сломать пополам.
  Ребенок, перепуганный созерцанием картины садистской расправы и добитый криком «любящего» папочки, потеряв сознание, упал со стула. А Неволя, не заметив падения своего отпрыска, продолжал орать с пеной у рта:
   – Кто еще желает такого конца? А? Чего молчишь, падаль!
Генерал Удодов встал и вышел на середину комнаты.
   – А ты, «шестерка», чего сидишь! – рявкнул диктатор в сторону начальника шестого отдела ГРУ России. – Что, боишься смерти?
Человек в мундире с двумя генеральскими звездами на погонах замотал головой, показывая, что не имеет желания умереть.
   – А чего ты хочешь? – ласково, заигрывая, спросил Неволя.
   – Забрать у дяди удочку и стульчик, – последовал ответ по-английски.
Значения слов Неволя понял, но не понял сути сказанного.
   – Это что, какая-то шифрованная игра? Какой дядя? Какой стульчик? Почему английский? Ты что несешь, Перегуда? Так тебя вроде зовут?
Ответом снова было отрицательное мотание головой.
   – Так кто же ты?
   – Чарли Кинг из Австралии.
   – Час от часу не легче. Ты что, дебил?
Чарли замотал головой утвердительно.
 – А что ты в разведке делаешь?
 – Меня дядя в гости позвал. Вот я и прилетел.
«Похоже, у генерала от страха «крыша» съехала. Этот мне не страшен», – успокоил себя диктатор и вслух добавил:
 – А если я подарю тебе удочки, ты будешь со мной дружить?
«Шестерка»  закивал головой в знак согласия.
   – А Удодов тебе друг?
   – No! No!
   – Дай ему пистолет! Пусть этот «вояка» прикончит своего дружка, – скомандовал Неволя палачу. – И прикрой меня, а то вдруг этот дебил промахнется.
   «Шкаф» расстегнул кобуру, вытащил пистолет, передернул раму затвора и, сняв с предохранителя, протянул генералу. Пергуда взял пистолет двумя руками и приставил к груди Удодова. Дрожа всем телом, он давил пальцем что есть мочи, но не на спусковой крючок, а на защитную рамку. Воспользовавшись моментом, Савелий дернул Перегуду на себя. Развернул на сто восемьдесят градусов  и  перехватил пистолет. Одна за другой пули зашлепали, впиваясь в палача. Пистолет в руках Савелия умолк. Кончились патроны. «Горилла» словно спьяну мотнул головой, сделал шаг вперед и разнес гирей череп Перегуде. Затем, придавив Удодова окровавленным телом к стене, с двух рук опустил гирю на его седую голову. Удодов умер мгновенно, но остался стоять прижатый к стене издыхающим палачом… Тем временем перепуганный Неволя прятался за пуленепробиваемым креслом. И только когда оба мертвых тела сползли по стене и, упав на пол, откатились друг от друга, диктатор выполз из-за укрытия. Точно в центре кресла, где должен был находиться Неволя, застряла пуля.
   – Повезло мне, как чувствовал… – в прозорливости, явившейся в нужный момент инквизитору, отказать было нельзя. – Хорошо, что спрятался. А ведь не все пули достались палачу. Если бы не кресло?.. – и тут он заметил лежащего на полу ребенка и наклонился над ним. – Эй, сынок, очнись! Очнись, мой мальчик, все позади! – Он тряс сына за плечо, но тот не подавал признаков жизни. Тогда Неволя сгреб обмякшее тело мальчишки в охапку и от увиденного пришел в ужас – из головы ребенка, пробитой пулей, текла кровь.
   – Ах, вот как! Теперь вы все у меня запляшете! – прокричал в собственную пустоту диктатор…