А потом позвонил сын

                Я не пью, но отхлебну много
                Евгений Весник

А потом позвонил сын.
И с надеждой в голосе спросил: - Мам, а папа сегодня вернётся?
С надеждой на что? Что – да, или что – нет? Вроде как он не в курсе.
- Здрасссьте вам! Он же утром в командировку уехал!
- А… ммм… можно тогда мы Валеру к нам принесём? Только маме его не говори.
Ага! Так это была проверка слуха? Приехали! Опять двадцать пять!
Нууу... ла-а-адно. Марганцовка? - есть. Трехлитровая банка? - есть. Лариска. Мммда. Звонить - не звонить? С одной стороны... а с другой... Вопрос въедливо, как ночной комар, сверлил мозг. Мозг растеряно отмахивался.
Ну что – готовность номер один. Время пошло.
Если к нам - то из ближайшего сквера. Это минут пять. Даже на карачках. Даже ползком. И из ближайшего за ближайшим уже бы – тоже. Очередной сыновий телефон испарился неделю назад. Полчаса уже натикало! Елки-палки!
 
- Кать, похоже, наши дети «погуляли». Ты не в курсе, где они могут быть?
- В каком курсе?! – по зашкаливающей эмоциональности вопроса уже понятно, что - нет. И даже выражение лица. Брови домиком и глаза, как у бассета, трагически стекающие вниз. Вот чёрт! Надо было мягко подготовить. Ещё и её откачивай!
- Кать, я не могу позвонить, - затараторила я виновато,- мой без телефона, звонили с «твоего». А сейчас и «твой» не отвечает.
- Жди. Я буду дозваниваться.
Если Катя что решила!.. Даром, что глаза - хватка бульдожья.

Где-где? Покровское-Стрешнево?! На минуточку! Тащить оттуда Валеру? Как они это себе представляли? Что такое пьяный Валера я знаю. А, если и все остальные…

- Женька, руки в ноги! Папика я уже отправила.
- И как далеко ты отправила папика?
Катя была непробиваемо и драматически серьёзна.
- В парк! Лариске позвонила. Они с Андреем едут.
- Катя! Ноги – в руки. А, может, не надо было? Лариске-то. Меня сын просил.
- Какие ноги-руки? Ты в своем уме? А, если с ним что-нибудь?  Всё. Встречаемся у входа. А то их сейчас менты под белы ручки - не разгребёмся.
- Кать, ну, какие менты, какие разборки? Кому они нужны? Они же дети. Ну, выпили,  не рассчитали. И потом... не все же они… мой, вроде, трезвый был. Говорил внятно. Хотя… из Покровского-Стрешнево… - я почесала ухо,- это, конечно.
- Зато мой лыка не вяжет. Ты что, правда, не понимаешь? Да если они в ментовку попадут, это вся биография!..

Катя – это самозаводящаяся система. Перпетуум мобиле. Дай только повод. Или пол-повода. Или четверть. И даже, если на кончике пальца. Вот ведь до сей поры я была совершенно спокойна и нордически выдержана.

У входа в парк туда-сюда сновала Катя и шмалила сигаретку.
- Ты что так долго?!
- Так нам личных вертолетов не подают. Какие новости?

По тропинке вдоль озера небрежно прогуливался Сан Саныч. Вид у него был слегка взъерошенный, вступающий в противоречие со степенной походкой. Будто ветром вздыбило. При абсолютном штиле и непоколебимо-гладко-стеклянной поверхности воды. Да и походка… Если приглядеться. Перемежающаяся. Степенно-подпрыгивающе-ныряющая. Он кинулся к жене: - Ну, что?
-Козлы малолетние! - с чувством сказала Катя. – Они уже почти у Речного были. Развернула сюда.
- Ну, перепутали, Катя! Они же пьяные. В другую сторону пошли. Случайно. Противоположную. Заблудились, – я пыталась сохранять чувство юмора. Но Кате мой юмор… несвоевременный…

Позвонила всполошенная Лариска. И закудахкала. Они с мужем наворачивали петли вокруг парка.
- Ехайте (Катя неисправима) к нашему дому. Мы их приведём.

Из дебрей леса донеслось: - Шумел камыш, деревья гнулись…
Дурными голосами.
- Во! Идут!

Из-за изгиба парковой аллеи выдвинулись три богатыря. Посерёдке Андрей – Катин с Сан Санычем сын – с заведёнными вверх глазами, повисший на плечах двух бойцов, крепко обнимающих его с обеих сторон, фальшиво, но самозабвенно ведущий сольную партию. Он был в ударе. Личный звёздный час. Его ноги тоже вели сольную партию, абсолютно независимую от тела, разнузданно-танцевальную. Подобное я наблюдала однажды, сто лет назад в театре сатиры – у Андрея Миронова в роли Хлестакова.
- А хороши! – восхитилась я. – Красавцы просто! Но мне кажется, здесь было бы уместнее: «Врагу не сдается наш гордый Варяг!»
Катя с неудовольствием посмотрела на меня, Сан Саныч хмыкнул.

Следом проявилась вся честна компания. В разной степени неадекватности. Девчонки двигались поуверенней и пограциозней. Мальчишки – выписывая хитроумные замысловатые траектории вдоль генеральной линии, коей они упрямо и целеустремленно следовали,  с сосредоточенными, по-бараньи вперенными в переносицы, взглядами.
Мой тёрся сбоку, временами косил в меня глазом, глупо и смущенно хихикал. На общем фоне неприлично и возмутительно трезв.

- А где Валера?
- Там, – вразнобой махнули руками.
Предупреждая дальнейшие вопросы, согбенный незнакомый парень в форме МЧС вынес из-за дерева Валеру на плече, как куль с картошкой.
- Норма-а-а-ально, - у меня на глазах выступили слёзы (нет, не от горя), - а ничё так отметили! Качественно. А это кто? - ткнув в хилого атланта пальцем.
- Иркин парень.
- Ему ж лет двадцать.
- Двадцать один.
- Ну какие зрелые девочки!
Катя двинула меня в бок локтем: - Нишкни! - И строго спросила нашего телефонного респондента, по совместительству, координатора перемещений: - Маня, что пили?
- Пиво, теть Кать,- быстро ответила Маня, глядя на нас чистыми прозрачными глазами.
- Ага… Ясный перец! – уверенно подтвердила я.
Катя ещё раз двинула меня в бок локтем: - Тебе бы всё ржать!
Сын захихикал громче.
- Маша!
- Теть Жень, теть Кать, ну, чес слово, пиво!
– Угу! Марки «шо нальють».
Катя нацелилась мне в бок.

Возле дома навстречу  своему тёзке (в тройном исполнении) метнулся Валерин папа и принялся его ощупывать: - Сынок, как же так?
"Сынок", как раз перешедший к исполнению концертного номера из Рамштайна и в этот самый момент надрывно адаптировавший к русскому матерному англо-немецкую  фразу «ви а ол  ливэн - ёпть- ин Амэрика - бля - Амэрика  - бля - ист вундэрбар -  ёпть!», навёл на него мутный взор и, не идентифицировав  им отца, совершил попытку отбрыкнуться от непристойных притязаний незнакомого толстого мужика. Бойцы потеряли зыбкое равновесие и, уцепившись друг за друга покрепче,  как в замедленной съёмке, неторопливо и с сопротивлением, приступили к отработке акробатического этюда под названием:  тройное синхронное  сальто-мортале назад. Им почти удалось войти в пике, но тут бдительный Сан Саныч, поднатужась, выправил вертикаль. И, перехватив у сына эстафету, вышел на авансцену звёздного часа. Он расправил опавшие было плечи, гордо приосанился и сказал: - Это! – наш! сынок! А вашего! следом! несут! - и по-королевски повёл подбородком.
Сынки  до сего дня к близнецам не имели никакого отношения. Отнюдь. И первый – что в тройном исполнении и в вертикали, ровно на голову выше второго – в горизонтали на плече атланта в форме МЧС. И примерно на полторы – его папы. Но папин фокус зрения в этот исторический миг не только не дружил с геометрией, а и вообще...

Валеру загрузили на заднее сиденье лэнд-крузера и увезли в светлую даль. Под капельницу. Рядом с которой всю ночь, подпершись, сидели, удручённые очередным сыновьим подвигом, родители.

- Ты-то как трезвым сподобился остаться? – спросила я дома сына.
- А я по брёвнышку ходил. И когда сваливался с него, шёл к ручью охладиться. И потом, я же не пью всякую дрянь.
- Логично. А что пили?
- Ну пиво, мам, – глаза его скользнули в сторону.
- Угу! - я покивала головой. - Мама у тебя – дура. По определению. По факту рождения. По гендерному признаку.
Сын захихикал.

В полночь позвонила Катя и трубку заколотило в истерике. Полчаса назад Кате сообщили, что её певун завалил экзамен по математике и поутру пересдача. Схватив в одну руку тапочку, а в другую - означенного певца за грудки, она трясла его, как грушу, и била по морде этой самой тапочкой, извергая непереводимый поток слов с рефреном: - Ах, ты, б***ь рыжая!
Страдалец, незадолго до переживший экзекуцию с использованием трёх литров раствора марганцовки - ну, сколько ж можно?! -  слабо отмахивался от разъярённой мамаши неверными руками и сонно бормотал: - Мать, отстать, дай поспать… - и понимать серьёзность момента отказывался.
Сан Саныч, тихо и мирно устроившийся – наконец-то! -  перед телевизором, будучи не в теме, но опять в эпицентре, всем телом вжался в кресло. Кресло спасовало под таким напором, внеся посильную лепту и усугубив.

- Кать, а почему рыжая? – засмеялась я.
- ???
- А тапочка где?
- В руке!
- Спокойно, Катя. Давай ты уберёшь её на место. А я поговорю с сыном.

В восемь часов утра сын отнёс исполнителю микстов из русских народных застольных песен и немецкого тяжёлого металла второй – решённый – вариант экзаменационной работы. Который тот, сопя и потея с бодуна, с усилием концентрируя взгляд и путая буквы с цифрами, посильно передрал и получил заслуженную тройку.

Уффф!
Слава те Господи – девятый класс закончился.