Ночной фармацевт

 НОЧНОЙ  ФАРМАЦЕВТ.
               
Глава  1.
Он шагнул на кривую улицу. Из-за поворота со скрежетом вывернулся трамвай, рассыпая искры. Дворкин отшатнулся назад, тротуар был настолько узок, что огненные брызги чуть не посыпались ему на голову. За его спиной, на закопченной кирпичной стене вспыхнула надпись – «Аптека Марго». Стальная дверь под ней ещё покачивалась, с  объявлением – «Требуется ночной фармацевт». Уже не требуется.
   Дворкин сунул руки в карманы, проверяя наличность. Хватало, как раз, на пачку сигарет, пару пирожков и десяток пакетиков чая. Он надеялся, что кипятильник в аптеке найдётся, времени добираться домой уже не оставалось.
  Никто у него не спросил, почему дипломированный врач нанимается за прилавок. Приём на работу напоминал оформление кредитной карточки в банке. Все наличные при нём данные, включая физиономию, были переведены в электронный вариант, после чего он заполнил короткую анкету и был уведомлён, что принят условно, с испытательным сроком в два месяца, смена начинается  через сорок минут. Устроит?  Несмотря на свирепую безработицу, ночных фармацевтов, очевидно, катастрофически не хватало.
  Он потратил все фуражные и копытные возле ларьков и пошёл по панели. До вступления в должность оставалась  ещё малая толика  свободы. В темнеющем воздухе расцветала неоновая реклама.
  Дворкин находился в старом, краснокирпичном и серобулыжном центре города, построенном в конце позапрошлого века  и предназначенном под снос ещё в середине прошлого. Но, трёх и четырёхэтажные  доходные дома устояли под ветром перемен и снова приносили доход  новым  владельцам. По обе стороны от кривой трамвайной колеи тянулись игровые забегаловки, магазинчики «всё по десятке», суши-бары с  почасовыми номерами на верхних этажах, крикливо освещённые  «мини-маркеты», тёмные подворотни, где вспыхивал визгливый смех, рюмочные, конторы подозрительных фирм и тротуарные кафешки, откуда тянуло конопляным дымком. Улица была похожа на заново наштукатуренную пожилую проститутку, лезущую к прохожим, пытаясь использовать молодёжный слэнг, наглую и одновременно убогую в своих леопардовых лосинах с барахолки и наушником  от дешёвого мобильника в вялом ухе. Она предлагала купить сникерсы, презервативы, водку, поддельную чёрную икру, китайские ножи, женщину, адвоката – всё и в любое время суток. Но, Дворкин мог теперь только продавать, — себя, — его деньги и время закончились, следовало возвращаться на круги своя.
  Полная дама в чёрном шёлке и бриллиантовых искрах, похожих на настоящие, преобразовавшая Дворкина в поток электронов сорок минут назад, похоже и была той самой «Марго». Она вовсе не походила на фею в белом халате, предлагающую аспирин пенсионерам, от неё исходил аромат «Мажи Нуар» и тёмных денег, она быстро и по-хозяйски ввела работника в круг обязанностей, о правах упомянуто не было.
  — С компьютером, надеюсь, работать умеете, — сказала она. – Всё, что есть на полках, есть в базе. Всё по-русски, как говорим, так и пишем.  Нужен панадол, просто нажимаете на букву «п».
— А если, презерватив? – очень вежливо спросил Дворкин.
— А если, презерватив, нажимаете на ваш пенис и вспоминаете, что это такое, — холодно ответила Марго. – Умничать не надо. Рыться в ящиках не надо. На стеллаже товар указан по алфавиту и по назначению. По горизонтали, — название, по вертикали, — применение. Вот полторы штуки на сдачу. Выручку – в стол. Кассовый аппарат не трогать. Кассовый аппарат ночью не работает. Проданный товар вносите в эту тетрадь: название, количество, цена. Дверь изнутри не открывается, не пытайтесь. Товар выдаёте  через откидное окно. Курить – туда же. Спать можно, на двери звонок, клиент разбудит. Но, если чего напартачите спросонья, — выгоню без зарплаты. Вот моя визитка. На обороте, — номер дежурной части райотдела милиции. Но, без крайней необходимости их не дёргайте, это ещё те ребята. Всё. До завтра.
  С этими словами она вышла, и Дворкин услышал, как в дверном замке снаружи, дважды, со скрежетом провернулся ключ.
  Упала тишина. Только, на пределе слышимости, звенела старая люминисцентная лампа. Дворкин оглянулся. Внезапно, он ощутил смешанный запах медикаментов, в котором преобладал йод. Бестеневый свет заливал белые поверхности и мертвенно отражался в чёрно-белых  клетках пола.
  Дворкин вдруг почувствовал себя оскорблённым, где-то на очень глубинном уровне. Одно дело, просто работать по найму, а другое дело, когда тебя запирают, как собаку. А если пожар? Он посмотрел на потолок. Датчики пожарной сигнализации отсутствовали. Кондиционер или хоть какая-нибудь вытяжка отсутствовали. Только сейчас Дворкин заметил, что окон тоже не было. В торцовой стене имелась дверь, ведущая в узкий кабинет, где его впрягали в ярмо наёмного труда. Но, уходя, хозяйка заперла её. И судя по звуку, это был лист стали, покрытый белой эмалью. Единственным  выходом наружу оставалась амбразура для товара, куда собака средних размеров могла бы и протиснуться, если бы не заслонка. Между стеллажами за прилавком виднелась дверь внутрь, как минимум, — к унитазу. Не могли же его оставить здесь, мочиться прямо на этот красивый кафельный пол? Со вздохом, Дворкин прошёл за прилавок и толкнул очередную из стальных переборок, которые здесь служили дверями. В дверном проёме зияла тьма, прорезанная клином света с его чёрной тенью посередине. Он нашарил выключатель. Свет вспыхнул.
  Н-да. Торговый залец за его спиной выглядел как декорация аптеки, рядом со своим закулисьем. Дворкин шагнул вперёд.
  Параллельно сцене тянулся узкий кирпичный коридор, без следов штукатурки. Направо он заканчивался каким-то помещением, тонувшим в тени. Налево – обшарпанной дверью, из-за которой доносился шум воды. Завиток энергосберегающей лампочки в цементном потолке без избытка освещал это великолепие.
  Как всегда, Дворкин пошёл налево. Там ждал его большой сюрприз. В пол тесного закутка за дверью было вмуровано ржавое железное корыто, с пупырчатыми выступами для ног. В дырку шуровала вода, без всякого счётчика. В своём глубоком детстве, Дворкин застал ещё такие удобства, в бесплатных, тогда ещё, общественных туалетах.
  Очнувшись от ностальгической задумчивости, он пошёл направо и оказался в небольшой комнате, которая выглядела достаточно цивильно, по сравнению, с уже виденным. Здесь были даже пожелтевшие от времени обои, но окон не было. Их заменяла вентиляционная решётка под потолком. Присутствовали: пластиковый стол с электрочайником на нём, пластиковый стул, дермантиновая кушетка и трясущийся от старости холодильник. Пустой.
Вдруг раздался чудовищной громкости звонок. Дворкин заметался, как крыса в лабиринте, выскочил в ярко освещённый торговый залец и затравленно оглянулся в поисках источника звука. Внезапно звонок прекратился. В дверь затарабанили. Он откинул заслонку. В амбразуре маячило бледное девичье лицо.
- Презервативы «Гусар», два шприца на три куба и гематоген, - выпалила девчонка. – Ты чё, спишь?
Молча и достаточно быстро он собрал заказ. Нижняя линия ящиков в стеллаже оказалась на треть приоткрытой. В них находились: презервативы, шприцы, тампаксы, этанол, сироп от кашля и гематоген. Ему даже не пришлось рыться в компьютере, чтобы справиться о цене. Цена была просто и без затей написана красным маркером на упаковках.
Дворкин сунул заказ девчонке в щель, получил за это без сдачи, бесцельно прошёлся по тесному помещению и встал, уперевшись задом в прилавок. Перед его внутренним взором возник этанол, но он отогнал его. Амбразурная щель смотрела на него, как всевидящее око. Он подошёл и захлопнул ей заслонку. Позвонят. Здесь такой последний звонок, что мёртвого с унитаза поднимет. Но, до унитаза следовало хоть с чем-то добраться. Дворкин подхватил с полу свой кулёк, с надписью «Happy New Year!», содержащий его потребительскую корзину: 1 пирожок с капустой, 1 городскую булку, 1 пачку сигарет «Прима» и девять фуминозных пакетиков с чайным мусором и отправился пировать.
Минут пятнадцать он бродил по застенку с сухим электрочайником в руке в поисках воды, прислушиваясь, как она с шумом низвергается в канализацию. Кран нашёлся-таки в туалете, замаскированный надетым на него рулоном туалетной бумаги. Раковину заменяло стоявшее под ним ведро, которое Дворкин, по наивности, принял за ёмкость для производственных отходов. О том, за что могла бы принять эту аптеку санитарная инспекция и сколько она приняла от Марго за свою наивность, можно было только догадываться.
Залив кипятком в забытой кем-то чашке мятые пакетики, выпустившие в отстой мутно-жёлтые струи, он нюхнул пирожок с капустой и уже раскрыл на него пасть, вмиг наполнившуюся голодной слюной, как вдруг снова раздался звонок.
Срываясь с места, Дворкин успел уловить, что звук какой-то не такой.
Трезвонил старинный эбонитовый телефон в углу прилавка. Дворкин схватил гантелеобразную трубу.
- Как дела? – без вступлений, напористо спросила Марго, не сомневаясь, очевидно, что работник узнает хозяйский голос.
- Нормально, пока, - осторожно ответил работник.
- Так и будет, если сами не накуролесите, - твёрдо сказала хозяйка.
- Я куролесить не буду, - заверил её Дворкин.
- Главное, продержаться до утра, - сказала Марго и дала отбой, оставив его недоумённо таращиться в гантелю, зажатую в руке. Что она имела ввиду?
Он вздохнул. На выдохе взорвался звонок над дверью. Дворкин подпрыгнул, швырнул на рога гантелю и кинулся к амбразуре.
Первое, что он увидел, откинув заслонку, был устрашающий герб на обложке милицейской ксивы.
- Ну, - сказал голос из-за герба.
- Что? – спросил Дворкин.
Удостоверение на секунду приоткрылось и снова захлопнулось, за ним возникло очень неприятное лицо.
- Дверь открой, - сказало лицо.
- Не могу, меня с работы выкинут, - ответил Дворкин.
- Я тебя прямо сейчас оттуда выкину, - лицо неприятно ухмыльнулось. – Вызову патруль, дверь взломаем.
- Да не могу я, дверь снаружи заперта! – заволновался Дворкин.
- Ручку видишь? – вздохнул мент. – Прямо напротив твоего пупа? Нажми вперёд и поверни два раза влево.
Дворкин нажал, повернул два раза, внутри что-то щёлкнуло, но дверь не открылась.
- А справа от тебя шнурок, - продолжал мент. – Потяни за верёвочку, дверь и откроется.
Дворкин посмотрел вправо. Вдоль косяка свисал незакреплённый провод, Дворкин полагал, что он идёт к звонку, но потянул, как было указано. Что-то звякнуло, мент сразу дёрнул дверь на себя и вошёл внутрь, потеснив Дворкина грудью.
Затем, лениво прошёлся по тесному помещению и встал, уперевшись задом в прилавок, где и Дворкин, давеча. На нём были гавайка, линялые джинсы и кеды, лицо, - как стёртая монета, неизвестного года выпуска и заточенная по краю, как у карманного вора.
- Ну, и как бизнес? – спросил он.
- Да ничего, - ответил Дворкин.
- Что, ничего? – скривился мент. – И ни разу колдрекса не спросили?
- Да вроде, не сезон для колдрекса, - пожал плечами Дворкин.
- Для колдрекса всегда сезон, - сказал мент. – Из него эфедрилу гонят, ты что, не знаешь, фармацевт?
- Терапевт, - заметил Дворкин.
- Ни хрена себе, - удивился мент. – За что выгнали?
- За пьянку, - солгал Дворкин.
- Это хорошо, - кивнул мент. – Наш человек, не душегуб какой-нибудь. Или, всё-таки, залечил кого-то?
- Нет, - искренне ответил Дворкин.
- Да ты не стесняйся, со всеми бывает, - сказал мент. – Я вот, на днях, троих замочил. А потом оказалось, что это делегация из дружественной Армении.
Дворкин посмотрел на него повнимательней. Обычно, менты так не шутят. Нехорошие это шутки, для мента.
Мент перехватил его взгляд своим, - острым, как разбитая бутылка.
Дворкин кашлянул и начал рассматривать свои ногти.
- Это моя территория, - сказал мент. – Со мной дружить надо. Будешь дружить, будет и хлеб насущный. Не будешь дружить, не будет хлеба насущного. И работы не будет.
- У меня касса пустая, - сказал Дворкин. – Я только на смену заступил.
- Да ты что? – мент вскинул брови. – Я с тобой познакомиться пришёл. А не дербанить тебя, голимого. Я милиция, я тебя берегу. И Машку тоже. Но, я ей не скажу, что ты дверь открыл. А ты не говори, что знаешь, как открыть. Мы тут все про всё знаем, но болтать об этом не надо.
Дворкин кивнул.
- Ладно, профессор, поддержу торговлю, - вздохнул мент. – Дай банку спирта и гематоген.
Дворкин обслужил.
Мент бросил на прилавок крупную купюру и, не оборачиваясь, направился к выходу. В дверях он столкнулся с какой-то замызганной девчонкой, лет шестнадцати.
- Ай, прелесть моя, пошли, пройдёмся! – услышал Дворкин и выглянув в амбразуру, увидел, как они удаляются в обнимку вдоль по улице.

                Глава 2.
Утро застало Дворкина сидящим с чашкой хорошего, крепкого кофе и покуривающим настоящий, красный «Winstone». Когда он перемещал задницу в пластиковой раковине кресла, в заднем кармане джинсов приятно похрустывало несколько купюр. Меж задранных на амбразуру кроссовок он мог видеть первые лучи солнца, косо падающие в узкую щель пустой улицы. Наступило затишье.
Ночь не оставила ему и получаса на отдых. После ухода мента с его грязноватой спутницей, заслонка уже не закрывалась. Дворкин и представить не мог, что полуночная аптечная торговля может быть столь бойкой. Барбовал, презервативы, шприцы, жвачка, эректил, колдрекс, гематоген, корвалол, гигиенические салфетки, этанол, настойка женьшеня, бинты, пенигра. И пиастры, пиастры, пиастры. За мелкой сдачей не задерживались, кое-кто из особо отмороженных клиентов исчез и без крупной. Мечась между стеллажами и амбразурой, Дворкин почуял отчётливый запах ночной монополии. Лица, лица, лица. Бледные, багровые, окровавленные. Среди них трижды мелькнула  первая покупательница. Дворкин сунул ей купюру, оставленную ментом, и попросил купить кофе, нормальных сигарет и чего-нибудь пожрать. Он почему-то не сомневался, что его не обманут. Не обманули.
Однако, подбив к утру баланс, он обнаружил достаточно весомый левый навар и с чистой  совестью сложил большую его часть в свой правый карман, обменяв на бумажки покрупнее из кассы. Потом, подумав, вынул из кармана одну бумажку и вернул её Марго. Здесь можно было работать. А предыдущий фармацевт, возможно, вылетел именно за то, что пожадничал.
На ступеньках раздались шаги, и Дворкин вскочил, разгоняя ладонью табачный дым, в двери заскрипел ключ. Но, это оказалась не хозяйка, это была густо накрашенная девица, лет тридцати пяти, которую он уже видел за прилавком прошлым вечером. Коллега, очевидно.
- Хау ду ю ду? – сказала она, улыбаясь ярким ртом.
- Файн, - ответил Дворкин, глядя на её губы.
- Ну, тогда, пошли подобьём бабки, - предложила она.
Бабки они подбили.
- Всё в порядке, - сказала коллега, не обратив внимания на некоторые излишества в кассе. – До вечера. Да, меня зовут Лора.
Дворкин вышел на улицу и прежде чем направиться в свою берлогу, решил познакомиться с районом при утреннем свете. Собственно, знакомы они были давно, юный Дворкин гонял по этим улицам ещё на самопальном самокате, он здесь родился и вырос, но с тех пор много воды утекло и много чего изменилось.
Сам этот город был построен двести лет назад, вокруг железоплавильного завода, который, сам по себе был городом, с немалым населением и немалой площадью, там были свои улицы, переулки и здания двухвекового возраста с гербами англо-бельгийского акционерного общества на фронтонах, туда можно было водить экскурсии или даже возить их на автобусах. В относительно недавние, но уже старые времена, это никому не приходило в голову, да и не с руки было демонстрировать всему миру, что индустриальный центр основан какими-то англо-бельгийскими капиталистами, поэтому, единственными туристами там была местная пацанва. Но, колесо истории, которое нельзя повернуть вспять, как говорили пацанам, тем не менее, повернулось, передавив прежних гегемонов, а новые, даже новых своих рабов пускали за свой высокий забор, не иначе, как повесив им на шею бирку с опознавательными знаками.
От заводского забора городские улицы расходились радиально и относительно параллельно, отчего и назывались, на петербургский манер, - «линиями», поскольку их строители были из Петербурга. Между собой «линии» соединялись прямыми «проездами» в плане  однако, имевшими форму многоугольных звёзд, называвшихся «проспектами» и в разное время носивших разные имена, - от «Извозчичьего», до – «Маршала Будённого» и обратно. По мере удаления от центра, углы сглаживались, из краснокирпичных превращаясь в серопанельные и с течением времени переходили в окружную дорогу, возвращающую и место, и время на круги своя.
Ближе к центру время сжималось. Писк соседствовал со стоном. Глухая подворотня – с яркой витриной, зеркальные окна были врезаны в спёкшийся от старости кирпич. Здесь можно было увидеть удивительные гибриды. На первом этаже трёхэтажного особняка – китайский ресторан, на втором, - переехавший с первого, но никуда не девшийся ЖЭК, на третьем, - «Пирсинг.Татоо» и «Нотариус». Или: первый и второй этаж – «Фитнесс-клуб», третий – «Сток. Одежда из Европы», с четвёртого глядят на улицу печальные окна пары затерявшихся во времени квартир. И всё это покрыто ядовито-зелёной или красной металочерепицей.
Ново-старое время с проступающей паутиной склеротических воспоминаний покрывало всё. Бывшая гостиница «Бристоль», бывшая гостиницей «Октябрь», бывшая Управлением гестапо и музыкальной школой, снова стала гостиницей «Бристоль», - с неизменными львами у подъезда.
Под ногами Дворкина чередовались гранитный булыжник мостовой, растрескавшийся асфальт и розовенькая тротуарная плитка, - как отрезки времени. В одном месте, Дворкин остановился перед своим детством. На стене была выцветшая, сделанная чем-то чёрным и абсолютно невыводимым, надпись – «Все на восстановление разрушенных оккупантами шахт!». А поверх неё: «Спартак – чемпион!» и «Хахлы – казлы!!!».
Но, и проследовав по реке времени вплоть до заводского забора, Дворкин не обнаружил в её русле ни одной аптеки или аптечного киоска. За забором время киосков, усталой рекламы, бледных проституток, бредущих с ночной смены мимо  суши-баров, тату-салонов и букмекерских контор, заканчивалось. Там простирались гектары и гектары закопченных цехов, паутина рельсов и трубопроводов, рыжие холмы руды и чёрные горы кокса, развалины непонятных сооружений и ядовитые озёра, покрытые вечным смогом. Однако, эта опасная свалка железа, угля и пропотевшего человеческого мяса была когда-то детской песочницей для юного Дворкина. Его нынешнее жилище находилось по ту сторону завода, на «линии», которая, собственно, была продолжением той, на которой он стоял сейчас, - но, в другом конце города и под другим названием. По прямой туда было минут двадцать ходу, если знать ходы, а вкруговую, - больше часа трястись на автобусе. Дворкин ходы знал. Но, память его была отягощена взрослыми запретами. Некоторое время они боролись, Дворкин молодой и Дворкин старый. Победила молодость.
Вы можете нарастить любые заборы. Вы можете напечатать миллионы пластиковых бирок. Вы можете построить светлые офисы, пропускные системы и   оснастить их видеокамерами. Вы можете даже посадить вечнозелёные растения там, где они сроду не росли. Но, ничто не помешает русскому человеку пройтись по газону, помочиться перед глазом видеокамеры и пролезть в любую дырку.
Через полчаса Дворкин брёл по своей 2-й Александровке, удивительно напоминавшей, оставленную за спиной, Александровку 1-ю, - только 30 лет назад. Здесь были те же трёх и четырёхэтажные дома, построенные когда-то  для тогдашних «белых» и «синих воротничков», та же трамвайная колея и булыжник вокруг неё, но, со времён  инженеров в форме и передовых рабочих в картузах, всё невероятно обветшало. Здесь не было яркой рекламы, не было массажных салонов, турецких кофеен и адвокатские конторы здесь тоже не селились, - только вездесущие игровые забегаловки и киоски с водкой и сигаретами по углам. Проституток, правда, хватало, но, так, - за стакан, и не соблюдающих режим работы. Отовсюду глазела едва прикрытая нищета и громко вопила нищая дерзость, которой нечего терять.
Дворкин забрался по деревянной лестнице на свой третий, последний этаж, уже почти засыпая, отпер дверь, оббитую драным дермантином, ввалился в комнату, рухнул на продавленный диван и моментально заснул.

                Глава 3.

Он проснулся с первыми лучами заходящего солнца. Другое солнце к нему не заглядывало.
Жилище Дворкина представляло собой довольно большую комнату с высоким потолком и толстенными стенами. Подоконник был настолько широк, что жилец использовал его в качестве письменного стола, - за неимением другого и недостатком света. Ночью, помимо луны, жильцу светила одинокая лампочка в старой, как дом, люстре,   остальные пять по очереди сгорели. Дворкин дожидался, когда настанет черёд последней, чтобы начать строить пирамиду из подручных предметов, поскольку со стула до люстры не доставал. А пока, подсвещался настольной лампой, которую таскал по комнате на длинном шнуре, составленном из остатков прежних электроприборов.
Вдоль стен располагались два книжных шкафа раннего советского периода, забитых книгами и всяким барахлом, а также самодельные книжные полки. Книг было много. Часть принадлежала ещё деду Дворкина, некоторые были напечатаны шрифтом с буквой «ять» и отдельные экземпляры снабжены нежно-серыми гравюрами, переложенными тончайшей папиросной бумагой. Дед Дворкина был хирургом и некогда пользовался большим уважением в этом городе, в те ещё времена, когда хирург был одновременно и рентгенологом и кардиологом и педиатром – и гинекологом, в случае нужды. Дворкин пополнял библиотеку безалаберно и таскал её за собой по жизни, когда мог, она освещала тёмные углы его существования.
Аппартаменты дополняли высокая, как щель, уборная с жёлтым от старости унитазом, небольшая ванная комната с чугунной ванной, такой же жёлтой внутри и морщинистой снаружи, а также кухня, достаточная для одинокого холостяка. Или даже двух. На подоконнике в кухне стоял единственный друг Дворкина, - гигантский  столетник, вполне соответствующий своему названию и возможно, ровесник их общему жилищу. Дворкин не знал, надо его поливать или нет, но поливал иногда, из уважения. Рядом с ветераном красовались, выстроившись по росту, дворкинские «девочки» - стройные растеньица конопли сорта «Голд Афгани», в гламурных фаянсовых вазончиках. «Девочек» барин пускал по кругу, постепенно скуривая старшеньких, по мере взросления и постоянно пополнял гарем, тщательно бдя, чтобы среди молодых семян не проклюнулся «мужик» или «пидорас» - мужское или двуполое растение, способное испохабить весь посев.
До работы оставалось не так уж много, особенно, учитывая, что Дворкин сегодня не собирался повторять пацанячью вылазку через завод, он собирался добираться в обход, как и всякий нормальный гражданин, имеющий работу и цель в жизни. Поэтому, он по-самурайски позавтракал зелёным чаем, заваренным до консистенции чёрного, заедая его куском чёрствого хлеба, потом достал из банки, где хранились окурки, самый длинный и безоглядно прикончил его. Ощутив кофеиново-никотиновую бодрость и способность к общегражданскому существованию, Дворкин решительно встал, чтобы готовиться к трудовой ночи.
Но, сначала надо было хотя бы раздеться.
В ванной комнате он сбросил с себя всё, джинсы звякнули о цементный пол. На правом их кармане была чёрная клипса, похожая на деталь авторучки или маркера. На самом деле, Дворкин, без нужды, никогда не вынимал оттуда складной японский нож, которым можно было бриться.
А побриться ему бы не помешало.
Из мутного зеркала в рост человека, вмазанного прямо в растрескавшийся кафель, глядел мужчина, заросший чёрной щетиной до глаз, очень светлых и слегка стеклянных, от спрятанных в них линз. Он был лет 36 на вид, поджарый, мускулистый, чуть выше среднего роста, ничего особенного. Если бы не татуировка в виде кадуцея, обвивавшего его член и круглый пулевой шрам на правой стороне груди. Отражение подмигнуло, Дворкин презрительно отвернулся, этот  тип  в зеркале доверия у него не вызывал.
Через полчаса новый Дворкин появился из ванной, бодро прошагал к двери, вышел из дому на линию и завернул за угол, - устремляясь по очередному зигзагу своей судьбы.

                Глава 4.

- Что за район гадский! – Лора в сердцах бросила на стол тетрадь с записями. – Опять девку замочили.
- Где? – спросил Дворкин, и в его памяти почему-то возникло бледное лицо девчонки, купившей ему пожрать.
- В подворотне нашли, через три дома отсюда, - сказала Лора. – Кровь аж на улицу вытекла, кто-то утром мимо проходил, вступил. Любка из «Фитнесса» бегала смотреть, говорит, ужас. Кругом нассано, насрано, а она там лежит, юбка задрана, горло перерезано. Третья уже, за последние полгода.
- Ну, это не так уж и много, - рассудительно сказал Дворкин.
- Немного? – переспросила Лора. – Остальные в отстойнике всплывают. У меня там свояк работает, рассказывал. У нас тут, прямо под улицей, такая труба проходит, что по ней бульдозер проехать может, знаешь?
Дворкин знал. Пацаном он сам в такую трубу заглядывал, морщась от вони и кидал туда кирпичи. Сейчас-то уже всё подмарафетили, но, раньше изнанка старого города проступала  дырами в земле и провалами осыпавшегося кирпича на пустырях, а кое-где и в захламленных дворах. В  те времена, когда город строили, железные трубы ещё на говно не переводили, а бетонных делать не умели. Поэтому, канализацию ложили из кирпича. А чтобы можно было вывести свод, ходы вынужденно делали достаточно высокими. Потом, схемы старых трасс были утрачены, новые, из новых материалов, прокладывали уже параллельно или не параллельно, нарушая старые. Город рос, а отстойник оставался всё тем же и там, где устроили его англо-бельгийцы, только воды из него стравливали  всё больше и больше в протекающую рядом речку Хмырьку. Собственно, из-за близости пресной воды завод и построили именно в этом месте. Но, завод тоже рос. И со временем, поля подсыхающего дерьма  оказались на его территории. На его территории были также и промышленные  отстойники. На поверхности всё выглядело достаточно пристойно. Но, под поверхностью, старые и новые трассы перепутались, прогнили и протекли, их десятилетиями никто не ремонтировал. В результате, дерьмо и промышленные яды постоянно всплывали, где не положено, что и старые и новые отцы города не афишировали.
- Гадючный район, гадючный, - с отвращением сказала Лора. – Днём солнца не видно, по ночам с завода в воздух какую-то пакость стравливают, воняет, как чеснок. И чего их всех сюда тянет, а? Ну, со всего города, все отморозки, все ****и, - здесь. Борделей понастроили. Ну, если у тебя бабки есть, так чего не построиться в чистом месте?
- Так они ничего и не строили, - ухмыльнулся Дворкин. – Весь этот район был предназначен под снос. Здесь ничего ни поменять, ни продать нельзя было. А после революции стало можно. Тогда здесь трёхэтажный дом можно было за пять штук купить, а частный, так вообще, за 500 баксов. У кого бабки были, - те и скупили, а у кого не было,- взяли и пропили.
- А ты откуда знаешь? – спросила Лора.
- Так я сам тут жил, мёд пиво пил, - пояснил Дворкин.
- А-а-а-а, - протянула Лора. – Центровой значит, из бывших. А я с Октябрьского посёлка. Если б не работа, ноги б моей тут не было. У нас там тихо, лучше, чем здесь.
- Козы по улицам гуляют, - поддакнул Дворкин.
- Сам ты… , - усмехнулась Лора. – Ладно, пойду я. А ты имей в виду, хозяйка иногда ночью заезжает, ей что, у неё машина, а мужа нет. Ну, пока. Только я тебя закрою, ладно? Это для твоей же пользы.
С ухмылкой слушая, как в замке проворачивается ключ, Дворкин подумал, что, Лора, девушка, конечно, простая и душевная, но, дверных секретов раскрывать не собирается и ключ имеет, как хозяйка.
Едва стих стук её каблуков по ступенькам, как в запертую дверь начали ломиться, потом позвонили. Трудовая ночь началась.
К полуночи поток ходоков подиссяк, и Дворкин решил  высунуть нос на улицу. Собственно, - из чисто хулиганских побуждений, поскольку делать ему там было нечего. Он нажал, повернул, дёрнул за верёвочку, шагнул из своего медикаментозного зазеркалья…  И застыл, раскрыв рот, словно рабочий сцены, случайно выскочивший из-за кулис под свет рампы.
Улица преобразилась, как при смене декораций. Фасады домов, днём невзрачные и покрытые вековой копотью, расцвели фантастическими цветами реклам, неоновых вывесок  и цветных прожекторов. Сияли гроздья фонарей. Рельсы, отполированные трамваями, блестели, как струи огня, серый булыжник вокруг них казался радужным. Даже старая акация напротив аптеки, днём  торчавшая инвалидными обрубками  толстых ветвей и голыми прутьями тонких, превратилась в сказочное дерево, украшенное гирляндами разноцветных лампочек. Вдали, над зелёной крышей гостиницы «Бристоль» вспыхивали игольчатые искры фейерверков. А по тротуарам тёк горластый народ, клубился возле уличных кафешек, задерживался у ярко освещённых витрин, пёстрыми каплями выплескивался на проезжую часть, под истеричные вопли медленно ползущих автомобилей. Трудно было поверить, что находишься в бывшем рабочем районе индустриального города, посреди постсоветской страны, а не где-нибудь в Бразилии, во время карнавала, где никому не надо завтра идти на работу. Отсюда улица просматривалась почти во всю длину, конец её тонул во тьме, где-то у заводского забора. Она была похожа на световую рану, прорубленную   в глыбе мрака кривой саблей, и казалась намного выше и протяжённее, чем была на самом деле. Здесь всё казалось. Казалось, этот ликующий народ не знает, что такое смерть. Грязные подворотни, забрызганные кровью, были скрыты за занавесами света, захламленные дворы, - за размалёванными фасадами.
- Оба-на! – сказал кто-то у локтя Дворкина. Он глянул вниз со ступенек. На него, задрав лицо, смотрел давешний мент  и неприятно ухмылялся.
- Продышаться, значитца, выползли, господин терапевт? – продолжал мент. – Или девочку снять? Могу поспособствовать.
- Спасибо, не надо, - ответил Дворкин. – Мне надо в аптеке работать, а не на аптеку.
- Ну, своя рука владыка, - развёл руками мент. – Это правильно, это по-мужски. Только тут есть такие девочки, которые уже никого не обидят. Показать?
- Что, ещё одна? – спросил Дворкин.
- Зачем одна, у меня её тут целый стос, - мент веером развернул перед носом Дворкина пачку фотографий. – Видал такую?
На всех фотографиях была изображена одна и та же девушка. Лежащая на боку сзади. Лежащая на боку спереди. С задранной до пояса юбкой. Лежащая на спине с опущенной юбкой. Лежащая на спине без юбки и без всякой одежды вообще. Везде – мёртвая. С раной от уха до уха. И совершенно Дворкину не знакомая.
- Нет, я её не видел, - сказал Дворкин.
- Ну, теперь увидел, - осклабился мент. – Хороша, да?
- Не в моём вкусе, - ответил Дворкин. – Холодная очень.
- Уже нет, - мент посмотрел на него насмешливо.
- Значит, уже воняет, - заметил Дворкин. – Если мертва уже больше двух с половиной суток.
- Откуда тебе знать? – насторожился мент.
- Это любой санитар знает, - спокойно ответил Дворкин. – Окоченение держится от двух до трёх суток, если смерть наступила быстро. А смерть наступает быстро, если вскрыть яремную вену.
- А ты вскрывал? – мент вдруг быстро щёлкнул ногтем по клипсе на его кармане.
- Вскрывал, - кивнул Дворкин. – А нож не ХО, разрешён к ношению.
- Свои люди, проверять не будем, - усмехнулся мент. – Выпить хочешь?
- Не пью на работе, - ответил Дворкин.
- А я где? – спросил мент.
Какой-то совсем очумелый нарк, споткнувшись о ступеньку, ломанулся к двери, но, глянув в лицо менту, тут же исчез.
- На работе пить не надо, на работе надо выпивать, - сказал мент. – Иначе, можно крышей съехать от такой работы. Ключ дали?
- Срок не вышел, - кратко ответил Дворкин.
- Ну, мотай срок, а я пойду, пройдусь, - сказал мент, перешёл дорогу и исчез в толпе.

                Глава 5.

Мент шёл по улице, его ноги в кедах знали тут каждый булыжник и каждую трещину в асфальте. Он вырос в этом районе, лицо ночного фармацевта ему сразу показалось знакомым, но, он пока не мог вспомнить, откуда.
Его звали Кротов. Но, на улицах он был известен под кличкой «Штырь», - за глаза, как пара отвёрток и манеру наносить прямой удар в солнечное сплетение. Этот удар он  освоил во время уличных «протрусок», в подростковом возрасте. В то время, они были с Дворкиным в разных социальных категориях. Отец Дворкина был военврач и майор. Отец Кротова, - рабочий с завода и алкоголик. Но, улица уравнивала в правах всех. В отличие от Дворкина, сын алкоголика ей никогда не изменял. И улица возместила каждому по мере его. Сына майора, - вниз, до трущобной 2-й Александровки. Майора Кротова, - вверх, до личного особняка на 1-й.
Личным этот двухэтажный дом был не всегда. Он был безличным. Когда оперуполномоченный Кротов начал наводить порядок на своей территории, то с удивлением обнаружил, что старинное здание, зажатое между закопченной коробкой № 14 и кирпичным складом № 12, - не существует. Оно не числилось по ведомству завода, его не было на балансе ЖЭКа. Тем не менее, там обитал целый муравейник насельников, исправно пользующих электроэнергию, газ и воду, о чём, ни «Горсвет», ни «Горгаз», ни «Горводоконал» не имели ни малейшего понятия.
- Безобразие, - сказал себе Кротов, входя в образ хозяина земли.
Разумеется, это был сумеречный закат прошлого века, когда старое время уже отступило, а новое ещё не взошло, но, и для того периода, ситуация была уникально мутной. Никто не знал, до каких астрономических высот доросли долги за коммунальные услуги, и кто их будет платить, в доме обитало несколько более или менее прописанных стариков со старорежимными паспортами и разноликий люд по справкам или вообще без ничего.
- Это подарок судьбы, - сказал себе Кротов.
В короткий период, он растосовал по богадельням тех стариков, которые не сумели умереть, остальных приживальщиков, - выселил за черту осёдлости или просто выкинул пинками под зад. После чего, поселился в доме сам, - как бездомный госслужащий и приватизировал его, не заплатив ни копейки. Нашлись желающие помочь в обустройстве жилища, - из числа, располагающихся по соседству владельцев игорных заведений, баров и массажных салонов, заинтересованных в покровительстве хозяина. Но, мрачный, кирпичный фасад Кротов оставил нетронутым. Это было лицо его детства. Улица дала ему всё, - деньги, власть, право на уважение и собственный дом, - как олицетворение мечты пацана из коммуналки. Кротов имел собственное лицо  и не желал его терять, интуитивно чувствуя, что Штырь, - сломается без этой улицы, которая держится на нём. Он сам был мрачен и нелюдим, несмотря на профессиональную общительность, заходя в свой дом, он снимал с лица ухмылку, как маску и оно покрывалось кирпичными трещинами. Здесь он чувствовал себя хорошо, ему даже не мешал застоявшийся дух прежних жильцов. Он и в собственном замке продолжал жить, как в коммуналке, - в одной комнате, остальные были ему просто не нужны. Кротов любил свой дом. А ещё он любил водить сюда девок и пугать их в запутанных лабиринтах.
Ночной фармацевт совершенно не помнил Кротова. В отличие от последнего, его жизнь протекла по разным улицам, разным городам и разным странам. Он не мог вспомнить лицо пацана с соседнего двора, как не может взрослый человек вспомнить острый угол, о который сбил коленку в детстве. Но, острый угол пребывает где-то в глубинах памяти, под напластованиями впечатлений, лет и лиц и, возможно, ждёт, когда об него споткнутся снова. Жизнь Дворкина не двигалась по наезженной колее, она была квадратным колесом, оставляющим шрамы на окружении и на нём самом. Как и все ловцы удачи, он был неудачником, поскольку удачи нет на обочине жизни, среди пустых бутылок, упаковок от «сникерсов» и стреляных гильз. Дворкин был достаточно умён, чтобы понимать это. Его проблема заключалась в том, что он был напрасно рождённым, ему просто не нужна была та удача, которую в меру своих сил и способностей находит большинство людей на дороге жизни, та удача, которую искал и нашёл Штырь в своей колее, в которой хватало и грязи, и стекла от разбитых бутылок, и стреляных гильз. Однако, в чём-то они были и похожи. Поднявшись из грязи, Штырь достиг всего, чего хотел, - денег, уважения, собственного особняка и теперь сидел в одной из комнат этого особняка, не зная, что делать с остальными или сновал челноком по знакомой до дыр улице. А Дворкин, потынявшись по дорогам и обочинам жизни, бывши и бедным и богатым, и славным и бесславным, - сидел теперь в трущобной комнате, наедине со своими «девочками». И оба они, достигнув сорока лет, не знали, что делать со своей жизнью дальше.

                Глава 6.

Дворкин сидел у себя на кухне, покуривая травку. Он презирал гильзы от выпотрошенного «Беломора» за негламурность и пользовался исключительно французской бумагой «ОСВ» для скручивания самокруток.
Был тот золотой, предвечерний час, когда солнце заглядывало к нему в окна, лаская зелёные одежды девочек и седые колючки деда. Было благостно, в солнечных лучах вспыхивал голубоватый дымок.
Дворкина всегда удивляло, отчего весёлую, тёплую и совершенно безобидную Мэри-Джейн, так ненавидит государство? Наверное, оттого, что государству ненавистны безобидные удовольствия граждан. Оно предпочитает водку, футбол и выборы.
Вдруг  раздался стук в дверь. Дворкин неохотно встал и неохотно открыл. На пороге стояла девка в лосинах суперслимз и распахнутой латексной куртке.
- Что-то дурью тянет, - сказала она.
- Это не дурь, это бханг, - ответил Дворкин.
- В дом-то, пустишь? – спросила девка.
Дворкин пустил. Они прошли и сели на кухне. Дворкин взял дымившуюся самокрутку, сделал затяжку и передал девке. Это был жест. Обычно, мастыркой изо рта в рот с ****ьми не делились. Верка была вокзальной *****ю, жила она через подъезд от Дворкина и работала через три трамвайные остановки.
- Слушай, говорят, ты теперь в аптеке торгуешь? – сказала Верка, возвращая самокрутку.
- Кто говорит? – принимая, спросил Дворкин.
- Знакомая одна, - ответила Верка. – Так ты чего, лепила?
- В морге работал, - пояснил Дворкин.
- Слушай, а там у вас риталин есть? – спросила Верка.
- Нет, - ответил Дворкин.
- Да не гони, всю зиму брали! – сварливо сказала Верка.
- Если ты ещё раз повысишь голос, я тебя отсюда выкину, - предупредил Дворкин.
- Ну, ладно, - тише сказала Верка. – А диетил есть?
- На хрена тебе это дерьмо? – без интереса, спросил Дворкин.
- Жопа растёт, товарный вид теряю, - жалобно ответила Верка.
- Да не греби мне мозги, - сказал Дворкин. – Амфетамин есть в любых пилюлях для похудения, а не только в диетиле. Возьми что-нибудь подешевле. А дальше, - как с флюколом. Вода, поллимона и марганец для окисления в кислой среде. На выходе получишь тот же «винт», только лучше и больше.
- Чё, правда? – приятно удивилась Верка.
- Проверь, - коротко ответил Дворкин.
- Так я тебе должна? – Верка округлила губы.
- Ты что, не видишь, человек курит, - вздохнул Дворкин. – Потом отдашь.
Верка ушла. Закрыв за ней дверь, Дворкин подумал, что даже красивая женщина безразлична, если легко доступна. Девушка из другого социального слоя, с такой внешностью могла бы стать звездой. А со 2-й Александровки путь был один, - на Привокзальную площадь. Или ещё дальше, - на железную дорогу, шпалы таскать.
Очень скоро Дворкину предстояло убедиться, что Привокзальная площадь находится не так уж далеко. Поскольку марихуановая сиеста оказалась безвозвратно прервана, он решил прогуляться за сигаретами и банкой «Рево» до киоска на углу.
Проходя через двор, он поздоровался с бабками. Ему ласково ответили. Дворкин жил здесь уже достаточно долго и всегда проявлял уважение к старшим.
Он вышел на растрескавшуюся асфальтовую панель и не спеша пошёл по ней, всё ещё слегка под руку с Мэри-Джейн. Метров за пять до киоска, ему заступили дорогу четыре молодых человека.
- Батя, дай мелочи, - сказал один из них.
Дворкина не так уж часто называли «батей», и это ему понравилось. Но, денег у него было под расчёт.
- Нету, пацаны, - с сожалением сказал он и двинулся дальше.
- Во, козёл,  мелочи пожалел, - кинули ему в спину.
Дворкин остановился. За «козла» на этой улице надо было отвечать. От «козла» до «пидораса» на этой улице, - был один шаг. Из киоска заинтересовано выглянула продавщица.
Дворкин сделал шаг назад, его рука скользнула в карман. Нож он привычно выхватил и раскрыл одной рукой одновременно. Бритвенно-острое лезвие мазнуло ближайшего пацана по губам. Губы развалились. Пацаны перестали существовать, стало, - мясо. Лезвие свистело по мясу, рассекая щёки, лбы и выставленные для защиты руки. Через несколько секунд всё закончилось. Двое удирали по улице, пятная панель кровью. Разваленные Губы с визгом катались по асфальту. Ещё один, упал на колени, зажимая ладонь, разрезанную от пальцев до запястья.
Из-за чахлых кустов, закрывающих детскую площадку, вырулили трое местных, - Васёк, Гитлер и Колян.
-Крысы, - сказал Васёк и ударом ноги в лицо сбил на землю, стоявшего на коленях. Гитлер и Колян, в это время, деловито пинали визжащего, стараясь не измазать в крови грязные кроссовки.
Отрезок 2-й Александровки, примыкающий к площади Привокзальной, был ничейной территорией. Там постоянно тусовалось множество разномастного люду, небогатого, но, пригодного для протруски. Туда наезжали мелкие  гопники из пригородов, в темпе «бомбили» и сваливали следующей электричкой. На 1-ю Александровку они вообще не совались, там народ был почище и не по зубам крысам, а вглубь 2-й заходили, иногда, но, - ночью. Ночью трудно отличить своих от чужих. В этот раз они совсем оборзели.
- Ясиноватские, бля! – сказал Гитлер, размахивая ученическим проездным билетом, вынутым из кармана визжавшего, переставшего визжать. Другой рукой он засовывал в свой карман несколько мятых купюр, изъятых у крысы.
Подрезаный в руку оказался пустым. За это, его постанывающее тело отпинали дополнительно.
- Ладно, быстро берём по банке и валим отсюда, - сказал Васёк.
- Мне на работу, - сказал Дворкин.
- Какая работа, бабки пропить надо! – возмутился Гитлер.
- В натуре, пацаны, не могу, - помотал головой Дворкин и начал быстро удаляться от залитого кровью участка асфальта.
- Ты лучше бритву скинь! – приглушено крикнул Васёк ему вслед.
В ту же ночь в аптеку к Дворкину тихо постучали. Он выглянул в амбразуру, быстро открыл все запоры и сразу закрыл их, впустив неприметного человека среднего возраста, среднего роста и среднего телосложения. Его лысоватую голову прикрывала парусиновая кепка, он был одет в аккуратную светлую рубашку с коротким рукавом, серенькие брюки и сандалии.
- Ну, как оно? – спросил человек, скользнув взглядом по помещению.
- Да оно ничего, - ответил Дворкин.
- По каналам не пробивается? – спросил человек.
- Не пробивается по каналам, - сказал Дворкин. – И по точкам тоже. Времени мало прошло.
- Время, оно вещь относительная, - вздохнул посетитель. – Эйнштейна знаешь?
- И Гитлера знаю, - кивнул Дворкин.
- Это хорошо, что у тебя правильные знакомства, - сказал человек. – А с хозяйкой как?
- Да так…, - сказал Дворкин.
- Это плохо, с женщинами дружить надо, - заметил посетитель. – Или тебе уже дружить нечем?
Дворкин промолчал, глядя в пол.
- Зер гут, дай мне банку аспирина, немецкого, - сказал посетитель.
Дворкин дал.
- А тебе вот, гостинчик, - человек выложил на прилавок новенький мобильный телефон. – Это хороший телефон. А свой выкинь.
- Сразу подберут, - усмехнулся Дворкин.
- А ты в унитаз кинь, - посоветовал человек. – Говорят, тут такие канализационные катакомбы, что туда «лексус» кинуть можно, никто не найдёт.
- Слышал что-то, - кивнул Дворкин.
- Их ещё англо-бельгийцы прокладывали, - сказал человек. – По штольням, из которых вынимали дикий камень для строительства. Жаль, схемы не сохранились, спросить уже не у кого. Ну, пойду. Моцион у меня. Встреча по плану.
- Да, - уже у двери посетитель обернулся. – Ты поменьше скальпелем размахивай, Парацельс.

                Глава 7.

- Ну, ты же её знала? – сказал Кротов.
- Да как я её знала, так же, как и ты, я её знала! – визгливо ответила девка. – Ну, тусовалась она тут, где живёт не знаю.
- С кем тусовалась? – спросил Кротов.
- С тобой тусовалась! – огрызнулась девка.
- Ещё с кем? – спокойно спросил Кротов.
- С Пашей Юзовским, с Захаратосом, с Макаром-младшим, - ответила девка. – Но, она  ни при делах, они её так, за подстилку держали.
- А бабки давали? – спросил Кротов.
- В рот они ей давали, - ответила девка.
- Завалить могли? – спросил Кротов.
- Да ты что?! – изумилась девка. – Да ещё на своём районе! Это тебе можно, а они сразу сядут.
- Лягут, - меланхолично поправил Кротов. – Она работала?
- Она подрабатывала, а не работала, - скривилась девка. – Кто на «ширу» даст, тому и давала.
- У неё канавы чистые, - сказал Кротов.
- В жопу ширялась, - уверенно сказала девка. – Или инсулиновым шприцем, без следов. Или в ствол. Ты заглядывал?
- Ещё раз так скажешь, глаз выбью, - спокойно сказал Кротов.
- Да ладно  тебе! – дурашливо ухмыльнулась девка, но испугалась всерьёз. Штырь мог. Штырь слов на ветер не бросал.
- Она вся дёрганая была, как на пружинах, - быстро затараторила девка, стараясь загладить оплошность. – «Винтовая», конкретно тебе говорю. Без «винта» у них батарейка садится и глюки потом. Или «широй» догоняются, чтоб не трястись. А так, чтоб бритвой по горлу, - это даги, точно. У них это…
- Я знаю, как у них, - перебил Кротов. – Только у меня тут аульские понятия не катят. У меня белые люди по улицам ходят. Если где к слову придётся, так и передай. Я так депортирую, что нечего закопать будет. Ну, ладно, допивай и флаг в руки.
Этот разговор состоялся в доме Кротова, в одной из пустых комнат на первом этаже. Он давно уже не делал различий между работой и личной жизнью. Личной жизни у него просто не было, а коллегам он не слишком доверял. Все окна в доме были тонированы и снабжены кованными решётками, в кабинете хозяина на втором этаже и в холле на первом, - ещё и завешены светонепроницаемыми шторами. В особняке было входов-выходов больше, чем в лисьей норе, Кротов мог впустить и выпустить  посетителя в любое время суток скрытно. При доме имелся просторный, заросший старыми деревьями задний двор, калитка из которого выходила на другую улицу. На первом этаже своего жилища хозяин принимал агентуру, малозначительных ходоков из числа просителей и баловался с девками. На второй этаж он приглашал начальство и женщин. Женщины от девок и от начальства отличались только соотношением цены и качества. Кротов уже был женат и это ему не понравилось. От начальства деваться было некуда, без вассальной дани, удел Кротова был бы основательно урезан.
В кабинете у него был телевизор в полстены и пустой бар. Телевизором он, иногда, пользовался, баром, - уже никогда. Теперь он только гонял понты на улице, прикладываясь к банке с безалкогольным пойлом. Раньше Кротов пил и пил крепко. Но, как только почувствовал, что это мешает работе, - завязал напрочь. То, что мешало работе, мешало жизни. А пожить Кротов ещё хотел. Только как?
За свои 43 года Кротов дорос до старшего опера, майора и перезрел пенсию, но, так и не взрастил в себе никаких цивильных привычек. Он не любил футбол, охоту и рыбалку. У него была машина, но, она ржавела в гараже, поскольку по улице он ходил пешком, а ездить было некуда, за неимением друзей и родственников. Он был очень серьёзным мужчиной, преуспевшим в самой крутой мужской профессии, но, не имел никаких «мужских» увлечений. За исключением бухла и женщин. С бухлом он завязал.
Отношения Кротова с женщинами складывались странно. С одной стороны, он знал о них всё. С другой стороны, этим всем он никогда не мог насытиться. Они раздражали его. Они бесили его. Он не мог понять, почему обладая такой силой, женщины такие слабые. Сам он такой силой не обладал. Поэтому, он хотел женщин.
Кротов рос на улице. Ещё тогда он понял, что самый опасный хищник в каменных джунглях – девка. Она ломает камни, кости и жизни своей слабостью. Крутые парни рвут друг друга железом – ради неё. А она всегда побеждает и уходит с добычей. Она выживает там, где все уже сдохли. Она всегда поднимается, если упала. У неё нет, ни стыда, ни совести, ни сожалений. О чём жалеть? Причём здесь совесть? Чего стыдиться куску мяса, за который дерутся волки? Её невозможно унизить, поскольку  она  снизу от рождения, уже по факту своей пассивной анатомии. Поэтому, не имея психопатических причуд и комлексов, которые мучают «настоящего» мужчину, она всегда побеждает. И рожает других девок. И пацанов – им на корм.
В то время, для уличного пацана, женщина была тайной. Грязной тайной. О женщинах болтали – лживо, по ним истекали спермой в уличных туалетах. Потом, повзрослев, их били, их трахали, - но, тайна оставалась недоступной, как нарисованная женщина. Большинство выросших пацанов решили эту тайну не замечать. Они спрятались от неё за футболом, охотой, рыбалкой и водкой. Но, Кротов не смог. Кротов продолжал хотеть добыть из женщины то, что она от него прятала. А он сумел стать хорошим добытчиком в каменных джунглях, он был искусным оперативником, поскольку всю жизнь оперировал жизнь, чтобы извлечь тайну и научился это делать в совершенстве.

                Глава 8.

Марго и Кротов были знакомы очень давно, но, никогда не дружили. Марго  представляла собой тот тип женщины, к которому Кротов тянулся, но не любил, потому, что не знал, как с ним иметь дело. Марго не скрывала силы под слабостью.
В молодости она была не совсем такой, хотя задатки имелись уже тогда. Но, тогда имелись и иллюзии, навеянные бабской  болтовнёй и дешёвыми кинофильмами. Обжегшись пару-тройку  раз о любовь мужчин, Марго навсегда перестала принимать их за равных.
Так же, как и Кротов, она выросла в Старом Городе, только на пару улиц ниже. Потом уехала со своей первой любовью туда, где по её тогдашнему мнению, была настоящая жизнь. Старый Город к тому времени давно уже превратился в городской шанхай, облезлое великолепие, населённое всякой блатотой. Но, люди, выросшие в новостройках, посёлках и пригородах, сохранили генетическую память о том, что когда-то это было барское место, Центр, с большой буквы. И после 92-го года начался массовый исход с окраин тех, кто мог себе это позволить, наиболее преуспевшие нувориши добирались до Старого Центра. Марго вернулась с первой волной переселенцев, растеряв по дороге мужа и пустые надежды, детьми она мудро не обзавелась. Ей удалось задёшево купить недвижимость и с тех пор она начала строить собственное благополучие, не пытаясь опереться на какой-нибудь никчемный хрен.
Аптека «Марго» на 1-й Александровке была не единственной торговой точкой Марго, она была единственной на улице и хозяйка строго бдила, не без помощи Штыря, за собственной монополией и правом ночной торговли. Остальные же имели статус аптечных киосков и были разбросаны по всему Старому Городу, - по магазинам, рынкам и барахолкам. Товар там не задерживался и реализаторы тоже, - слишком велик был соблазн запустить лапу в хозяйский карман. Марго сумела наладить правильные связи с фармооптовиками, и проблем с поставками не было, проблемы были с человеческим материалом. Ни одна из жалких и воровитых продавщиц не имела хотя бы близкого к медицине образования, а сама Марго, - вообще никакого. Дело начиналось тогда, когда это имело мало значения, но, времена менялись. В этой связи, соискатель на должность ночного фармацевта с дипломом и опытом врача представлял специфический интерес. Если бы не одно «но». Дворкин представлял собой тип мужчины, особо ненавистный хозяйке, - смазливый кобель, гуляющий по жизни, болтая тем, что у него находится в штанах.
Кротов был мужчиной другого типа, хотя и не менее отвратительным, - среди таких «штырей» Марго выросла, но, ему можно было  хотя бы доверять, до определённой степени и при условии регулярного «отката». Однако, времена менялись и Марго всё дальше и дальше заходила в те опасные пространства, где доверие означало всё, - вплоть до жизни. Насколько можно было доверять Кротову? И насколько не доверять Дворкину? При всей своей «штырёвой» твёрдости  и надёжности, знакомец детства оставался ментом. А при всей своей плэйбойской разболтанности, бывший врач мог оказаться именно тем человеком, который не подведёт в нужный момент, - ему нечего терять, кроме своих штанов.
Кротов знал, что женщина, это самое опасное существо в каменных джунглях. А Дворкин этого не знал. Его войны прошли в других джунглях. Как и Кротов, Дворкин вырос на улице, но, он был потомственным интеллигентом, хоть и с бандитской «финкой» в кармане и неспособность сопротивляться слабости женщины жила в его крови, - Марго сразу увидела это в его глазах. А Марго всю жизнь училась обращаться с этими животными, - со слабостью в глазах и большими яйцами, она очень хорошо научилась ездить на их мускулистых спинах, даже ложась под их копыта.
Кротов знал кое-что о Марго, хотя и не так много, как ему хотелось бы. Он мог бы предостеречь Дворкина. Но зачем? На улице каждый за себя. А хозяин улицы, всегда сможет подойти и взять своё. Кротов научился кое-чему, охотясь за женской силой. Это «кое-что», заключалось в умении выслеживать собственные слабости и кончать их. Коллеги вокруг него падали, как кегли, - сбитые собственным нетерпением, жадностью, алкоголем, бабами, погоней за чинами. А Кротов выжил. Друзья его детства, почти все, были отчасти выбиты из жизни, отчасти им самим, остальные передохли сами от излишеств или недостатков. А Кротов выжил. И собирался пожить ещё. Но как?  Единственным смыслом жизни для него была охота на человека. Особенно, если этим человеком была женщина, что случалось редко, поскольку женщины, вообще, редко бывают людьми, на тёлок же, Кротов охотиться не любил и не хотел. А Марго была царской добычей.
Кто за кем охотился на этих улицах, каменных площадях и в подворотнях? Здесь охотник становился жертвой, а жертва охотником и никто не мог выжить друг без друга. Старый Город давал приют всем, но и взымал арендную плату, - деньгами, здоровьем и жизнью. Он втягивал в себя людей со всей гигантской бетонной деревни, окружающей его и выплёвывал их назад, - измученными, испитыми, избитыми и потерянными. Он сам был гигантским кирпичным лохотроном, где торговали стиральным порошком вместо героина и героином расплачивались за любовь, а мошенник с мошенником, - «пикой» под лопатку, здесь сидели пауки, которые жрали других пауков и хватали всё, что недостаточно быстро бегает, а вчерашний хозяин жизни шёл по улицам, выпрашивая на бутылку пива. И над всем этим ядовитым отстойником висел непроницаемый смог респектабельности «Центра Деловой Активности», - поскольку отцы города и были истинными хозяевами лохотрона.
В любом городе в этой стране был такой Центр, локализованный в пространстве или разбросанный, как очаги заражения по живому телу. В этой стране реализовалось то, что именуется Мафией, - тотальное поражение всего социального организма, потерявшего моральный иммунитет. Здесь каждый «штырь», каждый «винтик», каждая местечковая Марго, были так или иначе, задействованы в процессе, - процессе гниения. Кто мог противопоставить себя коррупции, если хозяевами самого Государства – были напёрсточники из Старого Города?
Может быть, маргинал, отягощённый старой интеллигентской моралью, снующий с бандитской финкой в кармане, как лейкоцит по кровеносным сосудам улиц?

                Глава 9.

Дворкин отмотал свой двухмесячный срок, выдержал испытание и получил ключ, отдав взамен свою трудовую книжку. Теперь он был фармацевтом в белом халате, а не теневым подменьщиком.
Хозяйка потеплела. Она доверила ему подержанный «пежо-пикап» и нагрузила дополнительной работой за дополнительную плату, - рано утром развозить по точкам товар. Однажды Дворкин обнаружил среди партии медикаментов, препараты из списка «Б», которые не имели права быть в аптечных киосках и сразу сообщил об этом Марго. Хозяйка поблагодарила его за бдительность и в тот же день повысила зарплату. Немного, но приятно. Это были ещё не деньги, но, вместе со скромным ночным наваром, на скромную жизнь уже  хватало. Через некоторое время недосмотр повторился.
- Послушайте, - сказал Дворкин хозяйке. – У меня есть несколько знакомых стоматологов, которые с удовольствием купят и фентанил и гидазепам, если я привезу им прямо на рабочее место. Просто, чтобы не бегать по  аптекам. Это вполне порядочные люди и у всех есть лицензии. Но, есть и нормы расхода. А заработать хочется всем.
Марго посмотрела на него долгим взглядом и ответила не сразу, последнее время, она вообще выглядела несколько рассеянной, как бы, утратившей рабочую разрешительную способность.
Однако, в тот же вечер Дворкин получил «недосмотренные» медикаменты индивидуальным пакетом, а не перемешанные с другими лекарствами.
- Я не буду иметь ничего против, если завтра вы завезёте это куда-нибудь ещё, - пожав плечом, сказала Марго. – Цену знаете. Лишнего мне не надо.
Таким образом, Дворкин получил карт-бланш на частный бизнес, но и всю ответственность вместе с ним.
Список «Б» - это сильнодействующие препараты. Но, сильнодействующими являются и пурген и морфин. Что сильнее, - решает Минздрав. Он же постоянно пополняет список и исключает из него. Исключённое, - теряет свою нишу на чёрном рынке. Включённое, - сразу взлетает в цене. На этой игре делают деньги. Самые большие, - те, кто причастен к принятию решений. Несколько меньшие, - те, кто располагает  конфиденциальной информацией об их принятии. Например, трамадол озолотил фармооптовиков среднего звена, успевших сделать запас. Вторая фишка заключается в том, что фармооптовики, так же, как и производители, не подпадают под целый пакет нормативных актов, регламентирующих розницу. То есть, аптекарь отчитывается за реализацию списка «Б», а не за  его приобретение. Эта вилка, не  такой длины, как вилы в руках у Государства, но, вполне достаточной, чтобы уцепить свой кусочек из общей кормушки.
Вилка Дворкина была поменьше хозяйской, однако, шансов подавиться, он в принципе имел больше всех, - именно дворник и несёт всегда ответственность за дерьмо, наваленное с верхних этажей.
Продолжив свою деятельность в свете дня, ночной фармацевт через пару недель уже смог себе позволить новые джинсы и итальянские «берцы», а также визит в приличную парикмахерскую, вместо того чтобы стричься дома самостоятельно при помощи двух зеркал и завывающей, как трактор, злостригучей машинки.
Дальше, - Лора пригласила его в ресторан. Дворкин был удивлён. Он знал, что Лора замужем и она не производила впечатления женщины, ищущей приключений на стороне. Коллега была примерно его возраста, а Дворкин открыто предпочитал школьниц, но согласился. Он не мог отказать женщине и решил считать это корпоративом, хотя Марго и осталась в стороне.
Лора выбрала  ресторан на той же улице, что и аптека. Собственно, и самые лучшие и самые худшие рестораны в городе находились в Старом Центре.
За ужином разговор вертелся вокруг ничего. Со скрипом вертелся и увязал в вязкой смеси из суши и сакэ. Кавалер изо всех сил  пытался извлечь партнёршу, но, она выглядела скованной  и не в своей тарелке. Дворкин мог найти общий язык с дамой, он мог найти общий язык с уличной девкой, но, Лора была ему совершенно неинтересна и непонятна. Дома её наверняка ждал муж-шахтёр и ребёнок, на фига ей понадобилась эта светская жизнь? Только к концу вечера, наивный Дворкин  понял, вокруг чего вертелось застолье и какая смазка ему требовалась.
Лора возможно была и не в своей тарелке, но, в этой ресторации чувствовала себя как дома. Когда сырая рыба и вонючий японский самогон наконец-то закончились, она пошепталась о чём-то с узкоглазым  менеджером и крепко ухватив кавалера за запястье, поволокла его по лестнице на второй этаж. Через минуту Дворкин обнаружил себя сидящим на двуспальной кровати в «нумере» с голубыми обоями в драконах и приглушенным светом. Ему было указано встать.
В глубоком изумлении он наблюдал, как Лора сняла постельное бельё, извлекла из принесенного с собой пакета другое  и перестелила постель. С содроганием, он подумал, что, вероятно у неё найдётся и розовый презерватив с нарезкой на конце, смазанный специальной гадостью для облегчения фрикций.
Он ошибся. Он знал женщин далеко не так хорошо, как ему казалось. У крупной Лоры оказалось удивительно тесное влагалище и никакими предохранителями она на запаслась. Почти сразу она достигла оргазма. Взбодрённый этим Дворкин пошёл на второй раз. И ещё. И ещё. Лора кричала, зажимая предплечьем рот. Мужняя жена была неизмеримо чувственней тех сопливок, с которыми Дворкин имел дело, именно в поисках таких ощущений. Спасибо шахтёру.
Потом они заказали коньяк в номер и Дворкин, неожиданно для себя, напился. А когда он проснулся рано утром, Лоры уже не было.

                Глава 10.

Кротов не был обязан специально расследовать убийство лахудры, найденной в подворотне. Для этого существовала специальная группа в райотделе. Группа завела оперативно-поисковое дело, следственный отдел возбудил дело уголовное, всё это благополучно сбросили на  кипы других дел и забыли. Но, не Кротов. Всё, что происходило на его территории, затрагивало его непосредственно и лично, а не по групповому. Никто не имел права убивать на территории Штыря.
Установочные данные убитой он добыл довольно быстро, личность-то её была ему знакома, как и каждого, кто появлялся на его  «земле» более двух раз. По отпечаткам пальцев компьютер  сразу  выдал, что её дважды задерживала патрульно-постовая служба. Следуя дальше по оборванной нити её жизни, Кротов обнаружил, что она когда-то работала в одном из киосков Марго и была уволена по соглашению сторон. Однако, Марго с трудом припомнила свою бывшую работницу и начисто отрицала свою связь с ней после увольнения. К тому времени, когда Кротов заприметил бывшую киоскёршу на улице, она выглядела уже сильно опустившейся. Для девчонки 21-го года, она быстро двигалась по лестнице, ведущей вниз.
Кротов знал, что в киосках у Марго приторговывают кое-чем посильнее аспирина. Ну и что? Он и сам снабжался у Марго и снабжал этим свою агентуру и коллег, имеющих агентуру, без этого никакой оперативной работы вообще не могло быть, копеек, изредка выделяемых для поощрения агентов, оперативнику хватало на бутылку водки и плавленый сырок. Несколько раз он отводил от Марго деятелей из отдела по борьбе с наркотиками, а если не хватало собственного влияния, - подключал собственное начальство. Автономия Кротова была велика, но не беспредельна и без заинтересованного покровительства хозяина района не могла бы существовать. Всё это имело место вполне в рамках оперативной работы, поскольку, сама не зная об этом, сама Марго числилась у него в агентах «втёмную», то есть без подписки. Стоило намекнуть, что у неё, - «красная полоса», - и дальше договариваться уже было легче. Тем более, что кое-кто из деятелей, сам был не прочь разжиться кое-чем, что достать на уровне улицы было намного проще, чем в тех высоких эмпиреях, где они проводили свои ночи и дни.
Убийство было далеко не первым на территории Кротова, но, одним их немногих, - демонстративно и отвратительно явных. Кротову было хорошо известно, каким способом здесь скрывают следы, но, если расчленённый труп всплывал на территории завода, - это была уже не его территория. В молодости, пока не приобрёл авторитета, он и сам грешил таким сокрытием следов чужих преступлений, - потому, что не знал, как их раскрывать. Но, с тех пор много воды утекло, по подземным лабиринтам. Он учился. И научился так, как учится хирург, который убивает пациентов, пока не научится их спасать. Теперь Кротов мог и убить и спасти, - зависело от ситуации. Он был отличным опером, людоловом и людоведом, множество людей остались обязаны ему жизнью, имуществом, положением в обществе, - примерно, такое же количество он оставил без штанов, а кое-кого и списал в расход. Теперь он не зависел от зарплаты и мог позволить себе даже вкладывать деньги в свою игру – в работу. Деньги работа возвращала сторицей, но и давала то, что нельзя купить ни за какие деньги – положение теневого хозяина земли, боязливое уважение подданных, процветавших или пресмыкавшихся в его тени и часть бесконтрольной, тоталитарной власти самого Государства, неподвластного, ни силе, ни критике.
Теперь, в свете собственного опыта, ему виделись две оценки нынешней ситуации. Либо какая-то сука открыто бросила ему вызов, либо, - мелкого отморозка просто спугнули с места преступления и он не успел скрыть следов. С преступником будет разбираться один закон, с вражиной, - другой.
До Кротова уже доходили слухи о каком-то подрезе на 2-й Александровке. По времени это примерно совпадало с убийством, но, в милицейскую сводку не вошло. Значит, разбирались по-свойски, поскольку заявлений не поступило, ни от потерпевшей стороны, ни от медицины, обязанной об этом сообщать. А следовательно, тип с ножом не залёг в берлогу, а ходит по улицам. Если только его не кончил другой свояк, в качестве возвращения долга.
Кротов знал, что бригада гопников может вычистить улицу из конца в конец, совершив до десятка ограблений зараз. Притом заявления поступят в разное время и в разные райотделы милиции. Чтобы связать их воедино, нужен был опытный человек, умеющий грамотно опросить потерпевших и найти очевидцев. И этот человек должен быть заинтересованным, а не тупым ментом. В практике Кротова был случай, когда одуревший «торчок» шёл по  «линии» со столярной пилой и рубил всех, кто попадал под руку, пока его самого не забили насмерть сознательные граждане. Причём сознательных граждан найти так и не удалось, равно,  как и очевидцев.
Кротов имел обыкновение сразу пробивать по адресному и по учётам каждого, кто искал хлеба насущного на его территории. Он уже знал, где живёт новый работник Марго. Убитая работала на Марго, ночной фармацевт работает на Марго, Марго работает со списком «Б». Не могла ли здесь закрутиться шестерёнка, о которой ничего не знал хозяин земли?
В памяти Кротова всплыло волковатое лицо терапевта с ножом в кармане. Где он мог его видеть? По учётам терапевт не проходил, прописанным на Александровке числился всего семь месяцев. Откуда его принесло? При желании, и это можно было установить. Кротов установил. Оказалось, что его принесло из Боснии.

                Глава 11.

Теперь Дворкин проводил свои ночные бдения с некоторым комфортом, имея коллекцию бургеров из «Мак-Дональдса», красный китайский чай и дорогие, ароматизированные сигареты, не оставляющие в помещении табачного перегара.
Он сидел в кресле, придвинутом к амбразуре, покуривал и почитывал книжицу без обложки, прикупленную по дешёвке на раскладе:
« Никано Сюэмон сказал: «Какая тренировка хороша для воина? Закрой глаза, шагни вперёд и бей.»
Дворкин усмехнулся и продолжил чтение:
« Бей всегда насмерть. Тренировки не приносят пользы воину. Тренировки приучают удерживать руку, чтобы не убить партнёра. У воина нет партнёров, только враги. Тренировки делают руку сильной, а дух слабым. Зачем тебе сильная рука, если дух слаб? Такая рука нужна крестьянину или землекопу. Так тренируется кулачный боец с базара, чтобы потешать народ. Дух воина направляет руку. Воин тренирует дух. Воин убивает, а не дерётся. Великий воин Миямото Мусаши сначала убил человека палкой, а потом повторил это множество раз стальным мечом. Он никогда не проиграл. Потому, что каждый шаг вперёд принимал, как последний. У него не было учителей. Давать смерть и принимать смерть, как последний подарок, - таков каждый шаг воина. Воин всегда прост и прям. Поэтому, он убивает эффективно. Если ты увидишь фехтовальщика, который взмахнул мечом более одного раза, - это не воин. Это скоморох. Он может написать гору книг о том, как надо фехтовать. Если ты будешь следовать его советам, - погибнешь без славы. Потому, что придёт воин и разрубит эту гору одним ударом, вместе с учителем и учеником. Чтобы убить – надо убить. Бей первым, бей насмерть и перед тобой никто не устоит. Потому, что человек, который даёт и принимает смерть, как подарок, - это больше, чем человек. Не думай о последствиях. Шагай только вперёд. Тогда ты порвёшь мастерство мастеров, как паутину и оставишь их трупы за своей спиной. Убийство похоже на бритву, чем меньше лишнего, тем она опасней. Эффективный убийца имеет дух из бритвенной стали и оттачивает его, как бритву, на телах врагов. Быть воином, это быть носителем смерти, своей и чужой, а не носильщиком меча. Меч бесполезен в руке человека, не имеющего сердца, истекающего своей и чужой кровью. Носить смерть в своём сердце и умереть от любви к ней, - это путь воина. Если тебе скажут, что воин и убийца, это не одно и то же, - плюнь сказавшему в лицо и посмотри, что будет. А потом оставь за спиной его позор или его тело и уйди своей дорогой, дорогой смерти. Если тебе в спину пустят стрелу, ты уйдёшь от них по своей дороге, - дороге в небо, оставив им их позор и свой труп. Твой дух и есть смерть, как меч в ножнах, он даёт смысл жизни и не может умереть, став свободным.»
Дочитав этот пассаж, Дворкин подумал, что старые японцы понимали в деле больше, чем новые. Новые всю жизнь набивают лоб об какую-нибудь «макивару», а потом их засовывают в гроб с набитой тыквой и растопыренными клешнями. Вот и всё мастерство. Мастерство дурака или скомороха. Мастер, это тот, кто никогда не проигрывает. А узнают только о проигравших. Никто не знает, куда ушёл Миямото Мусаши. Он никогда не проиграл.
В дверь позвонили, и Дворкин отложил книжку.
В амбразуре замаячило бледное лицо с царапиной на щеке и распухшими губами. Дворкин сразу опознал самую первую свою покупательницу.
- Дай б-бинт, - сдавленным голосом сказала она.
Выглянув в амбразуру, Дворкин увидел, что  девчонка держит на отлёте руку, с неестественно выпрямленным пальцем.
- Зайди, - сказал он и быстро открыл все запоры.
Девчонка шагнула внутрь.
Дворкин сразу понял, что средний палец выбит из второго сустава. Похоже, девочка стукнула кого-то по тыкве, недостаточно крепко сжав кулак.
Терапия была плёвая, если действовать быстро.
- Дай-ка, гляну, - сказал Дворкин.
Он схватил девчонку за запястье, большим и указательным пальцами другой руки нащупал сустав, остальными прижал фалангу и резко дёрнул, одновременно проворачивая по оси.
Девчонка заорала.
Дворкин не услышал, но почувствовал, как фаланга щёлкнула, возвращаясь на место. И отпустил руку.
Девчонка ошеломлённо смотрела на свой палец. Потом пошевелила им.
- Во, бля, - сказала она.
- Точно, - кивнул Дворкин. – Теперь ты сможешь снова показывать «фак».
- Что? – не поняла девчонка.
- Бинтовать не надо, - сказал Дворкин.
- А йодом помазать? – сказала девчонка.
- Давай, плюну, - предложил Дворкин. – У меня слюни, как спирт.
- Не гони, - с облегчением улыбнулась девчонка и вдруг расхохоталась. – Я тебе банку выставлю, раз бинта  не надо.
- Спасибо. Чаю хочешь? – сказал Дворкин. Он заметил, что девчонка дрожит, от пережитой боли и волнения.
- Давай, лучше спирту, - сказала девчонка. – Я угощаю.
В бытовке, Дворкин плеснул ей в чашку этанола. Девчонка проглотила его, но, дрожать не перестала.
- Кумарит меня, - сказала она, перехватив его взгляд.
Воспалённые следы уколов были видны даже в основании её большого пальца. Значит, рука уже была исколота от самого локтя.
- «Все ищут кайфа», - подумал Дворкин. – «Все ищут счастья. А находят боль и несчастья. Чем интенсивней ищешь, тем больше теряешь.»
- Зачем ты так часто ширяешься? – спросил он.
- Чтоб скорее сдохнуть! – огрызнулась девчонка.
- Да-а? – удивился Дворкин. – Хочешь, я тебя зарежу? Не больно?
- Ты что,  псих? – девчонка от него отшатнулась.
- Я? – ещё больше удивился Дворкин. – Это ты толкаешь по 8 кубов в день, а не я.
- А что делать? – с надрывом сказала девчонка. – Жить негде, бабок нет.
- Это не причина, это оправдание, - сказал Дворкин. – А оправдываться тебе надо потому, что есть вина.
- Я, что ли, виновата, что меня из детдома на панель выкинули?! – крикнула девчонка.
- Нет, не ты, - спокойно сказал Дворкин. – Так зачем ты себе мстишь? Им отомсти. Они тебе сказали, что ты плохая, а ты и поверила. А ты не верь. Никому не верь. Тогда не будешь никому должна.
- Не должна-а-а? – плаксиво протянула девчонка. – Да мне трусы не на что купить, за п…ду банабаки «широй» платят, на дозу всего! И наё…ют!
- На, - Дворкин вынул из кармана и положил перед ней свой ночной «навар». - А барбовал я тебе прямо сейчас дам. Двадцать грамм на семьдесят грамм спирта и кумар снимет.
- Ты что, это хочешь? – девчонка дотронулась отремонтированным пальцем до угла рта. – У меня губы разбиты.
- А больше у тебя ничего нет? – спросил Дворкин.
Это был его тип, по которому он испытывал щемящую, эротическую тоску, - тощий подросток с распухшими губами, остро пахнущий развратом и отчаянием, опасная, ядовитая глина, из которой можно вылепить скорпиона для своего сердца.
Дворкин сидел на кушетке и смотрел, как она стягивает джинсы вместе с порванными трусами. Этого уже было почти достаточно.
Он вошёл в неё сзади, положив набок. Холодный дермантин кушетки лип к коже. Её ягодицы покрылись пупырышками. Жёсткие волосы её лобка кололи ему бедро. Он попытался сдержаться и задрожал, чувствуя, как его жизнь истекает в её тело.
Девчонка деловито натянула штаны, пока он тупо глазел ей в пуп.
- Ты чё? – весело спросила она. – Ты не бойся, я чистая.
- Я ничё, - ответил Дворкин, всползая взглядом к её глазам. – Я не боюсь.
- Ты эту суку тоже трахаешь? – спросила девчонка.
- Какую суку? – вздохнул Дворкин.
- Марго, - ответила девчонка.
- А почему она сука? – спросил Дворкин.
- Ты её не знаешь, - злобно кинула девчонка. – А я её с четырнадцати лет знаю. Она тут полрайона на «колёса» поставила. И мент её кроет, Штырь. Он сам тут трахает всё, что двигается. И с выгибоном, гад.
- Так, не задаром же, - усмехнулся Дворкин. – Он трахнул, ему стукнули. Бизнес.
- Ты чё? – не поняла девка. – Какой бизнес? Он задаром к себе на хату таскает и там выгрёбуется, как хочет. Может, и Надьку он завалил, которую в подворотне нашли.
- Надежда умирает последней, - заметил Дворкин.
- Крыса умирает последней, - бросила девчонка. – А надежда сдохнет сразу, если шырнуться нечем.
- А зачем Надьку мочить? – спросил Дворкин.
- А чтоб язык в жопе не болтался! – расхохоталась девчонка.
- А у тебя не болтается? – спросил Дворкин.
- А мне до п…ды! – девчонка хлопнула себя между ног. – Я ничего не боюсь, мне терять нечего!
Стало очевидно, что выпитый спирт её достал.
- Ладно, ты какую-то мачмалу обещал, - сказала она.
Дворкин смешал ей микстуру Закревского, которой его дед успокаивал заводских алкоголиков.
Смесь подействовала быстро. Зрачки девчонки расширились, потом сузились, дыхание стало ровнее, щёки порозовели.
В дверь раздался звонок очередного посетителя.
- Ладно, пойду, тебе работать надо, - сказала девчонка. – Давай, если что, так я здесь.
- А я, здесь, - усмехнулся в ответ Дворкин.

                Глава 12.

Дворкин имел одну странную особенность, - его всегда принимали за кого-то. А если тебя принимают за кого-то, то этот «кто-то», - определённо, не ты. Не предпринимая никаких усилий, чтобы ввести кого-то в заблуждение, он всегда был никем. При этом, исключения он не составлял даже для себя самого. Он постоянно принимал себя за: патриота, безродного космополита, монархиста, анархиста, марксиста, пофигиста, солдата, любовника, альфонса,  авантюриста, альтруиста, простого рабочего парня, грязного старикашку, человека чести, человека без чести, таксиста, терапевта, шулера, шахтёра, фашиста и даже заведующего чайханой № 5 в г. Ашхабаде. Некоторое время он вел себя соответственно своему заблуждению, пока не обнаруживал его – и себя, - на другом уровне игры. Причём играл он всегда всерьёз и можно было только удивляться, почему его до сих пор не расстреляли как террориста, не побили камнями как безродного космополита и шпиона, не удавили в каком-нибудь чулане, не положили на амбразуру, на алтарь, не зарезали просто так или не выбили из игры  любым из множества других способов. Может быть, потому, что им не хватало скорости? Однажды, его всё-таки догнали пулей, но, пуля не заметила его и полетела себе дальше, а он пошёл своей дорогой, хоть и со сквозняком в груди, но, не теряя тонуса.
Неприметный человек, теперь сидевший на лавочке рядом с ним в бывшем Парке Победы, который нынешние победители превратили в мусорную свалку, где свободно мог укрыться отряд партизан, не был исключением. Он тоже принимал Дворкина за кого-то и, принимая, включал в свои правила игры, не предлагая ознакомиться с ними, что освобождало Дворкина от их принятия, но, не освобождало от ответственности. Неприметный человек, много чего повидавший на своём среднем веку, не заблуждался на счёт личности Дворкина, - той, в которой Дворкин пребывал на данный момент. Но, под этой личностью Дворкин был пуст и свободен для принятия собственных решений. А неприметный человек, среднего возраста, среднего роста и среднего телосложения, - был полон до краёв  плоскостью своего жизненного опыта и до скуки очевиден в нём.
- У меня кончается лимит средств на твой цетедрин и эфир, - сказал он. – Скоро смогу собственную аптеку открыть.
- Надо же чем-то зарабатывать на жизнь, - заметил Дворкин.
- Если движения нет, потому, что готовят «зелёную улицу», это одно, - продолжал человек, не заметив замечания Дворкина. – А если ты просто не улавливаешь движения, то поезд уйдёт.
- Поезд может прийти с другого направления, - сказал Дворкин. – И вы всё свалите на  стрелочника.
- Тебя нет смысла валить, - не меняя интонации, сказал человек. – Этого  просто никто не заметит.
Дворкин подумал, как будет выглядеть кровь из яремной вены на этом растрескавшемся асфальте?
- Мне нет дела до груза, - сказал человек. – Мне есть дело до крота. А тебя ни с какой позиции не видно, тебя нет.
- А что мне видно с моей позиции? – возразил Дворкин. – У  меня нет обзора.
- Ты под ноги смотри, - поморщился человек. – А не наверх. Ты должен отмашку дать, когда поезд пойдёт. Долг исполни, тебя из дерьма вытащили. Остальное не твоё дело.
После этого человек встал и ушёл, не оглядываясь. Он начисто выкинул Дворкина из головы. Этот человек умел профессионально переключаться на текущую проблему. Он был хищником в своих двухмерных джунглях и как всякий хищник, имел туннельное видение цели.
Дворкин смотрел в удаляющуюся спину. Удаляющийся человек, так и не понял, что удаляется по лезвию бритвы. А Дворкину больше нравилось уходить, не заплатив.
Но, если нравилось, это не значит, что всегда получалось. Как и всякий мужчина, вскормленный молоком матери, он носил в своём предсознании основной предрассудок – «ты должен». Ты должен пахать, ты должен поднимать на рога, ты должен быть настоящим быком с яйцами, - иначе, ты не мужчина. Даже когда его позвали на бойню, чтобы зафасовать там в цинковую банку с надписью – «говядина», - он полагал, что это Родина-мать зовёт. Мимо цинковой банки конвейер его пронёс, но, бычье ярмо, этот знак качества для настоящего мачо, приросло настолько крепко, что он продолжал гордиться своими большими яйцами, предназначенными для удовольствия хозяйки, как бы она ни называлась, - Честь, Справедливость, Юстиция, или даже своим подлинным именем, - Шлюха. Поэтому, когда Шлюха позвала его в очередной раз, то кроме ножа в кармане, он ничего не смог противопоставить её высшему пилотажу – способности паразитировать на мужчине, давая ему ощущение главенства и собственного достоинства. При этом он впал в общее заблуждение всех мачо, которым один раз удалось избежать мясницкого ножа, - он полагал, что сможет контролировать суккуба, подкармливая его своей кровью.

                Глава 13.

Группа товаров, объединённых под названием «наркотик», существует по общим экономическим законам. Разница возникает на уровне формирования «чёрного рынка». «Чёрный рынок» обычных товаров формируется по экономическим причинам – налоги и таможенный сбор. «Чёрный рынок» наркотиков формируется волевыми актами государства – ограничение или запрет.
Основная масса наркотиков производится и реализуется государством. В структуре государства существует три уровня с которых государственный доход дренажирует в частный карман. Первый уровень, это чиновник, причастный к регуляторным процессам – «крот». Второй уровень, это оптовик, разделяющий легально произведенный товар на легальную и нелегальную часть – «крыса». Третий уровень, это розничный торговец, осуществляющий обратный процесс и реализацию – «таракан». Государство борется с паразитами в своём теле, но, превышение дозы антибиотика опасно для самого носителя.
Ниже всяких уровней находится «шушваль» или «кустарь». Поскольку он не имеет никакого отношения к государству, к нему применима самая строгая доза закона. Но, если «кустарям» удаётся создать жизнеспособную организацию, инфраструктура государства может сотрудничать с ней с уровня «крота».
Однако, и у самого государства имеется совет учредителей. Потери от паразитарной деятельности заложены  в самой  структуре предприятия. А если потери превышают лимит, хозяин начинает искать, откуда течёт. Для этого надо найти куда течёт и поднять голову вверх.
Если течь будет обнаружена, то у «кустарей» есть шанс познать на себе меру  учредительского закона. А у «крота» такого шанса нет. Его просто заткнут, как будто его и не было. Это внутреннее дело системы, с которым будут разбираться системные операторы, посторонние не имеют  к нему никакого отношения.
Слабым звеном в движении нелегально произведенного наркотика является его перемещение от места производства к месту сбыта. Чтобы снизить уровень риска, сокращают количество перемещений за счёт увеличения объёма партий. Большая партия требует конспиративного хранилища.
Вторым проблемным моментом является способ сбыта. Для нелегальной продажи нелегально произведенного наркотика требуется нелегальная торговая сеть. Если её нет, то её надо создать. Для создания  требуются капиталовложения. Капиталовложения оправдывают себя, если есть платежеспособный спрос. Поэтому, такие сети существуют только в богатых странах. До 80% всех производимых в мире «тяжёлых» наркотиков потребляют США. Само существование этого наркопаука провоцирует производство наркотиков в нищих странах третьего мира. Чтобы удержать высокие цены на внутреннем рынке, совет учредителей США провоцирует антинаркотические законы. Прибыль оседает у наркопаука и вливается в его экономику. Производитель получает крохи со стола – или напалм, если начинает протестовать.
Для нелегальной продажи легально производимого наркотика легче всего подключиться к легальной торговой сети. Для этого не требуется капиталовложений. Для того, чтобы удовлетворить низкоплатежеспособный спрос, существуют «народные» наркотики: амфетамин, псевдоэфедрин, диметилтриптамин, гаммаоксибутират и многие другие, легально производимые в индустриальных странах. На самом деле, эта синтетика намного «тяжелее» «тяжёлых» наркотиков, но, обходится дешевле этанола и даёт гигантскую прибыль в постсоветском пространстве. А поскольку в этом пространстве нет конкурирующих сетей, то оно служит для безопасного трафика натуральных «тяжёлых» наркотиков из Средней Азии на Запад.
Однако, в постсоветском пространстве имеются свои советы учредителей, которые собирают налог с трафика и располагают работниками, чтобы инспектировать собственные системы, затыкать дыры и убирать грязь. Лицу государства совсем не обязательно знать, что делается у него в заднице, даже если там что-то не так, - для этого есть квалифицированные специалисты.
Квалифицированные специалисты не различают лицо и место, в которое заглядывают, но, среди них может затесаться терапевт, умеющий отличить одно от другого, но, не имеющий выхода  из специальности. Если он не хочет выйти вперёд ногами, то ему остаётся только закрыть глаза и шагать вперёд, - по головам, - пригибая собственную, чтобы не заткнуть ею какую-нибудь дырку. Если уж ты рождён Родиной-матерью, то она найдёт своего сына в самых запутанных канализационных лабиринтах, чтобы наставить на путь истинный, - или поставить к стенке, - на выбор.

                Глава 14.

- Ну, и как они тебе, в целом? – лениво спросил Кротов.
- Да так…, - девка быстро почесалась. – Голимые, в целом. Потные, бельмочут что-то по своему. Бабок у них впритык и тычут в жопу, в целом. Зачем им женщина? Могли бы и друг другу тыкать.
- Может, они так и делают, если зарплату задерживают, - хмыкнул Кротов.
Речь шла о таджикских строителях.
Кротов почти сразу отмёл, за несостоятельностью, предположение о том, что труп в подворотне оставили даги. Он знал «смотрящего» по землячеству, не был с ним в хороших отношениях, но, в деловых, - был. Дагестанцы держали несколько забегаловок вокруг вокзала и Привокзальный рынок. На территорию Штыря они захаживали в качестве добропорядочных граждан, чтобы потратить свои честные деньги, понимали, кто тут главный и проблем не доставляли. Но, в Старом Городе не прекращалось лихорадочное строительство и перестройки. На этих работах были заняты преимущественно азиаты. Азиаты делились на две основные категории: таджики и вьетнамцы.
Часть вьетнамцев находилась здесь уже так давно, что они стали почти местными. В своё время, когда у них закончилась война, вьетнамское правительство отправило сюда излишек демобилизованных военнослужащих. Они осели на металлургическом заводе, в качестве неквалифицированной рабсилы, которой тогда не хватало. Бывшие солдаты, как и любые солдаты, были разными, кто-то почти не воевал, у кого-то руки были по локоть в крови. Особой земляческой привязанности между ними не наблюдалось, они были разного возраста, разного жизненного опыта, из разных провинций. Но, армейская субординация сохранилась. А в случае высылки из страны, их ждала Родина-мать, чтобы сделать справедливое внушение – по статье «АК-47». Старшим у них был полковник Нгуен. Железный человек с непререкаемым авторитетом. Тогда Полковнику было лет 35.
С тех пор много времени прошло. Вьетнамцы приобрели квалификацию, некоторые уехали домой, на свои стройки народного хозяйства. Оставшиеся обзавелись русскими жёнами, уже не слишком узкоглазыми детьми и стали подзабывать вьетнамский язык. 92-й год им напомнил.
После краха Советского Союза, в образовавшуюся щель демократии хлынула новая волна вьетнамских иммигрантов. Это были уже совсем другие люди. У них не было понятия о воинской чести. У них не было крестьянских традиций. Это было просто городское отребье, ищущее лучшей и притом халявной жизни. «****ский Сайгон», - так называл их Кротов.
Новоприбывающие со старым «вьетконгом» общего языка не нашли. Кротов хорошо помнил то время. Человек двадцать «сайгонцев» исчезли бесследно. Никто следов и не искал, в тот безвластный и суматошный период, когда целые шахтёрские посёлки снимались с места, а бандитские перестрелки происходили прямо на улицах. Считалось, что «сайгонцы» скоропостижно отбыли на родину. Кротов знал, куда они отбыли. А Железный Полковник остался.  Теперь у Нгуена уже были внуки, считавшие себя русскими и его интересы вполне совпадали с интересами Кротова.
После сокращения производства на заводе, часть вьетнамцев переключилась на строительные работы. Им хорошо платили, поскольку они умели обращаться с техникой и им не надо было объяснять на пальцах, куда положить этот кирпич. Многие работали мастерами, прорабами и бригадирами.
По сравнению с ними, таджикские гастарбайтеры были не знающими языка иноплеменниками. Это были угрюмые люди, державшиеся плотной кучкой и производившие впечатление дремучих аульских селюков. Никто не знал, что они делают и как они живут в своих общагах. На улицах они появлялись группами и рыскали в поисках дешёвых женщин. Мыться им, видимо, было негде, от них воняло из-под одинаковых кожаных курток. У них были зелёные от «наса» зубы и быстрые, звериные глаза. Как-то, один из них достал нож в присутствии Кротова. Кротов достал пистолет и стволом сломал ему челюсть. Гнаться за остальными он не стал. Но, случай этот он запомнил.
- А кто-то из этих чуреков, мог Надьку запороть? – спросил Кротов.
- А чего ж не мог, конечно, мог! – с готовностью ответила девка. – Зверьё, бля. Особенно, как анашой обкурятся. Ржут, хватают за все места. Хрен поймёшь, что им надо. Они трахаться по-человечески не умеют, веришь? Только раком и только в дупло, а…
- Ты ножи у них видела? – перебил Кротов.
- Конечно, видела, - кивнула девка. – У них у всех ножи, «печак» называют. Они ими и колбасу режут и под ногтями чистят. Козлы, короче. А…
- Ты видела, чтобы Надька с ними ходила? – перебил Кротов.
- Сама не видела, ну, так, а с кем же ей было ещё ходить, она сама зачуханая была, - девка презрительно подняла прыщавый подбородок. – А у меня и другая клиентура есть. Я…
- А ширево они ей могли давать? – перебил Кротов.
- Ни разу не видела, чтоб они ширялись, - замотала головой девка. – Дикари. Они, типа, «пластилин» хавают и насвай сосут всё время, это у них курить, называется. Ишаки, бля. А…
- Ну, порошок ты у них видела? – снова перебил Кротов.
- Да дай же ты мне сказать! – заорала девка. – Видела я у них порошок! Только они его не ширяют, они его курят, в натуре! На фольгу сыплют и под зажигалку. И дым нюхалом тянут.
- Какого цвета порошок? – быстро спросил Кротов.
- Коричневый, - ответила девка.
Это уже было интересно.

                Глава 15.

В районе ничего не делается без районного начальства. В городе ничего не делается без городского начальства. В области ничего не делается без областного начальства. В стране ничего не делается без странного начальства. За странным начальством стоит ещё более странное – и так, через троны и власти, вплоть до заоблачных высот, где, по слухам, сидит тот, от кого всякая власть и кто всё это придумал. Пирамида пронизана золотым столбом, вокруг которого и вращаются все этажи человеческой карусели, выжимая золото вверх и разбрызгивая вокруг никому не нужную кровь. На золотых этажах сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, – и в самом низу, - маленький таракан, по имени Маргарита Витальевна Валес.
Маргарита Витальевна неплохо устроилась, питаясь крохами, падающими со столов королей и королевских сапожников в дыры многоэтажной, как китайская пагода, крыши. Но, однажды, к Маргарите Витальевне, которая в своём экологическом пространстве сама была Королевой Марго, приползла никчемная, недоколотая тля, - её бывшая киоскёрша и предложила гешефт на миллион долларов. С этого дня жизнь Маргариты Витальевны пошла наперекосяк, сотрясая золотой лихорадкой съезжающую крышу.
Вкратце, бывшая работница сообщила следующее: несколько таджикских банабаков привезли в своих хурджинах 12 кило ацетилированного опия и теперь не знают, что с ним делать. Сначала, Марго ухмыльнулась, как акула, - такие байки  были обычным делом в среде наркоманов. Однако, Надька предъявила доказательство, - пакет сухого порошка, грамм на 200. При этом, она умоляла отсыпать ей грамм 30 и за всё про всё, просила 300 долларов. У Марго глаза полезли на лоб, - пакет стоил на улице в десять раз дороже. Дрожащими от жадности руками, она отсыпала Надьке пару ложек и отдала 300 баксов, - с условием, что принесёт ещё.
С реализацией ацетилированного опия не могло быть никаких проблем. Марго, выросшая в Старом Городе и промышлявшая здесь уже много лет, персонально знала человек 50, которые руки будут целовать за возможность отовариться сухой «ширкой» и голову дадут на отсечение, что знать не знают никакую Маргариту Витальевну. Каждый из этих пятидесяти знал ещё с десяток таких же страдальцев, каждый из десятка, - ещё столько же. Посредством этого сетевого  маркетинга, 12 кило, да хоть пуд, порошка улетят за три месяца, как в пылесос. «Ширка», это не героин, на котором можно крепко лохануться и на который нет платежеспособного спроса, это не эфедриносодержащие препараты, которыми можно торговать сто лет и не насобирать даже на приличное жильё. Двенадцать килограмм сухого ацетилата – это миллион сразу и без проблем. Единственная причина, по которой чуреки  не могли сами провернуть это дело, заключалась в незнании местных условий и отсутствии связей. А единственная причина, по которой  Марго не могла сразу стать богатой, - заключалась в отсутствии  начального капитала.
Разумеется, можно было обойтись и без капитала, - обратившись за помощью  к старому дворовому приятелю. Штырю не составило бы труда взять за яйца любого чурека. Но, для того, чтобы качественно наехать на их логово и перетрясти все хурджины, даже он не мог обойтись без помощников. А с помощниками надо делиться. А для того, чтобы большая часть драгоценного зелья не осела в каком-нибудь ментовском спецхране, - надо было делиться и с начальством. А в этом случае, таракану досталось бы тараканово, но, Маргариту никак не устраивала доля наводчицы.
Можно было взять в долю оптовика, у которого Марго отоваривалась много лет, но и в этом случае, её доля сокращалась, в лучшем случае, наполовину. Этого, конечно, хватило бы на поддержание штанов. Но, не поддержание штанов интересовало королеву Марго.
Её мысль лихорадочно металась в поисках выхода. Такой случай выпадает один раз в жизни, второго не будет. Если поезд уйдёт, то она останется на заброшенном полустанке, откуда Парижа и во сне не видно. Следовало придумать какую-нибудь военную хитрость. А во всех своих военных хитростях, всю свою жизнь, Марго использовала рабочий скот, - мужчин. В данном случае, под рукой был только один бык – Дворкин.
Военная хитрость на то и военная, что применяется, когда все политические средства исчерпаны, - тогда применяется насилие, - не до политеса, мать вашу. Марго уже предприняла кое-какие шаги, чтобы ухватить быка за мошонку. Теперь следовало правильно охомутать Надьку. Через неё выйти на банабаков, которые держат в своих грязных лапах мешок с опиумом. Показать им издалека мешок с деньгами – и нае…ть. Для прикрытия «кидалова» использовать Дворкина. А если банабаки задёргаются, - подключить Штыря. Если дёргаться будет некому, но операция выйдет из- под контроля, - свалить «мокруху» на быка. А если всё пойдёт по плану, - всё равно, свалить с мешком, кинув двум  быкам кусок, чтобы рвали друг друга.
Но, Надька сдохла.
Самое мелкое, самое никчемное и самое нужное звено в цепи, соединявшей Марго со счастьем, - оборвалось.

                Глава 16.

Кротов ноги стёр до плеч, разыскивая человека, первым обнаружившего труп в подворотне. Им оказался некто дядя Петя. Дядя Петя был респектабельным бомжом, проживавшим в Старом Городе уже около года, - гигантский срок, по местным меркам. Он прилично одевался, мылся, пренебрегал алкоголем, имел ухоженную бороду до пупа и занимался солидным, экологически чистым промыслом – собирательством картонных коробок, спасая тем самым деревья от порубок. Внешне, в своей голубой джинсе, майке с надписью «ROCK» и растаманской шапчонке, он напоминал «дитя цветов» 70-х, постаревшее лет на 60.
Дядя Петя был абсолютно никчемным человеком. Никто и никогда, ни к чему не мог его приспособить. Он был настолько бесполезным членом общества, что не был его членом вообще. Его не смогли забрать в армию, потому что ко времени забора, он уже успел полежать в психушке и мог предъявить справку. Его не сумела захомутать ни одна женщина, поскольку все свои немалые сексуальные потребности он умел удовлетворять собственноручно. Дядя Петя был абсолютным лишенцем, лузером и неудачником. Он был абсолютно лишён того, что на языке членов общества называется «мужественностью» и во что они влагают свой глубокий смысл. Поэтому, он удачно избежал ловушек, расставленных на пути настоящих мужчин, его не загнали в лузу, не догнали и ничего не лишили, за неимением чего лишать. Даже Его Величество Алкоголь, друг всех лишних, его не взял, - дядя Петя не нуждался ни в его кураже, ни в его утешении и дружил только с самим собой.  Даже Госпожа Нужда не удержала его, - он не имел потребности её иметь.
Жительствовал дядя Петя в заброшенном подвале, который содержал в чистоте и откуда его никто не гнал.
Там его и нашёл Кротов, за чаепитием.
- Ну, что я могу сказать, - раздумчиво говорил дядя Петя, предложив гостю чифирьку, от которого тот отказался. – Иду я, значитца, раненько, с утренним обходом. Зашёл в подворотню, там мусорный бак на колёсах. Смотрю, из-за бака ноги торчат, в кроссовках и лужа крови. Понятное дело, что не из носа. Сообщить надо, я гражданин законопослушный. Но, телефона у меня нет. А там круглосуточный магазин, возле подворотни. Ну, я зашёл, говорю так и так, тут у вас рядом, типа, труп. И всё. И ушёл. По делам.
- Так ты что, и не посмотрел, как там чего? – подозрительно спросил Кротов.
- Ты что? – пожал плечом дядя Петя. – Это ты привычный. А меня потом полчаса мутило, от крови.
Спокойное «ты» в ответ на «ты», - это было единственное, что мог дядя Петя противопоставить милицейской кокарде и резиновой палке.
- Ну, ладно, - недовольно скривился Кротов, вставая. – Бывай. Если надо будет, так я тебя найду.
«Х… тебе в руки», - подумал дядя Петя ему в спину.
На самом деле, с предметом интереса Кротова, дядя Петя был детально знаком. Надька всю зиму захаживала к нему в подвал, чтобы спокойно шырнуться в тепле и предоставляла после этого «дитю цветов» всласть попыхтеть над её расслабленным телом.
Последний раз она заходила за день до своей смерти. А после её визита, у дяди Пети пропала его единственная ценная вещь – опасная бритва «Золлинген-Дорко», 39-го года выпуска, с белой костяной ручкой, сейчас таких уже не делают. Эта бритва принадлежала ещё его деду, именно этой бритвой Петя сбрил свой первый пух на подбородке и, хотя лет двадцать уже не пользовался ею, но, пронёс через весь запутанный лабиринт своей жизни.
Поэтому, когда он увидел окровавленный «Золлинген» рядом с телом Надьки, то помедлил всего мгновение, прежде чем забрать его.
Но, зачем было сообщать об этом паскудному менту?
Выйдя из подвала, Кротов закурил и задумался. От визита к бомжу он ничего особенного и не ожидал, найти и опросить человека, первым обнаружившего труп, было рутинной следственной процедурой. Теперь следовало так же рутинно отрабатывать версии, первой из которых была причастность к убийству среднеазиатских строителей. Но, здесь существовала проблема. К таджикам не было подхода. На любую из общаг, в которых проживали местные граждане, милиция выезжала по десять раз в неделю: пьяные драки, скандалы, кражи, возгорания и тому подобное. Только не к таджикам. Если у них и имели место какие-то разборки, то сор из избы они никогда не выносили. Никто не знал, как они там живут и что делают вне работы, жильё им предоставлял работодатель и оно являлось его частной собственностью. Кроме единственного и уже достаточно удалённого во времени случая, когда Кротов имел дело с таджиками на улице, он почти ничего о них не знал. Другие нацменьшинства на кротовской и прилегающих к ней территориях были рассредоточены по частному и собственному жилью, что затрудняло контроль. Однако, все они, без исключения, были с двойным, хотя и вполне очевидным для Кротова, дном и в силу этого старались иметь с начальником хорошие отношения, что выражалось в зависящей от ситуации, но, всегда регулярной, мзде. Ничего подобного от таджиков не поступало. Участковые, захаживавшие к ним пару раз в год для проверки паспортного режима, всегда выходили с пустыми карманами. Со своей участковой службой, состоявшей из трёх человек, Кротов имел контакты по работе, но не дружил, - это не имело смысла. Старые участковые, сидевшие на территории всю жизнь и знавшие её, как свои пять пальцев, уже перевелись, а для новых, с институтскими дипломами в кармане, это было только ступенькой в карьере. Они постоянно менялись и не располагали никакой информацией. За информацией надо было идти к Железному Полковнику Нгуену, вьетконг лучше других был осведомлён о жизни таджикских гастарбайтеров.

                Глава 17.
Полковник жил в аккуратном домике под розовой черепицей, за белым забором, увитым цветущими растениями. Кротов хорошо помнил, какая это была развалюха, пока Нгуен не въехал туда, отремонтировав собственными руками.
Кротов толкнул незапертую калитку. В небольшом дворике, бегали меж кустов роз дети, мало похожие на вьетнамцев. На шее у них были православные крестики.
- Ты чё это, уверовал? – усмехнулся Кротов, расположившись с хозяином за традиционным чаем. – Пацанва у тебя, вся в крестах.
- Я ни во что не верю, - сказал Нгуен. – Кроме денег и оружия. Но, их бабка верит. Пусть. Человек должен во что-то верить. Я верил в коммунизм. Вера сделала меня человеком, а коммунизм предал. Пусть верят в Бога, которого нет, не предаст, по крайней мере.
- У нас на территории девку завалили, - прямо сказал Кротов. – Горло перерезали. Думаю, это таджики. Ты с ними работаешь, ты их знаешь. А у меня с этими чурбанами контакта нет.
- Они не чурбаны, - возразил Нгуен. – Большинство из них очень хорошо воспитаны.
- Да ну? – ухмыльнулся Кротов.
- Да, - кивнул Нгуен. – Знаешь, что такое быть хорошо воспитанным? Быть хорошо воспитанным, это значит уважать старших, вот и всё. Если в семье этого нет, то никакие университеты тебя не исправят. У них там, даже человека, который на 5-6 лет старше, уже называют «старшим дядей». А у нас старика обматерить могут. У них там, даже прямой взгляд в лицо женщине, считается очень невежливым. А здесь, к ним девки на улице цепляются. Ты представляешь, за кого они должны нас считать? Традиция решает всё. Без традиции нет ни семьи, ни народа, ни государства. Поэтому Советский Союз и проиграл афганцам, традиции не было. А теперь уже и той страны нет.
- Ладно, давай вернёмся к нашим таджикам, - поморщился Кротов.
- Половина из этих таджиков, - афганцы, - спокойно ответил Нгуен.
- Как это? – насторожился Кротов.
Он хорошо знал, что Железный Полковник ничего не говорит зря.
- В Афганистане много таджиков, - вздохнул Нгуен. – А денег мало. Таджикский паспорт этническому таджику получить легко. Потом они едут сюда. Здесь легче прожить. И до Евросоюза рукой подать. Есть люди, которые организовывают такие переезды. Но, им надо платить.
- А если не хватает на проезд, то «дух» берёт свой большой кинжал, - ухмыльнулся Кротов. – И выходит на улицу, чтобы подлататься у какой-нибудь русской овцы, которую он за человека не считает. Я правильно уяснил?
- Нет, - спокойно ответил Нгуен. – Он не «дух». Он наивный пацан, который спустился с гор, чтобы спастись от нищеты. Я сам таким был. Ты же знаешь, я мео, горец. Я читать научился в восемнадцать лет, а стрелять, - в восемь. Я мог жрать сырых ящериц и срать рядом с моей младшей сестрой. Но, мне в голову бы не пришло, сказать невежливое слово старику. Поэтому, я был цивилизованным. А американцы, - нет. Поэтому, я их побил, а не коммунизм и не Советы.
- Наводки, я так понял, ты не дашь, победитель? – вздохнул Кротов.
- Нет, - ответил Нгуен. – Я не подставляю людей, которые не сделали мне никакого зла.
- Ну, что ж, - вставая, сказал Кротов. – Спасибо. Будь здоров. Пойду делать зло, работа такая.
Потрепав по головам детишек, он прошёл через двор на улицу и направился к своей конторе, копаться в учётах. Он и не рассчитывал, что Железный Полковник прямо укажет на убийцу. Но, собеседование не прошло бесполезно, подозрения в отношении таджиков стали более весомыми. Вот только, не успел ли воспользоваться «дух» транзитом в Голландию?

                Глава 18.

Первое время Марго жила на транквилизаторах, каждую минуту ожидая, что за ней придут. Она дошла до того, что растеряла всю свою рациональность и постоянно таскала с собой сумку с деньгами, документами и пистолетом. Если бы в тот период, кто-то неожиданно положил ей руку на плечо, она могла бы и выстрелить, чтобы потом бежать и бежать, прыгая через красные флажки, как волчица, ведомая единым инстинктом, - уйти от погони.
Но, никто не пришёл. Постепенно волна страха улеглась, вернулись привычные жадность и трезвомыслие, - в конце-концов, её никто не видел.
В тот вечер Надька притащилась к ней неожиданно и притащила с собой очередной пакет коричневого порошка, видок у неё был, ещё тот. Она едва держалась на ногах, её всю трясло и она почти в открытую размахивала своим пакетом. Разговаривать с ней прямо на рабочем месте было нельзя, Марго схватила её за руку и вытащила на улицу.
- Ну, дай, ну дай, - захлёбываясь, шептала Надька у её плеча. – Скорее… я тебе такое расскажу…
Марго прекрасно понимала, почему наркоманка уже не запустила лапу в товар, - её просто убили бы за это. Марго, которая была на пятнадцать лет старше и на пятьдесят килограмм жирнее, наслаждалась своей королевской властью над этим трясущимся существом,   совсем недавно бывшим красавицей, и решила выжать из ситуации  весь возможный профит  и всё возможное удовольствие.
- Ну, рассказывай, - сурово сказала она. – Если услышу что-нибудь толковое, получишь на две дозы сверху.
- Банабаки на подсосе, - горячо зашепелявила Надька, передние зубы у неё отсутствовали. – Им три недели уже зарплату не дают, может и совсем кинут. А я знаю, где они товар держат.
- Что ты гонишь? – презрительно сказала Марго, демонстративно пересчитывая на ходу пачку баксов. – Откуда ты можешь об этом знать?
- Сама видела! – шёпотом выкрикнула Надька. – На заводе, на стройке. Они меня в автобус посадили и через охрану провезли.
- На хрена? – без интереса спросила Марго.
- Ну, потрахаться, - закивала Надька. – У них, типа, праздника было. Барана взяли. А там есть место козырное, речка протекает…
- Возле отстойников, что ли? – насмешливо спросила Марго.
- Отстойники дальше, а там хорошо, поляна, - запротестовала Надька. – А где им ещё? Они с узкоглазыми договорились, чтоб раньше зашабашить. Ну, и насосались кукнаром все. Потом двое пошли товар вынимать. А я уже сидела там, на стройке. Ну, приспичило мне, там же посрать больше негде. Короче, там раздевалка, ящики железные стоят. Из ящика № 7 они мешок  вынимали. Но, на ящике замок. И охрана там ночью, частная.
-Херня это всё, - пренебрежительно сказала Марго. – Охрана, ящики… Там две охраны. Ты просто знаешь, что туда пролезть невозможно, вот и мандишь. Стройка ещё какая-то…
- Да там одна стройка возле отстойников, не промажешь! – почти завопила Надька. – Богом клянусь, сама видела!
Они шли по темнеющей улице, зажигались фонари, прохожих ещё было мало.
- Ладно, - Марго втолкнула Надьку в подворотню. – Держи бабло, давай товар.
- А отсыпать? – спросила Надька, дрожащими руками засовывая деньги в карман.
- За что? – удивилась Марго, пряча пакет. – За ту мутню, что ты мне тут на уши повесила?
- Дай на дозу, сука! – завизжала Надька.
В руке её откуда-то появилась бритва.
Кровь бросилась в голову Марго. Она легко выкрутила бритву из слабых пальцев и наотмашь мазнула ею грязную тварь по лицу, - чтоб неповадно было.
Но, промахнулась. Надька откинула голову, пытаясь защитить лицо, удар пришёлся по горлу.
Марго услышала бульканье. Лицо шлюхи мгновенно проступило белым в темноте, она тихо села на колени и завалилась набок.
Марго выронила бритву. В голове её стало пусто, но, инстинкт подсказал куда бежать, её ноги знали каждую пядь этих улочек и проходных дворов.
Она метнулась через захламленный двор, перелезла через запертую ржавую калитку в стене и оказалась на соседнем переулке, едва освещённом редкими фонарями.
Никто не видел, как она, пошатываясь, уходила от залитой кровью подворотни.
Когда критические дни миновали и королева Марго, зализав душевные раны, вновь восстановила прежнее равновесие, она измыслила план, который не пришёл бы в голову ни одному мужчине и поразил бы его своей алогичностью. Но, мог сработать. Учитывая логику мужчин.

                Глава 19.

Ночной фармацевт чувствовал себя очень хорошо. В его жизни было немного таких спокойных, благостных периодов, когда  не надо было никуда бежать или лёжа в мокрой траве, ловить кого-то в оптический прицел, чтобы заработать на кусок хлеба. Сейчас, умостив свою джинсовую задницу в удобной раковине пластикового кресла, он с ухмылкой размышлял о том, что является подлинным джентельменом удачи, каковы они все есть, на самом деле, - полунищим, растранжирившим свою жизнь кое-как, но, ни о чём не сожалевшим и радующимся теперь простым человеческим радостям, - теплу, свету, спокойствию и пачке хороших сигарет.
Внезапно, в двери заскрежетал ключ, и перед глазами удивлённого фармацевта возникла Марго. Было два часа ночи, период относительного затишья.
- Привет, - сказала она, в её руке покачивался объёмистый пакет из супермаркета. – Вот, проезжала мимо и решила заскочить. Давайте перекусим.
Она прошла внутрь, мимоходом отключив кнопку тревожного звонка и наружное освещение.
Дворкин подтянулся, вскочил с кресла и направился вслед за хозяйкой в подсобное помещение.
- Никому не повредит маленький глоток коньяку, - сказала Марго, разливая «Метаксу» в принесенные с собой рюмки, хрустальные. – И никому не повредит большой бутерброд с балыком. Мужчина должен мало пить водки и есть много протеина, чтобы быть в форме. Вы в форме?
- Так точно, - ответил Дворкин.
- Тогда глотните и слушайте внимательно, не забывая про балык и вот этот чудесный чеддер, - сказала Марго. – В вашей жизни наступил момент, который больше не повторится. Звёздный час, которого ждёт любой мужчина, если это мужчина. Вы можете стать богатым, сразу  и навсегда забыть про эту дыру. Не иметь хозяев. Можете стать моим деловым партнёром, если хотите. Можете уехать в Буэнос-Айрес, денег хватит. Для этого надо выполнить поручение, которое я могу дать только вам…
- Банк ограбить? – ухмыльнулся Дворкин.
- Вы мужчина, я вижу в ваших глазах силу и власть, вы справитесь, - продолжала Марго, не обращая внимания на ремарку. – Я чувствую, что вам приходилось делать дела, вам не место за прилавком. Согласны?
- Согласен, - кивнул Дворкин с набитым ртом.
- Я знаю место, где лежит миллион долларов, - шёпотом сказала Марго. – Вы заберёте его оттуда и поделитесь со мной, как мужчина. Я согласна на двадцать процентов, мне много не надо.
Марго могла обещать всё, что угодно, никто не собирался делиться с этим быком, она даже не была уверена, что товар всё ещё в схроне, но, тянуть дальше было нельзя, а попытка ей ничего не стоила.
- А почему вы решили, что мужчина не убежит с таким мешком денег? – сглотнув, спросил Дворкин.
- Вы не такой, - тихо сказала Марго. – Я же вижу. И потом, это не деньги, это сырой опиум. Самостоятельно, вы не сможете его довести до ума и продать. Во всяком случае, по правильной цене.
- А-а-а, - протянул Дворкин.
- Вы спалитесь и получите десять лет, - чуть жёстче сказала Марго. – Кротов давно уже к вам присматривается, подозревает в убийстве, ему только повод нужен. Далеко не уйдёте.
-А-а-а, - протянул Дворкин.
- Но, решать надо быстро, - сказала Марго. – Да или нет, сразу. Если нет, то можете собирать ваши вещи и уходить, работы для вас больше нет.
- Как быстро решать? – думая о другом, спросил Дворкин, поезд, похоже, шёл не с той стороны и «крот» вряд ли имел к нему отношение, однако, это могло стать шансом для стрелочника.
- Прямо сейчас, - услышал он голос Марго. – Время не ждёт. Идёте?
- Иду, - кивнул Дворкин, отставляя рюмку. – Куда идти?
- За мной, - сказала Марго и подхватив с полу свой пакет, направилась почему-то в туалет.
В узком закутке, сразу наполнившимся её ароматами, она достала из пакета монтировку и, сунув её в руки Дворкину, указала на ржавое корыто, заменявшее унитаз:
- Снимайте это.
Пожав плечами, Дворкин подковырнул корыто и отставил его к стене, под ним открылся кирпичный колодец вдвое меньшего диаметра, вниз спускались проржавевшие скобы.
- Внизу туннель, - сказала Марго. – Туннель ведёт к отстойникам. Возле отстойников стройка. На стройке рабочая раздевалка. В раздевалке железный ящик № 7. В ящике лежит опиум.
- В сундуке яйцо, в яйце игла, на конце иглы миллион, - Дворкин хохотнул, почти истерично. – Мадам, я же не Иван-царевич.
- Вы мужчина, боец, - с придыханием сказала Марго. – Я даю шанс. Или восемьсот тысяч наличными через неделю или вечное прозябание в грязи и унижении. Решайтесь.
- Я мог бы туда добраться и не по колена в дерьме, - с сомнением, сказал Дворкин.
- Это вам так кажется, - резко ответила Марго. – Ночью территорию завода охраняют с собаками. Не проберётесь.
Она лгала. Никаких собак там не было. Просто ей очень нужно было, чтобы Ванька ушёл и пришёл тем же путём.
- Откуда вы знаете, куда ведёт этот туннель? – спросил Дворкин. – Спускались, что ли?
- Он не может вести никуда, кроме как к отстойникам, - с нажимом ответила Марго. – Все городские магистрали кончаются там. Времени на разведку нет. По поверхности туда можно добраться минут за тридцать, под землёй будете идти, может быть, час.
- А как я выберусь на поверхность? – Дворкин развёл руками и уронил на пол монтировку. – Этот гадский туннель может заканчиваться чёрт знает, где от стройки.
- Так пробивайтесь! – страстно выкрикнула Марго. – Миллион долларов стоит того, чтобы к нему пробиваться! На стройке ещё и охрана, так пройдите через них, обманите их, вы же умный, хитрый и сильный, завтра будет поздно!
Марго топнула ногой, черный локон развился и хлестнул её по щеке.
Дворкин принял из её рук аккумуляторный фонарь и начал спускаться вниз.

                Глава 20.

Марго была страстной, хитрой и умной, она действовала в формате блиц-крига, не давая быкам времени для размышления и подготовки.
Незадолго до того, как она отправила Дворкина под землю, между нею и Кротовым состоялся следующий разговор.
- Это он Надьку замочил, точно, - говорила Марго. – С ножом ходит постоянно и крутит его в пальцах, моя Лариска рассказывала, зацикленный он на этом ноже, псих. Он её в ресторан затащил, а потом заставил переспать, угрожал ей. Глаза его видел? Как стекло. А с Надькой он давно хороводился, ему такие ****и нравятся, грязные, он тут всех уличных малолеток перетрахал. Надька банабаков обслуживала, это весь район знает, она мне от них ширку сухую приносила, на продажу. Только на хрена мне этот геморрой? Мне своего навару хватает. А он, видно, луканулся, подлататься на халяву и Надьку кончил за пакет ширы, может, и сам ширяется.
- А теперь что, вместо Надьки собрался чуркам жопу подставлять? – едко спросил Кротов.
Собеседование происходило у него в доме, Марго подняла его с постели, он измотался за день и был сильно не в духе.
- И без Надьки найдётся кому, - отмахнулась Марго. – Уже нашлась какая-то, так он и её трахает. А он подставлять не будет, он их сам выставить собрался. Сегодня.
- Ты давай, ближе к телу, - насторожился Кротов.
- Сегодня эта шировая к нему приходила, - вздохнула Марго. – Готовая, как говно. И сказала, что у банабаков схованка на стройке, возле отстойников. Они её туда на хор таскали, она случайно увидела, как вынимают. Этот терапевт сразу на отгул запросился, я отказала. Тогда он к Лоре подъехал, деньги предлагал, Лора на подмену не пошла и мне доложила. Но, он всё равно уйдёт. Как народ рассосётся, дверь запрёт и свалит. Ключ у него есть. Он будет торопиться, товар могут продать или перепрятать, схованка ненадёжная.
- Где она? – требовательно спросил Кротов. – Стройка большая.
- Не знаю, - пожала  плечами Марго. – Вот когда он будет с мешком выходить, у него и спросишь.
- А откуда ты вообще про базар знаешь? – быстро глянув на часы, спросил Кротов.
- Так они прямо на крыльце и тёрли, - хмыкнула Марго. – А я в зале была. Там же дверь стальная, всё слышно насквозь.
Кротов быстро прикинул в уме. Где стройка, он знал. Пробраться на территорию завода, для человека понимающего, существовало множество способов. Принимать фармацевта возле аптеки было нельзя, - знает в лицо и сразу засечёт. К тому же, неизвестно было, когда он выйдет. Значит, следовало принимать его возле стройки, с товаром в руках.
- Сколько там может быть товару? – Кротов остро глянул в глаза Марго.
- Подруга детства ответила ему долгим взглядом.
- Надька три раза предлагала мне пакован, грамм на двести, - сказала она. – Если они доверяли такие количества уличной прошмондовке, то сколько может быть в схованке? Не меньше пуда, я думаю.
- Почему ты не взяла? – спросил Кротов.
- Потому, что боюсь, - тихо ответила Марго. – Кто меня защитит? За полкило можно получить столько же, сколько за пуд. Строгого режима.
- Пуд на поллимона потянет, если в розницу, - задумчиво заметил Кротов.
- Больше, если очистить, - совсем тихо сказала Марго. – Я смогу реализовать это количество месяца за полтора.
Машка попалась. Она открылась и попалась. Кротов смотрел ей в глаза и видел её сущность, - сущность самки зверя. Он видел в них силу, за которой охотился. Теперь из Машки можно было верёвки вить, эту силу можно было выжать, как сок из лимона. И теперь следовало выбирать, либо сок из лимона, либо лимон, в красивых зелёных купюрах. Охотник не понимал, что выбирает между двух кусков сыра в мышеловке.
Кротов отвёл глаза. Он чувствовал  силу и власть. На первый раз, этого было достаточно.
- Ладно, - хрипло сказал он. – Иди. Мне надо подготовиться.
Марго ушла, понимая, к чему будет готовиться Кротов. Этот бык был нужен ей для подстраховки, на случай, если терапевт свернёт с указанного ею пути  и удумает уйти поверху, своей дорогой.
                Глава 21.

Туннель был сложен из красного кирпича и оказался неожиданно просторным, сводчатым, не менее двух с половиной метров в высоту и трёх в ширину. По дну, без всякого желоба протекал прозрачный ручей. Никаких фекалий в нём заметно не было, только русло обросло какой-то красной волоснёй, отдалённо смахивающей на водоросли. Запах канализации почти не чувствовался, в воздухе преобладал запах хлора и сырого кирпича.
Дворкин уверенно продвигался вперёд. Несмотря на всю авантюрность предприятия, он понимал, что любая канализационная  магистраль должна иметь множество выходов на поверхность и за жизнь свою не опасался, монтировку он взял с собой, на всякий случай.
Туннель никуда не сворачивал, но, постепенно понижался и через некоторое время закончился. Ручей исчезал в дыре на уровне пола, в которую не пролезла бы и собака. Над дырой зиял широкий глинистый лаз, в который можно было пролезть на четвереньках. По его дну стекала вода и падала в ручей. Дворкин посветил фонарём в лаз. Он поднимался под углом вверх и не имел никаких креплений. Поколебавшись, Дворкин полез внутрь. В конце-концов, если вся эта глина продержалась столько лет, то почему она должна была обрушиться именно сейчас?
Он моментально промок, здесь уже сильно воняло, под руками скользила то ли глина, то ли дерьмо.
- «Хана джинсам», - подумал Дворкин.
На его счастье, глинистая нора оказалась короткой и через пару минут, он, задыхаясь, выбрался на следующий уровень.
Здесь туннель был пониже и поновее, в стенах виднелись вкрапления из силикатного кирпича. Минут через десять ходу, Дворкин оказался в обширном бетонном помещении. В противоположной стене чернел проход. В пол были вмурованы остатки каких-то механизмов. По одной из стен поднимались скобы к круглому люку в потолке. По времени, никак не получалось, что этот бункер расположен уже на территории завода или, тем более, под стройкой. Но, Дворкин решил проверить. Он поднялся по скобам, с натугой отодвинул люк и выглянул. Его голова и рука с фонарём торчали на уровне пола какого-то старинного, захламленного подвала. Новостройкой это явно не было. Чувствовался запах табачного дыма.
Он тихо задвинул люк, спустился вниз и продолжил движение через проход в стене. Здесь туннель круто забирал влево и был совершенно сухим. Однако, уже метров через сто, Дворкина ожидала большая неожиданность. Туннель закончился.
В левой стене зияло метровое отверстие железной трубы, по дну которой тонким ручейком сбегала вода, падала в бетонный желоб и исчезала в такой же трубе, расположенной на уровне пола в правой стене. Куда было ползти? Если его целью была стройка в районе отстойников, то, по логике вещей, следовало двигаться по движению воды. Но, оставшийся за спиной захламленный подвал, определённо был расположен в Старом Городе, из чего следовало, что движение воды, по кругу ведёт туда же. Дворкин мысленно проклял Марго, утверждавшую, что все дороги ведут в говняный рай и полез в левую трубу.
Преодолев вонючую десятиметровую клоаку, он оказался в суставчатом туннеле, сложенном частично из шахтной крепи и частично из кирпича. Почва круто поднималась вверх, так, что метров через семьдесят уже почти смыкалась с кровлей. Из холма, в который превратился пол, выходила бетонная труба, из неё вниз по склону струилась вода. Но, протиснувшись на брюхе через вершину холма, Дворкин увидел в правой стене такую же трубу, из которой вода текла вниз по склону уже с другой стороны.
Дворкин сел в грязь, мысленно повторил весь пройденный маршрут, запечатлел его в памяти, трижды проклял строителей лабиринта и продолжил движение.
На некоторое время, туннель стал совершенно идентичным тому отрезку, с которого Дворкин начал свой поход за миллионом, потом перешёл в трубу, сложенную из бетонных колец, более двух метров в диаметре. Здесь повсюду были отверстия, из которых сочилась и низвергалась вода, круто насыщенная фекалиями, в одном месте нога Дворкина запуталась в чём-то, он поднял её из грязи, - на носке кроссовки висели бледные кишки, весьма похожие на человеческие, - далее он брёл  уже совершенно маниакально по колена в зловонной жиже, пока не оказался перед морем дерьма.
Дальше идти было некуда. Он стоял в самой последней дырке, в бетонном анусе городского нутра. Луна освещала испарения над булькающей, вонючей поверхностью, среди зеленоватых пузырей плавал труп чёрной собаки.
Дворкину захотелось обмакнуть палец в говно и написать на стенке трубы: «Здесь заканчивается путь джентельмена удачи».
Однако, в нём оставалось ещё слишком много силы, слишком много веры, чтобы опустить руки и понурив голову, весь остаток жизни задыхаться в чужом дерьме.
И он пошёл назад, преодолевая напор дерьма, шаря лучом фонаря по верхней части трубы.
Выход на поверхность он просто проскочил.
Метрах в пятидесяти от конечной станции, в потолке оказался квадратный люк из нового, непроржавевшего листа рифлёного железа. Люк был на высоте более двух метров, а рост Дворкина составлял 1м.74см., ему пришлось попрыгать в зловонной жиже и постучать головой о железо, прежде чем удалось зацепиться пальцами за край отверстия и, обдирая  пальцы, плечи и голову выбраться наружу, на его счастье, люк оказался не заперт изнутри.
Дворкин очутился в обширном помещении без окон, сложенном из голых бетонных блоков. Луч фонаря выхватывал недомонтированное сооружение из труб, часть которых лежала на цементном полу. Пахло карбидом и окалиной. Вдоль одной из стен поднималась железная лестница к квадратному проёму в плите перекрытия на высоте метров в семь.
Выключив фонарь, Дворкин наощупь поднялся по лестнице. Наверху было посветлее. Перед ним тянулся широкий коридор с тёмными дверными проёмами без дверей по обе стороны. Слабый электрический свет проникал из помещения в конце коридора.
Прижимаясь к стене и благодаря Бога, что его облепленные дерьмом кроссовки не стучат по бетону, Дворкин тихо приблизился к освещённому помещению и заглянул внутрь. Там, задрав ноги на пластиковый стол, спиной к нему сидели двое парней в камуфляже и смотрели телевизор.
Дворкин бесшумно отлип от дверного косяка и пошёл назад по коридору, заглядывая в тёмные проёмы.
Раздевалку он нашёл нюхом, - по запаху пота и грязной рабочей одежды. Цифры были намалёваны на ящиках белой краской. Номер семь был заперт на висячий замок, как и большинство остальных. Дворкин просунул монтировку в дужку замка и нажал. Замок не поддался. Он нажал сильнее. Замок не поддался. Тогда он попытался выкрутить замок из петель и нажал изо всех сил. Внезапно раздался громкий щелчок. Дужка вылетела из замка и ударила в железную дверцу. Железный ящик загремел, как колокол. Дворкин распахнул ящик, выхватил из него потёртый рюкзак и в то же мгновение услышал, как по коридору застучали армейские ботинки.

                Глава 22.

Кротов уже два часа сидел, неудобно пристроившись на ступеньке подъёмного крана с ночным биноклем в руках. Спина затекла.
Прибыв на место, он сразу обошёл стройку по периметру. Все отверстия, через которые туда можно было проникнуть с уровня земли, были закрыты деревянными щитами или заварены временными железными решётками, чтобы защитить ценные стройматериалы от заводских работяг. Свободным оставался только центральный вход, через который заходили строители и охрана. Кротов понимал, что защита предназначена для мелкого шакалья и серьёзно настроенного человека не удержит. Однако, Кротов не мог физически контролировать весь периметр и поэтому решил делать это визуально – с господствующей точки. Отсюда он мог видеть почти всё здание и подходы к нему, мёртвая зона оставалась, но, с этим приходилось мириться.
Единственным застеклённым и освещённым помещением в здании была караулка, Кротов хорошо видел, что происходит внутри. За всё то время, что он просидел на своём насесте, охранники ни разу не подняли задницы со стульев.
- «На хрена нужны такие караульщики?» - уже не в первый раз, подумал Кротов, глядя, как они  синхронно потягивают пиво из банок, несмотря на то, что один из них был явный вьетнамец, сильно смахивающий на Брюса Ли, а второй, - ражий, русский парень, между ними, очевидно, существовало полное взаимопонимание.
Вдруг охранники переглянулись, отставили банки и одновременно ринулись к выходу из караулки.
- «Он здесь!» - мелькнуло в голове у Кротова, и он кубарем скатился с лестницы.
Центральный вход, разумеется, был заперт изнутри. Кротов подбежал к окну караулки, вышиб кирпичом стекло и проник внутрь.
В глубине тёмного коридора слышалась какая-то возня.
- Стоять! – заорал Кротов и, включая фонарь, рванулся на шум.
У зияющего дверного проёма лежали на полу камуфлированные охранники. Какой-то человек убегал вдоль по коридору с рюкзаком в руке. На ходу он обернулся через плечо. Луч фонаря высветил лицо ночного фармацевта и вдруг Кротов мгновенно, вспышкой молнии, вспомнил, откуда его знает.
Фармацевт добежал до конца коридора, скатился вниз по лестнице в подвальное помещение и исчез в канализационном люке. Кротов преследовал его по пятам и, не обращая внимания на чудовищную вонь, спрыгнул вслед за ним.
Дворкин, задыхаясь, бежал по туннелю, рюкзак, который он волок на плече, весил не менее пятнадцати килограмм, ноги увязали в жидкой грязи. Затылком он чувствовал свет фонаря преследователя и каждую секунду ожидал выстрела в спину. Но, выстрела не последовало.
Теперь Кротов знал, с кем имеет дело. Теперь он не мог позволить себе решить проблему одним выстрелом. Этого ссыкливого папенького сынка следовало догнать, свалить в говно и натыкать туда носом. Эта помойная крыса должна была понять, кто тут был, есть и будет хозяин  этого двора, этих улиц, этого района и всего, что в нём и под ним, - прежде чем ей сдохнуть или сесть за решётку к зоновским пидарасам. Миллион отошёл на второй план, на первом плане маячила спина майоровского сынка, Кротов хотел увидеть его хнычущее лицо, прежде чем он, Штырь, вынесет приговор.
Беглец уже несколько лучше ориентировался в подземной норе, чем охотник и на короткое время оторвался от погони. В том месте, где почва почти смыкалась с кровлей, он перевалил за холм и охотник потерял луч его фонаря. Но, Кротов протиснулся в щель вслед за ним, снова увидел скачущее впереди световое пятно и заорал:
- Эй, сын майора! Я знаю, кто ты! Я найду тебя и под землёй и над землёй! Сдавайся, сука!
На последней фразе голос Штыря перешёл в визг, полный ненависти. Так визжали, скаля зубы, уличные пацаны в далёком детстве Дворкина, когда сходились в безжалостных и подлых драках. Что-то забрезжило в памяти сына майора.
Штырь настиг жертву в бетонном бункере, где из пола торчали остатки каких-то механизмов. Здесь Дворкин споткнулся, упал, понял, что не успеет добежать до выхода в противоположной стене и достал нож.
Когда Штырь с разбегу влетел в бункер, сын майора встретил его неожиданной вспышкой фонаря в лицо и ударом ножа в горло. Но, Штыря не впервые встречали ударом ножа в горло. Он перехватил Дворкина за запястье и нанёс ему удар фонарём в глаз. Но, и Дворкина не впервые пытались ударить в глаз. Он перехватил Штыря за запястье. И они закружились в гротескном балете, высоко вздёргивая колени, чтобы ударить противника в пах или в печень, изгибаясь, подпрыгивая, чтобы уйти от удара и спотыкаясь о железо под ногами, лучи фонарей метались по потолку.
Дворкину удалось высвободить руку с ножом. За мгновение перед смертельным ударом, Штырь выронил фонарь, выхватил пистолет и нажал на курок.

                Глава 23.

У дяди Пети была своя маленькая тайна. Как-то, отковырнув с целью сбыта ржавый канализационный люк в своём подвале, он обнаружил под ним бетонный бункер, с огромным количеством железа, вмурованного в пол. Выдолбать это богатство было невозможно, отчего его там и оставили, надо полагать. Но, в бункере было тихо, спокойно, там всегда можно было укрыться от назойливого шума жизни и внешних врагов, там всегда стояла постоянная температура, летом там было прохладно, а зимой тепло, лёгкий запах канализации дяде Пете ничуть не мешал. Он решил, что железная крышка люка не стоит того, чтобы рассекречивать такие апартаменты и полюбил спускаться вниз, дабы помечтать в одиночестве о том, как он извлечёт при помощи случайно найденного в мусоре электрического отбойного молотка скрытое сокровище, и спокойно выкурить окурок.
В этот раз дядю Петю ждал внизу большой сюрприз. Спустившись в секретное место своего отдохновения, он обнаружил на полу два мёртвых тела. Верхнее, дяде Пете удалось опознать, - мент, хотя это было и нелегко, Кротов уже основательно распух в сырости и ощутимо припахивал. Второй убиенный дяде Пете был незнаком. Что здесь произошло, догадаться было несложно, - в горле у мента торчал нож, а в животе у незнакомца зияла дыра от выстрела в упор, ментовский пистолет валялся рядом. А рядом с пистолетом стоял рюкзачок, килограмм на шестнадцать весом. В рюкзачке дядя Петя  обнаружил коричневый порошок, в котором сразу опознал ту дрянь, которую Надька толкала себе в попу и за которую платила охрененные деньги. Отсыпав себе грамульку, дядя Петя выбрался на поверхность и предложил порошок мимо пробегавшим девахам.
Через полчаса торговли, бывший бомж выручил две тысячи денег зелёными и понял, что навсегда богат.
В скором времени, Старый Город потерял дядю Петю, который удалился с мешком  на плечах к югу, в иные веси, чтобы начать новую жизнь, более приличествующую состоятельному человеку. Или потерять старую.
Но, перед тем, как отрясти пыль Старого Города со своих стоп, дядя Петя отдал последнюю дань своим благодетелям. Он похоронил их в братской могиле, так и не разомкнувших объятий, рядом со светлым подземным ручьём, в котором лишь иногда мелькал кусок дерьма, да изредка, - использованный презерватив.
А Старый Город продолжал плыть, как пьяный корабль по течению своей жизни. Каждый вечер зажигались огни баров, ресторанов, игорных заведений и каждое утро гасли огни и по ступенькам аптеки «Марго» восходила хозяйка и своим скрежещущим ключом открывала дверь с вывеской: «Требуется ночной фармацевт».
Каждую пятницу, ближе к вечеру, случайный прохожий в парке Победы, мог видеть одиноко сидящего на лавочке неприметного человека, с печальным, как стёртая монета лицом. Кого он ждёт?
Нельзя поймать ветер, нельзя наказать того, выше всяких наказаний, кто ушёл своей дорогой, - дорогой в небо.
Печальный человек кивает головой своим мыслям и скрежещет зубами.
Да только кому до этого дело?
 


                Ал.& Ева


                КОНЕЦ