Как стать интеллигентом

Как стать интеллигентом? Да очень просто! Было бы желание.

Легче всего тому, кто подсуетился, и родился в подходящей семейке. Ведь если в какой квартире проживает профессор со своею женой, то у них со временем непременно заведется хотя бы один близорукий ребенок в круглых очках, и со скрипкой под мышкой. Такие ни за что не прогуливают уроков, и к окончанию школы обычно знают столько, что с ними нормальному человеку и поговорить-то не о чем.

Но для того, чтобы окончательно стать интеллигентом, даже такому придется еще подучиться, и заиметь образование хоть чуть повыше среднего.

Чему подучиться? А вот, представьте: выехали люди на природу. Вокруг птички поют, солнце жарит, трава счастьем пахнет. Который растяпа, тот от всего этого скоро растянется в тени, и весь из себя счастливый заорет, дурак дураком:

— Эх, черт возьми, как хорошо на душе-то!

А рядом интеллигентик бледный, тоже уже лежачий после третьего стакана, заметит ему на это:

— Да с вами, батенька, никак катарсис приключился?

Который растяпа, конечно, струхнет сначала:

— Говори толком, очкарик, что еще за катарсис? Где это я мог его подцепить? А чем  лечат, знаешь?

Интеллигентик на то хохотнет в кулачок свой костлявый, и успокоит:

— Ничего лечить не надо. Катарсис — это вовсе не болезнь, а, наоборот, волнующий момент очищения души, которое внезапно наступает у человека посредством приобщения его к чему-то прекрасному. Процесс сугубо полезный, и не каждому, между прочим, доступный.

А вообще, интеллигент, если только он настоящий, обычно знает не только про катарсис, но и еще несколько мудреных слов, чем, в основном, и отличается от остальных. Вот этому всему и надо подучиться. И если кто думает, что это — плевое дело, он, в общем-то, прав. Хотя Пашка Дятлов с ним и не согласится.

Мы с ним в одном институте учились. Так вот, этому Пашке Дятлову ну нипочем не давалась такая пустяковая наука, как эстетика. Никак не мог он двух слов из нее запомнить.
А другой студент, Виталик, довольно скользкий, между прочим, тип, ему на это говорит:
— Ну и лопух же ты, Пашка! Разве можно так издеваться над собой, и эстетикой? Ты пойми, здесь ведь главное — подход к ней найти. Эстетика, это ж, брат, не математика, — тут соображать надо.

Между прочим, сам Виталик всегда числился в любимчиках у нашего преподавателя эстетики Коровиной Дездемоны Васильевны. Ох, и строгая это была дама! Бывало, как взглянет поверх очков на класс — всем жить на время не хочется. А вот Виталик с ней с самого начала умудрялся ладить. Другой раз подойдет к ней перед семинаром, и загнет что-нибудь эдакое:
— Дездемона Васильевна, вы смотрели на канале «Культура» Второй фортепианный концерт Сен-Санса? Господи, я был просто потрясен! У меня в финале даже слезы выступили, и я после полночи не мог уснуть — сердце билось, как сумасшедшее.

А Дездемона уши развесит, и верит ему, что гороскопу. Тот, допустим, на самом деле весь вечер в общежитии куролесил, а перед семинаром просто листал от скуки газету, и наткнулся там на телепрограмму.

И однажды Пашка взмолился на него, как на божество какое:

— Посоветуй мне что-нибудь насчет эстетики. Ведь сил уже нет зубрить про этот катарсис, мимесис и триединую хорею.

— Можно, — согласилось божество.— Хотя ты, конечно, случай запущенный. Дездемона на таких сразу крест ставит. Значит, тебе потребуется какое-нибудь сильное средство. Дай подумать... Ну, например, так. В среду у нас экзамен, так ты перед экзаменом, как бы невзначай, заговори с ней...

— Ты что? Не могу я с ней заговорить. Она на меня как зыркнет, у меня сразу язык отсохнет.
— Ничего, ничего, не развалишься. Значит так, подойдешь к ней, и спросишь: «Дездемона Васильевна, вы когда-нибудь испытывали катарсис?»

— Да не смогу я... — замахал руками Пашка.

— Сможешь. А она тебе на это ответит... мм-м... что ж она тебе ответит?… — задумался на секунду Виталик. — Да, в общем-то, не важно, что она тебе ответит. Главное, ты у нее  после всего одной фразой вечную симпатию вызовешь.

— Какой? — расширились у Пашки глаза от ужаса.

— Ты ей скажешь: «Я вчера с девушкой ходил на выставку живописи, и, кажется, впервые в жизни испытал катарсис. По-моему, это как оргазм, только в душе».

— Что? — завопил Пашка. — Орга-а-азм?! Да она меня за такое сразу в милицию отведет, и потребует расстрелять прямо при ней!

Однако через день, когда страсти улеглись, он вновь подошел к Виталику, и неуверенно спросил:

— Как ты там говорил? Катарсис — это...

— Я тебе запишу, не дрейфь. Уж два-то предложения как-нибудь запомнишь, — хлопнул его по плечу Виталик.

И вот наступила среда. Экзамен шел своим чередом. Дездемона рвала и метала, и, ставя очередную двойку, гневно цитировала какого-то, только ей известного, Псевдо-Ареопагита.
Пашка зашел в середине экзамена. Шатаясь, как пьяный канатоходец, он подошел к Дездемоне, и застыл при ней истуканом.

— Берите билет, — указала ему Дездемона строго.

— Это... Дездемона Васильевна, можно вас спросить?

— Спрашивайте, — удивленно подняла она глаза.

Пашка долго молчал. Лишь губы его непрерывно шептали что-то. Присмотревшись, я понял,  — он безостановочно повторяет: «Дездемона Васильевна, вы когда-нибудь испытывали катарсис? По-моему, это как оргазм, только в душе».

И, наконец, он  решился. Вздохнул, облизал пересохшие губы, и на выдохе выпалил:
— Дездемона Васильевна, вы когда-нибудь испытывали оргазм?