Ошибка. Лариса Кандаракова

       В деревню Сычи, что раскинулась на берегу реки, утопая в зелени, приехал новый лесничий - мужик лет под  пятьдесят, высокий и широкоплечий. Поселился на самом отшибе деревни, в старой избушке возле заброшенного кладбища. Был он замкнутый и неразговорчивый. В деревне появлялся редко, лишь заходил в местное сельпо, а потом неспешной походкой опять возвращался  к себе в избу или в лес, что убегал от его жилища и спускался к реке.

      Его и звать-то не знали как, так и прижился на новом месте, как просто - Лесничий. Но человек,  видать, был он добрый, на просьбу о помощи всегда откликался. Иногда деревенские мужики приходили к нему за советом, как лучше связать сеть, срубить дом или баню. Советы он давал дельные и нужные. Бывало, лечил травами от зубной боли или от золотухи деревенских ребятишек. Лесник никогда ничего не обещал, но если уж брался за какое дело,  то непременно доводил его до конца. Он совсем не пил горькую и не курил. Мужики в деревне про себя решили, что он, верно, больной, раз отказывает себе в этаком удовольствии. Плохого о нем не говорили, и жил он тихо и спокойно, выполняя  свою работу.

      Одинокие деревенские бабы сразу присмотрели нового мужичка, и при случае  могли  повертеть задом и призывно стрельнуть в его сторону глазами. Но Лесничий, казалось, ничего этого не замечал или не хотел замечать. «Бирюк бирюком», - решили бабы про него и мало-помалу оставили его в покое, и успокоились сами.
Не успокоилась лишь одна из деревенских бабенок –  красавица Ульяна, которая  не теряла надежды охмурить Лесничего. «Мужик не пьющий, работящий, спокойный, где еще такого найдешь». –  Рассуждала  она, твердо решив его заарканить.
При встрече с ним Ульяна меняла походку на плавную, кокетливо на него посматривала, думая, что именно в этот раз он обязательно её заметит. Но Лесничий был непреклонен и никаких знаков внимания не оказывал.
      А  Ульяна была хороша!  Хотя годы её торопились к роковой дате бабьего века - ей было около сорока,  ею по-прежнему любовались: высокая и статная, с длинной косой цвета пшеницы, которую она укладывала вокруг головы, глаза, как два синих омута, сводившие многих деревенских мужиков с ума.
«Все равно мой будет», - думала она, глядя вслед Лесничему. Но каких-либо сдвигов на ее любовном фронте не намечалось, хотя она старательно лишний раз попадалась ему на глаза.

      «А была, не была», - однажды вечером подумала она и, накинув цветастый платок на плечи, побежала околицей к избе Лесника, пригибаясь за пряслами от чужих взглядов. «Хоть бы кто не увидел, пересудов потом не оберёшься»,  – беспокоилась женщина. Так незаметно она добралась до избы Лесничего. Он сидел на крыльце и чистил свежепойманную рыбу.  Ульяна подошла  игривой походкой и присела рядом с ним на ступеньку. Лесник занимался своим делом и как будто ее не замечал. Ее терпение лопнуло:

- Чего молчишь? Не догадливый такой что ли? Ничего не замечаешь, бирюк этакий, - и прижалась к нему своим мягким боком.

Он повернулся и, глядя ей в глаза, сказал:

- Хорошая ты баба, работящая, может, и жили бы с тобой, но не могу без любви.

- Любишь кого? – подозрительно спросила Ульяна, не отрывая от его лица, своих синих глаз.

- Люблю! Жену свою покойную люблю. Детишек она мне хоть и не подарила, но любил  ее больше жизни. Не забыть её… - и, посмотрев куда-то вдаль, добавил. – Никогда не забыть.

- Ты же живой, а ее нет.  Чего покойницу-то любить? – недоумевая проговорила женщина.

- Не обижайся на меня, не могу я, - и, помолчав, добавил, – да и не хочу.

Словно туча набежала на его лицо, глаза наполнились печалью, и он, смахнув с лица какую-то невидимую паутину, взял в руки нож и неочищенную рыбину, замолчал, уйдя в себя.

Ульяна посидела еще, затем встала, поправила платье и, прищурив недобро глаза, глядя на Лесника, уточнила:

- Значит, отказываешь? Я унизилась, сама пришла, а ты мне вот Бог, а вот порог?

Лесничий молчал.

- Пожалеешь еще, ох как пожалеешь, - пристращала она и, повернувшись, быстро зашагала прочь от его избы.

Он посмотрел ей вслед и вздохнул, понимая, что невольно обидел женщину. Но не мог он перешагнуть через свою память, не могу все вычеркнуть. Тяжело это. Может, что-то изменится, когда врачеватель-время  отодвинет и утишит боль… Может быть.  А пока - нет.

      После этого разговора прошло совсем немного времени, как по деревне поползли слухи, что новый Лесничий – оборотень. Откуда этот слух взялся, и какая сорока принесла его на хвосте – никто не знал. Но шепоток про оборотня передавался из уст в уста, зашел в каждую калитку, проник в каждый дом, обрастая, как снежный ком, подробностями. Якобы, уже и находились свидетели, которые видели, как Лесник оборотился в огромного лохматого волка, с горящими глазами и рыскал ночью по деревне. И уже даже были те, которые еле спаслись от этого волка, размером с телка.
      Обстановка в деревне накалялась. Деревенские, увидев Лесника, обходили его стороной, переходя на противоположную сторону дороги. Лесник заметил эти перемены, недоумевая и не находя объяснений. «Вроде, никому плохого не сделал, слово  дурного не сказал, ничего не пойму», - думал он про себя. И решил, что раз причины нет, все выяснится  само собой.
      А деревня гудела, как улей, и нужен был толчок, чтобы наступила развязка. И толчок был дан. Как-то вечером, когда деревенские мужики сидели и курили возле недостроенного деревенского клуба, Федор, тутошний конюх, сказал:

- А пойдемте, оборотня отмолотим, чтоб волком впредь не оборачивался и наших не пугал.

И все, как ни странно, эту мысль поддержали и, вооружившись, кто чем может (вдруг он облик звериный примет), галдящей толпой двинулись к избе Лесника, на окраину деревни. Лесник заметил их издалека.
«Чего это они, случилось что»? – Подумал он, и пошел к ним навстречу.
Толпа приближалась, распалялась и зверела. Первым ударил Лесника Федор.

- За что? – не понял Лесничий, падая в дорожную пыль.

- А чтоб зверюгой больше не оборачивался, оборотень проклятый, - сказал Федор и ударил его еще раз, но уже черенком лопаты.

Лесник попытался встать, но толпа навалилась на него, пиная и осыпая бранью. Еще никто в одиночку не мог справиться с разъяренной толпой.

- Побойтесь Бога, остановитесь! – просил Лесничий, от толчка упав на землю и прикрывая лицо руками.

      Но толпа била его до тех пор, пока он не перестал подавать признаки жизни. И неизвестно чем бы все это закончилось, если бы из леса, запыхавшись от быстрого бега, не выбежала Ульяна и не закричала:

- Стойте, окаянные, не троньте его, изверги!

Толпа, оставив Лесника, глянула на нее.

- Оставьте его, никакой он не оборотень, сплетни все это, -  тяжело дыша, проговорила она.

- Ты откуда знаешь, - спросил ее сосед, Афоня.

- Знаю! Я сама это все придумала, сама слух пустила в отместку ему!

- За что? – Удивился Афоня.

- Замуж за него хотела, а он отказал, сказал, что покойницу жену до сих пор любит и не может забыть. Вот я и решила слух пустить.

После этих слов у нее задрожали губы, и она заплакала, уткнувшись в платок.

- Так это что же? Зря мы его что ли? – Недоуменно вопрошали в толпе, обращаясь, друг к другу. Людям стало стыдно, они прятали друг от друга глаза.

- Ну, Ульяна, - угрожающе сказал Федор,  - дурры вы, бабье племя, вот что.

- Сами вы такие, не разобравшись, человека избили, - сквозь рыдания произнесла женщина.

- Тьфу! – плюнул на землю Федор и, обращаясь к толпе, сказал. – Пошлите.

     Тут по тропинке из леса вышла бабка Акулина, неся в корзине лечебные травки. Она подошла к Леснику, лежавшему на земле и, нагнувшись, положила на его лоб свою ладошку. Он зашевелился и приоткрыл глаза. Из его носа текла кровь, а левый глаз заплыл и стал кроваво-синим.

- Вставай сынок, нечего в пыли-то лежать, заживут твои раны, - сказала она. И разогнувшись, строго глядя на толпу, добавила,-  лишь душевная боль не заживет.  От злого человека бывает, шрам на душе всю жизнь затягивается, да и так не затянется.

Толпа молчала.
Бабка Акулина, повернувшись к Лесничему, молча его перекрестила и пошла прочь по тропинке, забирая пыль длинным подолом юбки.

       Назавтра, рано поутру по деревенской дороге с рюкзаком за плечами шагал Лесничий. Прохожие, встретив его, опускали глаза и спешили скрыться во дворах. Всем было стыдно за содеянное.
Наперерез ему выбежала Ульяна и, прижав руки к груди, торопливо произнесла:

- Прости ты меня, Христа ради, прости.

Лесник остановился и, глянув ей в глаза, сказал:

- Бог простит.

И аккуратно ее обойдя, пошел дальше. Уже выходя из деревни, он встретил Федора.

- Уходишь от нас? – спросил Федор, теребя в руках кепку.

- Ухожу.

- Понимаем, нам нет прощения, ошибка вышла,  наваждение какое-то... Исправимся.

Лесник молча на него посмотрел и сказал:

- Исправитесь, - и, подумав, усмехнувшись, добавил, – может быть...

Затем, пройдя мимо Федора, стал спускаться по тропе, что вела вдоль реки и терялась между деревьями.
Федор смотрел ему вслед и думал: «Что же мы наделали, обидели хорошего человека. Обидели за просто так, не разобравшись. Эх! И что за штука такая жизнь, порой сам не знаешь, что творишь, не ведаешь, что делаешь».
Он проводил взглядом исчезающую спину Лесника, среди молодых сосенок и, надев кепку, пошел в деревню, сокрушаясь про себя.

      После этого случая деревенские еще долго судачили о несправедливой расправе с Лесником. Искали крайних, обвиняли друг друга. Жалели, что обидели зря человека, который и так был обделен судьбой.

      Больше Лесника никто не видел. Доходили слухи, что он устроился лесником в другое урочище и жил в самом лесу, в старой охотничьей избушке.
      Ульяна несла тяжкий груз вины, зная, что едва не погубила человека словом, необоснованным обвинением, просто так, утехи ради...