1. Ирринджа

- Как тебя звать, парень?
- Эдвард, сэр. Просто Эдвард.
Хозяин поместья, усталый от постоянных забот о благополучии своего семейства, придирчиво осматривал человека, который просился к нему на временное жительство. До следующего поселения ещё несколько дней пути, а не сегодня-завтра начнётся песчаная буря. Парень может погибнуть в пустыне. И что с него можно взять? – грустно думал хозяин. Одет бедно, за плечами – жалкая котомка, значит, денег или нет, или так мало, что и брать стыдно. Может, пусть поработает?.. Хотя… работник из него наверняка никудышний. Мальчишка совсем молод – едва ли старше лет семнадцати, а то, вероятно, и младше. Небольшого росточка, узкоплечий, худющий и нескладный, он, однако, подкупал искренней белозубой улыбкой и сияющими большущими серыми глазами. Серыми – как небо, напоенное дождём после долгой засухи. Работы в поместье, требующей сильных рук, хватало с лихвой. Старик-отец, с трудом передвигавшийся по двору, мало уже мог чем помочь, скорее, наоборот. Старший сын – надежда и опора, ровесник Эдварда, но скоро ему предстоит ехать на учёбу. Остальные… Хозяин тяжело вздохнул. Подарив ему наследника, жена наградила его ещё и пятью дочками. Нет, конечно, девчонки вышли славные, но работа в поместье тяжела, не для женщин. Кроме всего прочего, нуждался в уходе и большой дом – девчонки-то - малолетки, старшей на днях стукнуло десять, младшей – ещё и двух нет, а жена… Жена в следующем месяце обещала подарить «счастливому» отцу ещё малыша – и хозяин всем богам молился, чтобы родился мальчик.
- Я за любую работу возьмусь, сэр, - прервал грустные мысли хозяина паренёк. – Вы не смотрите, что я такой тощий. У меня руки сильные. И я выносливый. Правда, Вы не пожалеете!
Ну, может, боги услышали его молитвы и послали помощника? Хотя… хорош помощник – сам как дитя, что он сможет делать? Но посылать его сейчас в пустыню – всё равно, что обречь на верную смерть.
- Ну, хорошо, Эдвард. Просто Эдвард… Проходи – в этом доме рады гостям. Но учти – работы очень много, и помогать тебе придётся не только мне, но и женщинам. Сам видишь – у меня и стройка, и скот, и малышни полный дом.
- Я справлюсь, - пообещал Эдвард, и его искренняя улыбка тронула сердце хозяина. Переступив порог этого дома, мальчишка и не сомневался в том, что здесь ему будет хорошо, словно в своей собственной семье. Интуиция никогда его не подводила. Эдварду везло на хороших людей – и он сам старался отплатить за добро добром.
«Какие они хорошие, добрые… Мне здесь нравится, очень нравится. Но… почему мне так плохо? Что там, на горизонте, почему меня так тянет туда? Правильно ли я сделал, что пришёл сюда?..»
Всего за один день Эдвард стал любимцем семьи. Он не соврал - и правда оказался сильным и неутомимым работником. Его шутки могли развеселить любого. Ребятня в него просто влюбилась… Казалось, он успевал помочь всем – и мужчинам в тяжёлой работе, и за детьми присмотреть, и за стариком поухаживать, и помочь на кухне… Вот только животные его почему-то недолюбливали. Особенно лошади. Это и настораживало хозяина. Но, должно быть, - успокаивал он себя, - это оттого, что запах у парня не нашей семьи. Ничего, поживёт, и привыкнут лошадки, а так – парень-то славный, словно сын второй. Вот только на душе неспокойно почему-то…
»Какие они замечательные – будто моя семья. И никуда уходить не хочется. А, может, я и правда останусь? Только… почему же мне плохо? Ведь всё же хорошо… Плохо, боже, как же плохо… всё болит, словно на части разрывает… что даст облегчение? Песок… Где же песок? Боги, зачем песок?..»
… Буря пришла на четвёртый день. Перед этим Эдвард ушёл в пустыню, не сказав ни слова, просто встал из-за стола – и ушёл. Когда началась буря – хозяин молился, чтобы парень успел найти себе укрытие… И только потом ему стало страшно – когда он вспомнил старые легенды, истории, в которые и сам не верил – или не хотел верить…
Эдвард укрытия не искал – летящий песок давал какое-то странное успокоение его внутренней боли – и, повинуясь какому-то неведомому (или забытому) чувству, он лёг на землю. Память гасла – исчезали лица семьи, его приютившей, исчезал смех за общим столом и детский плач, исчезали добрые слова, которые он слышал – слова, которые, как казалось, должно было уберечь само сердце… Песок засыпал его – всё больше и больше, больше и больше - пока не похоронил заживо… Казалось – буря будет длиться вечно. Но богу пустыни наскучило плясать до самоупоения – и он затих, прилёг отдохнуть. А во внезапно наступившей тишине зазвучала флейтой песня пустынной сороки – птицы-мясника.
Сам виноват, сам впустил… Хозяин поместья молча смотрел на открытые ворота, что ожидали возвращения Эдварда – весёлого и жизнерадостного парня, которого они все успели полюбить. Но, может, старые легенды – только сказки? А птица пела и пела, и звонкая песня наполняла собой пространство, испуганно молчали даже дети… Но вдруг песня смолкла – и задрожал песчаный холм… И посыпался песок, и никакие замки, никакое оружие не смогли бы уже помочь. Хозяин видел – у огромного волка, ворвавшегося в поместье, как песчаная буря – внезапно и беспощадно – были серые глаза – серые, как небо, долго ждавшее дождя и наконец напоенное… Он ведь так хорошо помнил этот взгляд.
- Эдвард, сынок… это же мы… твоя семья…
Ответил ему лишь долгий тоскливый вой.
… Красный песок. Красный – под ногами, красный – вокруг, и нет спасения… Тощий дрожащий юноша с трудом поднимался с земли. Время бога бури закончилось. Пока – закончилось. Эдвард смотрел лишь под ноги. Всё тело трясло - от рыданий. Память возвращалась каждый раз после окончания превращения. Он теперь помнил, кто он. Ирринджа. Демон, изгнанный из всех миров. Демон, принимающий обличье человека, чтобы найти селение, где его примут – перед началом пылевой бури. Песок менял его – и он возвращался к тем, кого успевал полюбить - зверем, рвущим на части всё живое. Так происходило каждый раз – и он ничего не мог с этим сделать. Должно быть, когда-то он был грешником, если заслужил такое… Не глядя вокруг (он и сам знал, что увидит), Эдвард брёл по красному песку – вослед песчаному богу и флейте пустынной сороки.