Пропетая русская душа

Настораживающий  факт: народ перестал петь. Это же надо: русские с их всемирно известной музыкальной культурой – не поют! В войну пели. Когда голодали – пели. Когда в космос летали – пели. И вот – перестали. Я как-то задумался –  когда же все началось? Почему мы перестали петь? 

Вспомнил детство золотое, когда мы, играя, вдохновенно распевали песни Отечественной и Гражданской войны.  А то, что звучало по радио, можно было услышать и на любом семейном празднике: «Свадьбу», «Ландыши», «Старый клён»… Если не было музыкальных инструментов – пели просто так, потому что душа просила песни. Потребность была у людей такая – петь.
Мы пели в пионерских лагерях у костров, и не только «пионеры-дети рабочих»: нас звала «Бригантина», которая поднимает паруса, завораживал «лавины предательский след»... Мы пели, когда ездили в колхоз на картошку, пели то, что слышали по радио и на пластинках, что вдохновляло – тухмановскую «По французской стороне», пахмутовскую «Первый тайм мы уже отыграли»...  По душе были эти песни, и не мы -- наши души пели!

Впрочем,  это не мешало нам «драть» друг у друга «Дип Пёрпл», «Юрай Хип», «Пинк Флойд», «Назарет» и другую «чуждую» музыку.  (Слово «драть»  тогда имело совершенно невинный смысл и означало переписывание музыки с магнитофона на магнитофон. Кто помнит –  лента тип 10 «Свема» или «Тасма», бобины по 250, 375 и 525 метров. Магнитофон «Маяк» четырехдорожечный, если стерео – вообще шик! Скорость 19, деревянные колонки…  Пардон, увлёкся.)
По радио тогда гремели песни советских композиторов, народные мотивы, оперная классика. Мы всё это, разумеется, слушали, но –  «не забирало». Хотя, как оказалось, помимо наших убеждений и увлечений все это записывалось куда-то на «подкорку». И слава Богу… А тогда мы считали себя  передовыми, продвинутыми в музыкальном отношении людьми, и потому уже классе в девятом-десятом довольно прохладно относились ко всяким «Лейся-песням», «Самоцветам» и прочим «Голубым гитарам» с Кобзоном, Лещенко и Пугачевой (она тогда уже была!) вместе взятым. Ежедневная музыка  радио и ТВ вызывала наши насмешки: «русская-народная-хороводная». Петь что-нибудь из репертуара Зыкиной или Толкуновой считалось, по меньшей мере, несолидным; уделом бабушек и дедушек. У нас своя музыка! 
Мы старательно растягивали пальцы в до-мажорном аккорде, высунув язык, осваивали баррэ,  учились играть «боем» или «перебором» – но учились, черт возьми, чтобы петь! Под корявый аккомпанемент деревянной, с винтом, гитары – блеять ломающимися голосами: «Вот, новый поворот!» или «Сегодня битва с дураками». Сила уже была, а ума ещё не было, зато в крови бешено «играл гормон», и душа требовала соответствующих ритмов и мелодий, так что «Рагу из синей птицы © » пришлось ко времени и было то, что надо, самое оно. Возраст был такой, что поделаешь...

…После школы пели в армии и в институте, в самодеятельности и на вечеринках. В курилках, на лестничных площадках и подоконниках. Пели под дешевый портвейн и сигареты «Родопи», и даже под кефир и булочку. Пели для любимых и для друзей. Пытались раскладывать мелодии на два – три голоса.  Пели на свадьбах друзей и собственных свадьбах.
К тому времени до нас уже доходил смысл песен Визбора и Окуджавы. Начинали осознаваться все ещё звучавшие в эфире Зыкина и Гуляев. Наши девчонки, став мамами, пели порой своим первенцам вместо колыбельной «Издалека долго течет река Волга», а мы, став отцами, напевали сыновьям про усталую подлодку…
Ну вот, где-то так обстояло дело с нашей музыкальной культурой на закате СССР. Говоря «нашей» я имею в виду, прежде всего, себя и своих одноклассников. Но, полагаю, что не очень ошибусь,  если стану под «нашей» подразумевать и очень многих моих ровесников, рожденных в 1960-е.
В конце 1980-х появился Виктор Цой, песни которого самозабвенно пело по подворотням сменившее нас поколение рожденных в 1970-е. Нынче им уже 40 «плюс-минус», но они, пожалуй, последние, кто «шагал с песней по жизни».

Проигранная война на музыкальном фронте

Почему-то именно сейчас, когда без проблем можно добыть любую музыку, начинаешь задумываться: почему одни песни хотелось спеть, а другие – нет? Почему наша собственная музыка деградировала до практически полного вырождения?
Вернёмся в 1970-е. Тогда в противовес целомудренной советской эстраде появились на бобинах «Битлз» и «Роллинг Стоунз». В «хрущевках» и «брежневках» загремели барабаны хард-рока и арии бродвейских мюзиклов. Запрет на эту музыку, как и всякий российский запрет, легко обходился и лишь разжигал любопытство и интерес, порождал моду. Оно и понятно: ритмы «Звезды автострады» с виртуозными гитарными выкрутасами Блэкмора нам были куда ближе, чем убогое «Наши руки не для скуки, для любви сердца».
Смысла заграничных песен мы не понимали: в школах нам преподавали Инглиш, имевший к  English довольно отдаленное отношение. Поэтому слышали только музыку и ритм. И по-попугайски повторяли, совершенно не понимая слов: «Э лов из э лай! И снова бегин!»…
Отечественные звезды эстрады в ту пору бодренько перепевали западные шлягеры. Вспомним  «Девушку» Ободзинского (битловскую Girl) с русским текстом и режущим ухо припевом «О гёрл-гёрл!». Или «Синюю песню», дважды перепетую, и оба раза плохо: после Нейла Седаки в конце 1960-х и после «Ирапшен» в начале 1980-х. Таких примеров можно набрать множество. Нередко западная музыка выдавалась за свою собственную («Поющие гитары» без проблем предёргивали мелодии Shadows,  Эдита Пьеха по-честному пела «Где-то есть город…» на музыку песни Green Fields и тд и т.п). Все это были более или менее удачные потуги скопировать чужое. Попытки, так сказать, сшить джинсы из кальсон. 
Вместо того, чтобы создавать своё, советские ВИА погнались за чужими обносками. Взялись за то, чего делать не умели, и будь даже хоть в тысячу раз талантливее своих зарубежных коллег, никогда бы не смогли. Ведь подражатель – всегда второй. К тому же, как мне кажется, у нас никогда не было полноценного понимания того, что профессиональная эстрадная музыка неразрывно связана с научно-техническим прогрессом. Для «западного» звучания нужна была соответствующая аппаратура, которую промышленность СССР не производила. Наши инженеры и конструкторы, занятые производством ракет, не могли предложить музыкантам ничего хотя бы примерно сравнимого с зарубежными электронными инструментами. Уровень гитары «Фендер Стратокастер» был в принципе недостижим для наших музыкальных фабрик.
Словом, песенная эстрада, эта «музыка для народа», стала загнивать. Яркая самобытность оставалась, пожалуй, только у «Песняров», отчасти – у ансамбля «Ялла». Что-то мелькало у «Ариэля», а в целом национальная музыка покатилась на убыль, уступая место «мелодиям и ритмам зарубежной эстрады».   
Засверкавшая в середине 1970-х  «Машина времени», на десятилетия задавшая тон отечественным музыкантам – это от комля западная музыка, ничего русского в ее мелодиях изначально не было.
И вот к концу 1980-х (говорю как слушатель, или, как сейчас принято – как потребитель) у нас были: с одной стороны, официальная эстрада, тайно и явно косящая на Запад. С другой – подпольный вал англоязычной музыки. И рулила всем этим (верней, делала вид, что рулила) – безнадежно отставшая от жизни культурная политика партии. С перенасыщением радио- и телеэфира классической и народной музыкой, которая тогда вызывала раздражение не хуже нынешней попсы: «опять запилили» или «снова трынди-брынди балалайка!»
 Таким образом, я прихожу к выводу, что  советские музыканты и тогдашнее министерство культуры (не знаю, специально или нет), но фактически сделали всё возможное и невозможное для пропаганды и популяризации западной музыки и отрицания музыки собственной. Иначе как объяснить, что шотландские баллады вдруг стали нам роднее и ближе, чем  русские песни?
Нет, не зря английская королева присваивает рыцарский титул своим рок-музыкантам и эстрадным идолам! То, что они сделали для их британской отчизны и всего англоязычного мира – гораздо ценнее любых военных завоеваний! Это они, а не тайные агенты и авианосцы смогли изменить музыкальные вкусы советской (читай – русской) молодежи, отвернули её от национальной культуры,  через музыку принесли в наш мир свои «ценности», подготовили победу в холодной войне. Вместе с отторжением своей музыки произошло постепенное отторжение всей собственной национальной культуры. Это, по моему глубокому убеждению, сыграло огромную роль как в развале СССР 20 лет назад,  так и в том, что мы так бесстыдно плюем в собственное прошлое сегодня.

...Да, в советское время были  композиторы, были ансамбли, которые творили уникально, неповторимо, чьи песни слушают до сих пор. Но они не смогли создать музыку молодого поколения, которая бы звала за собой без оглядки на Запад, которая бы заткнула за пояс Бродвей.  Которой бы стремились подражать американские и европейские композиторы. Не смогли не только завоевать мир, но даже удержать за собой собственную аудиторию, свой народ. (Остается только по-доброму позавидовать китайцам – послушайте их современную музыку! Она при всей современности звучания – китайская!). Словом, наша культурная элита проиграла свою «битву с мировым империализмом». Проиграла и сдулась.

Эпилог

Неудивительно, что  на рубеже 90-х изо всех динамикой липкой жижей потекла попса. У песен появилось удивительное свойство – их стало совершенно невозможно повторить, невозможно спеть. Эта «неповторимость» в нынешней эстраде доведена до абсолютного совершенства. Сегодня четырехаккордные поделки «Ласкового мая»,  «Миража» и «Комбинации» выглядят подлинными музыкальными шедеврами. С исполненным глубочайшего нравственного смысла текстами (чтоб не пил, не курил и цветы всегда дарил),  с филигранными рифмами (слёзы-розы-морозы)… Тут же вылез, как вороватый кот из подвала, муркообразный «шансон». С его приблатненной, уголовной поэзией про вышки, зоны и мусоров. 
Усилиями российских «шансонье» и «попсонье» музыка для народа стала музыкой для толпы. Достаточно избалованную советскую/российскую публику они превратили в «хавающий пипл», которому теперь можно скормить все, что угодно. Эстрада стала бизнесом и только бизнесом, бесстыдной «фабрикой звезд». Какое там воспитательное значение, какая общественная роль! Тьфу.
Вдумайтесь – двадцать пять лет засилья попсы и шансона! Четверть века беспощадной дискриминации, гробившей профессионализм музыкантов в угоду прибыли, калечившей судьбы талантливых людей.  Два десятилетия непрерывного извращения музыкального вкуса огромного народа! Целое поколение выросло на этих, с позволения сказать, песнях.
А ведь, несмотря ни на что,  в людях порой пробуждается желание спеть что-нибудь своё – у лётчиков про небо, у моряков про море, у влюбленных про любовь. Но, воспитанные на «популярной музыке»,  они выражают свои чувства через шансонные мотивы, с попсовыми интонациями, с взвизгиваниями и гнусавыми подвываниями (типа это джаз). Аккомпанемент – стандартный набор синтезаторных аккордов для одного пальца и однообразные электронные барабаны... Посмотрите, послушайте ссылки, которыми щедро делятся творческие люди в социальных сетях! Порой становится мучительно больно от этой музыкально-поэтической убогости. 
 И вот,  мы перестали петь по праздникам, напевать во время домашней работы или за рулем, перестали насвистывать что-нибудь на ходу. За нас это делают музыкальные центры и плееры. Даже выпив чего-нибудь покрепче, граждане РФ врубают динамики погромче  и забивают барабанами рвущуюся наружу музыку сердца. Она, музыка сердца, есть в каждом человеке, но только через песню может раскрыться. А её – барабанами, децибелами! И водка не забирает, и усталость не проходит, и злоба копится, и безумно хочется кому-нибудь в рожу заехать…

Великий Михаил Иванович Глинка говорил, что песня – это душа народа. Но если народ не поет? Значит, души нет? Умерла? Или народ уже другой? Или она всё же только «затаилась на время»? Как хочется верить, что только затаилась, что еще споём, друзья!