Революция

Революция 1917 года в России произошла по многим причинам, но важнейшей из них была внешняя — тяжелая, кровавая Первая мировая война, в ходе которой страна надломилась и физически, и нравственно. Внутренние проблемы можно было решить реформами, или даже просто оставив дела на самотек: человеческая общественная жизнь достаточно мудро самоустроена, чтобы успешно функционировать без излишнего вмешательства сверху. Иное дело, когда страна сталкивается с организованным внешним противником: вот тогда внутренние противоречия обостряются для предела, государство оказывается перед необходимостью "прыгнуть выше головы" и начинает "идти вразнос" - именно такая ситуация и приводит к коллапсу незыблемой ранее власти. Практически все революции в мире происходили по такой схеме; даже респектабельная Английская революция началась с войны против Шотландии. Причиной Французской революции 1789 года стал крах финансовой системы королевства, вызванный долгой морской войной с Англией; и тот же самый конфликт обеспечил успех восстания, приведшего к независимости США. И даже восстание Спартака произошло не просто так, а на фоне тяжелой войны Рима с Митридатом; и точно так же восстание Эвна и Клеона на Сицилии последовало вслед за тяжелым поражением римлян под Нуманцией. Второе сицилийское восстание рабов тоже имело причиной внешний фактор: вторжение в Италию кимвров и тевтонов и сопряженные с ним экстренные меры сената по сбору войск. Куда ни глянь, везде и всегда революции и социальные потрясения становились естественными следствиями внешних войн, своего рода волнами, расходящимися по обществу от могучих ударов, нанесенных внешним противником.

Но войны забыли, а революции помнят, изобретая для них «объективные» предпосылки и забывая, что все они, не будь внешней причины, могли быть устранены мирным путем при наличии традиционно сложившегося баланса общественных сил. Такое небрежение причиной в ущерб следствию создает неверное представление о действительном ходе истории. В дальнейшем я постараюсь показать, что внешние причины имели огромное влияние на развитие внутренней ситуации в СССР; что при наличии хороших начальных предпосылок к развитию, внешние обстоятельства оставили нашей стране очень узкий коридор возможностей, в тесных границах которого принимались решения, рассчитанные на краткосрочный эффект и гибельные в перспективе.

Итак, важнейшей причиной русской революции стала Первая мировая война. Следует заметить, что сходные проблемы испытали на себе все участники этого конфликта, кроме исключительно благополучных США. Франция на целый год (1917) была практически выведена из войны солдатскими бунтами, вплоть до передачи больших участков фронта англичанам, за неспособностью их удержать. Только после долгих переговоров, перемежающихся расстрелами, удалось заставить и уговорить свою армию сражаться вновь. Италия, в результате кровавой бойни под Изонцо, также оказалась на грани социальной катастрофы.

После Брестского мира и выхода России из войны, боевые действия, уже начавшие складываться в пользу Антанты, зашли в тупик, и только вовремя брошенные на фронт свежие дивизии американцев сумели решить дело в ее пользу. За военным крахом последовали политические кризисы в Германии и Австро-Венгрии, рухнули монархические режимы, после чего в обеих бывших империях вспыхнули социалистические революции. Казалось, вот-вот повторится "русский вариант" — но война уже окончилась, не было необходимости держать фронт, и закаленные в боях солдаты быстро подавили мятежи рабочих и матросов. Затем полыхнула Ирландия — и тут не помогли даже брошенные на подавление восстаний «черно-пегие» английские ветераны. "Зеленой остров", на котором англичане хозяйничали с XIII века обрел независимость, а британская империя уверенно направилась к своему краху.

Имея перед собой примеры разрушительного влияния войн на все более-менее проблемные государства Европы, становится кристально ясно, что важнейшей причиной Октябрьской революции оказалось полное банкротство старой России перед лицом военного вызова передовой европейской державы. Россия проиграла Германии по всем пунктам: техническому оснащению, военному искусству, промышленности, организации, боевому духу. Поступил настолько мощный посыл к модернизации и перестройке общества, что косные структуры Империи не выдержали и рухнули.

Далее события развивались по вполне естественному для любой революции сценарию. Совершенная под вполне умеренными лозунгами, она постепенно стала дрейфовать в сторону радикальных идей и методов борьбы. В условиях вакуума власти побеждают те, кто оказывается жестче и хитрей. В нашем случае это оказались большевики — сторонники радикально-гуманистической (жуткая смесь!) идеи об обществе, построенном на принципах материального равенства и сознательности граждан. Новая власть нарочито жестоко (теоретически ссылаясь на опыт французской революции 1789-93 гг.) расправилась со своими противниками, выиграла тяжелейшую гражданскую войну — и начала строить светлое будущее.

Осознавали ли большевики свою роль «модернизаторов»? Как минимум, они глубоко осознавали текущую отсталость России. Ленин перед  началом мировой войны (1913) писал: «Россия остается невероятно, невиданно отсталой страной, нищей и полудикой, оборудованной современными орудиями производства вчетверо хуже Англии, впятеро хуже Германии, вдесятеро хуже Америки» («Как увеличить размеры подушевого потребления в России», ППС, М.: 1973, Т.23. С.360). Изначально предполагалось, что отсталость России будет преодолена в ходе мировой революции, которая отменит национальные границы и обеспечит своего рода «глобализацию» на основе всемирной диктатуры пролетариата. Тогда все страны мира будут легко «оцивилизованы» на основании достижений западных стран. Но когда надежды на мировую революции рухнули (а это произошло примерно к 1924 году) стало ясно, что задачу модернизации России придется решать собственными силами и большевики взялись за это новое для них дело с присущим им упорством и целеустремленностью.

Действительно, удалось решить целый ряд проблем. Немного отдышавшись, новая власть развила мощные усилия в вопросах всеобщего образования, развития техники, промышленности и науки. Большевики, следуя интеллектуальной моде того времени, очень мало обращали внимания на такие «метафизические» понятия, как свободный рынок и частная инициатива. Их гораздо больше интересовали вопросы целенаправленного развития, слабо совместимые со стихийными капиталистическими процессами, столь милыми сердцу либеральной экономической школы. Будучи уверенными в силе человеческого ума, строители новой России старались получить себе как можно больше рычагов управления экономической ситуацией.

Отдельно следует сказать об идеологии. Старая власть опиралась на православие - добротную старую религию, идеальную приспособленную к феодальной системе. Большевизм решительно порвал с этим атавизмом и сумел выставить чрезвычайно привлекательную идеологию пролетарского интернационализма, позволившую заново интегрировать многонациональную империю. В 1922 году образовался Союз социалистических республик, объединение, не имевшее исторических аналогов. Сравнительно с феодальной имперской концепцией, с эгоистическим национализмом, восторжествовавшем в Европе, пролетарский интернационализм казался в тот момент чем-то чрезвычайно привлекательным и, в то же время - крайне опасным для буржуазных правящих классов. Это была превосходная идея консолидации, которая дала СССР мощные козыри и возродила на новейшей основе процесс евразийского единения.

Новая власть активно взялась за образование население и довольно быстро достигла на этом поприще замечательных успехов. В этом аспекте особенно ярко сумела воплотиться давняя тоска русского интеллигента по просвещению «народа»: среди учителей 1920-х годов оказалось немало талантливых и бескорыстных подвижников, которые воплощали самые безумные педагогические идеи, вроде танцевальной школы для пролетарских детей под руководством выписанной из США Айседоры Дункан или методик перевоспитания беспризорников. Советская педагогика 1920-х годов являла собой, пожалуй, самое примечательное и яркое достижение советской власти.

То же самое можно сказать о театре, кинематографе, изобразительных искусствах — все эти виды творчества в первое десятилетие советской власти развивались бурно, естественно и весело. Вопреки расхожим представлениям, в области «инакомыслия» наблюдалась некоторое благодушие. Конечно, был и «философский пароход» (весьма противоречивое событие), но был и пышный расцвет альтернативных направлений во всех видах творчества. Художественные произведения того времени поражают своей глубиной и, вообще говоря, смелостью, которая казалась удивительной даже в 1970-е годы. Разумеется, прямой «антисоветчины» не допускалось, но не существовало и мелочного контроля за каждым словом. В политике тоже допускалась свобода мнений — опять же, в известных рамках, ограниченных внутрипартийной дискуссией.

Наука пользовалась большим уважением; высшее образование стало общедоступным.

Так отрабатывался поставленный Первой мировой войной заказ на модернизацию страны. Та война, с ее снарядным голодом и нехваткой сапог и винтовок четко показала, что любое государство, не опирающееся на мощную современную промышленность, обречено на уничтожение в будущем мировом конфликте, о котором уже в 1920-е годы говорили как о чем-то само собой разумеющемся. Конечно, и царская Россия пыталась проводить модернизацию, но эффект ее усилий был весьма ослаблен теми самыми самых «попилами бабла», которые составляют приметную черту и нашего времени. Финансируя «распилочную» деятельность частных предприятий, царское правительство влезло в огромные долги (их большевики отказались выплачивать), но добилось весьма незначительного эффекта. Новая власть ставила задачи непосредственно исполнителям и держала управленческий аппарат в состоянии некоторого «тонуса», требуя жесткого соблюдения сроков. И задачи выполнялись, несмотря на значительный упадок квалификации кадров и традиционный недостаток культуры производства.

Если говорить о 1920-х годах, то они были весьма плодотворны и, как тогда казалось, закладывали прочные основы будущего роста. Несмотря на опасность интервенции, продолжающуюся борьбу с мятежниками и пограничные конфликты, армия была радикально сокращена — до 500 тыс. чел. Был выполнен план электрификации, промышленность росла огромными темпами (сказывался эффект низкой базы). Росло и благосостояние людей, — конечно, по сравнению с лютым военным лихолетьем; но и тому были рады.

Что касается уровня репрессий, то он, после гекатомб революции и гражданской войны, резко упал. Начиная с 1922 года и вплоть до 1929, число казненных никогда не превышало 3000 чел. в год. Примерно столько смертельных приговоров сейчас ежегодно приводится в исполнение в Китае. Меньше всего было расстреляно в 1923 году — от 400 до 880 человек, по разным данным. И по большей части это были реальные враги советской власти, боровшиеся против нее с оружием в руках. Таким образом, Советская Россия 1920-х годов, выйдя из горнила Гражданской войны, представляла собой вполне интересную страну, с неподдельным энтузиазмом ставящую небывалый в истории эксперимент. Обиженные имущие классы составляли ничтожное меньшинство, их трагедии мало кто сочувствовал. Тех же, кто пытался мстить и интриговать против Советской Власти, жестко, по выработанной в Гражданскую войну схеме, ставили к стенке. Но такие «идейные борцы» встречались нечасто и выглядели они ничуть не симпатичней большевиков, совершая, при случае, отнюдь не меньшие жестокости.

Возможно, нарисованная выше картинка покажется кому-то слишком благостной и апологетической. Охотно соглашусь, что перечисление даже тысячной доли эксцессов Гражданской войны способно навсегда отвратить от желания что-то менять революционным путем. Но проблема в том, что реальность мало зависит от наших желаний. Как говорилось в одном мудром фильме Питера Уира, «все происходит в нужное время и в нужном месте». Людям, оказавшимся внутри ужасной исторической ситуации, ничего не оставалось, как обреченно верить в будущее; а коммунизм открывал весьма заманчивые перспективы и давал простор для фантазий о новом, лучшем мире.

Осмелюсь утверждать, что в СССР общее настроение 1920-х годов было весьма позитивным. Как и во всем мире, это было десятилетие тревожного, лихорадочного оптимизма, питающегося воспоминаниями о пережитом ужасе, в нашем случае — о двойном и даже тройном ужасе — Первая мировая, гражданские войны и послевоенный голод. Особо суровая российская действительность не способствовала философской рефлексии, поразившей Запад. У нас в стране не было «потерянного поколения», люди активно строили светлое будущее и жили его ожиданием. Правда, у нас возникло «поколение, вычеркнутое из жизни», вернее, целая классовая прослойка, потерявшая все, опустившаяся, как им казалось сравнительно с их прежним положением, на самое дно. Но эта прослойка была немногочисленной и раньше она вела, если уж высказываться с пролетарской грубостью, паразитический образ жизни. На фоне общей бедноты и разорения им мало кто сочувствовал: ах, пропали французские булки, ах, нет больше горничных... Разумеется, "хам" торжествовал, но в этом торжестве имелся элемент свирепой справедливости. Те из "бывших", кому хватило благородства принять новые представления о мире, активно и охотно сотрудничали с новой властью. Остальные брюзжали и предавались ностальгии, но они не были характеристической приметой времени. Веселая, спортивная комсомолка в полосатой кофточке — вот символ тогдашней городской культуры (*).

Однако тут-то и находится загвоздка. Почти все позитивные достижения новой власти оставались принадлежностью городского населения. В жизни и в быту крестьян, составлявших 80% населения России, мало что изменилось. Большевики уничтожили дворянское землевладение; конфискованные земли составили добычу бедняков и середняков, поддержавших красных во время Гражданской войны. Несмотря на получение от революции этого подарка, крестьянство осталось все той же инертной массой, живущей интересами своего крошечного мирка, от сеней до забора. Вынужденно-брутальные мероприятия времен «военного коммунизма», типа продразверстки, заставляли сельское население с настороженностью и подозрением относиться к советской власти. Тонкая политически активная прослойка населения рвалась вперед, к новым высотам — но крестьянство висело у нее на ногах миллионнопудовой гирей. Это базовое противоречие послужило сюжетной основой для трагедий, разыгравшихся в 1930-е годы.

--------------

(*) Тут позволю себе одно личное наблюдение. Просматривая альбом прабабушки одной моей знакомой, нашел два фото: одно 1912 года, другое — 1926 года. На одном — очаровательная дворянская девочка лет шести, вся в кружавчиках, рюшечках, на фоне дорогой мебели. На втором — красивая, веселая девушка в функционально-спортивной одежде, в окружении таких же подруг, с комсомольскими значками — та самая дворянская девочка, выросшая при советской власти. Разглядывая эти фотографии, я понял, что мы безнадежно упрощаем то время.