Картина

                К А Р Т И Н А               

            одноактное действие с полуфантастическим сюжетом   

               
                Nullum crimen, nulla poena sine lege (лат.)
Нет преступления, если закон не предусмотривает наказания.


   
 
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Р а м о н а  В а с и л ь е в н а
обрюзгшая чопорная старуха неопределённого (пост)преклонного возраста, говорит картавя, интересуется политикой и сплетнями

В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а
сестра Рамоны Васильевны, мужеподобная высокая женщина под 60, безостановочно курит

М а р ь я  Н и к о л а е в н а
сморщенная сгорбленная старушенция «божий одуванчик», говорит срывающимся на фальцет тоненьким голосом, шамкает без зубов, напоминает ужимками то ли кошку, то ли обезьянку

А л ь ф и я
соседка медсестра, патологическая худышка, прическа «я у мамы дурочка», безвкусно и ярко одевается, короткие юбки и рейтузы (брюки) в обтяжку

В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч
очень полный пожилой мужчина комплекции Хичкока, секретарь местного Еврейского Общества

 МЕСТО ДЕЙСТВИЯ

Старый дом в центре города Риги. Комната заставлена крупногабаритной антикварной мебелью, всевозможными коробками и ящиками, повсюду разбросаны старые календари, вырезки из газет, журналы; окна занавешены тяжёлыми грязноватыми гардинами канареечного цвета;  на подоконнике метровые герани в горшках;  на буфете вазочки с искусственными цветами, безделушки, фотографии покойных родственников и друзей, иконки; репродукции картин передвижников неровно развешаны по стенам. Приглушённо звучит музыка из оперы Бородина «Князь Игорь». Рамона Васильевна в полумраке задёргивает поплотнее занавески, прислушивается к весёлому смеху и молодым голосам на лестничной площадке, направляется в коридор и сгибается крючком, чтобы припасть к замочной скважине.

     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Полное безобразие – так шуметь: ни стыда, ни совести. И кто их только воспитывает. (Перемещается в огромное кресло посередине комнаты, где у её ног большой целлофановый мешок, над которым она, тяжело вздыхая и бормоча под нос, начинает измельчать ножницами старые бумаги и квитанции; слышно звяканье ключей и в дверь вкатывается перегруженная покупками сумка, следом появляется Виолетта Васильевна; музыка стихает.)
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: А вот и я.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Это ты, Виолетта? Как ты вошла? Разве у тебя были ключи?
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Опять в темноте и опять ничего не помнишь? Ты сама дала мне вчера запасные ключи, чтобы я купила для тебя продукты. (Включает свет.)
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: А квитанции взять в магазине, конечно, забыла?
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: (Выкладывает из карманов и из сумки на стол квитанции и сдачи.) Не забыла, как видишь. Всё здесь до копейки, можешь пересчитать.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Я потом посмотрю, оставь на столе.
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а:  И что за новое занятие себе нашла: кромсаешь старые бумаги и квитанции?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Мне всегда есть чем заняться – дел по горло. До всего, что надо, просто руки не доходят.
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Не хочу вмешиваться, но не думаешь ли ты, что достаточно всё это за ненадобностью отправить в мусоропровод?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Может, всё это никому и не нужно, но мне будет неприятно, если наши старые квитанции попадут кому-то в чужие руки...
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Ну-ну... тебе, конечно, видней. (Подкатывает сумку к столу и начинает разгружать продукты.)
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Мало ли что, но так всё-таки надёжнее. Я хотела купить такую машинку, которая сама режет бумагу. Ты не знаешь, где они продаются?
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Как-то не интересовалась.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Я нигде в магазинах пока не встречала. Говорят, они только для офисов.
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Мне не до твоих причуд и глупостей. И занятие это твоё нахожу совершенно бесполезным – хоть с машинкой, хоть без неё. Чем бы дитя ни тешилось.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Тебе не понять.
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Куда уж мне!.. (Стук в дверь.) Мы кого-нибудь ждём?
     Р а м о н а В а с и л ь е в н а: Это, наверное, Марья Николаевна. Можешь её впустить?
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Конечно, я могу её впустить. Но  где ты только находишь всех этих несчастных?! Ещё одна старая шизофреничка. Не дом –  просто богадельня какая-то... (Впускает Марью Николаевну.)
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: (Бочком, нервно жеманясь.) Здравствуйте. К вам можно? Или я не вовремя? Но я  могу уйти...
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Куда же Вы уйдёте, если только пришли.
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Это я собралась уже уходить. Звони, если понадоблюсь. (Ставит пустую коляску в коридор под зеркало, уходит, захлопнув за собой дверь.)
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (Машет её вслед рукой.) Хорошо, хорошо. Я попозже тебе перезвоню, когда разберусь, что ты столько всего накупила. Проходите, Марья Николаевна. Вы не чужая в этом доме. Можете проверить двери и закрыть на крючок, если Вам не трудно? А то у меня спина разламывается – сил нет.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: На крючок?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Да, да, на крючок, пожалуйста, и потом на цепочку. Что-то Вас давно не было. Я даже соскучиться успела. У меня ведь столько новостей для Вас.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Что, опять соседи донимают и спать не дают? Может, родился кто или, не дай бог..?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ну что Вы такое городите – никто пока не умер, все живы – здоровы.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Ну тогда женился или развёлся.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Какая Вы нетерпеливая, однако. Дайте же мне, наконец,
договорить. Если Вам не интересно, можете не слушать, но звонила Лаймочка. У них несчастье. Вы же знаете Валентину Николаевну? Это её мать.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Да, Вы меня с ними  как-то знакомили.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ну так вот. Можете себе представить... Валентина Николаевна столько лет копила, можно сказать, по копеечке с пенсии откладывала и, наконец, сумела сделать себе зубы. Хотя деньги нешуточные – обошлось это удовольствие 250 евро, и это только за нижние. Верхние пока не готовы, если Вам интересно.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: И что с ней такое приключилось? Что за несчастье, что Вы так за неё  переживаете?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Конечно, переживаю. Вы даже не поверите. Она на ночь положила зубы в баночку с раствором, как я посоветовали, и оставила на тумбочке около кровати. Так вот – на утро они исчезли. И как Вы думаете, куда они делись?
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Откуда мне знать, куда они делись? Растворились, наверное.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Кот!!
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Кот?!
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Да, её кот Пучик. Вы его не видели: огромный, разноцветный и пушистый, но от него одни проблемы.. Не говоря уже о том, что он ободрал все кресла и диван, так он проедает почти всю пенсию Валентины Николаевны. К тому же она его не кастрировала, представляете? – пожалела, видите ли, и теперь, подняв хвост, он брызгает прямо на занавески и потом на них раскачивается.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: И что Пучик? Что он  такое натворил? Не мог же он съесть…
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Именно. Вот видите – Вы сами обо всём догадались. Что за зловредный кот – подумать только!! И теперь я мучаюсь угрызениями совести, потому что чувствую себя виноватой – ведь это я посоветовала снимать и класть на ночь зубы в баночку. Ведь иначе во сне можно ими подавиться и никогда потом не проснуться.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: (С ехидцей.) Подумать только, какое несчастье... И у него не случилось несварения? Интересно, из чего они были сделаны, эти вставные челюсти, что такие вкусные? Или Пучик был такой голодный?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Вы не даёте мне договорить. И Ваша ирония здесь совершенно неуместна. Валентина Николаевна осталась теперь без зубов, и у неё нет никаких материальных возможностей заказать новые.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Но Вам такое несчастье не грозит. Ведь вы, насколько мне известно, обзавелись и верхними и нижними про запас.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: А что было делать, если из пяти пар ни одни нормально не подходят, и пришлось всё переделывать заново… Иначе ужасно больно кушать.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Я, конечно, сочувствую Валентине Николаевне, но ничем, знаете ли, помочь не в силах.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Почему вы сегодня такая злая, словно с цепи сорвались. Что у Вас за проблемы?
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Да, у меня проблемы, потому что – я на самом дне финансовой пропасти.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: У Вас же была золотая цепочка, которую Вы по частям относили в ломбард.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Да, была, но её больше нет. И не думайте предлагать мне свою помощь.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Хорошо, но тогда давайте я Вас хотя бы накормлю. Что Вы сегодня ели? Я уверена, что...
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Знаете что?.. Я навсегда отказываюсь есть эти Ваши, эти Ваши просраченные  продукты.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Но я их ем и не нахожу, что они не годны к употреблению.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Ну и ешьте себе на здоровье – я не хочу и буду. Вы вечно скармливаете другим то, что сами есть не хотите, когда выбросить жалко. Но я Вам не грибной человек и не из подворотни.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ну, и не надо, я Вас не заставляю. Бомжи тоже люди. Но они, по крайне мере, умеют говорить спасибо.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: От Вас я никакой помощи никогда больше не приму.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Хорошо, если так, но тогда заберите обратно свою картину. Я не хочу оставлять её у себя.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: (После паузы сдавленным голосом.) Она Ваша.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Нет, Марья Алексеевна, картина Ваша. И я прошу её у меня забрать. Она Вам ещё может пригодиться. Вы же хотели её отдать в музей. Она наверняка стоит немалых денег. И в Вашем положении...
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Вы ничего не знаете о моём положении. И не Вам меня судить. Так что оставьте её у себя, и больше не будем говорить на эту тему.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Извольте, Марья Николаевна, как скажете. Только я не понимаю, почему Вы разговариваете со мной в таком тоне, словно мы с Вами враги.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Мы с Вами не друзья и никогда ими не были. Знаете, что я Вам скажу? Вы всегда корчите из себя невесть что и только и делаете, что помыкаете другими. У Вас было всё – квартира, дача, муж орденоносец, который даже сейчас кормит Вас с того света. И Вы должны были бы чувствовать себя довольной и счастливой. Но Вы всегда всем недовольны. Вы всегда брюзжите и никого не уважаете. И всё Вам всегда мало, и всё не так. Постоянно всеми командуете и всех критикуете, и всё про всех лучше всех знаете, но про Вас – никому ничего сказать невозможно. Вы никого никогда не любили и не любите.            
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Да Вы просто неблагодарная интриганка.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: А Вы, Вы избалованная самая настоящая махровая мещанка, потому что Вас ничего не интересует, кроме собственной прихоти... Только и знаете, что вмешиваетесь в чужую жизнь и унижаете… Анчутка!! Вот Вы кто!! (Неожиданно начинает разбрасывать газеты и журналы, подбрасывая вверх, так что они разлетаются по комнате, Рамона Васильевна тщетно старается их поймать.)
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Вы что – с ума сошли? Извольте поднять сейчас же. Что Вы такое себе позволяете? Прекратите немедленно.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: (Истерически вопит что-то нечленораздельное и падает в конвульсиях на пол.) Вы-ы-и-и...
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (В панике звонит сестре.) Виолетта!! Срочно приезжай. Где ты сейчас? У Марьи Николаевны приступ истерической падучей. Ты можешь вызвать врача?! Хорошо, я жду...
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: (Затихает, садится на пол, оглядывается.) Где это я? Что со мной? Ах, это опять Вы?!
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: А кому здесь ещё быть, как не мне. Почему Вас это удивляет?  Всё? Успокоились? Представление окончено? Этим Вы никого не напугаете и ничего от меня не добьётесь... (Марья Николаевна силется встать, но не может, молча обессиленная ползёт в коридор к дверям.) И не стыдно Вам доводить себя до такого состояния?? (Марья Николаевна продолжает  движение, не обращая  внимание на сказанное.) Встаньте, наконец, и примите человеческий облик. Не надо строить из себя невменяемую идиотку.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: (Медленно поднимается, держась за стенку, по лицу катяся слёзы, тихо, с отчаяньем.) Бог вам судья. Но Вы, Вы – страшный человек...
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (Звонок по телефону.) Да, уже всё в порядке. Она приходит в себя. Нет, доктор не нужен. (Кладёт трубку.) Это моя сестра беспокоится. Из-за Вас всегда только одни проблемы и неприятности.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: У Вас больше не будет из-за меня никаких проблем, тем более неприятностей. Вы никогда больше меня не увидите и не услышите. Выпустите меня из своего крысятника.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Извольте, извольте... (Идёт к дверям, грохочет крючком и цепочкой.) Скатертью дорога, но Вы ещё пожалеете о сегодняшнем светопреставлении.
     М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Тот не останется ненаказанным, кто радуется чужому несчастью.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Идите лучше к себе и подумайте, как Вам жить дальше. Мы потом обсудим Ваше сегодняшнее поведение. Вы не в себе. (Марья Николаевна хочет что-то сказать, но только обречённо машет рукой и, качаясь, исчезает в проёме дверей, чья-то рука поддержав её, тут же отпускает, на пороге вырисовывается Виолета Васильевна.)
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Что это такое с Марьей Николаевной, Рамона? Ты думаешь, её можно отпускать одну в таком состоянии... Хотя я её и недолюбливаю, но она всё-таки пожилой и больной человек. А если с ней что случится по дороге?..
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Не напоминай мне об этой интриганке и истеричке.
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Но почему бы тебе тогда не оставить её в покое?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Так ведь мне жалко эту дуру!.. Она всем мне обязана. Ты даже представить себе не можешь, сколько всего я для неё сделала, сколько мы всегда с моим покойным Валдесом ей помогали. И я и он...
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Жалко? Тебе жалко? Нам всем всегда было её жалко, но тебе хотелось, чтобы она задницу тебе лизала за твою доброту. А ты у неё хотя бы спросила, нужна ей эта твоя жалость?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Что ты такое говоришь!? И ты ещё меня осуждаешь?
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Я, конечно, циник, но ещё не сошла с ума и не впала в маразм, чтобы не понять что к чему. (Хлопает себя по лбу.) Уж кто-кто, но я тебя знаю как облупленную. Сколько можно наступать на одни и те же грабли – никак тебя жизнь не научит. Приваживаешь, бог знает кого, чтобы потом локти себе кусать. Кто-нибудь хоть раз сказал тебе спасибо?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Мне ни от кого не нужны эти формальности.
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: То-то и оно. Никто и не скажет. Люди – народ озлобленный и неблагодарный к тому же. Может быть, это когда-нибудь до тебя дойдёт.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Я всегда всем помогала и помогаю от чистого сердца, без всякой для себя выгоды.
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Да чтобы ты, да бескорыстно!? Свежо предание... (Рамона Васильевна категорическим жестом отметает от себя сказанное.) Ладно уж, не буду... Вообще-то я тороплюсь, мне за селёдкой надо. В «Максиме» акция, говорят.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ну и иди, я тебя не задерживаю.... (Вслед сестре.) Солдафонка. Нашлась мне советчица. Обойдусь как-нибудь  без твоих советов – своим умом надо жить. 
     В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: (С порога, всей массой втискиваясь в пространство коридора.) И почему у Вас дверь открыта?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (Радостно, с явным облегчением.) А это Вы, Вайрадот. Раз дверь открыта –  значит, я забыла её закрыть. Последнее время со мной  такое часто случается. Но что Вы хотите, возраст – не первая молодость и даже не вторая.
     В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: Возраст сердцу не помеха. Добрый вечер, Рамона Васильевна. А я вот пришёл спросить, отчего Вы не хотите обедать в нашей столовой? Ни разу не пришли. А то ведь у нас там очень вкусно готовят. Если Вам тяжело самой, то не надо стесняться – я самолично могу приносить Вам обеды на дом.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ещё чего выдумали!! Ни в коем случае. Мне это вовсе ни к чему. Я получаю пенсию и за себя и за мужа. Так что не нуждаюсь пока, слава богу. И потом: как я могу у вас столоваться? Я ведь не состою в вашем еврейском обществе.
     В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: Да как же так? Вы стопроцентная еврейка, даже на все двести процентов.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ни с какой стороны. Увы, у меня мама русская дворянка и папа вообще латыш, рождён в Курляндской губернии. И если бы он дожил до нашего времени – то мы непременно получили бы гражданство.
     В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: Так Вы латышка? Вы рассказывали, что родились в Грузии.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Вы что не слышали, что я сказала? И не придумывайте – мало ли где кто родился: я – русская, родилась русской и  умру русской. Но я живу в Латвии с 1950 года и Рига – мой город. Рига всегда была и будет моей. Надеюсь, Вы не считаете меня оккупанткой?
     В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: Ну, что Вы, что Вы!! Какая Вы оккупантка. Вы мой старый добрый друг. Я в Вас души не чаю. Пылинки готов с Вас сдувать. Я вообще политикой не интересуюсь.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Вот и хорошо. Надеюсь, что Вы искренне в это верите. А то мне тяжело говорить на эту тему,  когда кругом сплошное беззаконие и никакой человеческой справедливости.
     В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: (В замешательстве.) Извините, Рамона Васильевна, но... Вы, кажется... изволите-с превращаться?!
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Что за глупость. И в кого же это я превращаюсь, скажите на милость.
     В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: Да как-то вот вдруг сразу – вроде Вы и не Вы...
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: А кто же я, по-вашему?! Блин Клинтон?
     В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: Вы – Блин? Нет, что Вы, я знаю, конечно, что это Вы, но вот сейчас опять... (Пятится.)
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: И куда это Вы от меня пятитесь? От чего Вы так испугались? Я что же, страшный человек, по-вашему? Может быть, Вы тоже так считаете? Это Марья Николаевна ни с того ни с сего меня сегодня, можно сказать, удивила – да, и даже, я Вам скажу откровенно, оскорбила... Но ей же хуже: теперь она совсем одна осталась и может в гордом одиночестве пожинать плоды своей непримиримости.
     В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: Нет, конечно, не берусь судить, почему Марья Николаевна так считает. Вообщем меня это никак не касается... Да, знаете ли... в другой раз... Нет, я лучше пойду. (Продолжает пятиться в дверям.) Ого-го!!.. Так Вы... Кры-ы-са!! (Переворачивая по дороге какие-то коробки, в панике таранит коридорное пространство и вываливается за дверь.).
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Такой приятный молодой мужчина, но ведь тоже не без странностей. Правильно говорят – у каждого свои тараканы. И о чём это он? –  о какой-то крысе или я плохо расслышала... Странно, очень странно. И руки словно не мои, совсем не хотят шевелиться... Словно я и не я. (Слышно как хлопает дверца лифта и вслед за этим раздаётся жуткий грохот в подъезде и вопль.) Определённо что-то опять стряслось... Странно, всё очень странно. (Звонит сестре) Виолетта, это ты?.. Ты можешь приехать? Немедленно, да. Как можно скорее. Не знаа-ю!! (Кладёт трубку, ощупывает себя со всех сторон, крутиться на месте.) Чур меня, чур меня: избавь меня от нечистого, чур!!
     А л ь ф и я: (Вбегает.) Рамоночка, Вы где? Вайрадот Виллисович  в лифт свалился!! Такое несчастье. Мы ему скорую вызвали. Он теперь  стоять совсем не может, и весь лифт в крови. Представляете, Вайрадот Виллисович  не заметил, что пол в лифте не поднялся, и теперь кричит и плачет – прямо как сумасшедший. И как его угораздило. Ой!!.. А что это с Вами? Это кто здесь?! А где Рамоночка?..
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (Задрапировавшись пледом.) Это я, Альфия. Мне что-то нездоровится сегодня.  Но Вы лучше туда идите –  Вы сейчас там нужнее.
     А л ь ф и я: Хорошо, Рамоночка, я потом к Вам забегу давление смерить. И укольчик сделаем. Cчастливенько!! (Уходит, слышна сирена «скорой помощи».)
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Хорошо, хорошо, идите, идите. (Прячется за креслом.)
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Я пришла. Рамона, где ты?.. Тебе повезло, что я застряла в очереди и не дошла до дому. Ну что на этот раз с тобой приключилось? И почему ты от меня прячешься?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (Из-за кресла сдавленным голосом.) Ты можешь мне помочь? Я, кажется, стала превращаться... Это всё из-за той проклятой картины. Это её проклятие, я знаю...
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Что значит, что ты стала превращаться? В кого? И что за картина, Рамона? Чья? Тебе не кажется, что ты говоришь странные вещи и странно себя ведёшь?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (С отчаяньем.) Виолетта!! Ты можешь  просто помолчать и хотя бы один раз в жизни выслушать меня, не перебивая?! Картина Марьи Николаевны. Её мать подобрала на базаре во время войны, – можно сказать, спасла, чтобы не выбросили на помойку.
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Вот так просто и на помойку?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ты можешь слушать и не перебивать?.. Какая-то женщина торговала картину из-за рамы, но саму картину вырезала из рамы и выбросила. Ей рама была нужна – не картина. Неужели так трудно это понять?
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: И весь сыр-бор теперь из-за этой картины? Понятно, ситуация проясняется. Но причём тут ты?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Я тебе объясняю, но ты почему-то не хочешь меня выслушать. Эта картина  всегда была у них дома. Когда Марья Николаевна решила оставить её мне в счёт своих долгов, мне надо было знать, сколько эта подобранная на улице картина может стоить… Оказалось, что это оригинал 17-го века – музейный экспонат.
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: И что дальше? Впервые слышу. Но если картина музейный экспонат – зачем ты её себе оставила?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ты разве не поняла, что я тебе сказала? На хранение. Потому что она боялась, что её могут у неё украсть или даже из-за неё убить. Ей всё время казалось, что за ней следят.
     В и о л е т т а   В а с и л ь е в н а: Что за чушь?! У неё всегда была мания преследования после той истории с запрещённой литературой. Но ты не объясняешь толком: то ты говоришь – в счёт долгов, то – на хранение. Тебя невозможно понять.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Какая теперь разница. Главное, что картина эта для неё не имеет цены, потому что это память о покойной матери. Так ты можешь мне помочь, Виолетта? – да или нет?
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Значит так: ты хочешь вернуть ей эту картину? Я правильно понимаю?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Да, наконец, ты поняла. Именно так.
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Но она не хочет забирать её у тебя обратно. Так? Или что-то ещё?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Да, не хочет. Она вообще не хочет со мной разговаривать. Она даже назвала меня Анчуткой. Сказала, что я – страшный человек, устроила истерику и ушла, хлопнув дверью.
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Никогда не поверю, чтобы Марья Николаевна... Хотя я не отрицаю, что она совершенно чокнутая, и особой симпатии никогда к ней не испытывала. Но уверена – она никому не могла такое сказать.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (Визжит.) Почему ты мне не веришь?! У неё обострение. Она не в себе, сама не знает, что говорит.
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: А что на картине?
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Не всё ли тебе равно? Посмотри под шкафом в чёрной папке. Ты можешь её уговорить, Виолетта? Прошу тебя. Ты мне сестра или нет?!
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Отчего же – сестра конечно. Но почему она не хочет забрать картину обратно?!
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Не хочет – из принципа. Она хочет меня так наказать.
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Так ты и не возвращай, если она не хочет. Что за антимонии ты мне разводишь. То в счёт долгов, то на хранение.
     Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ты не понимаешь?! Во что бы то ни  стало надо вернуть ей эту картину. (Виолетта Васильевна направляется к креслу.) Только не подходи ко мне!! Стой там, где стоишь!!
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Ты не находишь, что ведёшь себя несколько странно. Почему ты прячешься? От кого? Или от чего? Может быть, у вас обеих обострение?!
     А л ь ф и я: (Вбегает, возбуждённо.) Рамоночка!! Виолетточка Васильевна, как хорошо, что Вы тоже здесь. Соседи Марьи Николаевны звонили. Они спрашивают, что им делать. Они говорят, Марью Николаевну убили, и даже пытали, кажется, утюгом и ещё чем-то... Что-то у неё искали. (Дикий вопль из-за кресла.) А-ай, кто это там? Как страшно...
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: (Очень спокойно.) Не пугайся, Альфия. Это Рамона. У неё ущемление третичного нерва, и это знаешь ли довольно болезненно. А что соседи? Надеюсь, они сообразили позвонить в полицию?
     А л ь ф и я: Полиция даже нам уже звонила. Они сейчас приедут. Соседи нашли у Марьи Николаевны завещание и записочку для Рамоночки.
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: (Решительно.) Ты можешь, наконец, оттуда вылезти? Перестань чудить, Рамона!! Почему ты не отвечаешь?.. (Подходит к креслу, заглядывает за него, удивлённо.) Однако, по всей видимости,  её здесь нет. Хотя вполне очевидно и то, что мы только что разговаривали. (Поднимает с пола плед и одежду.) Ну и дела творятся в этом доме.
     А л ь ф и я: Нашу Рамоночку похитили, да?! И что теперь делать, Виолеточка Васильевна?! Она потому так страшно кричала?.. Это всё из-за Марьи Николаевны, да?
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Не-е думаю. Похитить Рамону?! Нет, тут дело совсем в другом. Только не похитить – это навряд ли. Скорее всего она просто куда-то переместилась, но полагаю также, что это временно и должна будет вернуться.
     А л ь ф и я: Наша Рамоночка к нам вернётся, да?
     В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Непременно.  Лично  я очень на это надеюсь. (Качает в раздумье головой.) Крысы всегда возвращаются в свои норы.


                декабрь 2012 – май 2014
                г. Рига – г.Тбилиси