Почему мы так любим кино?

Почему? Да потому, что наша жизнь – в определённом смысле кино. Мы погружаемся в кино, как в другую жизнь. А иногда – как в свою жизнь, но в другое время или в другом месте. Мы переживаем, сопереживаем, конечно, если и в жизни, и в кино есть переживания и есть чем переживать. Мы видим заманчивые возможности и возможности рядовые, те, которые мы упустили.
         
Да, жизнь – в определённом смысле кино. Только без дублей. Только без написанного сценария и утверждённой сметы расходов. Если какой-то сценарий и есть там, «на небесах», всё равно, в жизни, как и в кино, есть возможность импровизации, за которую либо похвалят, либо поругают. Свобода воли, а для кого – свобода пуще неволи.
         
В этом кино множество площадок и множество эпизодов. Несколько миллиардов камер. Есть камеры, которые пытаются передать только изображение, есть пытающиеся передать эмоции и чувства, но большинство не передают ничего, смотрят на себя сами... как бы глазами других.
         
У этого кино нет зрителей в обычном понимании, купивших билет или как-то бесплатно глазеющих. Ты можешь стать сторонним наблюдателем, когда тебе никто не нужен. Но и ты тогда никому не будешь нужен.
         
Кто режиссёр – непонятно, неочевидно. Определить режиссёра можно только по окончании эпизода, а то и всего фильма. Кто-то может возомнить себя режиссёром, кому-то получится побыть режиссёром нескольких эпизодов. Люди сами выстроили целые иерархии режиссёров, но и самими иерархами кто-то режиссирует.
         
Все – и актёры, и одновременно они же – массовка. Представление без зрителей, когда все участники – это мистерия. Смысл мистерии – одухотворение реальности. Каждый играет себя и для себя, а побудитель действия – сюжет. Изменить сюжет – не в нашей власти, в нашей власти – осознавать смыслы сюжетов.
В мистерию можно войти, можно из неё выйти. Но нельзя ею управлять, она делается и ведётся другими силами.
Если действие мистерии дойдёт до сердца и духа, в тебе само зазвучит обращение к Тому, кто ведёт эту мистерию. Ты можешь просится участвовать в тех сюжетах, которые тебе ближе по духу.
         
Тем, кто особо духовно не морочится, видится только то, что они играют, что другие играют. И сами они играют не столько себя, сколько себя для других, чтобы что-то получить у других для себя. Драмы, трагедии, комедии, трагикомедии. Трагедии становятся комедиями, комедии – драмой. Герои положительные и герои отрицательные. Всё непредсказуемо, всё относительно.
         
Ощущение, что жизнь – кино, ко многим иногда приходит. Кто-то тогда бросает взгляд на отдельные эпизоды как сторонний наблюдатель. Но потом всё равно неминуемо втягивается в игру и переживания. Хочешь, не хочешь – режиссёры и Ведущий побуждают к игре. Всё субъективно, в игре нет ничего объективного. Без реакции режиссёра трудно, а кому-то невозможно определить, хорошая твоя игра, или плохая. Большой соблазн все неудачи свалить на режиссёра, на декорации, на освещение. Никто этому соблазну и не думает сопротивляться.
         
Ты можешь, конечно, стать «сам себе режиссёром», но тогда ответственность за результат придётся нести тебе самому. А это стрёмно. Даже если «сам себе режиссёр» ставит фильм только для себя.
         
У тебя есть право придумать своё название фильму. Название много значит, но больше ценится следование выбранному названию. Это требует больших усилий, отдачи и ответственности, и тоже – стрёмно. А если ближе к реальностям жизни – это уже некочепыжно, отстойно, нам подавай теперь гламур. И чтобы без пота и всяких душевных заморочек…
         
Есть общее и в кино, и в жизни как кино, что знаменуется таким понятием, как «слава» и «признание». Если фильм снимается только для себя, если нет в нём переживания жизни и энергии добра (или отвержения зла), нет мистерии, одухотворения реальности, – такой фильм не получит «Оскара». Хотя всё больше начинает цениться только зрелищность... К добру это точно не приведёт.