Глава 7

Инге поставила свой Мини в гараж под домом - для Шестого Округа Парижа огромная редкость, Дад всегда подчеркивал это обстоятельство - а всего-то был винный погреб с чудовищными колоннами, об одну из которых, третью слева, он как-то и ободрал борт своего Ситроена, и страшно ругался по этому поводу... А вот она парковалась всегда виртуозно, словно фигуристка выписывала сложнейшие вензеля; и - гордилась этим, до черезвычайности...
- Ну что, вылезай - приехали...
Бен послушно открыл дверцу, и не без труда протиснулся между ней и очередной пузатой колонной. Она подала ему его огромный рюкзак - для этого пришлось снова заводить двигатель, и открывать верхний люк - в полуоткрытые дверцы это чудище не пролезало никак, а перепарковываться ей было просто лень. Уже потом, сообразив, что можно было и через багажник его выволочь, они переглянулись, и не сговариваясь, прыснули. И - в голос засмеялись, выметая невесть куда остатки смущения и неловкости, возникшей, когда она брала карточку доступа у серьезного и чуточку надутого пожилого консьержа, а тот рассматривал через боковое стекло лицо Бена.
В лифте было ужасно тесно - им обоим мешали его рюкзак и ее сумка, и пришлось стоять, касаясь друг друга всем телом. Инге машинально отметила, что от Бена пахло не потом, как было бы естественно - а чем-то приятным. Прокаленной солнцем пылью, кожаными ботинками, застиранной военной курткой, старым ремнем, ружейной смазкой... Каким-то очень-очень мужским запахом. Ну, и потом тоже пахло. Немножко - в меру. А он уткнулся носом в ее волосы, и никак не хотел выходить из лифта - когда приехали на нужный этаж. И тогда она вышла первой, и выволокла за собой и рюкзак, и сумку - и ему пришлось последовать за ней.

Ключ не попадал в скважину, наконец - попал, щелкнул замок, и они протиснулись в коридор - сразу все четверо: он, она, рюкзак и сумка...
Нагретая духота закрытого помещения заставила ее встряхнуться - она никогда не любила наглухо закупоренных пространств, и Инге отправилась в обход по комнатам, открывая настежь огромные окна. А вернувшись к началу коридора - увидела, что Бен так и стоит - у крайней книжной полки, в гостиной. Разглядывает корешки...
- Эй! Помоги мне с колонкой - здесь нет центрального отопления, дом довоенный - нужно зажечь колонку... Спички у тебя есть?
- Да-да, конечно - куда прикажешь?
- Уж прикажу - так прикажу... пошли... Литератор...
Огромная ванная - самое прохладное место в квартире; мелкая мраморная плитка, приятно холодила босые ноги - ботинки они оба сбросили еще в прихожей, и вот уже гудит элегантная газовая колонка, и греется вода... И скоро будет готова ванна...
- Голодный? - Инге подошла к холодильнику, и горестно вздохнула: открытая настежь дверца, и вызывающе болтающийся провод недвусмысленно предупреждали, что там пусто, и обескураживающе чисто. Так оно и было - перед отьездом Дад методично выбрасывал все продукты. Терпеть не мог лежалой еды. Эстет.
В очередной раз удивилась, как этот парень умеет двигаться - быстро и совершенно неслышно, как на невидимых лыжах по слежавшемуся насту: кажется, вот, только что стоял себе, скрестив руки, и глядел в пламя горелки колонки в ванной - и - ррр-раз! - уже на кухне, у нее за спиной. С высоты своего роста инспектирует холодильник, вслед за ней.
 
- Вообще-то, у меня в рюкзаке - сухая колбаса, шоколад и армейская тушенка... и еще каша есть... Могу сварить обед, это будет быстро... и... вкусно.
Она уставилась на Бена как на носорога в зоопарке: шутит? Вроде бы нет...
- Слушай, Рэмбо... мы в центре Парижа, не в пустыне... как ее... А! Негев! Так вот, в Париже - есть два варианта - если голодный, и в холодильнике мышь повесился с голоду...
- Неужели - повесился?!
Кажется, улыбается. Подошел еще ближе - теперь надо смотреть на него уже откровенно снизу вверх, и слова сами куда-то пропадают... из головы...
- Так вот, Шварцнеггер ты мой... Можно... заказать... пиццу... Мой ... Шварцнеггер... Мой...
И - его ладони обнимают ее, ложатся ей на грудь... И она даже не делает попытки вырваться - закидывает свои руки ему на плечи: кажется, чтобы его поцеловать, надо подтянуться? Всегда ненавидела турник!!! И это была ее последняя связная мысль... И вообще - последняя мысль...
Вода на полу, и их джинсы мокнут в ней - рядом; и какие-то тряпки - да это же ее бра и трусики!!! И - его майка... Выключить, выключить кран... Она лежит в ванне, достаточно большой для них двоих - вот только его огромные ноги не помещаются, и он аккуратно положил их на край... Она целует эти детские, озорные губы, кусает его за ухо... А его руки - оказывается, такие умелые, умные руки! - касаются ее, и одновремeнно держат ее на весу; словно учат плавать... Она успевает еще испугаться мимолетно: как он, такой большой, войдет в нее... Но... это совсем не больно - в воде... Он нежно раскрывает ее - словно бутон, и она, слегка погрузившись, открывается ему навстречу, и тонет вместе с ним - когда он уходит на глубину, и снова всплывает - на нем... И это может продолжаться вечно - кругом теплая вода, а они такие горячие... Но он встает - и она успевает лишь заметить, какой он сильный, потому что остается его частью, и он - не выходит из нее... и чтобы ему помочь, она обнимает его коленями, замыкая лодыжки у него на пояснице - в замок... И ее горячие ладони - у него на шее...
Теперь она хочет, чтобы он сделал ей больно, чтобы был с ней груб, резок... И подается ему навстречу, но он мучает ее своей нежданной и нежеланной сейчас нежностью, едва касаясь губами ее мокрой кожи, и еле заметно шевелясь - там, глубоко, в ней... Ей кажется, что она сидит на огромном колу, и кол не вошел в нее и на четверть, а ей хочется, чтобы он проткнул ее насквозь... но она понимает внезапно, что и в этой нежности, в бесконечной муке ожидания - тоже радость, радость ожидания боли...
И он понимает наконец, чего она ждет... Легко, словно маленькую куклу, поворачивает ее к себе спиной, по-прежнему - не выходя из нее... Теперь она стоит на бровке ванны - коленями, и держится за никелированный поручень - так, что костяшки белеют... "Только бы не заорать!!! Вот ведь..." И - мычит, кусает губы до крови - пока он сильно и резко раскачивается, с каждым движением входя в нее - все глубже... Миг облегчения - и снова, тяжелый, твердый и горячий кол... Глубже, глубже... Ей никoгда еще не было так хорошо - и боль лишь подчеркивает эту радость, она понимает, что и он чувствует тоже самое, и кажется - останавливается сердце... Но он успевает подхватить ее... Она ложится грудью на его широкие сильные ладони... Вот теперь - все...
И она проваливается, и взлетает - на этих оторванных качелях, на этом взбесившимся лифте... туда, в черноту бессознания, к мучительно ярким звездам... И кричит... И слышит его крик, его рев... словно два зверя нашли друг друга...
Там, глубоко в ней - взрыв. И - судорога, и снова взрыв... и еще, и еще... И снова она обвисает на его руках, забыв дышать...

Душ... холодный душ - и они намыливают друг друга, осторожно касаясь кожи, и самых потаенных местечек, и она снова - как в детстве, с облегчением повисает на нем - теперь уже просто в бесконечности нежного изнеможения...
И он несет ее, словно маленького ребенка, завернутую в огромную простыню, шлепая босыми мокрыми ногами по нагретому паркету - а она только командует: "Налево... Теперь - направо... прямо!" Вот и пришли: спальня. И огромная, старинная кровать... Вот теперь он позволяет себе рухнуть - вместе с ней, рядом... И она понимает, что и он может устать... и ласково и благодарно - легко-легко касается его закрытых век губами - и под ее прикосновениями его ресницы начинают трепетать словно крылья бабочки... И она ложится рядом с ним, и просто любуется им со стороны - долго-долго... Ей хочется, чтобы это не кончилось никогда: щемящая нежность, и благодарность, и ласковое всепрощающее материнское понимание этого огромного мальчишки...

назад: http://www.proza.ru/2012/12/30/940      вперед: http://www.proza.ru/2012/12/30/943