Глава 16

- Скажите, Пан Франк, как мне Вас сейчас называть?
В машине - темно, тепло; ровно и тихо гудит мощный двигатель; уютно мерцает зеленоватым светом приборная доска; вкусно пахнет кофе - Мила ловко открутила крышку изящного термоса, налила в складную чашечку дымящуюся жидкость, подала Фрэнку. Он улыбнулся, не отрывая глаз от дороги, принял чашку свободной рукой, не глядя отпил глоток, вернул ее девушке.
- Называйте меня Фрэнк, чтобы уж... не сбиваться с ритма (она прыснула) - и еще одно... Знаете, мне было бы очень приятно, если Вы все же сделаете над собой усилие, и прекратите каждую вторую минуту (не считая каждой первой!) вводить меня в конфуз, называя на Вы... Раз уж мы работаем вместе сейчас, можно бы и не напоминать мне переодически насколько я старше Вас. Ну что, на ты? Вот и - кофе из одной чашки... как на брудершафт - нет?
В размытом полумраке весенней ночи проносились за окном телеграфные столбы, изредка мелькали фонари и фары редких встречных машин. Мила улыбнулась и, кивнув, с удовольствием глотнула теплого кофе из переданной чашки.
- А насколько, Пан Франк? Правда - насколько старше?
- Ну, ты же видела мой паспорт и водительские права. Они настоящие - только фамилия другая... Так и в Чехии бывает, правда?
Она снова улыбнулась, и кивнула. Прошло уже больше двух часов с тех пор как они выехали из замка Штирин - успели забрать собранную сумку, стоявшую, как оказалось, наготове у Милы; и саквояж из гостиницы, где ночевал Шон. Решили не терять времени, и ехать в Словакию - с тем, чтобы с утра пораньше найти Тину, и попробовать ее разговорить. Так или иначе - но именно Тина была последним человеком, не считая Руты, кто имел представление о складывавшейся ситуации. По крайней мере, Тина знала Томаша ближе, чем кто бы то ни было.
Вот тут и мог пригодиться пресловутый "женский взгляд". Ну что же, хороший шанс. Тем более, что другого - не было. И действовать следовало чем скорее - тем лучше.
- Бутерброд?
Теперь кивнул уже он, и Мила вытащила из плотного аккуратного свертка два бутерброда с ветчиной, и ломтиком сыра, переложенных дополнительным куском хлеба. Один оставила себе, второй - протянула ему. И он с огромным удовольствием начал жевать. Даже сам от себя не ожидал, что так успел проглодаться - слишком много случилось всего с того момента, как они заказывали в ресторане Штирина печеное вепрево колено. И, вспомнив, он невольно оторвался от дороги - на секунду, не больше - a Мила встретила его взгляд еще одной улыбкой. На этот раз - лукавой, понимающей...
- Расскажи мне о себе... Или так - давай обменяемся: ты - расскажешь мне о себе, а потом - я. Идет?
- Н-ну... хорошо. Знаешь, я очень люблю читать - и всегда любила. Даже когда книжки попадались случайные, без конца и без начала... Вот, однажды прочитала - в такой книжке, найденной случайно: «Когда оплачиваешь свое участие в битве чужими жизнями, победа становится твоим долгом. Священной обязанностью. Это сродни фундаментальному правилу охотников: просто так жизнь не отнимают. Если убил зверя, съешь его мясо, сшей одежду из шкуры или продай добычу тому, кто в ней нуждается, — это нормально. Но убить живое существо и выбросить труп в болото, не использовав мясо и шкуру по назначению, — преступление против самой жизни; рано или поздно она с тобой поквитается...»
- А у тебя хорошая память... Интересная мысль, мне нравится. А главное - про нас. Я имею в виду - про людей, выбравших нашу с тобой профессию... Согласен.
- Ну вот... А в темноте - вот как сейчас - очень просто откровенничать, оказывается. На грани эксгибиционизма. Ты не удивляйся, что я знаю такие вот слова - это все из книг...
- А я и не удивляюсь, - задумчиво проговорил Фрэнк, и наощупь вытянул свой знаменитый портсигар, все так же - одной рукой и не глядя - раскрыл, достал сигариллу и закурил. Спрятал портсигар назад, во внутренний карман куртки, и приготовился слушать. С комфортом...
Все, что угодно, но назвать ее жизнь обыкновенной - было бы непросто. Даже слово "обыденная" - тоже не подходило. Мила росла у странных родителей. Одни из первых хиппи в Чехословакии, они поздно задумались о прелестях оседлой жизни, и были уже очень немолоды, когда она родилась. Да, все было весело и замечательно - и далекие тур-походы по Высоким Татрам, и поездки на стареньком Трабанте, и вечера у костра с гитарами, в компании друзей ее родителей. Сверстники были ей, пожалуй, неинтересны - ее всегда тянуло к людям значительно старше. Ей казалось отчаянно несправедливым родиться так поздно, и не застать ту далекую весну в Праге, о которой рассказывали шепотом, и оглядываясь по сторонам. Даже на природе, ночью, у костра - от того, что в компании из десяти человек по статистике было никак не меньше семи стукачей - ее отец так и называл эту ситуацию: "принцип семи гномов".
Она очень спешила попробовать все и сразу - но ее как-то не принимали всерьез те, с кем она общалась больше всего. А может, просто считали ее  ребенком? Ведь они были - старше. И - мудрее. И ... напуганнее? Наверное, так...
Потом... классе в восьмом она пошла вразнос - как говорили. Наверное, сыграли роль гормоны; а может, и весна была какой-то особенной... По сравнению с лишившим ее девственности резиновым вибратором, найденным в потайном ящике комода у матери, специфические предметы ее одноклассников сильно проигрывали в размерах и разнообразии. И она поняла, что искусство и в этом излишне идеализирует жизнь.
Она неплохо рисовала - и собиралась поступать в Художественную Академию, но в тот год все как-то разом рухнуло... Отец в очередной раз потерял работу - но теперь уже без надежды найти ее снова. Она бросила школу, сидела на Карловом мосту - рисовала портреты туристов, шаржи, акварельки-пейзажи. У нее была бойкая манера, и острый язык - и торговля шла хорошо. Ей везло, и ее чудом пронесло мимо рэкета - а темперамент и воспитание, и, пуще всего, брезгливость не позволили скатиться в овраг или на обочину шоссе, ведущего в аэропорт - где промышляли ее сверстницы...
А в тот день шел промозглый, долгий, холодный дождь, каждую секунду собиравшийся перейти в первый снег - но вот никак не собрался это сделать. Во всяком случае, до того момента, пока под ее зонтик не присел сухощавый крепкий человек с веселыми лучиками морщинок, разбегающимися от уголков глаз. Он улыбался - но улыбка была какой-то ... неполной. И ей пришлось изрядно постараться, прежде чем она поняла: глаза. У человека не улыбались - глаза. Возможно, они просто не умели это делать...
Человек предложил ей работу - но сначала он предложил ей учиться. Он рассказал ей, что приглядывался к ней уже очень давно - точнее, приглядывались его люди, как он выразился. Чем же она так привлекла его внимание? Он пожал плечами - и улыбнулся: точно обьяснить невозможно, даже и сформулировать-то трудно... но... Она - везучая. И, главное - умеет обходить опасность. Не бороться с ней, не идти напролом - обходить. Как-то так он ей обьяснил тогда, пан Индрек... Ее первый настоящий учитель.
Прежде всего были экзамены - жесткие, на пределе ее возможностей, как физических ("Упал - отжался! Двадцать пять! Двадцать шесть! Так. Турник! Подтянись! Еще! Еще! И - еще раз!"), так и для головы ("Быстро скажи мне - как звали того Масарика, что был президентом? А тот, что прыгнул из окна на Вышгороде - его родственник? Да? А кто такой Дин Раск? Назови быстренько, в каком году была битва при Грюнвальде... А кто победил? Если бы мы предложили тебе торговать вишней на базаре - с чего бы ты начала?") И так - до бесконечности... До полнейшего бессилия... отчаяния... усталости. Но она - выдержала. Прежде всего потому, что ей было интересно. И еще - еще ей нравился тот человек, чьи глаза не умели улыбаться. И ей тоже хотелось научиться - так. Не улыбаться глазами...
Два года она провела в бывшем детском интернате, в горах. Кросс - в любую погоду, на рассвете. Сытный завтрак. Теоретические занятия. Снова — кросс, плавание в дивной красоты горном озере - тоже и зимой и летом. Зимой - в проруби ("Вода жидкая? Значит, теплая... Пааа-аашли-ии!!!") Экстремальное вождение. Стрельбище. Спортзал. Раз в неделю - прыжки с парашютом. Огромная библиотека, хранилище микрофильмов и звукозаписей.
Языки - в превосходно оборудованном ларингофонном кабинете. Программирование - в маленькой лаборатории, забитой до предела новейшими компьютерами. Один на один с застенчивым очкариком, бывшим когда-то хакером-виртуозом (Поговаривали, что именно он взломал в свое время сервер генерального штаба группировки войск "Большого Брата". И - исчез бесследно. С тем, чтобы всплыть опять уже после вывода Советских войск из страны - у пана Индрека.)
Пан Индрек умел подбирать кадры - Английский язык преподавал человек, десять лет проработавший в Британской MI-6. А Немецкий - тоже бывший шпион. Восемь лет в Мюнхене, на Радио Свобода... Ну, и остальные преподаватели были... в своем роде.  В ее группе было вначале шесть девушек и восемь парней. До выпуска дошло пятеро - четверо мужчин, и она. Такие дела...
Она вспоминала - а он слушал. И улыбался - про себя. А когда она замолчала - видимо, кончилось то, что МОЖНО было рассказывать, и пауза начала затягиваться - он выкинул окурок сигариллы в приоткрытое окно, поднял стекло поплотнее и включил подогрев: ночь была холодная. Потом вздохнул, и начал рассказывать. Также - до определенного зараннее предела. Ну, как и полагается....
Есть такой городишко в Ирландии - нет, нет... Не в Северной Ирландии, не там, где сплошные troubles - в Республике Ирландия... Называется - Карригалайн. Почти что на побережье. Гнездо контрабандистов. И Воскресенья там - по треугольнику: дом-церковь-паб... А вечерами - тоска. Две дискотеки в городе, три паба. Отец ремонтировал лодки, и почему-то - холодильники. Так уж вышло... Начал пить. Шестидесятые годы - работы нет, денег - тоже. Мать работала в банке. Сначала - кассиром. Потом повысили. Но дома - скандалы, споры. Особенно по выходным, когда вечерами мать привычно забирала отца из паба. Тащила домой на себе, сваливала в ванну, пускала воду... И - ругань. Потоком.
Он убегал на берег. Летом - часами лежал в высокой траве, следил за ласточками и чайками. Провожал облака... Однажды, вернувшись домой, застал мать над распахнутым чемоданом, куда она с размаху кидала попавшиеся под руку вещи. Они уехали в тот же вечер - в Шеннон. Переночевали в дешевом мотеле, а утром, первым же рейсом улетели в Бостон: там жил брат его матери. Год был... семидесятый...
Мать неожиданно быстро нашла работу; а однажды, перед самым Рождеством, у ее окошка в банке Chemical остановился длинный, худой и чуточку нескладный человек с седыми висками и смеющимися глазами, спрятанными за толстыми стеклами очков в старомодной роговой оправе. Он говорил с тягучим акцентом: Дикси. И очереди за ним не было - и потому и поболтать с матерью у него получилось. Целых десять минут - в нарушении всех инструкций...
На Новый год он приехал в гости - и остался ночевать у них. Все как-то вышло... само собой...
Весной они переехали - в город Fairfield, штат Вирджиния: отчим работал там в каком-то хитром учреждении... Он учил маленького Шона - всему, что надо знать Американскому мальчишке. И даже в бейсбол он тоже научился играть. Выходили вечерами в залив на крохотной яхте; даже не ради рыбы - просто так, посидеть. Побыть вместе, поговорить - как мужчина с мужчиной. Утром приносили домой рыбу, и мать готовила fish-n-chips, и уху, и много еще всего... Он звал отчима Дад, и ему впервые в жизни было так хорошо и надежно.
А потом он вытянул не самый счастливый билетик, и был сначала тренировочный лагерь - на Paris-Island, Северная Каролина; и Вьетнам. Последний год войны там - но уж и хлебнул он. По полной программе... Морскую пехоту - best-of-the-best-of-the-best - бросали затыкать каждую дырку, и вывели из чертова пекла - последними...
Ему везло: за все рейды ни царапины; а за то, что вытащил под огнем противника своего раненного товарища - повесили Серебрянную Звезду, и дали неделю отпуска. Он не полетел домой - решил наверстать (когда еще выпадет случай, а дома все равно было не до него: только что родилась сестричка), и посмотреть Сайгон.
Тут-то и посмотрела на него судьба - не без интереса, и с ироничной улыбочкой. Как и положено ей, судьбе. В лобби гостиницы он столкнулся нос к носу с человеком, которого видел пару раз в доме у отчима, в Вирджинии. Человек тоже его вспомнил, пригласил в бар. Посидели. Человека звали Уолт - как поэта-бродягу с Восточного побережья. И стихи он тоже читал. А работал Уолт там же, где и его Дад: в ЦРУ.
Кончился его тур, он вернулся домой. Провалялся неделю в гамаке - главным образом, спал. Со сном у него было все в порядке. И не снилось тогда - ничего... Потом он нашел в кармане своей полевой куртки картонный квадратик визитки Уолта - с номером телефона. Он хотел уже выкинуть его - но не выбросил, а позвонил...
И была Ферма. Бег по пересеченной местности, прыжки с парашютом, стрельбище. Одновременно он брал Political Science - в Университете Джорджтауна, а еще - языки. Ему всегда нравилось учить иностранные языки: каждый раз, строя фразу по-Русски, или по-Арабски, или по-Французски, он оказывался в другой вселенной, и становился другим человеком. Он играл в студенческом театре - с удовольствием, погружаясь в чужую жизнь, легенду; полностью перевоплощаясь в Ричарда Третьего, и в Дядю Ваню, и в Сирано... 
А потом было первое задание - в Бейрутe. Ну, дальше все пошло само собой... одно за одним, одно за одним... С Востока - на Юг, и снова - на Восток; и на Север... Европа, Ближний Восток... Потом был мерзкий черный лед, и синие метели, и бесконечные зимние ночи Москвы... В общем, работа как работа...
И был холодный Ноябрьский день в Западном Берлине. Маленькая гостиница - в пяти кварталах от Check-Point-Charlie. Он ждал своего агента, который должен был перейти с Востока; и меланхолично смотрел надоевший телевизор, где толпа крушила Берлинскую стену... Ну и... Его человек просто сел на трамвай - и приехал к нему... Вот так.

назад: http://www.proza.ru/2012/12/30/965      вперед: http://www.proza.ru/2012/12/30/975