Тёмною тропою, с колбасой в авоське

… В ту давнюю пору мне, как школьнику с ослабленным здоровьем, полагался один дополнительный выходной в неделю. Таким днём у меня была среда. А накануне своего «законного» выходного, вернувшись из школы и пообедав, отправлялся я в поход за колбасой. О! Это было событие!

Зимний вечер. Около четырёх часов пополудни. Может даже – начало пятого. Отблески предзакатных лучей играют на оградах и на крышах домов. Напоминают о скором приближении сумерек.

Гастроном. Внутрь не попасть – очередь начинается едва ли не возле следующего перекрёстка. Несколько минут уходит на выяснение сакраментального вопроса: «Кто крайний?».

-Крайняя изба в селе, - весело отвечает здоровенный, бородатый мужичище предпенсионного возраста, чем-то неуловимым в своём облике напоминающий деревенского мельника, который, как известно, и с нечистой силой знается.

-А последний кто?

-А последняя у пока жена, - продолжает он «юморить».

…вспоминаю сейчас все происходившие в очереди доверительные разговоры совершенно незнакомых людей, без какого бы то ни было различия и по должности, и по образованию, и по возрасту… Правда, все – как родные… Вспоминаю, и не могу отделаться от мысли: насколько же прав был в своё время писатель, поэт и философ Борис Олейник, дерзнувший утверждать, что на самом-то деле в нашей стране извечные идеалы человечества были достигнуты не на словах, а в реальности, только воплощались они, увы, в таких уродливых формах, что и увидеть не всегда было возможно.

В самом деле. Разве не могли мы прийти к таким отношениям, какие друг к другу являли … в очереди?! В самой гадкой, омерзительной очереди, куда загоняли нас объективные и субъективные трудности нашего общего, единого на всех бытия!

С какой же лёгкостью, невероятнейшей непринуждённостью встречались здесь, на холоде, под дверями злополучного гастронома, будто старые друзья – и потомственные интеллигенты, и кандидаты наук в первом поколении, и студенты, и рабочие, и пенсионеры, и молодожёны, и даже вон тот странного вида человек заросший щетиной, так похожий на бездомного, но не бездомный, потому что не было у нас тогда бездомных!

Неужели же мы все не могли создать такие отношения всех со всеми и каждого с каждым – ежедневно и повсеместно, по причине собственного к тому стремления, а не в виду столь ужасных обстоятельств?! И, разумеется, не в такой унизительной форме.

Впрочем, это, наверное, как в пословице: хочешь мёд хлебать, да ещё и ложкой. Словом, ничего само по себе не бывает, у всего есть причины. А что было, то было. И только так, как оно было, и никак иначе.

…Не заметил, как и сам давным давно уже оказался внутри гастронома. Вот и прилавок. Эх, только бы не закончилась колбаса перед самым носом! Успел!

Выбираюсь на улицу. Темно. Мороз. Снег поскрипывает. Улицы пустынны, безлюдны. Со всех сторон таращатся светящимися глазами огоньки сигнализации в витринах только что закрывшихся магазинов.

Автобуса ждать – занятие бесполезное. Ноги в руки, и… Мимо тёмных закоулков пролетаю на космической скорости. Уже почти дома. Темень ночного неба рассекает фонарь. Тот самый, что светит в наше окно и мешает спать по ночам. Единственный, к слову сказать, фонарь на всю округу.

Нужно бегом пробежать через двор и стрелой взлететь по лестнице, потому что во дворе и на лестнице темно и страшно…

Добрался! Падаю на стул. Пот стекает ручьями. Подступает приступ головной боли, имеющий отношение к моей врождённой болезни. Однако, нет больше сил не только для того, чтобы раздеться, но и для того даже, чтобы просто расстегнуть пуговицы пальто.

В комнате работает телевизор. Из коридора улавливаю звуки программы «Время», которая близится к концу…

…Первый индус полетел в космос на советском корабле. Американцы снова наплевали на мирный договор. В Китае что-то опять слишком долго возятся с построением своего, собственного, особого коммунизма, которым обещали удивить весь мир.

…Страна живёт. Пока ещё живёт. Мы все ещё живы. Мы ещё живём. Мы ещё граждане. Граждане пока ещё великой страны. А значит, мы пока ещё – люди.