Батюшка Дон кн. 4 гл. 9

Соседями Григория Шелехова по палете были два готовящихся на комиссование солдата. У смоленского мужика Ершова был выбит пулей глаз, а вятский парень Сомов хромал на обе ноги. Разговаривали они между собой на две бесконечные темы: жратва и бабы.
- Я, ребята, уже второй раз в энтом госпитале, - поделился Ершов. - Ох, и бабы здесь! Особенно одна сестричка, Замокшина по фамилии!
- Краля лет тридцати пяти?
- Огонь! Витамин!.. Познакомился я с ей в палатке за занавеской... Смотрю, сидит, мотает бинты, коленки развернула, ажно гланды видать! На тюке с ватой мы и закрутили любовь. Стала моя подруга громко подвывать. Смотрю, подходит главврач и орёт: «Опять, Замокшина, хулиганите! Десять суток ареста!.. А тебя, голубчик, досрочно выписываю из госпиталя!»
Сомов товарища не слушал, он думал всегда только о еде:
- Утащили мы, значицца, из курятника трёх кур, сварили в ведре и сожрали... Представляете, вдвоём! А бульон-то - как янтарь, густой, ароматный, - уже не лезет!.. Пришлось вылить на землю! Век не забуду!
Сомов облизнулся, как кот, обожравшийся сметаны.
- Но я перемигнулся с Замокшиной: пойдём, мол, в кустики… - продолжил Ершов. - Устроились мы хорошо, но рыжий санитар…
- Это толстый такой? 
- Он самый! - скривился одноглазый. - Тыловая крыса, лодырь, мать его, нажрал шею, повернуться боится. Нет, чтобы пройти десять шагов до воронки, вывалил в кусты на наши головы отбросы из операционной - кишки там разные, бинты кровавые, тампоны… Замокшина глаза закатила, ничего не видит, рычит, царапается. А у меня всю способность отшибло: под самым носом лежит отрезанная человеческая нога, совсем свежая, и кровь из неё сочится… Так и уехал из госпиталя в полном расстройстве.
Сомова откровения товарища не впечатлили.
- Пришли мы на хутор, - задумчиво разглагольствовал он. - Весь дом обшарили ничего… Однако, дверь дубовая в кладовку заперта. Мы кувалды в руки и хрясь! Начальник штаба на шум прибёг: «Вы, грит, что, архаровцы, тут громите?!» «Разрешите доложить, товарищ полковник, хотим проверить, нет ли там шпиёнов!» «Ах, так, ну, тогда давайте!» - сказал полковник, и мы от души трахнули пару раз, дверь вылетела, а в кладовке окорока, колбасы, яйца, грибочки маринованные! Вот нажрались-то! Век не забуду!
Такие разговоры сводили Григория с ума. Он решил сбежать из госпиталя на фронт. Доктор Гофман обследовал его и увидел шрамы от предыдущих ранений. Он присвистнул удивлённо:
- Сколько же тебя солдат раз ранили?
- Не считал… - бодро ответил он. - Раз двадцать…
- За эту войну? - изумился пожилой военврач.
- За три, - ответил Шелехов, не вдаваясь в подробности.
- Как ты выжил? Дома давно не был?
- Семь лет…
Седой доктор удивлённо поднял брови домиком. Он догадался, где ещё пропадал раненый, сам ненароком зацепил северных лагерей. Врач внимательно посмотрел на изрезанное глубокими морщинами мужественное лицо пациента и после паузы сказал:
- Даю тебе месяц на побывку дома по состоянию здоровья.
Дорога домой оказалась трудной. Сновали в облаках пыли автомашины и конные повозки, грохотали вонючие трактора и остроносые танки.
- Не ласково встречает меня Сталино! - признался Григорий, когда, наконец, спрыгнул с попутной автомашины почти в центре города.
На обочине дороги вешали пойманного накануне немецкого полицая, Шелехов с трудом узнал в нём давнишнего знакомого, бывшего коногона Николая Симагина.
- Полысел Николай порядочно, - подумал он и подметил: - Какой-то он потрёпанный. Трудно досталась ему служба у немцев…
Тот спокойно и терпеливо ждал своей участи. Он мельком взглянул на подошедшего Григория и быстро опустил глаза к земле. Шелехов не понял, узнал ли его старый знакомец.
- Приговаривается к смерти через повешение! - важно сказал рослый военный. - Выполняйте.
Рядом стоял капитан из прокуратуры, перепоясанный ремнями, с приговором в руке, три исполнителя из «СМЕРШа» и несколько зрителей.
- Кого сегодня? - спрашивали подходившие зеваки.
- Полицая…
- Чево там смотреть? - сказала баба, стоящая перед Григорием и торопливо, пошла на рынок по своим неотложным делам.
Обыватели равнодушно проходили мимо, смерть порядком надоела.
- Давно с фронта, браток? - раздалось за его спиной.
Шелехов оглянулся и увидел однорукого солдата, в рваной шинели.
- Недавно… - ответил он равнодушно.
- Табачком угостишь?
Пока Григорий доставал кисет и отсыпал махорку, инвалид рассказал свою нехитрую историю, где воевал, когда был ранен:   
- Там был, мечтал вырваться! А вернулся домой, скучаю…
Пока они курили, казнь перешла в заключающую стадию. Оказывается, и казнили в тылу, как попало: верёвка тонкая гнилая, оборвалась. Кряжистый Симагин сорвался вниз с отчаянным криком и матом. 
- Вашу мать! - успел крикнуть он.
Разыскали верёвку, перекинули через сук, накинули петлю и потянули наверх.
- Раз, два, взяли! - командовал казнью деловитый капитан. - Держи крепче… 
Николай смешно дёрнулся пару раз оплывающим телом и обильно обмочил штаны от немецкой полевой формы.
- Каждый получает, што заслужил! - Григорий направился к дому.
 
***
 После лечения в госпитале Сергея Косикова отправили в 864-й стрелковый полк 189-й стрелковой дивизии, которая в начале войны была сформирована из добровольцев Октябрьского района. Он стал бойцом восьмой роты третьего батальона.
- Опять пехота! - огорчился он новому месту службы.
Дивизия обороняла Пулковские высоты, участок от Киевского шоссе до Витебской железной дороги вдоль южных склонов высот. С них хорошо просматривалась вся местность перед южными окраинами Ленинграда. 
- Не одно, так другое! - матюгнулся Косиков, поняв, что вляпался. 
Пополнения шли сюда как в Капище, непрерывным живым потоком. Большинство оставалось лежать навсегда и немногим удавалось вырваться.
- Добро пожаловать в «аппендицит»! - мрачно сказал старшина Выдрин.
- А почему «аппендицит»?
- Такое анатомическое название он получил потому, что участок немецкой обороны вдавался в территорию, находящуюся в наших руках.
Полоска земли на стыке Пулковской высоты с насыпью железной дороги, вдавилась в оборону советских войск подковообразным выступом.   
- Лучших наших ребят отнял «аппендицит», - признался огорчённый ветеран, - будто вся война сосредоточилась на этом проклятом выступе…
- По-другому нужно попробовать!
- Как только не пытались, - махнул рукой седой старшина. - Штрафники иногда бесшумно, под покровом темноты подбирались ближе. Они без артподготовки, без пугающих криков врывались в расположение противника. Там орудуя, главным образом, ножом и прикладом, захватывали «аппендицит» и закреплялись на нём. Но ненадолго…
Как только начинало рассветать, немцы разворачивали орудийные стволы Александровской и Пушкинской группировок артиллерии и мощным длительным артналётом всё на «аппендиците» смешивали с землёй.
- После этого немцы занимают участок, без боя… - пояснил Выдрин. - А нас снова бросают на штурм!
По ночам регулярно подходили новые советские части. Косиков видел, что в чахлом леске парковались присланные на подмогу танки. Мимо протащили противотанковые пушки для стрельбы прямой наводкой. В долине устанавливали ящики с трофейными миномётами «Иван», с головастыми ракетами, которые поражали большие площади.
- Взрыв их круглой головы, весящей сто килограммов, делает воронку метров десять в диаметре, - глубокомысленно пояснил старшина.
- Ничего себе! - воскликнул Сергей.
По признакам наступление должно было начаться. Для штурма «аппендицита» предназначался штрафной батальон. 
- Им, как провинившимся, досталась самая трудная задача! - уточнил Выдрин. - Они пойдут первыми и пробьют путь для следующей дивизии.
На этот раз в батальоне были не профессиональные уголовники, дезертиры, а разжалованные, проворовавшиеся интенданты. Они получили по десять, пятнадцать лет тюрьмы, заменённой штрафным батальоном.
- Как же надо воровать, - недоумевал Косиков, - чтобы попасться?
Это были дядьки лет сорок, а иногда и старше. С холёными, жирными мордами, двойными подбородками и толстыми животами. Они щеголяли модными, сшитыми на заказ шинелями и красивыми фуражками. Только вместо сапог на них были обычные грубые солдатские ботинки с обмотками.
- Картина, на которую стоит посмотреть! - засмеялся старшина. - Зато теперича побудут «баянистами» …
- Почему «баянистами»?
- ШБ в шутку расшифровывается как «школа баянистов».
Спасаясь от дикого холода, Косиков случайно нашёл на опушке леса брошенное немцами приличное убежище.
- Хорошую землянку ты раздобыл, - одобрил находку командир роты лейтенант Филов, - будешь моим ординарцем.
- Слушаюсь, товарищ старший лейтенант! - лихо ответил Косиков.
А сам подумал, что так его шансы выжить повысились.
- А то артиллеристы недавно решили погреться в землянке… - пояснил командир. - Затопили печку, снег на крыше стал таять, потекло, в крыше появились дырки. Землянка наполовину из снега и лишь спасает от ветра.
- Наша не потечёт… - заверил он.
- «Лапотная» пехота нашла землянку-дворец. - Соловьёв довольно засмеялся и похлопал по добротному столу, вокруг которого они сидели.
Немцы утром открыли сильный артиллерийский огонь. Но снаряды и мины чаще всего рвались сзади. Гитлеровцы не могли стрелять уверенно, окопы их пехотинцев находились в нескольких десятках метров. 
- Скорее бы принесли похлёбку, пожрать бы, а потом хоть пусть и убьют, - послышался голос в темноте из угла землянки.
- Как говорят танцоры, одно другому не мешает! - пошутил Сергей.
В его душе часто боролись два чувства - голод и жажда жизни. В моменты сильного обстрела ему постоянно думалось:
- Успеть бы хоть разок поесть. Да успеть бы ещё, что-то сделать, не попусту в мир покоя уйти.
Около землянки послышался хриплый голос политрука:
- Комроты здесь? Ну как, живы ещё?
- Мы живы, а вокруг вон, сколько неживых, - ответил пожилой солдат.
- Да, много тут осталось. Темно, насилу вас нашёл. «Патронов довольно?» - скороговоркой спросил он. - Надо «аппендицит» занять!
- Хоть бы, с другой стороны, посмотреть на него, - проговорил Косиков.
- Ну, желаю всем посмотреть, - попрощался гость и ушёл.
Когда начинало смеркаться, у железнодорожного моста, нависающего над шоссейной дорогой в Пулково, сконцентрировались подразделения штурмовиков. Они забегали в землянки перекурить, попить водички или чего-нибудь покрепче, спросить знакомых, земляков.
- Если прорвёмся, вы нас поддержите сразу, чтоб дойти до основных траншей «фрицев»… - попросил приземистый солдат.
В темноте они вытянулись гуськом у подножья насыпи по направлению к «аппендициту». Операция по занятию злополучного участка повторялась несколько раз, все знали, вплоть до любого солдата тактические приёмы.
- Под немецким танком сидит пулемётчик, - сказал рядовой Дайнеко, когда штрафники ушли, - остальные немцы на ночь прячутся в блиндажи.
Только штрафники рванули к позициям противника, зычно заработал проголодавшийся пулемёт. Первую линию он срезал невидимой косой.
- Нужно отходить! - крикнул командир штрафбата. - Завтра подавим дот.
- Точно, - поддержал коллегу их комбат Соловьёв, - а потом ударим вместе и дойдём до основных траншей немцев.
- Дай-то Бог! - кивнул капитан и побежал собирать оставшихся в живых.
Появился молодой представитель Особого отдела в звании лейтенанта госбезопасности и потребовал, чтобы помогли тяжелораненым, находящимся метрах в двадцати от огневых позиций. Он был законно возмущён, увидев раненых, беспомощно лежащих на убийственном морозе.
- Застрелю! - закричал лейтенант и дотронулся до кобуры.
- Спокойнее, лейтенант! Вы тут первый раз, у вас слабые нервы, - медленно сказал ротный, твёрдо глядя ему в глаза.
Филов, молча, взял винтовку Косикова, послал затвором патрон в ствол. На лице у командира взвода не было колебания. Он не позволил бы застрелить своего комроты.
- Мы должны занять «аппендицит»! Во время боя главнейшая задача состоит в том, чтобы выполнить боевое задание, а не заниматься ранеными.
- А чего тогда не заняли?
- Мы упустили нужный момент, и ты лейтенант тоже в том виноват…
Рассерженный представитель Особого отдела удалился, но обещал вернуться. Соловьёв посмотрел на его спину и отвернулся.
- Зачем орать благим матом, если всё можно сказать спокойно! - буркнул он и предложил: - Пойдём хорошенько рассмотрим вкопанный танк-дзот.
Показались очертания сгоревшего танка. Взводный пояснил:
- Из-под него немцы ведут пулемётный огонь вдоль рвов.
- Пошли назад, всё ясно! - велел командир батальона. - Подтащим пушку ближе, и сможет достать подлюку.
Когда они вернулись, им сказали, что прибыли миномётчики.
- Это уже хорошо. - Соловьёв немедленно отправился к ним, сказал, где находится танк, и попросил открыть огонь по этому району.
- Немцы будут отступать по траншее, а тогда их смогут достать толковые миномётчики, - сказал командир роты. - Мина летит по навесной траектории и легко достаёт в окопе… 
Следующим утром проходящие мимо злые штрафники попросили:
- Браты!.. Поддерживайте своим огнём...
Десять выстрелов сделала полковая пушка, снаряды попали в цель.
- Танк уже не ответил, - понял Сергей. - Заткнулся гад!
Чуть свет Косикова в качестве связного командира батальона послали к «баянистам». Их предварительно накормили, дали водки и объявили:
- Если батальон займёт немецкие траншеи, судимость будет снята.
После обещания «баянисты» рвались в бой, как борзые за дичью. 1 декабря 1943 года в четыре часа утра началась артиллерийская подготовка. Полновесная, из многих орудий, по хорошо разведанным целям. Над немецкими позициями поднялись тучи дыма, огня и кровавого снега.
- Такую бы артподготовку в сорок первом году! - посетовал комбат.
Продолжалась стрельба пушек, а штрафники выскочили из укрытий и в считанные минуты преодолели двести метров нейтральной полосы. Немецкая оборона в основном оказалась подавленной. Били лишь отдельные пулемёты.
- Очевидно, немцы не ожидали атаки! - крикнул лейтенант Соловьёв.
- Не так уж много войск было у них на передовой, - поддакивал Филов.
За цепями атакующих двинулся Сергей и упёрся вдребезги разбитый танк-дот. Под ним лежал немецкий пулемётчик. Мешкать было некогда, он двинулся по протоптанной дорожке, обозначенной вражескими сапёрами.
- Здесь мин нет, а шагнёшь в сторону и крышка тебе! - думал Сергея.
В первой траншее разбитые дзоты, мёртвые гитлеровцы. Штрафники забрасывали гранатами вторую траншею. Косиков рванул следом за ними и вдруг раздался страшный вой, скрежет, свист.
- Это что такое? - Сергей бросился в воронку и застыл.
Земля содрогалась, от грохота уши словно заложило ватой. По его ноге выше колена что-то сильно и тяжело ударило.
- Оторвало! - обречённо решил он.
Оглянулся, нога была цела, огромный ком мёрзлой земли лежал рядом.   Косиков отделался лёгким испугом, но «баянистам» досталось сильнее. Штрафной батальон был деморализован и к третьей траншее не вышел. Траншея в высоту человеческого роста оказались забита трупами. Тела бойцов лежали штабелями на протяжении нескольких десятков метров.
- Это наши ударили «Катюшами»… - понял он. - Опоздали с помощью.
Сергей выбрался и побежал. Вокруг свистели пули, снаряды, он бежал.
- Война есть война! - озлобился он. - Ну, убьют, подумаешь, какая шишка на ровном месте… Без тебя земной шар не расколется на части.  Погибли же мои товарищи в Капище… Жаль только, Анну больше не увижу!
Он добежал до Соловьёва и не узнал его. Лицо стало серое, глаза потускнели, плечи опустились, а на чёрных волосах, сверкала седая прядь.
- Батальону нужна помощь, - проговорил запыхавшийся посыльный.
- Передай командиру, - он махнул рукой, - что мне некем помогать, живых почти не осталось... Пусть отступает.
- Столько потерь! - подумал Косиков, возвращаясь. - Чтобы отступить...
Когда до спасительной траншеи оставалось несколько шагов, в него попал крупнокалиберный снаряд. От Сергея осталась только левая рука, которая долго валялась под ногами новых бойцов. Потом предпринималось ещё несколько советских наступлений, но лишь в середине декабре удалось окончательно срезать заколдованный кровавый «аппендицит».
***
Когда Митя Сафонов, наконец, после длительной отлучки вернулся в родные Криницы его семья жила большой в сырой землянке. Их новую хату сожгли немецкие каратели, когда забирали в кутузку за связь с партизанами.
- Цельный сводный батальон! - шутил его неунывающий отец. -  Двадцать человек наших бездомных селян набилось сюда...
- Откуда такие хоромы? - огляделся сын.
- Блиндаж остался после прохождения фронта, вот и заселились, - пояснил Илья Афанасьевич, - надоело жить в примаках у родственницы…
Духота утром стояла такая, что хоть топор вешай. Корову поставили в сарай без крыши - накрыть нечем было.
- По весне построим отдельную землянку! - решили на семейном совете.
Нашли в роще полуразрушенный блиндаж, построенный немцами в три дубовых наката. Сафоновы понемногу разобрали его и, с помощью коровы, натаскали брёвен на землянку. Знакомый печник сложил из кирпича грубку.
- Перезимуете, як короли... - пообещал он и взял сверх оговоренной платы мешок картошки.
В январе 1944 года оперуполномоченные из района объявили, чтобы к осени в землянках люди не жили.
- Приказ, конешно, хороший, но в лес даже по дрова не пускают! - сплюнул старший Сафонов.
- Придумайте чего-то…
- Где брать материал для строительства, - выругался он - эта головная боль не для начальства.
Ночью, таясь, на тощих коровах стали разволакивать брёвна с отремонтированной дороги на Донаху. Во время оккупации немцы выпилили ели вокруг заброшенной помещичьей усадьбы и, добавив брёвен из окрестного леса, с помощью строительного батальона словаков, замостили этот непроходимый ранее большак.
- Потом в грязи потонем… - стыдливо думал Илья Афанасьевич, но каждую ночь отправлялся за строевым лесом.
Только он с помощью работящих домочадцев собрал новый дом, как пришла беда. В донаховском лесу была создана исправительно-трудовая колония на триста человек.
- Аукнулась мне должность немецкого старосты. - Сафонов тихо сказал жене, когда за ним пришли.
- Неужто они не понимают, - изумилась Авдотья, - ты служил не немцам, а местным людям?
В лесном лагере отбывали срок бывшие полицаи, самогонщики, кто попался на воровстве колхозного имущества, неплательщики налогов. Лагерники изготовляли деревянные срубы, повозки, бочки. Выжигали древесный уголь и варили нужный в хозяйстве дёготь.
- Кто там будет разбираться? - с сарказмом уточнил он.
- Отработаешь год и вернёшься домой... - успокоила его супруга.
Дёготь гнали из бересты, набивая её в керамические сосуды, называемые кубами. Эти кубы, вмазанные в печи, нагревались снизу, из них и вытекал чёрный дёготь. Его использовали для смазки обуви, колёс, качелей, упряжи, повозок, для изготовления лекарств, для отпугивания прилипчивых оводов.
- В углежоги пойдёшь?! - спросил косоглазый бригадир.
- А у меня есть выбор?
- Как на наших советских выборах, - заржал рябой детина, - депутат может быть только из блока коммунистов и беспартийных…
Углежоги жили в лесу неделями. Они выкапывали глубокие ямы, набивали их берёзовыми дровами и поджигали. Хитрость состояла в том, чтобы вовремя погасить костёр, закрыть яму дёрном и потушить угли.
- Если закроешь слишком рано, вместо углей окажутся головешки, - учил новичка парнишка, укравший в соседнем колхозе мешок зерна, - если поздно, то будет одна зола.
Воду носили в вёдрах километра за два. Зимой измотанный лесной жизнью Сафонов споткнулся при спуске с крутой горки. Вода из оцинкованных вёдер окатила его с ног до головы. Пока Илья Афанасьевич добежал до тепла, коварная болезнь пробралась в стареющее тело. К вечеру он слёг с температурой, а через пару дней умер от воспаления лёгких.
- Осиротели мы! - голосила на похоронах жена. - Хоть корова осталась.
После освобождения от немцев в Криницах было всего двенадцать коров. Весной в хозяйстве Сафоновых приключилась великая радость - отелилась корова «Чубка». Только после отёла почему-то не встала.
- Без ветеринара подохнет! - мать послала к нему Митю.
- Как я его уговорю прийти?
- Придумай что-нибудь…
Стоял апрель месяц, началась самая жуткая распутица. Парнишка был обут в липовые лапти, одет в укороченную топором солдатскую шинель, на голове торчала старая отцовская «будёновка». Часа за два дошёл до нужного места. Люди указали, где жил ветеринар. На его сук в дверь вышел из хаты старый мужик, выслушал и сказал:
- Пешком не пойду. Ищи лошадь.
- Кто ж мне даст лошадь? - взмолился он.
- Это твои проблемы…
На соседнем сахарном заводе, взорванном немцами при отступлении, велись восстановительные работы силами немецких военнопленных. Митя узнал у охраны, где жил начальник их охраны. Пришёл к дому, постучал в дверь, вышла девочка лет десяти.
- Чего надо? - подозрительно спросила она.
- Позови отца…
Вскоре появился её отец, статный офицер. Галифе были заправлены в сапоги, нижняя белая рубаха без кителя. Сварливо спросил:
- Чего тебе?
Подросток слезливо объяснил, что нужна лошадь, чтобы отвезти ветеринара.
- А как я тебе дам лошадь? - удивился военный. - Потом, ищи-свищи!
- А пусть солдат со мной едет! - предложил находчивый Митя.
- Ишь ты, какой умный!
Пока мальчик стоял в коридорчике, с лаптей и онучей натекла на пол небольшая лужа, что его чрезвычайно смущало. Появился офицер в кителе и фуражке. Пошёл и распорядился солдату запрячь лошадь в розвальни и отвезти их с дедом.
- Без коровы они погибнут, - сказал он удивлённому солдату.
Когда приехали, корова была жива. Ветеринар определил причину:
- Родильный порез.
Дед достал резиновую грушу, воткнул в сосок и накачал по очереди каждый из четырёх. Корова подняла голову.
- Вставай кормилица! - подбадривала её плачущая мать.
- Зараз встанет… - твёрдо пообещал ветеринар.
Общими усилиями её поставили на ноги, укрыли дерюгой. Ветеринара угостили борщом вместо «магарыча». Солдат сев в розвальни, увёз деда домой, ничего не взяв за услугу.
- Бывают же добрые люди на свете! - заплакала от счастья Авдотья, когда бурёнка поправилась.
В апреле мать послала Митю на базар в Унечу. Здесь находилась единственная швейная мастерская, где шили суконные пиджаки и брюки. Продавали на базаре хлеб, картофель, муку, камсу, зажигалки и табак.
- Продашь яйца и купишь керосина. - Велела расчётливая Авдотья.
- Опять топать пешком?
- Если хочешь, - съязвила мать, - возьми самолёт…
Рядом с торговыми рядами находилась керосиновая лавка, где, как и до войны, работал высоченный, под два метра, еврей Мендель Аронович Елисеев. Перед приходом немцев Митя видел, как он на телеге, запряжённой парой лошадей, проезжал через их село на Восток.
- Бежишь за Советами, жидовская морда? - спросил кто-то.
- Что ж мне, оставаться?! - парировал он и хлестнул кобылку…
Лавка находилась в полуподвальном помещении. Мендель Аронович вместо кружки черпал керосин латунной гильзой от снаряда, опустив три пальца внутрь, большим пальцем придерживая «мерку» снаружи. Керосина намерил тридцать «литров» на трофейную двадцатилитровую канистру из-под бензина. И всё равно недолив был налицо.
- Так туда же максимум двадцать входит! - указал Митя Менделю Ароновичу на соответствующую надпись.
- Эти чёртовы немцы, знаешь, что хочешь, напишут!.. - хмуро ответил тот. - Им только верь!
Как бы в оправдание, добавил примирительно:
- У вас, деточка всё своё. А тут: и яички купи, и сметанку, и сало купи!.. И на всё деньги надо.
- Так и нам денег надо…

 
продолжение http://proza.ru/2013/01/18/3