А. Мапу. Сионская любовь. Глава 29

                Перевод: Дан Берг

               
                Глава 29




     Голос возлюбленного моего!
     Вот он идет! Скачет он по горам,
     прыгает по холмам.

               Песнь песней, 2,4.



                Пир у Иядидьи


     Было у Иядидьи обыкновение, которому он следовал из года в год. В середине осеннего месяца Тишрей, за день до кануна праздника Суккот, когда, с Божьей помощью, закончены работы на токах, в амбарах и винодельнях, вельможа созывал в свой летний дом друзей и доброжелателей и устраивал пир. На утро перебирался в сукку и праздновал, отдавая, как и положено, семь дней Богу. Потом запирал летний дом и до весны жил в зимних покоях.

     По установлению Господа каждый седьмой год в Иудее землю не возделывали и урожай не собирали, а брали то, что само вырастало. Нынешний год был седьмым и посему скудным, но   Иядидья не отступился от обычая, и пир задал щедрый, как всегда.

     - Со всех концов Иудеи люди стеклись в Иерусалим, - обратился Иядидья к Тирце, - и необычайно велико ликование в столице, только в нашем доме радость с печалью пополам. Вот, я пригласил на пир цвет молодежи и музыкантов самых лучших позвал. А, главное, уповаю на благое разумение Тамар: надеюсь, девица отрешится от тоски, забудет Амнона и найдет себе пару по сердцу. 
     - О, это говорят мужские уста! – улыбаясь ответила Тирца, - сызвеку известно, что душа мужчины желает многих, а женское сердце верно одному. Коли женщина потеряет возлюбленного – не в силах забыть его, единственного! А впрочем, милый, хороша твоя задумка. Дай Бог тебе правоты! Если веселье в душу не протиснется, то хоть морщины разгладит.

     Собрались званые гости. Ситри и Тейман спустились с горы Кармель. Авишай явился из Бейт Лехема. Наама и Пнина тут. И много прекрасных юных лиц украшают торжество.

     Шофары и флейты, арфы и киноры, хоровод и пляски, песни и вино. Кто не печалится, тот весел, а кому не радостно, тот печален. Переглянулись Пнина и Тейман и тяжко вздохнули. Тамар, чтобы весельем душу не томить, ушла к себе и сладко плачет. Девушки тщатся разговорить бедняжку ей в утешение, но попусту, та лишь всхлипывает в ответ. Тирца и Наама тоже грустны.

     Наплясавшись, гости расселись кружком и стали вспоминать тяжелые времена и муки, что приняли от Ашура. А потом благодарили Бога за милость и за спасительное чудо. Стемнело, и гости разошлись по домам.

     Наама и Пнина остались ночевать в летнем доме. Мужчины – Ситри, Авишай, Иядидья, Хананель и Тейман – спать не улеглись и стали дожидаться рассвета, чтобы отправиться в лес и в поле и наломать миртовых и ивовых ветвей, без которых не отпраздновать Суккот.

     Поа, новая служанка Тамар, как нельзя лучше оценила щедрость хозяев, отдав должное вину и яствам, и благодушие овладело ею вполне.

     - Отчего, голубушка, ты убиваешься больше всех? Разве Пнине и Тейману легче, чем тебе? Что сказать о Нааме? Ведь она мать! – обратилась Поа к Тамар.
     - Наама от двоих могла видеть счастье. И если один погиб, а другой цел, то горю не заполнить сердце до краев – останется местечко для радости. А у меня был один, и не стало его. Пнина вновь видит Теймана, а ко мне любимый не вернулся. Широко открыты створы Сиона, и родина рада своим возвращенцам. Лишь моему Амнону заказан обратный путь, и тяжелые засовы запирают ворота перед лицом его. Кто больше, кто меньше - люди находят усладу, а моя душа больна неизлечимо, – ответила Тамар.


                Знакомый голос


     С восходом солнца высыпали из домов жители Иудеи, и, верные завету Господа, принялись собирать ветви мирта и речной ивы – знаки спасения и геройства – дабы встретить праздник урожая, праздник Суккот.               

     Погасли утренние звезды, небо порозовело на востоке. Первые лучи дневного светила брызнули невесомым золотом на серо-синюю воду и зеленую землю. Горы расправили плечи. Деревья, трава, цветы заблестели каплями росы.

     Тамар, утомленная безрадостными думами, под утро забылась тревожной дремотой. Мешаются в больной голове ночные страхи с дневными, плетут цепкую паутину небылиц и видений. Некрепкий сон, чуткий. Глаза закрыты, а уши ловят шорохи. И чудится Тамар голос вдалеке:

     “О, священная гора! Вновь вижу чертог Господа, что на вершине твоей! Отсюда молитвы Сиона устремляются к Небесам. Здесь пророк Исайя, сын Амоца, постигает учение Бога великой мудростью своей – щедрый дар Всевышнего. Воздух чист, и воды светлы, и деревья свежи, и цветы и травы тянутся к солнцу, и над чудом неописуемым этим звенят и ликуют голоса птиц. Я, кажется, слышу шофары левитов в Храме. Смолкните, пернатые! Вместе станем внимать звукам радости и славы!”

     И полилась из Храма песня.

          Славит Сион в день сей торжественный
          Праздник Суккот, дар свой Божественный.
               Господь учинил расправу
          Над силой темной и злой,
          И с громкою Богу хвалой
               Народ ликует по праву.

          Навеки запомним Исайи урок,
          Что преподнес нам вещий пророк.
               Миг, и явился предсказанный мир!
          В Храме открыты ворота,
          Оставьте за ними заботы,
               Спешите на радостный пир!

          Народам Всевышний принес избавленье,
          Бога отвергшим – позор, посрамленье.
               Чертог на горе – радости место.
          Юных повсюду звенят голоса,
          Звуки киноров летят в небеса,
               Счастьем земным сияют невесты.


     Тамар пробудилась.

     - Эй, Поа, - шепчет Тамар, - я, кажется, слышала любимый голос, - но он пропал.
     - Мерещется тебе, госпожа, - ответила служанка, с трудом восставая от тяжелого после пиршества сна.
     - Может и так, - с готовностью и обреченно заметила Тамар.

     Вновь доносится голос:

     “Благолепие и мир воцарились в Сионе. Изгнанники вернулись к родным очагам, как голуби в свою голубятню. Женихи и невесты, сияя глазами, глядят друг на друга. А Тамар назначена другому, и душа моя вместила всю земную печаль. Я до дна испил чашу гнева, что поднесла мне возлюбленная, а чашу спасения кто протянет мне?
     Горечь изгнания и отчаяние рабства. Жил на чужбине, а сердце рвалось назад к священным местам. Вижу дом, что выстроен для меня и Тамар. В доме этом любимая подарит ласки Азрикаму. Вот масличное дерево, и на стволе его вырезаны наши с Тамар имена. Ветер обрывает сухие осенние листья. Я – один из них. Неприкаянный, кружусь над землей. Чем жить отверженным, лучше умереть и быть схороненным под этим деревом, и пусть оно станет мне заместо могильного камня!”


                Амнон и Тамар


     Голос смолк. Тишина.

     - Да это же Амнон! Я не сплю, мне не мерещится! – вскричала Тамар, и сердце девичье отчаянно забилось.

     Тамар бросилась к двери – закрыто. Будит Поу.

     - Просыпайся, скорее ключ давай, пока Амнон не успел уйти! Боже сохрани опять милого потерять!
     - Ты обманываешься, госпожа, и все семейство свое благородное и благоразумное в обман ввести хочешь! – авторитетно заявила Поа, разлепив глаза. 
     - Давай ключ, глупая!

     Поа достала ключ из-под подушки. Тамар выхватила его из руки служанки, отомкнула замок и стремглав бросилась наружу. Смотрит тут, смотрит там – нет никого. “Амнон, Амнон!” – зовет Тамар. Нет ответа. “Неужели почудилось?” – в отчаянии думает девушка. Тут из-за деревьев вышел Дорам.

     “Беги, красавица, по той тропе и найдешь пропажу. А еще ждет тебя большая неожиданность. Обещай, однако, что прежде меня никому из своих ничего не скажешь. Не покушайся на мою славу: кто выкупил, того и право благую весть принести!” – крикнул Дорам.

     Не дослушав и не ответив, Тамар кинулась бежать по тропе, а Дорам направился к Иядидье.

     - Амнон, Амнон! – вновь закричала Тамар, увидев, наконец, возлюбленного, и бросилась ему на шею.
     - Ты ли это, голубка моя чистая?

     И смолкли оба, и стоят обнявшись, и колотятся сердца, и мысли бессвязные смешались в головах, и слова боятся уст. Первой заговорила Тамар.

     - Прости, любимый! Правота поднялась из земли, а небо насмеялось над легковерием. Оба щедро наказаны. Пастуху причинила зло, пусть сын воеводы искупит мой грех!
     - Оставь меня, Тамар, - ответил Амнон, не поняв ее слова, - забудь, дочь вельможи, простого пастуха. Любовь Азрикаму отдашь. Не ты, а я легковерен, пусть сын воеводы искупит мой грех!
     - О, до сего часа никто не открыл тебе глаза! Слушай же! Азрикам – самозванец, присвоил наследие Иорама. Он – Наваль, сын негодяя Ахана. И Зимри, и Хэфер, и Букья были с ними заодно. Всех преступников поглотила земля. А ты, Амнон, ты – сын Иорама, воеводы в Иудее! Не отстраняйся от меня, милый. Мы созданы друг для друга!

     Амнон стоит, как громом пораженный. Появляются Иядидья с семейством и оставшиеся на ночлег гости. 

     - Сын мой! – вскричала Наама и бросилась Амнону на шею, и слезы счастья покатились по материнским щекам.
     - Братец любимый! – вторит Пнина.
     - Сын Иорама! – наперебой восклицают Иядидья, Тирца и Тейман.
     - Вернув Амнона, Господь залечил наши раны и осушил слезы, - добавил Иядидья.
     - Спаситель и наследник! Стал явью мой сон, теперь могу спокойно умереть, - подал голос Хананель.
     - Стал явью сон, или я сплю? – вопрошает Амнон.
     - Сын воеводы! Ты больше не пастух. Ты удостоился всего, что является твоим по праву и по заслугам: возлюбленной, имени, наследия, гибели врагов! – торжественно провозгласил Ситри.



                Жизнью цени любовь


     Тут появляется Дорам, а с ним Иорам. Купец скрывал от воеводы до сей поры, чей Амнон сын. Дорам полагал, что если много больших радостей соединить вместе, то выйдет одна огромная радость, и она дороже.

     Иорам увидел Иядидью и обнял его за плечи.

     - О, Иядидья, ты истинный друг!
     - Назови себя! Кто ты? – спросил в изумлении Иядидья.

     Иорам снял с руки кольцо.

     - Ты помнишь, что сказал товарищу своему Иораму, провожая его на войну? “Если вещь напоминает о чувстве, она бесконечно дорога для верных любящих друзей. Прими от меня это кольцо и укрепи его на правой руке. Пусть сей памятный дар хранит неколебимой нашу дружбу”. Двадцать лет я не снимал кольца. Был в плену у филистимлян, в рабстве у греков. Все драгоценные украшения утратил, а кольцо сберег. А оно – сберегло меня. Взгляну на него - и вижу родину и родных. Скажи, Иядидья, остались ли ветви у ствола, или я один в этом мире?

     Амнон смотрит на объятия друзей, и вновь ему кажется, что он видит сон.

     - О, Бог всемогущий! Земля возвращает своих мертвых, а преисподняя отпускает на волю призраков! – в ужасе закричала Наама.

     Иядидья крепко обнял Иорама.

     - Безмерно много сделал для меня Господь! Как благодарить Его? – воскликнул Иядидья, - Да, Иорам, есть ветви у ствола. Вот Наама, любимая жена твоя, а это – ваши отпрыски, близнецы Амнон и Пнина, искупление тяжких лет. Уходя на войну, ты завещал мне соединить брачными узами юные сердца, если у одного из нас родится сын, а у другого – дочь. И вышло, что судьба благоволила нам вдвойне. – Сказал Иядидья и кратко поведал другу перипетии двадцати истекших лет. 
     - Любимая! Разлука тянулась бесконечно долго, но радость встречи бесконечно велика! - воскликнул Иорам, прижав к груди супругу.
     - Любимый! Бог дал силы вынести все испытанья. Но прежде остановил нашу любовь на ее восходе. С полудня жизнь возобновим, - ответила Наама, утирая непривычные слезы. Затем мать взяла за руки детей, подвела к отцу.
     - Муж, дорогой! Дети – награда и отрада наша. Им, юным, как и родителям их, Господь доставил немало причин силу духа проявить, - продолжила Наама.
     - Амнон, я полюбил тебя на острове Кафтор. Заботился и берег, не зная, кто ты мне, сказал Иорам и расцеловал сына.
     - Отец, и я полюбил тебя, тайны не ведая.
     - О, Пнина, дочь! Как велика награда отцу! – с умилением промолвил Иорам, глядя в прекрасные глаза девушки.

     Воевода задумался, вновь оглядел счастливые лица вокруг.

     - Мое имение в Бейт Лехеме я даю Авишаю в дар за то, что сберег мне сына. Мои владения на горе Кармель отойдут к Ситри, спасшему жену и дочь. Но чем воздам Дораму, вернувшему детей отцу, а мужу – жену его? Все сокровища, которыми владею, не станут обеспеченьем благодарности моей!
     - Я сблизил родные души, и в награду хочу, чтоб помогли мне сблизить мою душу с Богом Сиона. Только ваш Бог – истинный Бог! Он вернул мир народам. Позвольте сопровождать вас всех, когда подниметесь в Храм и станете молиться и возносить жертвы, - обратился Дорам к осчастливлненным им.
     - Ты наш, Дорам, ты с нами! – провозгласил Иорам, а остальные дружно поддержали, - наш Бог, Бог Якова, неизменно верный своему народу, присоединит тебя к дому праотца нашего!

     И вместе с семействами Иорама и Иядидьи взошел Дорам на Храмовую гору, и все принесли благодарственные жертвы Господу. Затем собрались в летнем доме, и ели, и пили, и веселили сердца свои.

     - Сбылись мои слова, сказанные двадцать лет тому назад: “И да возвратит тебя Бог с миром, а уж мы возблагодарим Господа жертвоприношениями нашими. И в этом летнем доме будем радоваться и веселиться и мы с тобой, и чада наши, и домочадцы!”  - сказал Иядидья Иораму.
     - Мой сон был вещим! – провозгласил Хананель, глядя на Тамар, положившей голову на плечо Амнону.
     - О, как я счастлив! – воскликнул Тейман и поцеловал Пнину, - теперь уж камень в кольце навек с оправой неразлучен!
     - Ты помнишь ли, милый, слова мои: “Цени надежду жизнью”? – спросила Тамар.

     И ответил Амнон: “Любимая! Cбылась надежда, ибо любовь ценил жизнью!”