Малыш и Дюссельдорф

  Шли девяностые годы. Мне, как специалисту с красным дипломом, дано было право выбора при распределении на работу. Но когда предложили место в одном важном Мед.Управлении, я согласился - таким шансом для будущей карьеры не стоило пренебрегать. Чувствуя в своих руках неведомую силу, я знал, что смогу помогать больным людям. Сейчас, сменив  свою профессию, сам не могу понять, как это происходило, а тогда...
 
... Ко мне привезли на каталке очередного больного. Сопровождала его целая свита высокопоставленных чиновников. Один из них отвел меня в сторону и сказал:
- Это крупный немецкий банкир, надо сделать всё возможное - этот человек очень важен для России.
 
Лицо  пациента  искажала боль.
- Was ist passiеrt? (Что случилось?)- спросил я по-немецки, хорошо зная язык со школы.
И он рассказал то, чего не захотел объяснять русским представителям, чтобы никого не подвести.
Виной всему  оказалось  давнишнее желание спрыгнуть с "тарзанки" - это  было модно в те времена. И когда такой аттракцион появился в Парке Горького, он рискнул. И вот - результат.
- Я не ударился, никто не виноват, но что-то случилось с моей спиной. –  произнёс он.
 
          Осматривая его, мои пальцы словно просканировали позвоночник, нашли причину и как будто сами поняли, что надо делать. Не буду вдаваться в медицинские подробности и термины, рассказывать, как вылечил его, я, обыкновенный  мануальный терапевт. Но когда  через час он вышел сам, с улыбкой на лице, все были приятно удивлены. Банкир выписал чек в счёт моего гонорара и при всех подал его  мне.
Один из сопровождающих имел явно недовольную физиономию - валюту он мог бы немного погодя изъять, а чек на моё имя - нет.
 Чиновник, прежде разговаривавший со мной, подошел и пожал мне руку со словами благодарности.
 
         Немец попросил номер моего телефона, на всякий случай. С тех пор он частенько  прилетал в Москву – у него была открытая виза за заслуги перед Россией. Генри, как он мне позже представился, звонил и всегда назначал место встречи в ресторане.
Мы "отрывались на полную катушку", ведь сам я не мог себе этого позволить - цены в то время в ресторанах зашкаливали. Да он и не давал расплатиться - на одно посещение могла уйти вся моя зарплата за месяц, и дай Бог, чтобы её хватило. С ним я впервые поел устриц, улиток, попробовал виски, побывал в кабаре, сыграл в рулетку, поплавал на его собственной яхте по Северному морю на 39 человек, уютной и комфортабельной, с всегда интересной компанией.
Меня его друзья принимали за нового русского, раз такой человек, как Генри, им  меня представил и пригласил на борт.
У меня на груди висел Красногорский «Зенит» старого образца - именно эта фотокамера производила на них огромное впечатление. Они разглядывали её и предлагали купить, но я отказывался - сам приобрел её на барахолке в Москве, и фотографии, сделанные на ней, получались удивительно красивыми и качественными.
А вот японская видеокамера последней модели "СОНИ", висевшая рядом с этим раритетом, тоже  недавно купленная на ВДНХ перед поездкой, никого не интересовала. А я ею так гордился дома перед друзьями - тогда они были далеко не у многих.
 
     Для нас с Генри общение являлось языковой практикой, но что-то еще притягивало его к России и дружбе со мной.
- Пригласи меня в гости. Я так хочу посмотреть, как живут  русские...- попросил Генри будучи в России в очередной раз.
Мы поехали к нам домой, чему он был очень рад, и визитом остался доволен. Со временем наши отношения переросли в большую дружбу, и он оказался совсем не тем немцем, о скупости которых я был наслышан. Его любовь к России удивляла, и на мой вопрос об этом Генри рассказал, что у него русские дореволюционные корни. И поделился, что очень страдает без детей, женившись когда-то на болезненной фройляйн. Его фрау так и не смогла ему родить наследника, но он любит её, жалеет и дорожит семейными узами.
 
       Генри посоветовал мне учиться дальше по другому профилю, и я поступил в институт, получив финансовое образование. Всё это время мы летали друг к другу в гости. Он возил меня по замечательному автобану в веселую Голландию, где мы наслаждались общением, красотой и своеобразностью страны. Ездили в Австрию в Зальцбург, где он знакомил меня со старинными замками и легендами, связанными с ними, и везде пили необыкновенно вкусное пиво. Разговоры велись на любые темы, они удивляли меня – на Родине тогда приходилось говорить об этом только на своей кухне.
      Где мы только не побывали... Эльза, его жена, иногда отправляла нас путешествовать одних. Я задал ему вопрос, о котором неоднократно думал:
- Почему ты выбрал меня в русские друзья? Я не банкир, не богач, намного моложе...
- Так я же не просто так к вам езжу - ты  мой личный врач. А банкиром ты будешь, и хорошим, я тебя им сделаю.- улыбнулся Генри.
Да, я всегда лечил его «мануалкой», и он чувствовал большое облегчение, но это ему мог сделать и немецкий врач. А он твердил, что ему лучше становится только от моих рук.
 
            И вот пришла пора - я влюбился и решил жениться. Генри сразу прилетел, он хотел убедиться, что это достойная девушка. Поговорил с моей невестой уже на хорошем русском языке и одобрил мой выбор. Вместе с Эльзой они приехали на свадьбу и удивлялись всему, что выдумывали друзья. Веселились, передавая яблоко среди гостей под своим  подбородком, переживали, когда украли невесту, растерявшись и не понимая, что теперь делать... Но когда её нашли, успокоились, но верили во все приколы, радуясь, как дети. Улетали после свадьбы, ещё больше влюблёнными в русских людей и в Россию.
 
          Когда родился у меня первый сын, Генри прилетел. Брал малыша с трепетом на руки, тряс перед ним немецкими погремушками, а когда он кривил личико для плача, кривился вместе с ним, казалось, тоже готовый заплакать. Всегда привозил немецкие витамины, а  жене - французские сыры и хорошую  парфюмерию.
Я все также лечил его, возил в нашу деревню, от которой Генри был в восторге, особенно - от деда. Он пил с ним самогонку, а тот обзывал его фашистом. Генри обижался и втолковывал ему, что фашисты–ультра у них есть и сейчас, и что он – антифашист, и что в России тоже есть наци. А как-то попросил свозить его в наш музей антифашистов и ужасался потом от военных фотографий с фашистской Германией.
 
           Через два года моя молодая жена снова забеременела. Когда она должна была уже родить, мы сообщили Генри. Он удивился:
- Как же так? Я столько раз прилетал - никакого живота не было?
- Вот так, уметь надо. - рассмеялся я ему в ответ.
Он тут же вылетел в Москву. Увидел Иринку и спросил у меня:
- Можно я поцелую её в живот?
- Никакого криминала нет – целуй. - улыбнулся я.
 
      Генри встал перед Иркой на колени, обхватил её за раздавшуюся талию и прижался к животу ухом. Тут же ойкнул и резко отодвинулся, получив от ребенка в животе ногой по нему. Он разволновался, у него заблестели глаза, сняв очки, поцеловал в то место на животе, где получил удар. Когда поднялся на ноги, у нашего сентиментального немца текли слёзы. Вечером он улетел обратно.
А Иринка родила Гошку... в день рождения Генри, немного переходила. Наш немец визжал по телефону на всю Западную Германию от радости. И... начались поездки. Малыш полюбил его как родного, только Генри жалел, что крестным папой он ему быть не сможет - другая вера, но на крестинах присутствовал. Что с ним творилось, когда малыш обнимал его за шею, сбрасывал с него  золотые очки на пол, шлепал по щекам!
Я с ним разговаривал по-английски с рождения, Генри - по-немецки, а Иринка и бабуля - по-русски.
Как Гошка во всем этом разбирался - не знаю, но всех понимал.
 
        Мальчишки подрастали, Генри казалось, что Джордж, как он его звал, даже походит на него. И правда, оба были мордастики и блондины с голубыми глазами. Но... и  мои, и Иринкины, и Севкины, и бабушкины глаза тоже имели такой цвет.
Через пять лет Генри стал просить, чтобы мы отпустили младшего сына в Германию, там он окончательно заговорит по-немецки, да и образование получит настоящее. У него будет бонна, прислуга, свой водитель, и бабулю возьмут с собой, чтобы русский язык не забыл.
 
        Я возразил, что и сам могу теперь дать детям достойное образование, но жена  поддержала Генри:
- Пусть съездит, но с условием: если сыну понравится - он продолжит учение и останется, нет – вернется домой.
Малыш согласился - дядю Генри он любил, тётя Эльза была к нему добра, да и бабуля рядом.
 
       Все улетели. В доме стало не хватать звонкого голоска малыша, никто не играл больше на пианино, не валялись пачками его симпатичные рисунки, не были разбросаны игрушки, не приходила учительница музыки...
Тоска поселилась во всем доме, а прошел только месяц. Зазвонил телефон, папа взял трубку и раздался на всю квартиру его голосок:
- Папа, Вы собираетесь меня забирать? Я уже не маленький – всё понимаю. Мне нужен мой папа, моя мама и мой брат! Мне так хочется быть счастливым! Я соскучился по своему дому и нашему Мурзику. Вы поняли меня?
- Поняли, сыночек, поняли! Завтра вылетаем, жди, малыш.