Последняя капля. 2. Тихие радости...

                ГЛАВА 2.
                ТИХИЕ РАДОСТИ.

      Школа везде одинакова, что в селе, что в городе – одни и те же темы, одна программа, один план школьных мероприятий. Всё, как везде. Система диктовала равенство во всём: в одежде, в правилах поведения, вероисповеданий, национальностей, в одинаковом укладе жизни. Идеально ровный ряд событий и лиц. С ума можно было сойти с этой «одинаковостью»!

      Так и школьные годы прошли для учеников – одинаково: уроки, пионерские и комсомольские поручения и уставы, собрания, летучки и пятиминутки; монотонная учебная программа и нудная шефская «тимуровская» помощь»; скучные школьные вечера и тематические концерты; одни и те же темы на школьных и родительских собраниях. Всё, как всегда, из года в год, из класса в класс.

      Вот и воспоминания Марины тех лет не блещут разнообразием.

      И дети, наверное, тихо сошли бы к концу школы с ума, если бы не одно «но». Их спасало от безумия, словно маяк в ночи, чувство первой симпатии к друг к другу, которое с годами либо крепло, превращаясь в сильные сердечные порывы, либо остывало до спокойной дружеской привязанности. Если бы не первые сердечные переживания, как знать, в кого бы ребята превратились за десять лет тупой муштры? Так и говорили потом себе наедине: «Спасибо тебе, сердце, за спасённые неокрепшие характеры, которые ты закалило в нелёгких переживаниях, потерях и разлуках, обретениях и расставаниях».


      С того памятного урока русского языка у Марины с Жорой возникло чувство стойкой школьной дружбы. Он мог в любое время обратиться с каким-либо вопросом, каким бы щекотливым он ни был, и она могла попросить о том, о чем не решилась бы спросить у другого одноклассника. Находясь в возрасте, когда тело и душа стремительно меняются, шли с вопросами не к родителям, а друг к другу, не боясь, что кто-то из них осмеёт и опозорит.

      Между ребятами установились причудливые на первый взгляд братско-дружеские отношения, до конца понятные лишь только им. Чтобы ему не испытывать неловкость, когда возникал уж очень интимный вопрос, стала Гошу называть прилюдно «братом», или, чтобы было проще для других, «молочным братом». Так как росли с младенчества в одной грудничковой группе, это вполне могло быть правдой. Кто там следил за бутылочками с материнским молоком, которые мамаши оставляли на подоконнике? А подписывать их тогда и в голову никому не приходило! Он очень быстро привык к прозвищу. Факт, что они почти родственники, раскрепостил полностью. Каких только тайн ни поверял девочке, скольким душевным переживаниям стала свидетелем, когда мальчик изливал душу!

      Очевидно, о её порядочности и сердечности Жора похвастался друзьям, и началось… Не заметила, как вскоре для многих превратилась в «жилетку», в которую можно было выплакать любое горе, обиду, доверить самую «страшную» тайну.

      Сначала немного робела перед ребятами, но, старательно подражая взрослым, выслушивала, сочувствовала и негодовала, а потом поняла, что это всё ей… нравится и затягивает всё сильнее. Оказывается, знать такое количество чужих душевных переживаний и тайн – сродни наркотику. Есть некая власть над людьми, тайны которых у тебя в руках. Сама не знала, к чему бы привела её эта власть, если бы не строгое воспитание.


      Её отец, Владимир, был настоящим домашним тираном в этом вопросе! Увидев однажды, как к дочери прибегают пошептаться ребята и девчата, отозвал её в сторонку.

      – Если хоть одно слово, которое тебе доверяют люди, сорвётся с твоих губ – убью собственными руками! Ни гу-гу, поняла? Взвалила сама на себя эту ношу? Теперь тяни! – зловеще прошипел, меча глазами молнии. – Не дай бог, где-то кому-то что-то взболтнёшь – тебе хана! Не пощажу! Предателям суд быстрый – смерть! Придушу.


      После таких слов строгого и страшного в тот момент отца-фронтовика девушка была – могила! Что тут же повысило авторитет среди друзей, но ей-то от этого было только хуже. Став «жилеткой» класса, сама себя обрекла на полное одиночество. Кто же станет дружить с судьёй и прокурором в одном лице? Вскоре слава всеобщей «жилетки» накрыла её с головой! Было и радостно, и грустно, но изменить что-то была не в силах. Так сложились обстоятельства. Не скажешь: «Стоп. С меня хватит». Не поверят, станут обвинять в зазнайстве или криводушии. Тупик.


      У ребят личная жизнь кипела и бурлила: ссорились и мирились, влюблялись и расставались, и Мари часто приходилось выступать в роли третейского судьи; дружили и дрались, и опять их мирила и уговаривала нормально общаться хотя бы в стенах школы; устраивали домашние посиделки и дни рождения, где нередко доводилось успокаивать вспышки зависти и ревности, возникающие там, где не было для них ни малейшего повода. Зная о её природной справедливости и недетской мудрости, слушались, уважали и за молчание, и за спокойный нрав, и за способность не судить не только сгоряча, но и вообще оставлять эту обязанность тому, кто повыше их всех. Сильно выше. Очень.

      Не грустила, рассуждая примерно так: «Пусть жизнь пока тихо проходит стороной, всё равно буду радоваться со счастливыми, горевать с обиженными, сердиться на несправедливость вместе со всеми. Может, это и есть то самое человеческое истинное счастье – быть сопричастной к живым искренним чувствам, какие бы они ни были? У друзей свои удовольствия, а у меня свои маленькие тихие радости. Ими и успокоюсь. Всему своё время. Нужно лишь запастись терпением. А счастье и на печке найдёт, как говорит соседка баба Катя. Дождусь и я».

                Февраль 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/02/07/1609