Последняя капля. 12. Неравный бой...

                ГЛАВА 12.
                НЕРАВНЫЙ БОЙ.

      После посещения Балжан дома Риманс, отношение к Марине в школе не прекращало ухудшаться.

      Даже ребята стали сочувствовать, когда Лёпа очень гадко задевала её. Старались защитить и оградить свою «жилетку» от нападок, но это только ещё больше распаляло директора.


      Однажды девушка не выдержала, когда педагог прицепилась с критикой к волосам, которые были чудесными и от природы имели редкостный оттенок: светло-русый с пепельным отливом.

      – Скажите, пожалуйста, Лариса Леонидовна, что Вам так не нравится в моих волосах?

      – Волосы красивые, а вот красить их тебе не позволю! В школе школьницы не имеют право красить волосы! – с презрением и гадливостью ответила негодующая привлекательная женщина.

      – Красить? Волосы? Я?.. Это мой натуральный природный цвет! – с искренним удивлением возразила гордая девочка.

      – Не лги мне, обманщица! – даже захлебнулась воздухом от возмущения, некрасиво покраснев лицом и шеей. – Я ведь женщина и тоже подкрашиваю седину. Уж краску-то на волосах разгляжу всегда. А ты – бессовестная лгунья! Лжёшь, смотря мне в глаза, нахалка такая, и даже не краснеешь! Совсем стыд потеряла!

      Ребята оторопели от её слов, потом зашумели, заспорили! Мари не сказала больше ни слова: «Зачем? Лучше иметь доказательства на руках, чем сотрясать впустую воздух».


      …Назавтра пришла на первый урок математики только к самому звонку.

      Пройдя в класс, села на своё место за первой партой, куда Лёпа посадила лично, чтоб было проще контролировать и шпынять. Сев, сняла платок, что всё ещё был на голове.

      Увидев её со спины, одноклассники поражённо смолкли. Повисла могильная тишина. Не было слышно ни дыхания, ни: «Ахх!», ни: «Ё-маёё!», ни даже: «Блиинн!» Ничего. Тишина и ужас.

      Со звонком, торопясь, в класс вошла Танеевская. Подошла к столу, положила классный журнал, подняла по привычке глаза на Марину и…

      Женщина застыла, словно на неё взглянула Медуза Горгона! Просто превратилась в каменное изваяние! Потом потрясённо стала оседать мимо стула…

      С первой парты второго ряда на помощь ринулся Саша Петухов и поймал директрису, помог её сесть.

      Едва не упав, она умудрилась всё же не промахнуться, рухнула на стул обессилено, криво и неловко. Машинально кивнула ученику, благодаря.

      Саша сел на место, опасливо косясь на Марину, как и все ребята. Помогая директрисе, старался (на самом деле) помочь девочке, что сейчас стояла на краю пропасти – проступок «тянул» на отчисление из школы!

      Класс же так и продолжал стоять «соляными столбами» в полнейшем оцепенении, не проронив ни звука. Все замерли в ожидании неизбежной развязки, боясь даже шевельнуться, спровоцировать и без того страшную кару для отчаянной зеленоглазой бунтарки.

      Из горла учителя стали прорываться непонятные звуки и хрипы, но ничего так и не оформилось в слова.

      Непокорная ученица стояла прямо перед ней, спокойно смотрела в глаза. Помедлив, заговорила монотонно, не повышая голоса:

      – Теперь я действительно покрасила волосы. Краска «Лонда Колор», номер 9, цвет «Махагон». Сообщаю, если Вам понадобиться для себя. Стойкая, качественная, месяца три продержится.

      Наконец, справившись со спазмой голоса, Танеевская просипела:

      – Я… Да ты… Как ты…

      Вздохнула всей грудью, побагровела до свекольного цвета и выдавила с хрипом:

      – Ну, Риманс, я этого так не оставлю! Тебе это не сойдёт с рук! Даже не надейся!..

      И стоило видеть: голова Мари просто горела от красно-каштановой краски, а выгоревшие за лето отдельные локоны окрасились и вовсе в рубиновый цвет!

      «Игра стоила свеч, стопроцентно уверена, – удовлетворённо улыбнулась она тайком. – Больше никто не обвинит меня во лжи. Никогда».


      С той выходки противостояние вошло в эндшпиль – дальше был только неизбежный пат.

      Уроки вновь превратились в ристалище.

      Ребята, не выдержав несправедливых нападок на Марину, сорвались в очередной виток противостояния против безвольных педагогов, но создавалось впечатление, что просто соскучились по тем «весёлым» дням, когда школа кипела и бурлила от их выходок. Подвернулся благородный повод – защитить однокашку.

      Тут уж парни превзошли себя в выдумках и проказах! Чего же они только ни придумывали! Словно соревновались с директрисой, а Лёпа не отставала от них. Но чем изощрённее становилась месть непокорному классу, тем хуже была успеваемость.

      Опять участились драки и ссоры с участием пацанов, в дневниках у всех без исключения замелькали «неуды» за сорванные уроки и важные протокольные мероприятия.

      Пример оказался заразительным, и другие классы почувствовали свободу! Казалось, наступает катарсис в отношении системы «школа-ученик».

      В этот непростой момент масла в конфликт подливала ещё и Рая Анисимовна!

      Она всё чаще стала приходить в школу и «накачивать» негативом и без того взвинченную Танеевскую.

      Тут произошло то, чего не ожидал ни один человек: ни в учебном заведении, ни в селе.


      Выследив, что «заклятая подружка» директора опять пришла в кабинет, Балжан ворвалась следом, и это в тот момент, когда находившиеся там педагоги вылетали со скоростью пробки от шампанского!..


      …У восьмого класса начался урок НВП, который вёл Макеев Сергей Георгиевич, «Масег», он же «Масик» любовно. Его уважали за то, что не принял чью-либо сторону в школьном конфликте.

      В класс без стука и спроса вбежал громогласным ураганом запыхавшийся и побледневший «двоечник» Шурка Червяков, до того задержавшийся в туалете и куривший там втихаря, и заорал дурным голосом, брызжа зловонной обильной слюной:

      – Бася у Лёпы! Рая там же!

      Через секунду в аудитории никого не было – неслись по коридору к кабинету директора, не думая ни о ком, кроме классного руководителя, над которым нависла серьёзная опасность: «Если она не сдержится – Танеевская выпрет из школы, испортив характеристику и трудовую навсегда!»

      Недоумевающий и донельзя растерявшийся Сергей-Масик обалдело бежал за школьниками, пытаясь выяснить, что их так встревожило, почему всех метлой колдовской вынесло и гонит неведомым шальным штормом навстречу неминуемым неприятностям? Поймал за руку Риманс.

      Попыталась на бегу объяснить что-то, но потом беспомощно махнула рукой.

      Понял по её личику и сам: «Слишком всё запутано, в двух словах не расскажешь на бегу. Позже расскажет. Честная и бесхитростная. Знаю с детства близко. Разъяснит даже мерзость».

      Пришлось просто быть рядом, тихо успокаивать почти взрослых детей, просить не кричать под дверью, удерживать слишком горячие головы от необдуманных поступков.

      Они и не кричали, чутко прислушиваясь к голосам за дверью, но ничего не могли расслышать. Тогда несколько ребят прильнули ушами к двери и, подняв палец вверх, заставили остальных даже не дышать. Вскоре шёпотом стали комментировать услышанное:

      – Вот… голос Раи: «…и не смейте вмешиваться не в ваши дела!»

      – Лёпа говорит: «…и вовсе много на себя берёте…», а дальше непонятно.

      – Тише! Бася что-то говорит… Нет, слишком тихо… А, вот: «…и не позволю вам ломать им жизни…» Ой, про кого это она? Ещё: «Нет, я не боюсь – сейчас не это важно! Важна будущая судьба ребят…» Не пойму, о ком говорят-то?

      Комментировали подслушанное, стоя в нелепых и смешных позах под дверью учительской.

      Только Марина и Георгий понимали, о чём и о ком идёт речь за дверью кабинета директора.

      Мари стало дурно.

      Педагог подхватил девочку, поддержав за талию, с испугом смотря в её посиневшее тонкое личико. В панике оглянулся, сообразил, что нашатырь только в кабинете химии. Метнул на Казыева взгляд, потом на химкабинет – Бек мгновенно испарился в том направлении.

      Дрожа тельцем, в замешательстве думала: «Зачем вмешалась? Сказала же, что справлюсь сама. Осталось три месяца, уйду. Что с ней-то будет?..»

      Нашатырь сделал своё дело. Вскоре смогла стоять на ногах, отказалась вернуться в класс.

      Сергей не отходил далеко, не совсем понимая, что может произойти и чего стоит ждать вообще – впервые в практике.

      Неожиданно дверь с силой распахнулась, раскидав ребят по сторонам, как щенят!

      Из учительского кабинета разъярённой фурией вылетела грузная Рая Анисимовна и буквально налетела на сына. Глядя бешеными ослепшими глазами, прошипела:

      – А ты – домой! Живо! Без разговоров!

      – Ни в коем случае, Раиса Анисимовна, – заговорил Сергей Георгиевич. – Уроки ещё не закончены. Со своим сыном Вы сможете поговорить и дома, – твёрдо, чётко, смотря прямо в исступлённые бесцветные глаза. – Всего доброго!

      Рая замерла и поражённо осмотрелась по сторонам, не вполне соображая, где находится.

      Мари стояла напротив Жоры, смотрела в упор, взглядом заставляя увести мать из школы. Но он впал в оцепенении, слово кролик под взглядом удава, и не мог физически сдвинуться с места. Вздохнув, пришлось самой лезть на вражескую амбразуру:

      – Рая Анисимовна, Вам лучше покинуть школу, пока Вас не застали ученики в таком состоянии. До свидания!

      Макеев быстро сообразил, чем погасить неизбежную истерию, и сунул ватку с нашатырём… под нос родительнице! Спасибо, ребятня не начала смеяться, лишь ошарашенно и восторженно наблюдала за его отчаянными проделками. Держа лицо серьёзным и озабоченным, он ещё пару раз заставил очумевшую от такой «помощи» женщину понюхать лекарство от злобы и безумия.

      Едва очнувшись, негодующе откинула от себя мужскую руку и остервенело… накинулась на Марину, с ненавистью выталкивая слова в лицо, брызжа слюной, вращая бело-красными белками глаз, словно помешанная или одержимая бесами.

      – А ты вообще помолчи! Всё из-за тебя! Если бы не ты, мне не надо было бы ходить сюда!

      Голос сорвался на истерический крик, и Жора… очнулся.

      Схватил мать за руку и силой поволок к выходу. Рая что-то кричала в адрес девушки, брыкалась и упиралась, поливала бранью её семью и родню до седьмого колена, но сын не напрасно вырос под два метра ростом: через пару минут визгливый крик звучал уже во дворе.

      Сцена, что закатила бывший педагог и воспитатель, была глубоко отвратительна.


      Не успели её крики затихнуть в стенах школы, как дверь учительской вновь распахнулась, и оттуда выпорхнула Балжан! Наткнувшись на стену своих учеников, ошалело уставилась раскосыми карими глазами, захлопала короткими жёсткими ресничками в траурной обводке, воззрилась на Макеева, затем на Риманс, которую он продолжал крепко держать за талию, и, не сумев разгадать сразу этот ребус, притворно строго нахмурила нитевидные, выщипанные по моде чёрные бровки.

      – А вы что здесь делаете? А ну, живо в класс, пока вас никто не увидел! Брысь! Кому сказала?

      Второй раз говорить не понадобилось – через минуту послушно сидели в классе НВП, словно никуда не выходили.


      Бедный Масик стоял перед ними и смущённо молчал. Просто не мог сосредоточиться на теме урока! Так простоял в молчании четверть часа. Очнувшись, еле нашёл в себе силы, подошёл к доске и кривенько написал домашнее задание.

      Вскоре прозвенел звонок, и ребята сорвались с парт в коридор, непозволительно громко хлопнув тяжёлой железной дверью – советская «броня» (охраняемый объект всё же – оружие в наличии).

      Марина не торопилась уходить по двум причинам: нужно объясниться с учителем, и… ноги не держали после мерзкой сцены с Раисой.

      – Господи, Маринка… Что это было? Почему Рая накинулась на тебя, словно разъярённая кошка?

      Очнулся, встряхнулся, подошёл к двери и закрыл изнутри на ключ.

      – Давай, колись! Вывали это поскорее! Не жадничай, сестрёнка!

      Вернулся к столу, засиял украинскими тёмно-карими глазами в густых длинных ресницах, а в глубине взгляда счастье: молод, любим, любит. Скоро свадьба.

      – Ну?..

      Виновато улыбнулась, помедлила, с трудом поднялась на ноги, подошла.

      Шагнул навстречу, обнял за талию, поддерживая, с тревогой и недоумением заглядывая в зелень глаз и бело-синее личико. Боднул ласково красно-каштановую головку, укорив:

      – Фиии, какой безобразный цвет, родная!

      Хихикнула, ответив тем же:

      – Фиии, отрастил усы и стал таким важным и чужим, Серый!

      Свои, родные – семьи всю жизнь дружили, а Серж Марине как старший брат.

      Не торопил, понимая, что её что-то сильно мучает. И уже давно. Дал время.

      Была благодарна за тактичность. Помолчав, с грустью вздохнула и попыталась объяснить:

      – Рая боится стать бабушкой ещё до окончания школы, – покосившись, игриво толкнула в бок локтем, полыхнула изумрудом в душу. – Что обскачу твою Лильку!

      Долго соображал, потом густые чёрные брови медленно поползли на высокий, с ранними залысинами, крутой лоб.

      – То есть, весь этот поросячий визг только из-за того, что ей ещё не хочется нянчить внуков?! – ошарашенно поднял брови до предела и вытаращил глаза-вишни. – Да она же просто сумасшедшая старуха! О сыне не думает! Мало того, что топчет душу и сердце, ещё и лишает будущего! – возмущался всем существом. – Как теперь Жорику учиться, когда мать закатила такой скандал?

      – Не волнуйся за него. Жорик не такой слабак, как кажется. Может, теперь поймёт, что проблема не только его, моя или наша семейная, а давным-давно переросла в общешкольную. Что надо было решать сразу, в самом начале, а не сегодня, когда уже поздно – метастазы склоки не только в классе, а во всём селе! Проморгал Гошка важный момент. Отныне только оперативное вмешательство сможет исправить положение. Вопрос в другом: кого удачно вылечат, а кого насмерть зарежут ненароком?

      Долго смотрел, застыв изваянием, однако не забывал прижимать и ласкать шаловливой рукой тоненькую талию.

      Хмыкнула понимающе, но не препятствовала.

      «Задумался, забылся, за Лилю свою принимает, – засмеялась безмолвно. – Ты посмотри, а вторая рука тоже не скучает: съехала ненароком с плеча на лопатку, а пальцы дотягиваются до груди. Хитрец! – мягко опустила на талию, положив свои руки поверх. – К порядку, брат!»

      Вздрогнул, так и не сообразил ничего, опомнился через силу.

      – Вот стою, смотрю на тебя и глазам не верю, – проговорил как-то по-особенному, совсем незнакомо. – Странные дела творятся последнее время. Непонятные и необъяснимые…

      Заглянула в глаза, спрашивая безмолвно.

      Хмыкнул, улыбнулся криво.

      – С тобой, с тобой, Лиса! Только вчера, кажется, бегала у нас во дворе в том платьице с оторванным воланом, собирала пёрышки от индюков, которых сама специально и пугала, чтобы их больше теряли!

      Рассмеялся, обняв по-взрослому!

      Ткнула кулачком в живот, терпеливо вернула руки на место.

      – Жгла их над самоварной трубой или на костре и ела!

      Отвёл на длину вытянутых рук, повертел, любуясь совсем не по-братски.

      Насупилась, ноздри раздулись, ушки вспыхнули, зелень потемнела.

      Помолчав, прыснули смехом.

      – А сейчас смотрю и что же я вижу? Такая взрослая, серьёзная, не по годам мудрая. Эй, Маринчик, ты когда успела вырасти-то?.. Даже грустно стало. Вернись в то платьице, прошу!

      Сам смеялся, а в глазах светилась печаль по ушедшим временам, где было тепло и дружно, где были семейные чаепития под старой грушей, сотни пельменей на фанерных листах и перемазанные мукой руки и лица родных, вкусный плов с барбарисом и кекликами*, чай со смородиновым листом из дровяного самовара и… запах горелых перьев. И Маришка-трёхлетка с перемазанной сажей мордашкой! Зеленоглазая, почти белокурая, душистая, родная и такая тёплая, когда засыпала на его юношеских руках…

      Протяжно и потерянно вздохнул:

      – Обидно, что время не повернуть вспять.

      – Ну почему же? В памяти ты это всегда можешь проделать. В един миг стать тем, кем был пять, десять, пятнадцать лет назад. Лучше телевизора: щёлк, и уже там.

      Мягко высвободилась из мужских рук, собрала учебник и тетради в портфель-саквояж, вновь подошла, держась на расстоянии, будто говоря: «Очнись, скоро станешь мужем и отцом».

      Покраснел, опустил грешные глаза, тайком вздохнул: «Да, отрава. Жорику не позавидуешь: сил нет противостоять фанатичной и одержимой матери, и дико, панически боится потерять её, волшебницу с такими убийственными глазищами. Охохоо, да тут кровью попахивает! Чьей? Кто сорвётся? У кого сдадут нервы? Если у её отца – поубивает Сироткиных! Вражда давняя у них…» Заметив, что терпеливо ждёт, отряхнулся от мыслей, виновато улыбнулся и стал слушать внимательно, задавив чувства и телесную тягу – не впервые ощутил.

      – …В реальной жизни оно идёт своим чередом. Вот и я выросла, пока ты был в армии, учился, потом появился в школе и стал таким важным, что ни разу со мной по-свойски не поговорил.

      Ухмыльнувшись, дёрнула плечом, забавляясь смущением и алыми ушками молодого мужчины.

      – Время не стоит на месте, Серёжка. Кстати, прости, что не сказала этого сразу: рада тебе, брат! Молодец, что пришёл в свою родную школу! Добро пожаловать в уютный семейный ад! – закончила с широкой улыбкой, раскрывая радушные приветственные сестринские объятия.

      Не среагировав на приглашение, продолжал задумчиво, неотрывно, пристально и напряжённо смотреть в её глаза, поглаживая подбородок подрагивающими пальцами.

      – Да, ты права… Очень похоже на ад… Настоящий… Мариш… а ты уверена?..

      – Серёж! – прервала, посерьёзнела, укоризненно покачала головой. – Не надо. Что-то в последнее время этот вопрос мне задают часто. Что ж, отвечу и тебе: справлюсь сама, – метнула взглядом прямо в душу: прохладно, жёстко и отчаянно вызывающе. – Сомневаешься?

      Ахнул беззвучно, быстро отведя взор.

      «Не взгляд – кортик! Вжик, и сердце в клочья!

      Помолчал, мельком зыркнул, уловил её мстительную улыбку! Скрипнул зубами, протяжно вздохнул, с трудом сдержав нервную дрожь:

      – “Слышит” мысли? Вот оно что. Колдунья! Как её бабка Анна! Переняла! Вот и разгадка. Значит, моя мать права: Маринка обречена на одиночество. Семья ей противопоказана. “Дар” не позволит жить спокойно и тихо, завертит круто. Мужики будут гибнуть вокруг неё… Бедная… Бедные…»

      Едва сумел стиснуть в кулак воли чувства и любые посторонние размышления.

      – Ага… Ну-ну… Сама… – постарался вернуться к теме.

      Вспылил отчего-то, взбесился до огненной волны по телу.

      – Да не по твоим это всё зубам, пойми! Одна против всех!

      Взвился, ринулся к ней, навис, вперил тревожный взгляд. Не мог, не желал оставлять девочку наедине с жестоким миром взрослых, которые забылись настолько, что объявили ей настоящую войну!

      – Бой-то неравный!..

      – Зато, последний! – холодно обрезала, оттолкнула мужчину.

      Ринулась к двери, отомкнула замок и, услышав звонок с большой перемены, выпорхнула из класса на другой урок со словами:

      – Пока, брат!

      Сил продолжать разговор не осталось ни у неё, ни у него. Он просто выжег души!

      Обессиленно рухнув на стул, Сергей даже не заметил, как ураганом влетел седьмой класс и быстро расселся по местам.

      Поразившись непривычной безучастности шумного и шебутного учителя, отстранённости и поразительной его бледности, ученики просто ошалели, встали-вскочили в едином порыве: «Что-то стряслось?..», стихли и воззрились в безмолвии.

      В аудитории повисла долгая мёртвая тишина.

                * …кеклик (тюрк.) – каменная куропатка.

                Февраль 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/02/07/1725