Отдалённые последствия. 7. В Москву!

                ГЛАВА 7.
                В МОСКВУ!

      Расставшись с провожатым, некоторое время стояла в полнейшем душевном опустошении, словно прожила долгие, тяжёлые, полные лишений и бед годы, а не несколько радостных и счастливых дней. Они почему-то вымотали психологически просто невероятно! Привело в чувство лишь трезвое осознание, что не стоит стоять возле шоссейной дороги в такое время, когда вот-вот пойдёт рейсовый автобус.

      Собрав волю в кулак, быстро пошла в село.


      Домой пришла как раз по времени, будто приехала на автобусе.

      Домашние встретили встревоженными возгласами, вопросами:

      – Что стряслось? Почему не писала? На коммутатор не могла позвонить? Где столько пропадала?

      – Молчите о моём возвращении. Ни гу-гу! – предупредив, отмахнулась и легла спать.


      Вечером состоялся семейный совет. Было принято решение срочно вывезти дочь в Москву к сестре Ванде.

      На следующее утро Варвара поехала в Кара-Балты в авиакассы.

      Девочке осталось только собрать вещи, документы и… решимость.


      …Сидя в дальней тёмной комнате, смотрела на узелок, лежащий среди вещей, которые, наконец, отважилась вытряхнуть из холщовой сумки, что была с ней всё это неспокойное время. Платок, завязанный в узел, был ей неизвестен, но, ещё не притронувшись к нему, не смогла сдержать слёз.

      «И гадать нечего – Зарина! Нет, только не это! Я просто не в силах увидеть то, что там лежит!

      Проплакав несколько минут, взяла себя в руки и, тяжело вздохнув, дрожащими руками развязала. Зарыдала навзрыд.

      – Господи… ну зачем меня так мучить? Мало тебе моих переживаний за последние три дня?..

      Едва успокоилась, с трудом справляясь с нервами.

      На шёлковом платке изумрудного цвета, щедро расшитом золотой нитью, лежали драгоценности рода Сарыбаевых и деньги. Много денег. Наверное, все имеющиеся сбережения семьи, извлечённые из тайников и карманов.

      Сквозь слёзы, которые опять хлынули из глаз, ничего не видела. Застонала, раскачиваясь, как казашка, из стороны в сторону, прикрывая горестно рот ладошкой.

      – Для чего это? Зарина, что ты наделала?! Ведь это те самые драгоценности, которые имеет право носить только женщина рода! Зачем так давишь на меня?..

      Успокоившись, всё взвесив, поняла:

      – Не давишь, а любишь. Поняв, что сыновья, скорее всего, не женятся больше, отдала украшения той, кого посчитала достойной их надевать, представляя древний род. Признала этим поступком не только желанной невесткой, а настоящей казашкой, возлюбленной и единственной дочерью старинной семьи! Гордостью и надеждой. Отрадой. Какая честь! И какая же это невыносимая тяжесть и боль!..

      Смотрела остановившимся взглядом на украшения.

      – Спасибо, бабушка, но я не смогу их оставить – выше моих сил! Видеть каждый день и чувствовать приятную тяжесть, когда касаются кожи, и вспоминать, как меня в них увидел Ермек! Не смогу…»


      …Он тогда внезапно вошёл в юрту, не потопав по привычке сапогами на каменной дорожке ещё на подходе, не похлопав камчой по голенищам, не позвав их с бабушкой весёлым, добрым и звонким голосом издали.

      Застал Мари врасплох за чисто девичьим занятием – примериванием украшений из ларца, которые дала Зарина. Попросила почистить, освежить зубным порошком и пеплом из веток барбариса, подержать в студёной ледниковой минерализованной воде каменистой речушки: пробудить, встряхнуть память, смыть негатив.

      Сидя на пятках, смотрелась в старое, небольшое, мутноватое зеркало, стоящее в уголке, в которое, возможно, смотрелось не одно поколение женщин семьи. Убрав длинные волосы в шиньон, как раз только вдела в дырочки ушей старинные длинные тяжёлые серьги из серебряной скани, украшенные бирюзой, яшмой, топазами и изумрудами. Камни были потускневшими, потрескавшимися от времени, но остающимися такими сказочными, как у царевны Шехерезады!

      Тихо и счастливо смеясь, сложила маленькие изящные кисти под подбородком, зазвенев тяжёлыми серебряными браслетами, унизавшими тонкие запястья. Стала медленно танцевать, изображая арабский танец на коленях, позвякивая многоярусным монисто и бусами на высокой груди, ловя отражение в туманном зеркале, любуясь причудливым узором широкого кожаного пояса, щедро украшенного сканью и монетами, что так мелодично звучали в пустой юрте, лежа на тонкой обнажённой талии на самой критической полоске бёдер. Украшения звенели и пели бронзовую, серебряную и золотую песню молодости и радости, тщеславия и гордости редкостной красотой, переливаясь всеми цветами радуги в истёртых гранях благородных камней. Свет проникал в юрту сквозь дымовой проход сверху, образовывал столб солнечной дымки, что сияла сказочно и волшебно, дополняла картину нереальности и зыбкости земного мира. Вот и растворялась девушка в этом тумане, сливаясь и пропадая…

      Очнулась только тогда, когда услышала за спиной полувздох, полустон.

      Резко привстав на колени и порывисто обернувшись, отчего длинные серьги, звякнув, ударились о личико и шею, а волосы хлынули из слабого пучка, заслонив на секунду пепельной чадрой глаза, монеты протестующее зазвенели, а браслеты упали на кисти рук с негодующим звуком, Мари увидела на пороге юрты ошеломлённого, потрясённого, восхищённого мужчину, в глазах которого стояли слёзы, а во взгляде кричала… любовь: неистовая, неудержимая, отчаянная! Застыв в немом крике, смотрел с такой болью и желанием, что она задрожала и трясущимися руками резко выдернула серьги из мочек, поранив их в кровь, положила украшение в ларец и с силой захлопнула тяжёлую крышку, словно ставя жирную точку в произошедшем. Приняв резкий звук за отказ в ответном чувстве, Ермек судорожно то ли всхлипнул, то ли вскрикнул и, развернувшись на пятках мягких сапог-ичиг, ринулся прочь из собственного дома! Бежал, спасаясь бегством, как Орфей от эвменид…


      …Просматривая прошедшие события, проплывающие перед мысленным взором, снова всё пережив, решила твёрдо и бесповоротно: «Надо это вернуть. Всё! Хотя, нет… не всё: серьги оставлю себе».

      Взвесив всё, поняла чётко одну вещь:

      «Как только они вернутся в семью – станут для Ермека фетишем, способным сломать личную жизнь. Почему ясно это поняла? Откуда такие недетские знания? Нет ответа. Видимо, подсказки приходят из подсознания, из опыта жизни многих и многих женщин рода, обладавших “даром” видеть и предвидеть будущее. Колдовской дар, который больше губит, чем дарует жизнь. Сергей прав: гублю мужчин. Уже начала.

      Вспомнив тяжёлую сцену с учителем в школе и сам разговор, тяжело вздохнула, опустила понуро светловолосую головку, смотря невидящим взглядом на сокровища.

      – Нет, не оставлю Ермеку памяти. Пускай поскорее забудет странную русскую девочку с мраморной белой кожей и глазищами-убийцами, женится на своей по вере, цвету кожи и волос, продолжит славный род Сарыбаевых, которые всегда растили таких красивых, достойных, гордых, сдержанных, надёжных, как горные скалы высокогорья, мужчин. Они это заслужили. И он это заслужил. Если не счастья, то хотя бы покой. Семейную идиллию».

      Приняв решение, успокоилась, не дрогнувшей рукой извлекла из кучки серебряные серьги, отложила в сторону, а остальное, погладив руками и коснувшись губами в поцелуе, решительно связала в изумрудный платок и положила на стол: «Завтра же сошью мешочек для бандероли и отошлю Турсуновым с благодарностью и просьбой вернуть всё хозяевам».


      Через два дня, в такую же раннюю пору, как тогда на джайлау, вышла из дома и села в поджидающий автомобиль.

      Не зажигая фар, шелестя шинами по гравию, выехали из села по направление в сторону Фрунзе. На основной трассе, включив фары и скорость, «Москвич» рванул в Киргизию.

      Долго ехали в молчании, пока Анатолий, сын соседки Катерины, не прервал тишину.

      – …Ну вот, теперь вряд ли кто догонит. Даже и не спрашиваю, кто. Ясное дело – не от хорошего человека хоронишься. Уже не рада, что родилась такой красивой, а, Маринка?

      Посмотрел в зеркало заднего обзора, засмеялся, но, поймав серьёзный недетский малахитовый взгляд, смутился, покраснел и откашлялся.

      – Турки достали?

      Коротко поглядывая в зеркало, старался не отвлекаться от трассы – непростой участок пошёл: меняли дорожное покрытие.

      – Да не удивляйся ты так! Сам видел, как они кружили по селу, всё людей о тебе выспрашивали. Врали, что твои друзья, а у самих взгляд волчий! Наши люди их только посылали, куда подальше…

      Молчала, словно говорить не было сил. Толик тоже затих, возмущенно сопя.

      История преследования русских девчонок парнями-турками была не нова, но всегда негативна. Всякие нехорошие вещи потом рассказывали о таких «женихах», и об их жертвах-«невестах».


      Во Фрунзенском аэропорту «Манас», не выпуская Марины из машины, пошёл всё разведать и осмотреться.

      Вернувшись перед самой посадкой на рейс, потащил к стойке регистрации и передал с рук на руки стюардессе московского лайнера. Как разыскал и договорился, не рассказал, упрямо молча, но девочку зарегистрировали в тот момент, когда трап был подан к самолёту.

      Марина со стюардессой бежали по лётному полю на всех парах, махая платками и крича, чтобы остановили лестницу, уже отходящую от воздушного судна. Поднялись на борт на ходу, в движении, и тут же, едва за ними захлопнули тяжёлую дверь, борт двинулся на взлётную полосу.

      Через три минуты под крыльями рыжела выжженная земля Киргизии.


      Мари со стюардессой переглядывалась и перемигивалась, посмеиваясь.

      Бортпроводницу звали Мила, и она была едва ли не в первом полёте в этом качестве, чем очень гордилась! Высокая, статная, красивая блондинка – настоящая русская красавица; внимательна и добра, даже годы работы не изменят характера, сохранив способность сочувствовать и сопереживать простым людям, летящим её бортом.

      Красота за иллюминаторами самолёта быстро отвлекла пассажиров от их персон, и они забыли о припозднившихся и едва не опоздавших девушках.

      Потекли обычные часы полёта: напитки, конфеты «Взлётные» на подносе, обед в упаковках и горячий растворимый кофе в маленькой чашечке, на которой был изображён взлетающий в небо самолёт, прессованный рафинированный сахар «Аэрофлот».

      Скучали пассажиры, плакали маленькие дети, сильно пахло ароматическими влажными салфетками, от запаха которых Марину начало мутить.


      Полёт подходил к концу, не принеся никаких неприятностей.

      Перед посадкой к ней подошла Мила.

      – Выйдешь с нами, Марина. Я за тебя поручилась, – сказала тихо, улыбнувшись и подмигнув. – Дам тебе знать.

      Все пассажиры пристегнули ремни, приготовившись к посадке. Нервозность приглушила гул человеческих голосов, заставив замолчать.

      Реактивные двигатели надсадно засвистели, и стало понятно, что самолёт идёт на посадку. Свист. Давление на виски. Тошнота. Толчок. Вибрация кресел.

      – Всё! Сели! – всеобщий выдох. – На земле.

      Стюардесса объявила о завершении полёта, ознакомила пассажиров с правилами выхода из салонов, ещё раз представила членов экипажа лайнера под командованием Андрея Колосова, попрощалась.

      Люди загомонили, стали выглядывать в иллюминаторы, радоваться:

      – Москва! Столица! Прибыли!


      Марина вышла в составе членов экипажа, гордая и счастливая оказанной честью, а пассажиры переговаривались, косясь на них:

      – Ну, вот! Мы же говорили – своя! Там её трап ждал, здесь сопровождают лётчики. Блатная!

      Ребята-пилоты смеялись, заигрывали, пытались познакомиться с очаровательной пассажиркой.  Стюардессы спрашивали Милу, почему сестру с мальчиками не знакомит, отвечала, что она ещё маленькая и очень стесняется.

      Так и дошли до здания прилёта. Там девочку встречала настоящая родная сестра Ванда с подружками.

      Марина тепло попрощалась с опекуншей в павильоне прилёта, и Мила на прощание шепнула:

      – Твой папа так волновался, когда отправлял, оглядывался, словно тебя кто-то хотел у него отобрать! Папы всегда так волнуются, когда мы, дочери, уезжаем из родительского дома! Пока! Пиши отцу чаще, «сестра»! – обняв опешившую девушку, побежала догонять подруг-коллег.

      Мари стояла, туго соображая.

      «О ком говорила? – потом поняла. – Она приняла дядю Толика за моего отца! – хихикнула. – А что, вполне можно было так посчитать! Он тоже светловолосый, привлекательный и… зеленоглазый. Не мудрено было обмишуриться».

      Посмеявшись, пошла к встречающим её москвичкам.

                Февраль 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/02/08/451