Лена или, кто следующий

Настал погожий осенний день, один из тех, что бывают в середине октября после праздника Покрова. В это время уже прошли дожди, и на землю легли первые заморозки, предвещающие скорый приход зимы. Но вдруг, словно по волшебству, выглянуло ласковое солнышко, и распогодилось. Небо было пронзительно синим, манящим к себе, не то что белое марево летних дней.

Я стараюсь не пропустить это время и в один из подходящих дней отправляюсь на Ваганьковское кладбище. Для меня это не просто место, а место, где я могу побыть наедине с собой и своими мыслями. Здесь я убираю опавшую листву, зажигаю свечи, поминаю своих предков, а затем, сидя на хлипкой лавочке, размышляю о бренности земной жизни. Где ещё так хорошо думается об этом, как не здесь?

Вот и сегодня, выйдя из гудящего метро, я не спеша направляюсь к кладбищу. По дороге стараюсь подобрать подходящие цветы. Их здесь множество — глаза разбегаются. Но зачем они нужны нашим близким, которые так далеко отсюда? У них там совершенно другие понятия о красоте и земных ценностях. Они ни в чём не нуждаются, кроме как в нашей памяти о них и молитвах. Я выбираю десять красных гвоздик — почему именно красные и почему именно десять? Не знаю, просто так повелось.

Миновав центральные ворота, я обязательно на минуту загляну к Высоцкому. Это уже привычка, выработанная годами — вся моя молодость прошла под звуки его песен. Затем я направляюсь к церкви. Перед храмом осеняю себя крестным знамением, а потом иду по центральной аллее, среди гранита и золота. Затем поворачиваю налево, и вот уже мои родные могилы совсем рядом. Иногда я слышу щемящий душу звук трубы, но сейчас тихо.

Осень в этом году постаралась на славу. Листья с деревьев опали и плотным ковром устилают могилы — есть над чем поработать. Нахожу под лавочкой старый веник и тщательно всё выметаю. Ставлю заранее приобретённые свечи. Раскладываю цветы и понимаю, что все эти действия только мне одному нужны, а тем, кто там внизу, до этого нет никакого дела. Тем более что их там давно нет. От тел лишь тлен один остался, а души их на небесах с ангелами летают и навряд ли найдётся время у них со мной беседовать.

Почему-то здесь, на кладбище, ко мне приходит спокойствие. Здесь нет места страстям человеческим, здесь все спокойны. Это мы, пребывающие в своём выдуманном мире, развращены земными грехами, которые постоянно мучают нас, не давая спокойно взглянуть на солнце. Вот и ходим мы, понурив голову, словно там ищем смысл этой жизни, а когда разогнёмся — порой поздно бывает. Я и не заметил, как к краю оградки подошёл какой-то тип. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, испуганно глядя на меня.

— Вы только не возмущайтесь, поймите меня правильно, — застенчиво начал он. — Хм… У вас закурить не найдется?

— Не курю! — отрезал я, показывая всем своим видом, что разговор закончен. Но было видно, что непрошеный гость надолго. — Ну ладно, чего стоите, присаживайтесь, — смягчился я.

Мне вдруг стало жалко его: лысина, помятый плащ, как у Коломбо, стоптанные, пыльные ботинки.

— Сейчас, подождите одну минуту, — попросил я.

И откуда прыть такая взялась? Я выскочил на дорожку, по которой сновали люди, не думая о том, можно ли вообще курить на кладбище. Быстро «стрельнул» сигарету и вернулся назад. Незнакомец встретил меня счастливой улыбкой.

— Спасибо, я очень вам благодарен, — смущаясь, произнёс он, при этом любезно принял мой подарок.

— Не стоит, пустяки, — сказал я. — Может, присядем?

Он быстро согласился. Долго доставал спички, которые постоянно ломались. Наконец, прикурил. Я вздохнул с облегчением.

— У вас здесь кто? — решил я прервать повисшую тишину.

— Жена… Первая… Да, жена, — глаза его подёрнулись влагой.

— Давно?

— Лет десять как уж. Я ведь второй раз женат и дети большие — девочка, а от первой, ну, от Елены, — сын. Ему уже за тридцать, — он поискал глазами, куда бы девать пепел, но, не найдя ничего лучшего, как свою перчатку, стал стряхивать туда.

Я, в свою очередь, старался угадать: сколько лет этому человеку?

— Не изучайте меня так пристально. Мне пятьдесят пять, хотя и выгляжу старше. Такова жизнь, — попробовал оправдаться мой собеседник.

Вдруг он как-то сник, осунулся и, казалось, весь целиком ушёл в свои воспоминания.

— Извините, я вам не мешаю? Я ещё чуточку посижу у вас?

Я еле сдержал недовольную мину. Что–что, а дышать табачным дымом у могилы своих родителей мне совершенно не хотелось.

— А хотите, я вам всё расскажу, — вдруг встрепенулся он.

— Что, всё?

— Ну, всё… Понимаете, это ведь они во всём виноваты! — напряжённо начал он. Его лицо стало краснеть пятнами.

— Да кто «они»? — начал раздражаться я.

— Ну, они! Её друзья… Тоже мне друзья, и ведь всем она нравилась… Многие любили её, — он помедлил. — И я тоже любил… Страстно…

Сигарета дрожала в его руке. Скорее то, что от неё осталось. Он присел на лавочку.

— Она не принадлежала никому. В том числе и мне, а была как бы «общая»… Она была создана для всех… Ну, Лена, жена моя первая, которая здесь лежит… Упокой Господи её душу! Мне кажется, что её нет здесь, на кладбище, и что она жива, вот только уехала куда-то… Придёт момент — она появится, мы встретимся, и всё начнём сначала… Я верю в это? — лицо его осветилось после этих слов, и он воспрянул духом.

- Расскажите, пожалуйста, — попросил я, понимая, что не смогу от него отвязаться, — давайте всё по порядку. Как вы встретились? Как поженились? Как это обычно бывает в жизни? Расскажите, наконец.

Я уже начинал уставать, но он с какой-то детской наивной радостью посмотрел на меня.

- Вы будете слушать?

- Да, буду, только начинайте уже, чего тянуть.

Он смял сигаретный фильтр и, не раздумывая, положил его в ту же перчатку, где лежал пепел от сигареты. Повертел её в руках, не зная, что с этим делать, и решил засунуть в карман.
                *
Я был её вторым мужем, — начал он свой рассказ. — Первым был её одноклассник Сергей Калганов. Он был настоящим занудой, всё видел и всё знал, так что слово в его присутствии было не вставить. Но как человек он был неплох. Они дружили со школьной скамьи и даже поженились, когда ей ещё не было семнадцати. Разрешение на брак выбила мама Сергея в исполкоме, у неё там были связи.

Мать Лены умерла совсем молодой, когда её дочери было всего десять лет. Воспитанием девочки занималась бабушка. Где же был отец? Он был знаменитым московским скульптором, и у него не хватало времени на дочь. Что с него взять? Он работал с коллегами над «пластикой» Библиотеки Ленина и получал большие деньги по тем временам. Нельзя, конечно, так говорить, но он и свою жену в гроб ввёл: пропадал целыми днями на работе, выпивал и увлекался «клубничкой».

За Леной присматривала бабушка, но она одна не могла ничего сделать. Хорошо, что отец хотя бы деньгами помогал.

Скульптор получил участок под Москвой в Аксютино, может быть, вы слышали? Знаменитый кооператив: там жили Кибальников и Рукавишников с сыновьями. Хорошее место, одним словом. Он построил там отличную дачу, куда бабушка с Леной стали ездить каждое лето. Меня тогда ещё не было, мы не были знакомы.

В дачном посёлке жили её школьные друзья, скорее один одноклассник, а остальные подтянулись позже. В общем, хорошие ребята, но «заводные» больно. Чего только не придумывали: и костры каждую ночь, обязательно с гитарой и, конечно, с выпивкой. Как правило, это был дешёвый портвейн или собственного производства — вишнёвка или смородиновая настойка. Вы не подумайте, что они сами производили, это родители на своих «фазендах» делали, а ребята просто воровали из погреба. И всё это было так романтично обставлено, что трудно было увидеть начало конца. А «старт» уже был дан.

Развлечение было одно — «адские водители» называлось. Насмотрелись фильмов иностранных, их тогда мало шло на наших экранах, но зато отборные. Вот и сели они за руль, только не машин, а велосипедов, и начали гонять по округе сломя голову. Ну, разгонятся, например, и в пень какой-нибудь со всего размаху или в яму. Коронный номер был на большой скорости в пруд прыгнуть, да ещё и с велосипедом в придачу.

Рассказчик перевёл дух, поглядывая на тропинку, по которой ещё двигались люди. Ему, наверное, хотелось курить.

— Так вот, они её и приучили к велосипеду. Приделали к багажнику её велосипеда корзинку для пустой тары, а она и рада стараться: ну как же — доверяют. Утром, пока никого нет, в магазин бутылки сдавать, а вечером, на вырученные деньги, полные приносит. Подумать только, какая романтика: еловый лес, а ели огромные, вековые, луна полная над лесом, гитары, песни о любви и дружбе… Но как тут не выпить, не поспорить на тему бытия. Так потихоньку она и пристрастилась.

Серёга Калганов даже не приезжал в Аксютино. Так, заскочит на пару дней, посмотрит на весь этот «бедлам» и домой, в Москву. Даже там, в городе, они в разных квартирах стали жить. Каждый у своих родителей.

Я с ней познакомился ещё в Строгановке, на параллельных курсах учились. Она, между прочим, училась весьма успешно. Её курсовые всегда на выставках первые места занимали. Красивая она была, чего говорить. За ней весь курс ухлёстывал, ну и я не отставал — «втюрился» по уши. Найдём укромный уголок в институте и целуемся, пока кто-нибудь не застукает. О нас уже и слава скандальная пошла. Это сейчас свободная любовь и всё прочее, а тогда строго всё было — комсомол следил за нравственностью молодёжи, можно было из института выскочить.

Когда Ленка узнала от кого-то, что у меня папа ведущий монументалист Москвы и в каких кругах он вращается, она прохода мне не стала давать. Просила, чтобы я её с отцом познакомил. Потом я слышал, что она с Сергеем разводится. Вот и получается, что они и двух лет вместе не прожили. Не успели развестись, как мы поженились и на юг, в свадебное путешествие. Бывало у вас такое, что под ногами землю не чувствуешь, вот и у нас так – с кровати днями не слазили. О море совсем забыли, даже за отпуск не загорели толком. Не до этого было.

Когда мы приехали в Москву, то решили провести некоторое время на даче в Аксютино. Это было моей ошибкой, потому что я только со временем понял, что её туда ни в коем случае нельзя было пускать. Там, наверное, сам воздух был заколдован. Она была сама не своя, как будто чужая.

Всеми путями она добивалась, чтобы к нам вечером приходили её друзья. В первый раз я согласился, а потом было уже поздно. Так мы и жили: вечером пили, а утром опохмелялись. И всё это преподносилось под сладким соусом творческой романтики.

Но всё было бы не так страшно, если бы не одно «но» — алкоголь действовал на неё, как сильный наркотик. Сейчас, когда прошло столько лет, мне кажется, что это был признак одного из психических расстройств. Она становилась совершенно неуправляемой. Я это и раньше замечал, ещё там, на юге, но тогда это выливалось в бурный секс. Мне было хорошо! Так хорошо, что я ходил как под наркозом, совершенно не понимая, что со мной происходит.

А выпив на вечеринках, она тут же забывала, что я её муж и где она. У неё появлялось влечение к различного рода приключениям. Конечно, она понимала, что своей экзальтированностью привлекает к себе всеобщее внимание. И за ней все тащились, а ей это нравилось. Хорошо, что я так же, как и все, бывал пьян и от этого мало понимал происходящее. Прозрение приходило после того, как все расходились. Вот тогда-то я и давал ей жару.

Что вы на меня так смотрите? Да, я не выдерживал, срывался, высказывал ей всё, что о ней думаю. Бывало, и руку на неё поднимал. А наутро удивлялся, откуда у неё синяки? Просил прощения, а дня через два всё повторялось по тому же сценарию. Я понял, что единственное спасение — Москва, но, приехав в город, она недолго могла продержаться. Каким-то образом умудрялась пить втихаря, пока меня дома нет. Иногда приглашала своих подруг или однокурсников, причём всегда находила серьёзный повод для этого.

Постепенно такая жизнь стала системой. В середине восьмидесятых я предпринял первую попытку излечить её. Отвёз в дорогую клинику, где она пролежала около двух недель. Вышла, но её хватило на пару дней, не больше. Я ушёл на работу, а вечером нашёл её пьяной, справляла с соседкой свой выход. Ещё раза два я договаривался с лучшими врачами, но ничего не помогло. Начал терять надежду. Многие, кто знал Лену, стали сторониться её под любым предлогом. Но вместо старых друзей стали появляться «новые».

Появился какой-то Виктор — прораб со стройки, который помогал нам делать ремонт. Вот каждый день после работы они стали обмывать очередные успехи в строительстве. Сначала и я составлял им компанию, от безысходности. Но когда однажды, придя с работы, я застал их в постели, моё терпение лопнуло — подал на развод. Она и сопротивляться не стала, уж слишком я был ей неудобен в этой жизни. Квартира была её. Я собрал вещи и ушёл к своим родителям, а жил в мастерской.

Да, совсем забыл сказать, за это время у нас родился сын, которому к моменту развода было уже десять. Конечно, он сильно переживал, но делать было нечего, он остался с матерью, я был бессилен хоть как-то повлиять на ситуацию. Раз в неделю мы виделись, но это больше напоминало игру на нервах…

Через год Лена вышла замуж за своего прораба, переехали в Аксютино. К тому времени отец Лены умер. Теперь им никто не мешал развернуться на полную катушку. Виктор постарался на славу — перестроил со своей бригадой дачу. Теперь она больше напоминала крепость с бойницами, плюс ещё высокий сплошной забор. К ним часто стали приходить местные друзья. Круг замкнулся, всё началось заново. Только Виктор, в отличие от меня, наоборот поощрял эти попойки. Мне казалось, что ему было выгодно, чтобы Лена спивалась, был у него тайный замысел, уж слишком просто и без особых усилий удача плыла ему в руки, а Лена только путалась под ногами. Для парня, приехавшего из Саратова, вот так сразу — московская прописка, квартира, дача и многое другое, совсем неплохо для жизненного старта, ведь он был младше её на четыре года…

Я полностью отошёл от неё. Стал выстраивать личную жизнь, ведь она продолжалась, а я не Анна Каренина, чтоб под поезд бросаться. Женился второй раз. Родилась дочь. Леной назвал.

Однажды я приехал к ним — решил повидаться. Душа разболелась. Она меня сразу и не узнала, настолько пьяна была. Обняла, поцеловала и тут же в дом ушла, наверное, спать, а Виктор с небольшой компанией воздыхателей повёл меня в лес за участок. Там уже костёр горел. Выпили, поиграли на гитарах. Помолчали. Ждали, когда Лена появится, но она не вышла, и я уехал на последней электричке с тяжёлым предчувствием.

Последний раз я видел её мельком, за год до смерти. Я её сразу и не узнал, это был уже не человек, а мумия разукрашенная. Она попыталась выдавить из себя улыбку, но от этого ещё страшнее стала. А я старался со своего лица убрать тот ужас и удивление. Наверное, не получилось. Она ушла от меня, вся сгорбленная и с поникшей головой, всё понимая, предчувствуя свой конец.

Он замолчал, оглядываясь по сторонам.

— Ну надо же, я вас совсем замучил своим рассказом. Темнеет уже. Пора и честь знать. — начал оправдываться мой собеседник.

— Да ладно, будет вам, — решил я успокоить рассказчика. — Это жизнь. К сожалению, не первый и не последний случай. Женщинам вообще пить нельзя, а то, что произошло в вашем случае, это просто полное уничтожение личности, а потом и жизни. Ну хорошо. Давайте уже засобираемся, а то жутковато на кладбище по ночам рассиживать. — Я постарался закончить разговор.

Через минуту мы вместе шли по главной аллее.

— Послушайте, ну чем же это всё закончилось? — решил поинтересоваться я.

— Умерла.

Это случилось в одно «прекрасное» утро. Не смогла опохмелиться. А рюмка водки могла её спасти, но вот её-то в доме, как назло, и не оказалось. Может, и были какие запасы, но никто не дал. Потом вскрытие показало полное отравление организма. Конечно, нельзя на человека наговаривать, но вина Виктора в её смерти очевидна. Он недолго горевал, быстро всё «обтяпал» и похороны скомкал, хорошо хоть мне успели позвонить. Я ведь только на кладбище еле успел.

Ей было сорок пять, но как личность она умерла намного раньше. И получается, что детские игры во взрослых не так безобидны, как кажутся на первый взгляд, а граница, где кончается игра и начинается реальность, совсем не заметна. И сколько таких, которые уже сегодня начали свою игру, совершенно не подозревая о том, что их ждёт в конце? Кто следующий?

— Прощайте.

Я не знал, что ещё ему сказать.

Он и не ждал от меня слов сочувствия. Пожал мне руку, повернулся и ушёл, растворившись в вечернем сумраке так же незаметно, как и появился. На выходе я машинально повернул голову налево. Вдали мерцал памятник Высоцкому.

— Ну вот и всё, — подумал я. — Кто следующий? — ворота Ваганьковского кладбища были ещё открыты.


                2011г.*)