Скворечник на... 1. Влюблённый опер...

                ГЛАВА 1.
                ВЛЮБЛЁННЫЙ «ОПЕР».

      – Этого не может быть, потому что просто невозможно!

      Марина стояла и негодующе шептала, находясь у огромных окон яселек. Смотрела поверх детских головок, прильнувших к стеклу и весело махающих руками молодому папаше.

      Дети кричали и смеялись, выкрикивали, оборачиваясь вглубь игровой комнаты:

      – Миша, там твой папа стоит! Мишка, посмотри же!

      Подбежав к нему, толкали, тащили и тормошили аутичного мальчика, призывая с ними посмотреть на фортели его папочки.

       – Господи, ну что ты вытворяешь, дурак? Ведь увидят же… – стонала.

      Малышня всё же притащила к окну Мишаню.

      Едва увидев отца, очнулся от внутреннего самосозерцания, в котором находился практически всегда, и закричал, прекрасно выговаривая слова слабым восторженным голоском, натужно вытягивая тоненькую шею:

      – Там мой папа! Ой, уже пришёл за мной?

      Метался у большого окна, махал худенькой ручкой отцу, а тот… не видел – смотрел поверх головы сына на воспитательницу, любуясь негодующим пунцовым личиком любимой.

      – Нет, Мишутка, папочка принёс мне жировку*. Пойду её возьму, а ты, пожалуйста, сядь на стульчик, хорошо? Спасибо, мой Топтыжка, – поцеловала крошку во впалую синюю щёчку, отводя и сажая на стульчик у игровой горки. – Гоша, подойди, пожалуйста, ко мне, – подозвала силача и задиру группы, крупного полного грузина. – Гога, ты остаёшься за дежурного. Задача понятна? Не драться. Не кричать. Из игровой никого не выпускать. Мишу не обижать – в нос получишь! – шутя, показала кулак набычившемуся мальчику. – Ещё нужны наставления или сам управишься?

      С любовью глядела на пухлого мальчишку, которого разрывали противоречивые чувства: и подраться есть возможность, и нельзя, больше не выберут старшим.

      – Я всё понял, Марина Владимировна! – был горд, что на него оставляют целую группу маленьких обормотов! – Пригляжу, проконтролирую, подежурю!

      Вытянулся в струнку, поднося мясистую ручку ко лбу, салютуя начальнице.

      – Благодарю за службу, Паидзе! Я горда тем, что ты пришёл ко мне в группу! – торжественно пожала ручонку, осмотрела всех детей. – Дети, мне надо отлучиться на несколько минут. Я могу на вас рассчитывать? Неприятностей не возникнет?

      – Нет, обещаем! Всё поняли, будем тихо играть! Мы умные и сообразительные! Мы же Ваша гордость! – зашумели коротышки трёх-четырёх-пяти лет.

      Рассмеявшись, послала всем воздушный поцелуй, тревожно посмотрела на Мишу, тихо и грустно сидящего на стульчике и смотрящего в одну точку, вздохнула. Убедившись, что он погрузился в транс, ещё разок оглянулась, перескакивая глазами по разноцветным головкам детей – порядок.

      Перед выходом подошла в туалетной комнате к невысокому зеркалу, уже залапанному маленькими ладошками.

      «Так-так, что мне нарисовали? – пригляделась к жирным следам на поверхности. – Ааа, так они из ладошек солнышко изобразили! На рисовании проходили недавно тему размытой техники рисования – усвоили, козявки, – поцеловала рисунок, словно подписавшись под ним, хитро поглядывая уголком глаз в группу. – Шпионят. Только уйду, ринутся смотреть, что же им тут оставила? Любимые».

      Подойдя к окну, убедилась, что парень всё ещё там, склонила голову в сторону двери.

      Радостно засияв глазами, блаженно улыбаясь, ринулся ко второму входу.

      Заскулила, возводя глаза горе: «Боже, дай силы и способности убедить этого идиота, чтобы больше не приходил сюда! Ты же видишь – ситуация выходит из-под контроля: совсем “крышу сорвало” у пацана. Что тебе стоит помочь немного? Не слышит он меня! Дай ему по башке, чтоб очнулся от грёз! Я смирилась с подарками, ты же знаешь, но теперь, когда не мелочи пошли, а дорогущие штучки из секции женского белья, да ещё и заграничного, всё стало неуправляемо».

      Тяжело вздыхая, вышла из игровой в раздевалку, прикрыла за собой внутренние двери группы. Вздохнула глубже, собираясь с силами.

      «Пора, стучит во входную дверь корпуса – не услышали бы».

      Вышла из группы и спустилась на несколько ступеней вниз, открыв дверь на улицу.

      Не успела опомниться, как оказалась в объятиях папаши. Рыкнула: «Только не это – увидят!»

      – Алексей, очнись! – ткнула в мужской бок кулачком. – С ума сошёл! Начальство на месте. Выгонят меня с работы, дурак.

      Быстро завела в раздевалку группы и едва успела закрыть щеколду, как вновь оказалась в цепких руках потерявшего голову молодого мужчины. Вывернувшись из рук, оглянулась на занавешенное стекло двери в игровую.

      «Слава богу, ещё не шпионят. Вот ведь скандал!»

      – Уймись! Чего добиваешься, Леша? Неприятностей для меня? Успокойся – уже добился.

      Села на низенькую кушеточку в расстроенных чувствах, косясь то на окно двери, то на парня.

      Алексей Стрельников, папа Миши, стоял и смотрел на Марину с высоты почти двухметрового роста, и не мог оторвать от потупленной головки взгляда, лаская огромными лучистыми серыми глазами в пушистых девичьих ресницах, пылая юным румянцем, кусая нежные пухлые губы в порыве желания.

      Тайком вздохнула, покраснев: «Этого у него не отнять: красив, интеллигентен и так невероятно чист, как слеза ангела. Хочется положить её на ладонь и целовать. Или любить громко. Очень».

      – Мариш… Маринка… Посмотри на меня, прошу! – дрожал от возбуждения и нетерпения.

      Глубоко вдохнул, пытаясь справиться с обжигающе волной.

      – Прости… Ты сказала «неприятности»? Что случилось? – очнулся от сладких грёз. – Почему «неприятности»? Из-за меня? – только теперь дошёл смысл услышанных слов.

      Вспыхнув, снял кожаную утеплённую зимнюю куртку, бросив на кушетку рядом с девушкой.

      – А то из-за кого же? Лёшенька, милый, уходи! Молю, пока не увидели здесь, проваливай, а? – не знала, чем пронять. – Ты взрослый человек, не мальчик влюблённый, восьмиклассник. Очнись, парень! Ты где работаешь, забыл? Вас там что, выдержке не учат? Или контролю над чувствами? Способности «не выливать» на лицо эмоций? Я не глупая девочка, не первый раз тебя вижу: раньше был тем, кем работаешь, а теперь совершенно не узнаю.

      Покачала поражённо светловолосой головой, покрытой белой хлопковой косынкой. Застонала безмолвно, стискивая пухлые губы в отчаянии: «Что делать с этим Ромео? Как оторвать?» Погрустнела.

      – Лёха, уходи.

      – Раньше? Когда «раньше»? Когда я Мишку к Валовой водил? Или к Рамзаевой? – посерьёзнел, вспоминая невесёлые времена. – Когда Мишаня плакал у них в группах часами, а им было на него начхать? Или когда его забыли позвать с прогулки, оставив на улице в дождь? – просветлённо засиял глазами. – И только ты, увидев его из окна второго этажа, выскочила из грудничковой группы и принесла к себе, а не к ним? А потом и вовсе отказалась отдавать? Или когда сын, отогревшись и просохнув, заговорил впервые в твоих руках? – загорелся румянцем, заволновался. – Думаешь, я всё забыл? Такое не забывают, Маринка! – не выдержав, подхватил её с кушетки на руки, прижал к себе и прильнул в поцелуе, затрепетав. – Я ничего, никого, никогда не забываю – натура такая, – хрипло прошептал, держа в крепких длинных ручищах.

      Задрожав, обвил девичьи руки вокруг своей шеи и медленно провёл пальцами по её бёдрам, неотрывно смотря в глубину изумруда.

      Оба дрожали и трепетали, начали целоваться, задыхаясь от счастья – сошли с ума.

      В чаду желания сумела подумать о последствиях: «Если не случится чуда, Лёшка “возьмёт” меня здесь, в детской раздевалке! Очнись, Машук! Забыла, что стоит на кону? Кто всё слышит?»

      Теряя контроль, распахнула глаза, и что-то мелькнуло в поле бокового зрения, затуманенного диким желанием.

      – Лешка! Отпусти, идиот! Дети смотрят, – захолонув в панике душой, нашла силы и оторвала ослеплённого страстью парня. – Оглянись, придурок.

      Два десятка глазёнок, отодвинув шёлковую светлую занавеску со стекла двери, смотрели на них заворожено и… молчали.

      Спрыгнула с его рук, со стоном рухнула на банкетку, захлебнувшись горькими мыслями: «Это надо видеть… Мне конец. Погонят поганой метлой за непозволительное поведение: связь с родителем ребёнка. Добился, Ромео хренов!»

      Сам виновник и главный нарушитель порядка забавлялся увиденной картиной. Подошёл к двери, разделяющей раздевалку и игровую комнату, встал на колени, приложился носом и губами к стеклу, чем развеселил ребятню до икоты!

      Сквозь слёзы улыбнулась: «Господи, да ты и сам ещё дитя!».

      Этим лишь обрадовала и воспитанников, и шалуна-переростка.

      Малыши трогали с той стороны расплющенный нос и губы папы Миши, приникали к прозрачной преграде, целовали, дурачились, строили уморительные рожицы…


      Внезапно во входную дверь группы резко и настойчиво постучали, стали дёргать ручку!

      Звуки ввели в ступор неприятными звуками всех: и детей, и пару.

      Умные детки опомнились первыми: отхлынули от стекла, поправили занавеску.

      По шуму их ножек Марина поняла: разбежались, делая вид, что играют. Быстро открыла дверь в игровую, приложила палец к губам, окинула ребячьи личики сияющим заговорщическим взглядом, улыбнулась тепло и… обернулась к замершему парню.

      – Добился, чего давно хотел? Поздравляю. Открывай теперь эту дверь и как хочешь объясняй своё присутствие здесь. Я пас. Прости за глупость.

      Слёзы вновь появились, лицо запылало от стыда и унижения, зелёные глаза потемнели. В данную минуту ни на что не была способна. Даже на самозащиту.

      Алексей же удивил: прямо на глазах стал меняться, буквально преображаясь в другого человека! Внимательно оглядел Марину и себя, поправил непорядок в одежде и причёсках, надел куртку. Подал знак, чтобы ушла в игровую к детям, «поцеловав» обожающим взглядом. Спокойно открыл входную дверь группы.

      – Что тут твориться? Почему дверь в группу закрыта изнутри?! – бушевали на пороге заведующая Нина, её зам Бэла и кастелянша Зинаида. – А вы что тут делаете, Стрельников? Днём, в рабочее время?

      – Во-первых, здравствуйте, Нина Михайловна и Бэла Моисеевна! – с достоинством ответил.

      Со спокойствием самурая, прохладно, но учтиво осматривал опешивших низеньких пожилых женщин, явно настроенных на вкусный скандал.

      – Во-вторых, это я закрыл щеколду по просьбе воспитателя группы, пока она была в туалетной комнате с ребёнком. Так, я точно никого не потеряю из этих бармалеев!

      Улыбаясь, обернулся и оглянулся на детские мордашки, «вывесившиеся» на косяке двери.

      – Дети, я всё правильно говорю?

      – Да, правда! Там Грушин обкакался! Фууу… Воняет! Хихиии… Какашка! – загалдели умники-дети, тут же подхватив слова родителя.

      – Как только Марина Владимировна освободится, я уйду, – прямо смотря в глаза растерянным сплетницам, невозмутимо продолжил: – А зашёл я проведать сына – ему вчера нездоровилось, и, заодно, отдать жировку за февраль месяц, – достав квиток оплаты из внутреннего кармана чёрной куртки, протянул заву.

      – Но почему днём, а не как обычно, после пяти вечера? – нерешительно промямлила, приняв чек от высокомерного родителя.

      – Спонтанное решение. Приношу извинения, если нарушил внутренний режим Вашего уважаемого заведения, – склонившись в почтении и раскаянье, продолжал спектакль. – Неловко вышло – невольно бросил тень на Вашу сотрудницу. Впредь постараюсь так не поступать.

      – Да уж… Вы постарайтесь…

      Начальство помялось, посопело и удалилось, оглядываясь на строгого молодого мужчину.

      – До свидания!

      – Всего вам доброго! Удачного трудового дня!

      Дети давно потеряли к действу интерес и играли в свои вечные, только им понятные, игры.

      Марина… мыла попу Грушину. Он действительно наложил в штанишки. Потому ребята и выглянули за занавеску, ожидая помощи. Сгорая от стыда, смеха и раскаяния, управилась быстро.

      Мальчик подбежал к Алексею, горящими глазёнками восторженно посмотрел на высоченного папу Мишки.

      – Так-так… Это ты, значит, Грушин? – строго спросил коротышку. – И это ты, получается, до горшка не дошёл?

      – А его Гога не пустил в туалет! – тут же «сдали» одногруппника дети.

      – Гога? А это у нас кто? А ну-ка, давай, выходи на разговор двух взрослых мужчин, – сурово, сдерживая улыбку.

      Испуганный Георгий мелкими шажочками подошёл к великану, задрал голову, лупая огромными «ланьими» влажными чёрными глазками, опушёнными невероятно густыми и длинными ресницами.

      Сообразив не слишком возвышаться, Алексей сел на стул возле регистрационного стола, положил сцепленные длинные руки перед собой и строго посмотрел на мальчугана.

      – Слушаю Вас, молодой человек. Изложите Вашу версию событий, пожалуйста, – издевался над хулиганом и задирой группы. – Ну-с, чего молчим? Вам есть, что мне рассказать по данному делу?

      – Ээээ… Я, это…

      Пятилетний парниша пытался справиться с непосильной задачей: ответить взрослому судье двух метров роста!

      – Марина Владимировна приказала: не выпускать никого из игровой! – выпалил с облегчением. – Вот. Приказ есть приказ, – с достоинством. – Их не обсуждают, – коварно прибавил чертёнок.

      – С этим не поспоришь, согласен, – не сдавался Стрельников, – но ты ведь взрослый мужчина, и должен ещё и головой думать. Если возникла острая необходимость, повторяю: острая, тогда можно пересмотреть приказ вышестоящего – это разрешено правилами, – упивался ролью начальника, видя, что уже все дети сгрудились в дверях, не смея переступить порог приёмной комнаты. – Давай договоримся: ты исполняешь безоговорочно все пункты распоряжений Марины Владимировны, но только до острого момента. Договорились?

      – Так точно! – заорал грузинский «служивый», выкатив вперёд круглое пузико, смешно оттопырив при этом попу. – Есть, исполнять всё!

      – Выполняйте. Свободны.

      – Разрешите идти?

      – Разрешаю, – смилостивился над крохой.

      Все расступились, давая дорогу Гоге, с завистью глядя в спину: «Вот какой он уже большой – начальство ему всё доверяет, а уж как уважает, советуется!»

      Убирая в группе, расставляя игрушки и игры по полкам, Мари искусала губы, сдерживая смех, стараясь даже не коситься в сторону приёмной.

      «Умница! Со сворой сплетниц управился в одно моргание и с малышом повёл себя правильно. Гений. Профессионал, что скажешь. Лёшик, почему ты безнадёжно, глухо женат? И нет никакой надежды на твоё освобождение, хороший мой. В Конторе не разводятся. Не принято».

      Погрустнев, опомнилась, заметила, что дети сидят за столиками и чего-то ждут. Посмотрела на часы, ахнула: «Господи! Обед!»

      Схватив кастрюли, оглянулась на притихших ребят.

      – Спасибо за отличное поведение. Всем «пятёрка»! – вызвала шквал радостного «ура»! – А сейчас я иду на раздачу блюд. Надеюсь, вы меня не подведёте? Дежурный требуется?

      Малыши озадаченно переглянулись и решили:

      – Пусть остаётся Гога!

      Вышеозначенный начальник, с достоинством грузинского старейшины, важно встал из-за маленького столика, прошествовал к раздаточному, забрался и уселся на большой стул, заболтал пухлыми ножками.

      – Пост принял.

      – Пост сдала. Я постараюсь не задерживаться, обещаю, – оглядев детишек, успокоилась. – Пока, родные!

      Выходя из игровой, услышала тихое детское «пока» и, улыбаясь, немного прикрыла дверь.

      Шагнула в приёмную и тут же… очутилась в объятиях Лешки!

      Не сдерживался и целовал сладко, жадно, без остановки, трепеща телом и сияя счастливыми глазами, прижимая к себе поверх расстёгнутой курточки.

      – …Стоп, – выдавила в перерывах поцелуев.

      Он с трудом оторвался от губ, переводя дыхание.

      – Теперь немедленно уходи. Второй раз не удастся им задурить голову, – смотрела строго и без улыбки. – На этом всё. Больше сюда не придёшь. Слышишь?

      Заморгал в растерянности.

      Вздохнула: «Пора расставить всё точки».

      – Лёша, ты понимаешь меня?

      – А ты меня? А как же я? Как буду жить без твоей улыбки и дерзкого слова?

      Потерянно заглядывал в глаза, ласкал пальцами пухлые от поцелуев губы, нежный румянец бархатных щёк, высокие скулы, подбородок, длинную шею и тонкие косточки ключиц; гладил волнистые волосы цвета тёмной платины дрожащей рукой, перебирая пряди трепетным изысканным жестом.

      – Я не могу с тобой расстаться. Нет. Это выше моих сил. Ты стала необходима, как воздух! Раньше без тебя задыхался, существовал, просто умирал, как личность. А с тобой меняюсь, живу, радуюсь, страдаю, люблю. По-настоящему. Впервые. Хочу быть рядом. Жить вместе. Стать законной парой.

      – Нет. И не будем. Ты женат. Несвободны. Нет «нашего» счастья. Придумал, как маленький мальчик, – старалась быть мудрой и безжалостной. – Пора оставить сказки в детстве, повзрослеть.

      – Детство? Мальчик?.. Я тебя на шесть лет старше! – вспылил, зардевшись. – У меня почти два высших образования! Уже начальник группы…

      Задохнулся от праведного возмущения и раздражения, грозно выпрямился, угрожающе навис столбом телеграфным.

      – Что вижу, то и говорю. Вспылил, как пацан.

      И бровью не повела, лишь улыбнулась, засияла глазами и… нарвалась на поцелуй: нежный, ласковый, девственный, полный почтения и уважения – поцелуй-клятва, поцелуй-признание, поцелуй-любовь. Купаясь в любви, заворчала безмолвно: «Что ты с ним поделаешь? Ничем не проймёшь: что в лоб, что по лбу!» Поплыла в жарком облаке чувственности, теряя самообладание… Опомнилась, встряхнулась, матюгнулась под нос.

      – Всё… Хорош ты!.. Детей надо кормить. Марш отсюда, Стрельников! Выметайся…

      Где шуткой, где толчком, а где и пинком выдворила парня из группы и детсада, вновь получив порцию нежных поцелуев. Хихикнула, покраснев: «Хоть кастрюлями с ним дерись!»

      Алексей, выскочив из подъезда, высоко по-мальчишечьи подпрыгнул, выкрикнул победный клич индейца: «Ииия-аа-хааа!» и… убежал!

      Закрыла глаза: «Пацан и есть. Влюблённый глупый пацан, хоть и начальник оперативного отдела ГБ, – посмотрев вслед, тяжело вздохнула и закрыла на ключ входную дверь корпуса. – Подальше от греха, – постояла в коридоре, прислушиваясь к звукам. – Тихо. Пора обедать».

                * Жировка – профессионально-сленговое устойчивое название квитанции оплаты за услуги (в данном случае – детского дошкольного учреждения). Бытовало в 70-80-гг. прошлого столетия.

                Февраль 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/02/10/830