Начало в начале

И так, сегодня день рождения, и хотелось бы вспомнить сей приятный для меня момент. Поскольку я был сын хирурга, я и оказался по блату в лучшем (по мнению папули), в первом, образцово показательном, клиническом и научно подкованном роддоме №1, что в здании мед. института. Несмотря на начало марта, седьмое число, холодина стоял собачий, градусов под тридцать, и мы с мамой порядком замерзли, покуда  туда добрались. Хорошо, в приемном покое люди душевные оказались, чаем горячим напоили, с мёдом, мама согрелась, ну мне  жарко стало после трех стаканов. Меня в сон потянуло, схватки у мамы прекратились, и мы благополучно проспали до утра 8 числа. Был праздник, врачи, естественно, были дома, а дежурили всякие там практиканты. Поскольку маме чай с медом понравился и результат его применения тоже, мама с утра попросила мёду и не торопясь, с удовольствием напилась чаю, объясняя мне при этом, что торопиться на свет божий не стоит, и лучше это сделать завтра, в рабочий день, когда все будут на месте. Ну, а меня и уговаривать не надо было, я, уютно внутри у неё устроившись,  проспал аж до четырех вечера следующего дня, и врачам даже  пришлось меня поторопить, поскольку было не совсем понятно, то ли я отдыхаю, то ли дурака валяю.
  И вот наступил ответственный момент! Подробностей описывать не буду, поскольку женщинам всё это и так известно, а мужикам всё равно не понять. Выбравшись на свет божий,  для начала я покричал маленько, легкие, значит, прочистил, ну и маме меня конечно, показали, чтобы она порадовалась мне, моему росту в 52 см и комплекции почти  в 4 кг. И после проведения мне водных процедур был отправлен в детскую палату (поскольку у нас коллективизация коснулась не только деревни, но и всего остального), где меня связали по рукам и ногам и сказали, что так и должно быть. Я уже говорил, что было холодно и на улице, и в палате, и я быстренько там замерз. И тут меня, конечно, возмутила мысль, что, вместо мамуленного тепла и ласки, и положенного по уставу её молочка, мне предстоит, связанному по рукам и ногам, скучать и замерзать здесь! И я и заплакал, и  дальше и больше,  а потом, собрав свои силы, устроил такой рёв, что разбудил всех товарищей по несчастью и они дружно поддержали меня. Сбежались все ближайшие медсёстры и врачи и, решив, что лучше всего отнести этого друга к его родной мамаше – пусть с ним и разбирается, что и было тут же сделано. И вот, друзья мои, к нашему общему с мамой радости и удовольствию, я получил её нежность, тепло и ласку, а мама любимого сыночка для полного нашего счастья, и мы блаженствовали  всю ночь, до следующего обхода.
 Но увы, ни что не вечно под луной, и меня по команде местного зава отправили обратно, чуть не сказал – в казарму, в общую палату. Там я, полежав и подумав, что не могу пока дать этой команде «просраться»,  и решил, что сделаю это сам. И через некоторое время стал выполнять задуманное и, конечно, с просьбами о том, что пора перепеленать в очередной раз, а, поскольку запас чистых пеленок имеет свойство кончаться, медсёстры сами отнесли этого засранца к его мамочке на перевоспитание и, поскольку молоко родной матери имеет антисептические свойства, пришлось заменить всего пару пеленок. Но зато потом нас мамулей никто уже не трогал.
 Но, увы! Жизнь наша сложная штука. И лучшее всегда - враг хорошего (это я о роддоме). И теперь  уже у мамы поднялась до 40 градусов температура,  и новейшие тогда антибиотики не помогали. Вот и пришлось выписать нас домой. Дома у мамы с неделю держалась высокая температура, а потом вышел отгнивший кусок  последа из матки. Вот так я мог остаться сиротой, едва только родившись. Сиротой – потому что толку с этих академических врачей, по-моему, было бы мало. Что тогда помогло маме остаться в живых - или крепкое здоровье, или антибиотики, или тот чудесный липовый мёд, неизвестно, но через неделю мама поправилась, на радость бабушке и отцу.
Оказавшись дома, я (посмотрите скорее) решил, побыстрее вырасти, и всецело этим и занимался, без всяких там  лирических отступлений, поручив все текущие вопросы маме и папе, поэтому и воспоминания до времени, пока я не пошел в садик, такие обрывочные, но попробую вспомнить, что-нибудь интересное для вас. А жили мы в приличной по тем временам комнате на 15 квадратов в коммунальной квартире на 3-х хозяев, с коммунальной кухней, недалеко от завода им. Баранова  в кирпичном двухэтажном доме на втором этаже.
Мама часто гуляла со мной на улице , и один раз нас даже сфотографировали. Маме нравилось возиться с таким симпатичным малышом, как я, ведь все дети прекрасны для своей матери, но отец зарабатывал мало, да с него ещё и алименты высчитывали на сестру мою по отцу, Оленьку. А маму усиленно, поскольку она была хорошим специалистом своего дела,  звали на работу. И когда мне исполнилось два года, она вернулась на свой машиностроительный завод проектировать плазы – устройства для монтажа фюзеляжа и крыльев самолетов, а меня отдали в ясли.
Как мне было в яслях, я, конечно, не помню, но через три месяца я  заболел коклюшем,  закашливался до синевы, долго не мог поправиться и сильно похудел.  Маме пришлось на полгода, уволится с завода. Она отхаживала меня, как могла, и когда я почти поправился,  мы поехали в деревню Артын, на свежий сосновый воздух,  чтобы я поправился совсем. За это время я снова стал походить на симпатичного бутузика.
И снова маме пришлось идти на работу. В доме, естественно, стали появляться нянечки. Вначале мне это было интересно. Как же, новые люди! Но потом мне всё это надоело. Молодая няня, например, целый день могла читать свою взрослую книжку и щелкала семечки, а старые нянечки пытались и спать завалиться. И мне запомнилась только одна бабушка, тетя Нюра, которая и по дому всё успевала, и со мной занималась со вниманием и  любовью.   
    Обычно человеку запоминаются яркие моменты жизни своей, как хорошие, так и плохие, ну а ребенку – тем более. Мне, как и любому любознательному мальчишке, запомнилось, когда мне дарили интересные для меня подарки, например, новые ботинки. На всё остальное, разбираемое и не очень, я, немного полюбовавшись на этот приятный  для меня сюрприз, начинал тщательно его изучать  и, по возможности, старался всё это разобрать, а потом собрать. Первая часть данной работы, как правило, заканчивалась успехом, а вот вторая… Тут, конечно, я один не справлялся, приходилось звать на помощь окружающих. И, думаете, я успокаивался на этом? Как бы ни так. Мне всегда хотелось переделать данную штучку. Я тут же повторял процесс разборки и снова пытался собрать всё, но уже по-другому. Так было со всеми моими игрушками и даже с тем игрушечным самолетом, который с гордостью (ну как же – уникальная вещь!) подарил мне на день рождения отец. После полной его разборки и попыток «доработать по месту» я был выдран за это бельевой веревкой обычно ласковой маминой рукой. Вот этот день и запомнился мне по этому поводу. Как выглядел самолет, я, конечно, не помню, но верёвку помню прекрасно, как будто видел её вчера. После этого трагического случая   (а ведь попа моя потом долго болела)  родители, наконец, поняли, что мне надо давать в работу игрушку - конструктор, именно для того и предназначенный. И всё стало на свои места. Я с усердием  трудился над конструктором, и сломать до конца уже ничего не мог. Мама, по профессии инженер-конструктор, с гордостью смотрела на сына, как он постигает творческий инженерный труд, а отец тоже был довольный, поскольку я, крутила-вертела, к нему не приставал.
Вообще у меня в детстве был чисто холерический тип характера и меня на улице без поводка, т.е. не взяв меня с начала за руку, водить было нельзя – тут же убегал. И когда меня потом ловили, мне говорили: У! Холера! Попался, наконец! И все были довольны - и кто ловил, и я тоже, если мне не попадало, конечно. А как-то раз, стоя с мамой на остановке трамвая, я вырвался и успел заскочить в уходящий вагон трамвая. Проехав  одну остановку в одиночестве, без мамы, я одумался и вышел на следующей остановке. Мама поехала вслед на следующем трамвае и, к великой её радости, тут же нашла меня. В общем-то, мне надо было радоваться тоже,  но, увы! Меня-то ждала, очередная встреча с бельевой веревкой. Не знаю как ей, а мне это случай очень, очень не нравился.
Наш разговорчивый сосед по квартире как-то раз, удачно приобретя шикарный по тем временам керогаз, с тремя фитилями (у остальных был только два), похвастался мне, поскольку больше никого на нашей коммунальной кухне не было, своим приобретенным шедевром. Он показал, как с помощью ручки можно крутить туда-сюда эти фитили, чтобы добавить,  или убрать пламя горелки. Когда сосед вышел из кухни,  я, конечно, поспешил покрутить эти самые фитили. Ведь мне  показали же, как это всё делается! Ну, я, естественно, их тут же и покрутил  до полного их выпадения в поддон керогаза. Увидев, что фитили не появляются обратно, я дал деру из кухни в комнату, забрался к маме на колени и сделал вид, что я тут не причем. Сосед же, обнаружив данное злодейство, прибежал в нашу комнату и  долго доказывал недоумевающей моей маме, что это моих рук дело, и вставить обратно все три фитиля сразу он не никак не может. Отец с мамой посмеялись маленько, узнав, с чего всё началось, но веревкой всё же меня демонстративно (но не больно!) выдрали.
              Ну ладно, друзья мои. Что-то мне и самому  надоела эта самая веревка. Расскажу о таком родном, таком теплом и чудесном чувстве материнской нежности моей матери ко мне. Когда мама была беременна мною, она как-то не чувствовала этой, такой светлой, родственной связи. Нет, мама, конечно, соблюдала все те предосторожности по сохранению своего будущего ребенка, но не была эмоционально с ним. А вот когда  я уже  закричал в самый первый свой раз в родильной, то она сразу почувствовала всей своей душой, что это кричит её собственный ребенок, её единственный и любимый сыночек! Вот так, и на всю оставшуюся жизнь я для неё самое дорогое существо на свете, Увы, я не всегда отвечал ей взаимностью, хотя и прошли мы всю жизнь вместе, хотя я и женат. Всё-таки  мама есть мама. Всегда переживает за тебя, всё поймет и всё простит. Я счастлив, что у меня такая мама.
Ну, дак вот, о том чудесном и прекрасном. Всё свободное от домашних дел время мама была со мной, ну, т.е. мы играли или мама читала мне книжки, или рассказывала мне что-нибудь интересное и занимательное. А, бывало, я свернусь калачиком у неё на коленях, задремлю маленько, и она споёт мне потихоньку  какую-нибудь песенку. И мне становится так хорошо на этом свете, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Вот с тех пор я и ценю в первую очередь в женщине это прекрасное чувство нежной доброжелательности. К сожалению, не всегда  у меня получалось это счастье моё увидеть,
и я не единожды просмотрел ту единственную и неповторимую для меня женщину, а женился то я только с целью завести семью. Нельзя сказать, что это у меня плохо получилось. Я сейчас ухоженный, накормленный, обстиранный и я стараюсь для жены всё сделать, что положено.
Вот. А теперь я расскажу о моей и не моей, любимой старшей сестренке по нашей коммуналке. Надеюсь, вы поняли, что пишу я о соседке нашей по квартире, Наташе, которая была старше меня на четыре года. Вечером, поужинав, Ната приходила к нам в комнату, забирала меня, и мы шли в её волшебную страну сказок. У Наты было много сказок с картинками, глядя на красивые иллюстрации к сказкам, она пересказывала их содержание, но как прекрасно она это делала! Переводила подчас непонятное, взрослое изложение сказки на понятный мне детский язык. И вот этот шалопай – перекати поле, ну, т.е. я, замирал и с восхищением слушал сегодняшнюю сказку. Ната также учила меня рисовать цветными карандашами, а, вернее, мы рисовали вместе, и Натик просто помогала мне, а потом складывала наши рисунки в папку, и взрослые позже  любовались ими. И я  не мог представить своей жизни без Наты, а когда она заболела и в комнату к ней не пускали, то притащил табуретку к дверям её комнаты и мы переговаривались с ней через дверь. Когда мы, в мои 5 лет, переехали на другую квартиру, то мне долго её светлой души не хватало. И вообще, на всю оставшуюся жизнь у меня осталась  желание иметь вот такую вот, прекрасную сестренку.
Яркими красками и вкусными конфетами мне запомнился самый детский праздник – Новый год. Я там не терялся, в подходящий момент залезал на стул, читал стихотворенье, кланялся после аплодисментов присутствующих и говорил: Коля Тец – молодец! И после получал заслуженные призы, ну, т.е. конфеты и мамину похвалу. К Наташе приводили мою одногодку, скромную девочку Лену, но без милой моей Наты игра у нас никак не клеилась.  И тогда Ната, собрав нас с разных углов комнаты, устраивала нам настоящий  новогодний праздник, со  сказками, сюрпризами и подарками. Но никто нас тогда не поздравлял с Рождеством Христовым, хотя бабушка была верующей.
Ещё одним ярким событием в нашей жизни было участие в демонстрациях, и особенно в майских – весна, тепло, птички поют, знамена развиваются!  У всех приподнятое настроение, ведь нет войны и страна возрождается! И я, несмотря на малый возраст, всё это чувствовал. Вот, и мама, взяв меня на руки, шла на демонстрацию, благо, со мной далеко ходить не приходилось и мы наслаждались весной и демонстрацией сплоченности нашего народа. Да, да! Всё было именно так и не иначе! Зимой мне, конечно, тоже было весело на демонстрации, особенно с Сашей Тихоновым.
А ещё я помню, как частенько в выходные, по вечерам, собирались все соседи в нашей коммунальной кухне, пили чай, беседовали, слушали музыку с соседского патефона, танцевали и были вместе, как одна семья, и я, маленький ребенок, чувствовал, это душевное единение людей. Мне тут же удавалось по исследовать уже не нужные, использованные иголки с патефона, и я никак не мог понять, почему они затупились, ведь они же такие острые?  А взрослые никак не могли мне объяснить, что им  положено месяц работать, а потом их выбрасывают. Ну, как и люди, поживут, поживут и умирают. И это было очень страшно, и к иголкам я больше не подходил.
Я боялся оставаться дома один, и мне при этом хотелось выйти из комнаты и найти кого-нибудь. Сначала я хотел выйти через двери, а если те были закрыты, то я пытался выйти из комнаты через окно. Когда мне было года два, мама ушла в магазин в то время, пока я спал, и, вернувшись, застала меня стоящим на подоконнике у открытого окна. Увидев это, она обомлела и тихонько, что бы ни испугать меня, запела песенку. Я повернулся к ней, и она  успела взять меня на руки к общему нашему удовольствию.
И ещё мне запомнилась наша арбузная кровать. Папа однажды привез целую кучу арбузов домой и закатил их все под взрослую кровать. И я всё время хотел быть к ней поближе, чтобы отведать таких, вкусненьких арбузиков. И когда они кончились, я долго просил папу, чтобы он снова сделал «арбузную кровать». Но сентябрь уже прошел, и арбузы были уже дорогие, и арбузная кровать снова не получилась. А мама, когда их отправляли на уборочную, привезла большущий кочан капусты, который ей дали за ударный труд, и мы его долго, долго ели, и мне он уже не казался таким вкусным, как в первый раз.
Ну, а теперь придется  вернуться опять к веревке, вернее, к нестандартному её применению. На первом этаже жил мальчишка, был он на целый год меня старше, и все время пытался доказать свое превосходство по всем вопросам передо мной. Так вот, однажды он пытался уверить меня, что коты умеют летать. Ну, тут уж я совсем возмутился его наглостью и решил провести научный опыт по экспериментальному полету  соседского кота Васи с нашего окна в кухне. Васю мы отловили быстро, использовав  кусочек колбасы. А вот с запуском кота в полет все очень плохо получалось, т. к. Вася ну никак не хотел прыгать вниз со второго этажа. Но мы, в конце концов, приловчились и вдвоём выбросили его вниз. Полететь, он, конечно, не полетел, но сильно мявкнул, приземлившись. Но не долго, я потом ходил гордый в своей правоте. Соседка  снизу видела всё это, и я в полной мере испытал, что такое больно, когда мама приговаривала при этом: Вот! Будешь знать, как животных мучить. А я гордый в своей правоте, тоже мявкал от веревки, но реветь и не собирался.
И ещё я хотел рассказать о своем научном эксперименте, с мясорубкой. Мама крутила мясо, чтобы попотчевать нас своими превосходными котлетами, и я старался ей в этом помочь, засовывая  в мясорубку лишний кусочек мяса, за что, правда и получал по рукам, чтобы не лез в эту самую крутилку. Обидевшись, я надулся, как мышь на крупу, и отошел. Мама, пожалев меня, собрала уже помытую после прокрутки мясорубку, поставила рядом туда же большую тарелку и предложила мне покрутить, но без мяса.
Эрзац-процесс этот мне быстро надоел, и, раскручивая мясорубку, я уронил на тарелку металлический обруч для крепления той круглой штучки, с дырками и разбил тарелку.
Мама возмутилась! Что ты наделал, сказала она! И я ей в ответ и выдал: А зачем ты мне это всё дала?! Без мяса и крутить не интересно! Мама тут и опешила совсем, а ведь ребенок прав! Так что родители! Не давайте своим детям никакие там мясорубки, а тем более с тарелками! Тарелку разобьют, а то и пальчик, в ту самую крутилку засунут!