Скворечник на... Послесловие. 2. Врачебная ошибка

                ГЛАВА 2.
                ВРАЧЕБНАЯ ОШИБКА.
                http://proza.ru/2013/02/11/442

      …Риманс уже несколько часов сидела в этой глухой без окон комнате и «работала медиумом».

      В этот раз не всё шло гладко – они, вероятно, увеличили дозу!

      Никак не могла по-настоящему сосредоточиться. Информация наплывала, но не хотела до конца раскрываться. Застонала от дикой головной боли после стольких часов умственной работы.

      – Марина. Сосредоточьтесь. Ещё несколько фото.

      Мужские руки из-за завесы резкого света разложили на столе фотографии детей. Их было семь. Дети разных национальностей и возрастов.

      Нет, ей нечем их было обрадовать.

      – Они все мертвы. Убит. Изнасилована и задушена. Задушен отцом. Утоплена матерью, ищите в выгребной яме ближайшей соседки. Утонула… – показывала пальцем фото, от которых шёл холод смерти.

      – Карта, – тихо настаивал голос.

      Никак не могла собраться с мыслями.

      С трудом подтянув стопку карт, выбрала нужные, развернула, преодолевая дурноту, медленно водя пальцами, стала показывать, где искать останки несчастных.

      – С этой возникли проблемы – пусто, – голос был нейтрален: не упрекал, не ругал, просто ждал результата.

      Посмотрев на указанное фото, вскипела.

      – Бездари! Она там лежит, где вам показала в прошлый раз! – взяв себя в руки, закрыла глаза и заговорила. – Строящаяся многоэтажка. Очень высокая. Пока только каркас. На высотке стоит девушка. Одна. Долго стоит. Потом делает шаг вниз. Летит. Несколько раз ударяется о выступающие балки. На земле насаживается на длинные арматурные стержни. Скользит по ним. Потом погружается в свежий раствор бетона. Всё.

      Откинулась на спинку кресла, почти ничего не чувствуя – обморок близок.

      – Последняя группа на этот сеанс, Марина, – голос неумолим, спокоен, настойчив.

      – Нет, довольно! Ещё пять минут, и у меня взорвётся голова! – уже кричала. – Они все, вы слышите, все мертвы!

      Вскочив, нечаянно положила руку на фото маленького светленького сероглазого мальчика.

      – Хотя, нет… погодите…

      Осела в полном изнеможении и ужасе: мальчик, как две капли, был похож на маленького Алёшку, её любимого – показывал свои детские фото. Задохнувшись от слёз, едва взяла себя в руки.

      – Этот ещё жив, – еле двигая свинцовой рукой, стала водить по фотографии пальцами. – Деревня. Луг. Коровы. Выгон… Нет, это не выгон – это ферма, ранчо! Ветряк возле небольшого дома. Дом… Не наш… Это… Вермонт…

      – Сосредоточьтесь, Марина. Вермонтов много. Какой именно? Штат? Город? Округ? Селение? – опять этот ненавистный голос.

      – Не вижу… Мне плохо… Быстрее ищите… Он в опасности… Скоро гроза… Его убьёт молния…

      Больше ничего не чувствовала, только слышала голоса и свои мысли, от которых становилось ещё хуже, но контролировать уже не могла, теряя последние нити разума.

      «Алёшка, как он похож на тебя, единственный! Может, это ты там заново в нём возродился, любимый? Как мне тебя не хватает, суженый мой. И твоих неистовых рук. И тела. И губ…»

      Уплывала в чувственную негу и страсть их первой, той самой, ворованной, настоящей брачной ночи, когда поняли: не жить друг без друга.

      Погрузившись расстроенным разумом в прошлое, начала слышать отовсюду только голос возлюбленного и чувствовать его прикосновения…


      – …Что тут происходит? Вы с ума сошли?! Я же запретил её трогать! Вы окончательно сожжёте нервные окончания в мозге вашими препаратами! – гремел знакомый голос. – Убьёт инсульт в любую минуту! Какая тогда будет польза? Кому?

      Кто-то подхватил Марину на руки, подняв с кресла, и понёс куда-то.

      – Всё, сеанс закончен! Я сказал! Не смейте заходить в кабинет релаксации ближайшие три часа.

      В прохладе коридорного воздуха девушке стало немного лучше, но образ Алексея никуда не делся. Сознание сосредоточилось на памяти о любимом и отныне воспринималось только через эту призму. Находясь в состоянии раздвоения личности, сорванной психики, видела себя со стороны и могла частью здорового рассудка оценивать события.

      «Они превысили допустимую норму – сознание сдвинулось. Слава богу. Больше буду не нужна. Лучше слабоумие, чем экстраординарные способности. Теперь принадлежу только себе. Им дураки ни к чему».

      Чувственность мешала думать, потому ничего не видела, кроме лица Лёши, не воспринимая иных касаний, кроме его рук, не ощущала других чувств, кроме желания, страсти и жарких ласк.

      «Я его вижу, слышу и чувствую, значит, он жив? Выжил? Нашёл здесь, на далёкой базе филиала Конторы? Спас?»

      – Маришка, слышишь меня? Милая, держись!

      Его дрожащий голос ласкает слух.

      «Любимый!»

      – Сейчас введу препарат, ослабляющий воздействие их нового блокиратора.

      «Слышу, Лёшенька, но зачем всё это? Ты со мной, и больше ничего не надо! Поцелуй меня…»

      – Вот так. Посиди минутку, приготовлю состав.

      «Зачем состав? Не уходи. Люби меня…»

      – Лёша! Лёшенька! Где ты? Не уходи, любимый…

      Искала невидящими глазами свою любовь, беспокоясь, что пропал из поля зрения её слепых глаз.

      – Господи… – выдохнул с ужасом, – нет! Только не это! Маринка, очнись, родная! Не сдавайся!

      Боль от укола в вену. Тошнота.

      «Нет, Лёшенька, слишком поздно – они ошиблись дозой. Укол не подействует…»

      – Алёшенька, иди ко мне, – дрожала, прижимая любимого к себе, – обними, единственный, и люби прямо сейчас… Прошу… возьми меня…

      – Мариша… Очнись, умоляю! Девочка моя, родная, приди в себя!

      Он дрожит, а она всё сильнее льнёт, целуя любимое лицо и губы, раздевая и прижимаясь к телу.

      – Марин… не надо так делать, милая… Нет, Мариша… нет… Господи! Я сейчас тут сам сойду с тобой с ума!

      Больше не удерживает девичьих рук и тела, а прижимает к себе так, что несчастная начинает стонать и выгибаться под его руками.

      – Что же ты творишь со мной, Маришааа? Любимая… Желанная моя… Маленькая…

      «Всё, Лёшка сдался и уже не сопротивляется. Да, любимый, да, сто раз да. Целуй меня и возьми скорее… Улетаю!.. Всё, он мой: желанный, страстный, сильный до боли и ненасытный. Сходит с ума, совсем теряет голову, суженый мой. Всё в порядке, не сдерживайся. Так и должно было быть, ты так тогда и сказал. Иначе и не могло случиться – только ты и я. Это неизбежно бы произошло, единственный, и никак иначе. Я твоя. Ты мой воздух. Без тебя не дышится…»


      …Смотря в умирающие глаза Зеленцова, видела, слышала и чувствовала за двоих, тех, что были у него в потаённой глубине глаз. Продолжая глядеть в медовую темень, грустно и потерянно усмехнулась: «Эх, ты… мой неистовый! Друг, называется… Вероломный и… родной».

      Взирала со стороны, сидя на асфальте, и держала мужчину в своих окровавленных руках…


      …В тот день Александр Евгеньевич неожиданно, без предварительной договорённости, нагрянул в далёкий филиал, с которым сотрудничал много лет. Вошёл и увидел… Марину!

      Она была близка к умопомешательству, с явными признаками искажения восприятия реальности и личности!

      Плохо владея собой от жуткого животного страха за её психику и жизнь, просто вырвал зеленоглазую девочку из рук дознавателя, пользуясь немалым здесь весом и авторитетом, чем и спас женское тело, но не свою душу.

      Едва увидев, понял, что опоздал!

      Видимо, здешние эскулапы ввели подопытной новый малоизученный препарат, раскрывающий сознание людей с особой изменённой психикой. Что ж, судя по той коробке с уже отработанными материалами под рукой дознавателя – препарат оказался весьма результативным. Только Марише, скорее всего, с дозой намудрили – «поплыла головой».

      Неся её, полубезумную, по путаным лабиринтам бывшего бомбоубежища, дрожал от страха.

      Попытался ослабить воздействие блокиратора – тщетно: видела его своим возлюбленным, Алексеем Стрельниковым, и не выходила из этого состояния!

      Оставшись наедине в полутёмной красивой комнате для восстановления и релаксации подопечных, попытался урезонить, силой сдерживал страстные порывы и стоны девушки.

      Когда встал на колени перед ней, вдруг кинулась на шею, стала целовать, льнуть тонким пьянящим телом, раздевать трепещущими пальчиками, дрожа от желания к «Лёше»…

      Зеленцов сорвался.

      Краем рассудка понимал, что пациентка находится в неадекватном состоянии, что до конца должен оставаться профессионалом, медиком, только забыл, что был ещё и простым смертным мужчиной: сильным, в самом расцвете маскулинных сил, давно любящим и желавшим её последние два года!

      Просто не выдержал напора женской страсти, притягательности жаркого тела, сладости неистовых губ и бесстыдства тонких пальцев, творящих грех и чудо. Даже смирился с тем, что называет его именем погибшего несколько лет назад возлюбленного.


      …Наблюдая со стороны, держала чувства в жёстком корсете воли. Твёрдо решила: «Я должна досмотреть! Александр так хочет. И я выдержу. Во имя правды и совести того, кто рассказывает это глазами, разрывая себе душу».


      …Он медленно положил её на широкий кожаный диван и, не спуская потрясённых глаз, стал раздевать: блузочка, юбка, туфельки, колготки. Бельё не стал снимать, в последнем отчаянии надеясь, что это его остановит в последнюю секунду, послужит «чекой» на гранате неистового темперамента.

      Руки трепетали, спазм душил от сильного волнения: заполучил после стольких лет страстного желания обладать!

      Борясь с совестью, контролировал громкий и низкий голос, говоря тихо и мягко, касаясь легко и невесомо. Кто знает, что девочку может «разбудить»? Это может быть что угодно: запах, звук, особое дыхание, касание, необычный секс с новыми движениями, характерный жест, приём ласк или поза. Действовал с предельной деликатностью и осторожностью, словно обезвреживал незнакомую по устройству и воздействию бомбу.

      Не собирался заниматься любовью, намеревался лишь довести до последней черты: вдруг очнётся волшебница зеленоглазая? Конечно, рассвирепеет, кинется с кулаками, но он уж постарается убедить, что пытался таким способом вернуть ей сущность и восстановить воспалённый мозг.

      То, что любил её долгие годы, и не просто любил, а безумно желал, бредил желанием, что стало истинным наваждением – сослужило плохую службу: не выдержал и всё довёл до логического финала.

      Увидев Мари в тонком кружевном белье нежно-сиреневого цвета, худенькую, гибкую, юную и страстную, пылающую к нему, «Алексею», любовью, не устоял. Не смог.

      Смотря в дымящиеся малахитом глаза, подёрнутые пеленой необузданной страсти, нервно сорвал с себя часть одежды, сообразил, что слишком крупен для этой Дюймовочки, ласково взял на руки, медленно полуприлёг на диван и, замирая от восторга, посадил на себя.

      Она же, сходя с ума от любимой позы Алексея, сильным рывком руки сорвала с себя кружевные трусики, чем только усугубила положение.

      Всё! «Чека» была сорвана в мужском мозге – преграда в виде тонкого кружева, на которое так уповал, исчезла. В голове взрослого, сильного, мудрого и сдержанного Александра всё смешалось и встало на колени, поклонившись любви.

      Стал любовником Марины, прекрасно понимая, что воспользовался неадекватным состоянием, но, чем больше терзался, казнился и раскаивался в столь непозволительном врачебном проступке, должностном преступлении, тем неистовее обладал.

      Три часа пролетели, как один миг.


      …Было больно и горько видеть всё это со стороны, но, поставив себя на его место, поняла:

      «Никто бы не смог устоять, ни один нормальный мужчина! Если б со мной тогда оказался “голубой”-“актив” или абсолютный импотент, тогда, возможно, удалось бы избежать насилия. Но этого не случилось: Саша был нормален и здоров. И безнадёжно влюблён. Бедный и такой несчастный!.. Обезумевший и счастливый…»

      Досматривая страсть и любовь тел, ясно поняла ещё одну вещь, поразившись и покраснев.

      «Я этого желала, но в тайне, даже от себя пряча мысль! Александр Евгеньевич вдвое старше, счастливо и много лет женат, вот никогда и не давала повода зайти дальше шутливых поцелуев».

      Теперь, наблюдая за неистовой, сорвавшейся со всех цепей и правил любовью, простила ему всё! Поблагодарила за радость, что тогда подарил ей, безумной, когда не была собой.

      «Зеленцов всё-таки взял реванш у своего вечного соперника Иверова! – покачала головой. – Дмитрию достались трое суток счастья в сентябре, а через три месяца, в конце декабря того же года, меня заполучил-таки Саша. Обманом. Стал последним, – печально улыбнулась, признавая первенство и прощая. – Что ж, медведь, твоя взяла. Узнал ли об этом незаконном, запретном и бесчестном реванше Дима? Не думаю».

                Февраль 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/02/11/445