Аравийский изумруд. 3. Свадебная хна...

                ГЛАВА 3.
                СВАДЕБНАЯ ХНА.

      …Подумать не позволили, деликатно кашлянув за пологом.

      Вздохнула, закрыв на миг усталые глаза: «Жара выматывает. Отвыкнуть успела от таких температур. Ладно… Война войной, а обед по расписанию. Солдат боеспособен, когда сыт. Кто сказал: Суворов или Кутузов?»

      Подошла к туалетному столику, аккуратно освежила руки и лицо влажными салфетками с нежным, еле уловимым ароматом.

      Вышла к пареньку-помощнику, который терпеливо ожидал возле тканевой перегородки. Когда оказалась рядом, заметила, что он опустил глаза на её руки и, рассмотрев на них рисунок, не выдержал, на мгновение поднял чудесные карие глаза на лицо. Ахнула беззвучно: «Наглец!»

      Решив наказать, воспользовалась его промахом: так распахнула изумруд, вывернув до отказа, вылив мощную зелёную реку в мальчишечьи девственные глаза, что чуть не сбила с ног!

      Не только споткнулся, словно под ногами не ровный ковёр, а каменистая дорога, но и задохнулся воздухом, показавшимся нестерпимо горячим и неудобоваримым.

      «Бедолага… Пропал в един миг! Сгорел в малахитовом сиянии уральского камня, обратившись в седой мёртвый пепел. Зря нарушил запрет господина – кара настигла мгновенно».

      Удовлетворившись произведённым эффектом, сказав «спасибо» тренеру-буддисту, неслышно проследовала за помощником. Больше не смотрела на его неверную походку.

      «Отработанный материал неинтересен. Этот оказался податлив и слаб. Всегда привлекали сильные натуры, с которыми приходится вести настоящую психологическую войну, соревнуясь в силе воли, твёрдости характеров и темпераментов; когда мужчина признаёт во мне равную себе личность, – коварно и хищно сверкнула омутом сияющих от возбуждения глазищ-убийц. – Следующий по списку – Аль Зуфийя. Борьба началась, мой царственный отпрыск-араб! Не взял силой? Хочешь любви от меня? Так полюби же сам. Отважься. Только потом не плачь. Если выживешь».


      Обед прошёл в спокойной тихой обстановке.

      Ничто не помешало Мари насладиться едой и напитками, которые пила с опаской, хотя и понимала – глупость. Хочет того или нет, и без наркотиков добьются своего – беззащитна.

      Было ли что-нибудь в еде или нет, но, едва допив мятный чай, стала дремать прямо за столом. Засыпая, почувствовала, что её взяли на руки и куда-то понесли…


      …Очнулась на закате дня.

      Хохотнула про себя: «Помыли и переодели. Так-так, повелитель, тебе нравится видеть меня “спящей красавицей”? Затейник, однако! И любовью будешь со спящей заниматься? – прислушалась к ощущениям тела. – Нет, это почувствовала бы. Знаю себя, уверена: от любого дурмана очнусь – любовный сильнее “дури”. Проснусь и так отвечу, что запросит пощады мой черноглазый хозяин!»

      Не раскрывая глаз, улыбнулась шаловливым мыслям, озорно прикусила губу, не сдержавшись, рассмеялась вслух.

      Вдруг кто-то поблизости сдавленно выдохнул, явно прикрывая ладонью рот, сдерживая смех!

      Марина открыла медленно глаза.

      Рядом сидела молодая женщина-арабка, закрытая по самые глаза, которые искрились и смеялись, смотря на лукавую заговорщическую улыбку пленницы.

      Обрадовалась: «Хохотушка – это неплохо. Смех интернационален. Мы с ней поладим! Кто легко смеётся – редко оказывается предателем: так смеются чистые открытые души. Значит, мне невероятно повезло! Даже в Аравийской пустыне, за тысячи километров от дома и Родины, нашлась такая душа, и она сейчас сидит рядом и тихо смеётся, глядя на провокационную улыбку иностранной гостьи».

      Привстала, села на постели, поджав ноги по-турецки, рассмотрела худенькую фигурку женщины, сидящую на краешке ложа и явно ожидающую её пробуждения.

      «Судя по рукам, молодая. Дополнительный плюс: не ожесточилась ещё на несправедливую жизнь. С такой можно иметь дело».

      Улыбнувшись в чёрные глаза, густо подведённые сурьмой, попросила жестом снять никаб и не стесняться её, такую же женщину.

      Оглянувшись на сдвинутые занавески в проходе, аравийка медленно разоблачилась от тяжёлого большого полотна ткани, сняв с явным удовольствием и облегчением.

      «Давно в нём, бедная. Упарилась по такой жаре-то!»

      Только теперь рассмотрела наперсницу: лет тридцать пять, худая, красивая, с тонкими изысканными руками, очень чувственным алым крупным ртом и нежным румянцем, которым покрылась под девичьим пристальным взглядом. Смутилась ещё больше, когда, потянувшись, Мари пододвинула ближе лампу на прикроватном столике, чтобы женщина рассмотрела её лицо.

      Увидев во всей красе и ясности крупные малахитовые глаза иностранки, бедуинка вдруг вздрогнула, как от укуса змеи, отшатнулась и невольно сделала рукой защитное движение в районе груди, такое знакомое гостье ещё с детства.

      «От меня ограждается, как от посланницы Иблиса!»

      Тихо и грустно засмеявшись, покачала головой и открыла грудь, показывая, что на ней даже христианского креста нет – не было веры в бога со дня известия о гибели единственного. Вспомнив любимого, неистового и отчаянного Алексея, не смогла сдержать слёз, потоком хлынувших из зелёных глаз. Догадалась о причине срыва: «Снотворное выбило психику из установленных на базе рамок, блокирующих память! Кошмары вернулись, а вместе с ними и слёзы. Словно опять стою на московском тротуаре и смотрю в глаза истерически кричащей Наташе Стрельниковой, выкрикивающей в лицо страшные слова о катастрофе под Миланом!»

      Арабка замерла, перестала рисовать защитный «глаз» на груди и посмотрела с таким сочувствием! Очевидно, догадалась, что девочка-христианка в беде. Отважилась подсесть ближе и стала успокаивать, что-то говоря на мягком приятном наречии, в котором было много воздушной буквы «х» и нежных окончаний на «…ль».

      Не скоро успокоилась Мари – не могла, будто что-то неумолимое сорвало жестокой рукой сдерживающую сеть на нервах.

      Молодая наперсница всё о чём-то тихо говорила, гладила худые плечи, заглядывая в глаза, улыбаясь и что-то показывая взглядом.

      Проследила за ним: «Зеркало. Понятно. Пора посмотреться».

      С трудом встала, пошатываясь, подошла, присмотрелась. Долго соображала, потом прыснула.

      «Это надо видеть! Оказывается, на лице были рисунки, а тут – река слёз. От них рисунок “поплыл”, разукрасив меня так, что позавидовали бы величайшие клоуны мира!..»

      Рухнув обратно на кровать, закатилась в гомерическом хохоте.

      Женщина только подхватила!

      Отсмеявшись, Мари еле-еле успокоилась и с усилием взяла себя в руки, но с дрожью тела так и не смогла совладать, сколько ни пыталась – сдали нервы.

      Сиделка, понаблюдав некоторое время, встала с ложа, пожала девичье плечо рукой и куда-то ушла, оставив её в одиночестве, трясущуюся в крупной дрожи и смотрящую в одну точку немигающими помертвевшими глазами.


      Вернулась не сразу и не одна.

      С арабкой вошёл мужчина лет пятидесяти с хвостиком, низенький и плотный.

      Не смотря в лицо пациентке, пощупал пульс, измерил давление, послушал сквозь тонкое платье грудь и спину. Нахмурился, подумал и вышел, ничего не сказав ни ей, ни женщине-служанке.

      Она озадаченно посмотрела на него в тонкий разрез опять надетой чадры и тяжело вздохнула: «Понятно: придётся оставаться ещё некоторое время сиделкой».

      Пришёл через четверть часа с уколами на подносике.

      Едва посмотрев на них, гостья вскинулась, в панике шарахнулась-ринулась в угол и отрицательно затрясла белокурой головой!

      – Марина, не беспокойтесь, это неопасно – от нервов препарат, швейцарский, патентованный, – голос Аль Зуфийи тихо прозвучал за перегородкой. – У Вас произошёл нервный срыв. Простите меня. Не думал, что на Вас всё это так подействует…

      Грустно и покаянно вздохнул, сказал что-то короткое врачу и сиделке.

      Подошли, бережно взяли её за руки и мягко, но настойчиво, вернули вновь на кровать.

      Сделав укол и низко поклонившись больной, врач что-то неслышно наказал сиделке.

      Она удивлённо вскинула чёрные глаза, покосилась на двери. Подумав, кивнула, соглашаясь.

      Лишь тогда мужчина вышел из комнаты, попрощавшись с Мариной на хорошем английском.

      Нашла в себе силы ответить и поблагодарить, но только на это. В теле было пусто, легко, «подвешено» в воздухе и холодно.

      «Он прав – срыв и есть, – печально улыбнулась уголком губ. – Не суждено тебе сегодня, мой господин и повелитель, прикоснуться ко мне. Врач запретил это строго-настрого! Потому так удивилась женщина. Она-то уже нанесла на моё тело самые настоящие свадебные рисунки! Как поняла? Очень просто: хотя мужчина и не смотрел в лицо, увидел разрисованные руки и ноги в разрезах длинного платья. В его глазах и заметила такое восхищение ими и мной, что сразу стало понятно: хозяин собирался этой ночью отпраздновать свадьбу с пленницей. Не судьба – “невеста” сидит с нервным приступом, трясясь и стеная безостановочно. Незадача».


      …К вечеру следующего дня, после целой серии уколов и витаминов, которые приносил врач, нервный срыв удалось купировать.

      «Надолго ли?» – вздыхала.

      Она слышала нетерпеливые вопросы хозяина, сомнение в его голосе, явно не доверяющего лекарю, тихие, но настойчивые компетентные ответы оппонента. По интонации догадалась – врач обеспокоен состоянием женской психики, в чём-то убеждает Аль Зуфийю, настаивает и терпеливо советует. Наконец, тот сдался и отпустил сиделку. Со вздохом.

      «Ясно: медик категорически против насилия, предупреждает о близком кризе и угрозе жизни больной, советует дождаться полной ремиссии, решить всё миром. Не раньше! Спасибо! Бог, врач и срыв дали мне время».


      Только на третьи сутки после похищения нашла в себе силы взять под контроль дрожь и слабость, сползти с кровати. Головокружение и тошнота оставались, но это была не беременность.

      Врач спрашивал и об этом и взял при помощи сиделки анализы – чисто.

      «Не могло быть иначе. Последнее время мне было не до любовников. На базе это строго пресекалось, а за ворота нас не вывозили без сопровождения – проверка на психологическую совместимость в условиях строгой изоляции и тесного круглосуточного контакта. О таком не стоило и волноваться. Просто “слетела” защита».

      – Вы выглядите намного лучше, Марина, – услышала за занавеской двери. – Позволите?..

      Не дождавшись ответа, принц вошёл в спальню. Рассмотрев при свете дня, нахмурился.

      Фыркнула в сторону: «Страшна, как атомная война? Разочаровался, бедный».

      – Вам прислать Азизу? – заметив недоуменное лицо, пояснил: – Ваша помощница. Её звать Азиза, – увидев слабый кивок головы, кому-то сказал несколько слов, повернув голову в сторону двери. – Сейчас её привезут.

      – Она не из лагеря? – удивили его слова. – Кстати, мы здесь уже три дня, а я никого из жителей палаток и шатров не видела.

      Зорко поймала смущённый взгляд. Замерла: «Вот оно что».

      – Значит, чтобы тайна моего пребывания не всплыла наружу, Вы просто выселили обитателей стоянки. Предусмотрительно, умно, но жестоко – люди-то здесь причём?

      Решительно встала на ноги, подняла руки, останавливая возражения.

      – Нет! Щедрая плата и Ваш приказ в их душах не уменьшат обиды, не покроют того ущерба, что мы наносим им своим пребыванием. Я не ребёнок и всё понимаю: рано или поздно, мои люди меня кинутся и найдут, не сомневайтесь. Вот тогда бедные местные жители могут пострадать очень серьёзно…

      Задохнулась от долгого монолога, чем он и воспользовался.

      – Вы хладнокровная женщина, Марина. Так ослабев, стали только лучше думать. Поразительно! Что удивительно – не за себя боитесь, а за незнакомых Вам, чуждых по вере и цвету коже людей, – качал потрясённо головой, рассматривая тощую фигурку, опять бессильно рухнувшую на кровать. – Почему о себе не беспокоитесь? Смерти не боитесь? Или неволи? Или того, что обычно рассказывают женщинам об Аравии: стоит им приехать, тут же похитят и продадут бедуинам! – мягко рассмеялся.

      – Смерти не боятся только идиоты. Я простая, вполне вменяемая обывательница, к тому же, настоящая женщина, по Вашим словам, – тихо рассуждала, стараясь не смотреть на хозяина. – Но кто столько повидал и так много потерял, тот не заглядывает в завтра. Нет там ничего нового и хорошего. Всё лучшее было, не повторится никогда. Вот и не задумываюсь ни о чём. Просто живу.

      Медленно приблизился к ложу, неслышно опустился на табуреточку у девичьих ног и странно вздохнул, вздрогнул телом, словно ударила наотмашь по щеке! Помолчал, опомнился, мягко взял за руку и понимающе заглянул снизу в зелёные глаза.

      – Вы потеряли мужа? Давно? Как это случилось?

      – Он так и не стал мужем. Не успел развестись и жениться на мне. Не успел родить ребёнка. Не успел любить. Не успел пожить. Погиб в автокатастрофе полтора года назад, – говорила страшные слова, а боли почти не чувствовала: «Хорошее лекарство мне кололи последние сутки!» – После его гибели всё стало не важным. Даже сама жизнь. Всё потеряло смысл.

      – Ничто неспособно вернуть Вам веру в жизнь? В возможность вновь любить, быть счастливой? В новые открытия и радости? – странно смотрел на неё.

      На все вопросы качала головой и смотрела невидящими глазами куда-то в пустоту.

      – У Вас есть маленькая дочь, – вспомнил с трудом. – А как же она? Вы и ей не рады?

      – Дочь была и будет для меня ребёнком и любимицей. Но детская любовь, это ещё не всё человеческое счастье, а лишь его малая толика. И не важно, один малыш у женщины или несколько – суть не меняется. Без любимого, полноценной семьи и полного счастья, нет смысла в жизни. Это не жизнь, нет… Это жалкий суррогат, эрзац, дешёвая подделка. Химера. Дымовая завеса души, мешающая видеть суть и истину самого понятия – человеческое бытие… – её понесло в философию.

      Зная за собой этот грех, сейчас просто использовала его, чтобы забить в голове черноту и отчаяние: Лёша ясно стоял перед глазами, никуда не пропадая! Застонала беззвучно: «Господи, “слетела” не одна защита, а сразу все!»

      Упрямо продолжала говорить, лишь бы не молчать:

      – На все посулы неземного счастья и блаженства будет один ответ: «Это уже было».

      – А простые невинные развлечения? Я не забыл, для чего Вы сюда приехали! – просветлел лицом, выпрямился, расправил плечи, придавленные виной и стыдом. – Сейчас припомню Ваши мечты: посмотреть настоящую пустыню, увидеть пески и барханы, верблюдов и породистых арабских скакунов и, если можно, покататься на них. Я ничего не упустил? – расцвёл в улыбке, сбрасывая напряжение последних суток. – Ах да: увидеть красавиц-арабок и чудесных малышей в их шатрах.

      Затих, задумался: «Непростая задача. Столько желаний! Таких разных! Как соединить воедино? Невозможно сделать быстро, а надо, во что бы то ни стало, пока русские не нашли. Она права: все их службы подняты по тревоге! Ничего, пустыня нам поможет. Попытаемся проскользнуть незамеченными, что будет довольно сложно. Куда поехать? Где найти всё сразу в одном месте? Вместе…» Вскинул сияющие, загоревшиеся идеей глаза.

      – Я знаю, где Вы всё увидите и испытаете, Марина, – заволновался, охрип, но, приняв решение, не собирался отступать. – Мы едем в столицу халифата на праздник моей семьи. Там я Вас познакомлю со своим братом Хамидом. Он, кстати, поможет Вам с разгадкой нашего знакомства.

      Расслабился, словно избавился от тяжёлого непосильного груза грешных мыслей, раскаяния за последние действия и поступки.

      – Как только Вы скажете, что способны выдержать путь через пески в машине с кондиционером, мы тут же двинемся в путь.

      «Вот это поворот! Если меня станут перевозить с места на место – “операм” никогда нас не найти!» – заволновавшись, хотела наотрез отказаться…

      В голове что-то лопнуло, помутив сознание, и… отключило.

      Вместо обморока – странный сон-оцепенение…


      …Они с Лёшкой сидели на детских качелях в детсаде, а вокруг бегали «бармалейчики», но словно не видели их – для посторонних пара была невидима. Всё качались и качались, счастливо смеясь и встречаясь руками на вразнобой раскачивающихся качелях.

      Соскочил и на лету поймал её в руки, стал целовать, не оглядываясь по сторонам, как бывало обычно.

      Задыхаясь от любви и счастья, льнула к нему, не в состоянии остановиться.

      – Постой, Маришка! Не сходи с ума, любимая… – сдерживал руки и старался что-то сказать. – Девочка моя, послушай меня, прошу! У нас так мало времени.

      Утихомирив, сел на скамью, посадил Мари себе на колени, прильнул к горячей щеке прохладным лбом и заговорил:

      – Слушай меня внимательно и запоминай, единственная моя. Соглашайся на поездку в халифат. Так надо. Там тебя найдут мои ребята, а я им подскажу, где тебя искать. Там есть настоящая вертолётная площадка, понимаешь?

      Прижал к себе и всё смотрел на профиль, любовался и запоминал впрок, соскучившись после столь долгой разлуки. Вздохнув, продолжил:

      – Будь самой собой – это спасёт тебе жизнь. Не переиграй – ошибка может стать роковой! Соблюдай осторожность, прошу, Мариша! Да, ещё – Хамид. Опасен! Постарайся его отрезать от брата. Омар пойдёт за тобой, не оглядываясь, даже против родича. Умоляю, заклинаю, прошу: не отказывай ему – это будет твоим спасением. Позволь парню немного счастья, – тихо договорил.

      Стал ласково и трепетно целовать девичью шею, щёки и ключицы, застонав и задрожав.

      – Как я по тебе соскучился, единственная моя. Весна моя. Мой воздух… Девочка моя зеленоглазая… Маришка…

      Голос становился всё тише, а ласки всё ощутимее и реальнее…


      …Очнулась в руках хозяина – держал её на коленях, обнимал и целовал!

      В этот момент за перегородкой кашлянули, но не деликатно, а настойчиво!

      Это отрезвило мужчину.

      Нехотя снял с колен, выпустил из рук едва очнувшуюся от видения пленницу, положил на кровать, встал. Оглядывая сверху, страстно ласкал жарким взглядом тонкое хрупкое тельце. Нервно и порывисто выдохнул, застонал от давно сдерживаемого желания и, стиснув до скрипа зубы, быстро вышел.

      Долго не могла прийти в себя.

      «Где закончилась грань бодрствования и сна? – похолодела душой. – Надеюсь, не говорила вслух? Не должна была. Во сне молчала. Дай-то бог! Тише. Спокойно. Разобрать видение по кадрам. Не торопиться. Думать, как ты всегда умела. Как тебя научил Лёша.

      Несколько раз вздохнула-выдохнула, взяла эмоции под контроль.

      – Итак. Качели: неопределённость, постоянное душевное “раскачивание” из стороны в сторону, где я, то всё разрешаю арабу, то все попытки сближения категорически отвергаю.

      Дальше. Руки Лёши: было наяву, когда повелитель решил ласками привести меня в чувство, больше не желая звать врача. Потом слова об опасности и правилах поведения.

      Здесь здравые аргументы заканчиваются – настоящее потустороннее вмешательство! За гранью так переживал, что смог пробиться в мой разум, введя в транс-оцепенение. Остался сильным медиумом, способным в особенно опасные моменты выходить “на связь”.

      Закрыла глаза, сдерживая слёзы горького отчаяния и искренней тоски-признательности по ушедшему до срока.

      – Спасибо, единственный! Не зря эти дни ощущала тебя рядом и видела повсюду. Услышала, любимый! Сделаю, как просил. Клянусь.

      С трудом сумела остановить истерику и думать дальше:

      – Вспоминай. Что-то очень важное… Брат! Хамид. Опасен, говоришь? Постараюсь не разозлить, обещаю. Что ещё? Ах да, вертолётная площадка. Идея: попрошусь полетать! Всё. Теперь вспомнила. Спасибо, родной! Как тебя не хватает! Помогай! Переводи их мысли, подсказывай. Одной не справиться, не дышать легко, воздух мой…

      Не выдержав одиночества, тихо заплакала, стараясь держать чувства. Справилась. Зажала плач.

      – Не время. Пора ехать в халифат, как приказал Алексей. Поеду сейчас, не медля ни часа! Даже через не могу и не хочу».


      – …Марина, знакомьтесь: Ваша сиделка и помощница Азиза.

      Принц вошёл в комнату, следом семенила местная женщина, замотанная по самые глаза.

      Подойдя, поклонилась и радостно сверкнула взором, видя, что славянка почти здорова.

      Обернулся и сказал служанке несколько слов.

      Кивнула и послушно села на низенькую табуреточку.

      – Она приехала из соседнего селения. Не знаю, нужна ли Вам будет, если решитесь на поездку в халифат?..

      – Конечно! Кто будет наносить чудесные рисунки, когда в них появится необходимость? – смущалась, краснела, сияла изумрудом и старалась не поднимать глаза на онемевшего от радости хозяина. – Когда сможем выехать? Успеем поужинать перед дорогой? Я немного голодна…

      – Пока машины подготовят к путешествию, у нас будет время перекусить, – хриплым голосом проговорил, всё ещё не веря своему счастью. – Марина?..

      – А как Вас зовут по имени, повелитель? – перебив, мельком зыркнула в его глаза.

      Покосилась на сиделку, прислушалась к её мыслям.

      Азиза с интересом слушала её голос и чужой язык, удовлетворённо улыбалась, была счастлива: «Как я рада, что пленница оживает! Мне хорошо заплатят за работу! Эта европейка с хорошим характером – истинный дар Аллаха!»

      Мари облегчённо выдохнула: «Порядок: слышу и понимаю. Спасибо, Лёшка!»

      Обратилась к хозяину:

      – С сиделкой мы найдём общий язык и при помощи жестов. С Вами же хочется говорить не только жестами – Вы приятный собеседник!

      Добивала чарующей улыбкой и ямочками на щеках, меняла ненароком позы тела, искала ножкой сандалию, привлекая внимание к тонкой щиколотке и крошечной ступне.

      «Весь арсенал средств, известных любой женщине мира, будет опробован на бедняге, – хохотнула тайком. – Держись, принц халифата. Ты уже дичь! Не улетишь…»

      – Ещё один маленький каприз можно? – увидев ошалевшие глаза и согласный кивок, потребовала решительно. – Врач едет с нами. У меня случаются странные пограничные состояния – нужен надзор. Не помню в такие минуты, что происходило. Абсолютно ничего! Полный провал памяти.

      Ложь сработала.

      Вздохнул с облегчением: «Память о моей недопустимой вольности стёрта в светловолосой головке? Ничего не помнит? Хвала Аллаху! За это согласен на все условия! Служанка? Пожалуйста. Врач? Сию же минуту!»

      – Я вызову его тотчас, Марина, клянусь! – посмотрел так, что Азиза тихонько отвернулась и сделала вид, что копается в сумочке. – Можете меня звать просто: Омар.

      – Омар? Это, кажется, большой морской рак. Да? – шутливо спросила, намекая на его слова во время первой встречи, когда перевёл с греческого её имя. – Или на арабском это означает что-то другое?

      – Оно переводится как «жизнь», «жизненный», «долгожитель». А имя Хамид, как у моего брата, означает «славящий», «восходящий». Ваша помощница Азиза – «могущественная», «носящая Бога», – тихо проговорил, взяв за тонкие ручки, заглядывая в глубину взгляда. – Вам намного лучше, и это без сомнения. Врач сотворил настоящее чудо! Бледность и болезненность отступили бесследно. Вы красивы и нежны. Ваши глаза больше не подёрнуты грустью и слезами, – прикоснулся губами к кистям, смотря пристально в лицо. – Вас стала интересовать жизнь во всех её проявлениях. Керим оказался великим специалистом! С этого дня он в Вашем полном распоряжении: личный врач, охранник, советник, наставник и учитель английского.

      Правдоподобно смущалась, краснела и тихонько старалась забрать руки из сладкого плена мужских пальцев, шепча: «Спасибо, мой повелитель».

      Отпустил нехотя, прижав на миг к горячим щекам, на что ей пришлось вздрогнуть и тонко задрожать. Это ввергло его в вихрь чувственных образов! Поспешил удалиться, чтобы заняться подготовкой к отъезду.

      Мари с Азизой переглянулись и прыснули смехом, старательно зажимая рты!

      Арабская умница всё поняла без слов и поддержала девочку одобрительным кивком: «Так его, змееглазая! Поиграй перед укусом, как тушканчиком!»

      – Марина, – представилась, протягивая руку для знакомства.

      Застеснявшись, Азиза коротко пожала в ответ и улыбнулась открыто и дружелюбно, став временной сестрой.

      – Давай, снимай никаб. Он больше не придёт, – Мари небрежно махнула в сторону двери. – Ему хватит и без нас работы…

      Стали общаться, где жестом, где интонациями, а где просто взглядами.

      Облегчённо вздохнула: «Порядок. Женщины всегда найдут общие темы. Главное, теперь не одна. Ещё врача под бочок, и порядок. Вдруг что-то “выключит” не вовремя, он будет жизненно необходим. Как и Азиза: скоро понадобится, чтобы нанести на тело самый красивый свадебный рисунок, когда будет решаться моя судьба в халифате. Её свадебная хна спасёт, верю в это свято! Пусть волшебная краска вскружит голову Омару! Если нужно для дела, я подарю ему эти дни неземной любви и обожания. Обещала Лёше. Будет счастлив и потеряет навсегда голову от любви. Вырву арабское сердце из груди, и ему ещё надо будет очень постараться, чтобы я захотела вернуть обратно, отцепив от пояса с трофеями. Не подумал, глупец, что и я могу быть коллекционером. А стоило бы. Поделом, гордец недалёкий».

                Февраль 2013 г.                Продолжение следует.

                Фото из Интернета. Рисунки из хны – мехенди.

                http://www.proza.ru/2013/02/11/517