Ждите ответа. 17. Сельские жители...

                ГЛАВА 17.
                СЕЛЬСКИЕ ЖИТЕЛИ.

      Спустя полгода после расставания с Александром Межерисом, Марина оказалась в сердце России: на Орловщине, под городом Мценск, в деревне.

      Два года сдавала внаём столичную квартирку на Борисовских прудах, потом продала в августе месяце 93-го, окончательно порвав с Москвой.

      Стала полноценной жительницей Средней полосы России с огородом и хозяйством.

      Мать присоединилась к ним весной того же года, когда она с дочкой Иветтой и братом Виком купила полдома по соседству с учительницей на околице села.

      Семья воссоединилась.

      Став жителями красивейших мест, воспетых Тургеневым, Аксаковым, Фетом, Буниным и Андреевым, любовались чудесными пейзажами лесов, лугов, нив, закатами и восхода; вдыхали чистейший воздух, напоённый девственной природой; брали воду из родников и колодцев. Даже в домах она была особенная – артезианская, с явной минерализацией.

      Забыли скоро, что была другая, московская жизнь, что случались в их судьбах удивительные встречи с замечательными людьми, что знали не только радости обретения, но и горечь потерь, невыносимую боль разлук и разочарований. Здесь всё было иначе: спокойно и надёжно, как самая древняя земля.


      Уйдя из гостиницы, девушка сделала всё так быстро и хитро, что сотрудницы ничего не поняли. Для них – ушла в отпуск, потом не вернулась. Даже близкие подруги не знали правды. Полностью доверяла, но в данном случае незнание для них было спасением. Даже для «особистов», «оперов» и «других» это был таакой сюрприз!

      Спланировать и выполнить так запутанно, быстро и без лишних свидетелей помог замдиректора гостиницы Мишин, с которым была в тёплых, дружеских, доверительных отношениях. По сей день говорит ему искреннее спасибо. Он утаил часть её «Дела» от «Первого отдела» ГБ, сымитировав пропажу из Отдела кадров. Старшего «кадровика» оштрафовали за утерю важных документов, влепили выговор с занесением в личное дело, но Сергей не оставил в беде друга: выписывал постоянно премии, доставал путёвки в санатории и на курорты его семье, обеспечивал двойными нормами талонов спецобслуживания на распродажах. Проследил, чтобы при уходе на пенсию он ни в чём не потерял: ни в стаже, ни в надбавках, ни в спецдоплатах от Конторы.


      …Они нашли Мари только через два года!

      Как ни «шифровалась», любимая Система разыскала и не оставила без любви и повышенного внимания.

      Ещё долгие восемь лет замечала за собой «слежку», особенно когда «ходил» какой-нибудь новичок-профан из местного, Орловского филиала Конторы.

      Доходило до абсурда!

      Потряс один случай, случившийся на второй год её добровольного изгнания и затворничества, в июне 93-го.


      …Выйдя рано утром из дома на околице, заметила в утренней дымке на окраине огородов силуэт новенькой чёрной «Волги» с сильно тонированными стёклами. Удивилась: «К кому эта красавица с утра пораньше приехала? Тонировка такая плотная! Как гаишники не цепляют?..»

      Спустя несколько часов, обнаружила её там же!

      Смешно было видеть элегантную городскую машину среди возвращающихся на обед деревенских коров, бычков и телят, которые обнюхивали и осматривали её с недоумением.

      Решила проверить вспыхнувшие подозрения: пошла в магазин, выбрав путь по огородам.

      Заметив, что подопечная уходит из дома, «Волга» медленно двинулась следом, открыто преследуя!

      Презрительно фыркнула: «Вот идиоты! В деревне, по грязи и коровьим лепёхам, устроили “слежку”, как в шпионском боевике!»

      Купив хлеба, на обратном пути заметила её на перекрёстке шоссе возле колхозной конторы. Решительно подошла к окну водителя, постучала согнутым пальцем.

      Опустив тонированное стекло на пару сантиметров, он повернул лицо, и Мари чуть не упала от смеха: в тёмном от тонировки салоне сидели три мрачных юных паренька в тёмных очках и в чёрных же кожаных плащах.

      «Летом! Днём! В жару! – подавила усилием воли рвущийся из груди смех. – Пора действовать, и срочно!»

      – Ребята, хорош деревню смешить. Уезжайте отсюда, богом прошу. Вы же меня позорите перед людьми, честное слово! Передайте в Москву, в Контору: «Всё в порядке. Прошу снять “наружку”. Всем привет от “Пани”. Спасибо!» Вы свободны. Проваливайте. Что б больше вас не видела здесь!

      – Женщина, вы ошиблись! – тупо ответил водитель и тут же закрыл окно.

      Хмыкнула: «Зелень!», покачала головой и пошла домой. Не успела пройти полсотни метров, как они сняли наблюдение и уехали.

      Потом ещё не раз были рядом, но «вели» более профессионально, деликатно: догадались машины брать неприметные, и методы слежки стали умнее, изощрённее.


      Интересы их со временем охватили не только девушку, но и её близких: брат вскоре уехал на заработки, мать решила «поездить по старшим сыновьям», внимание сосредоточилось на дочери Иветте.

      – Мам, вчера у школы ждала чужая машина. Юркнула к Лёсику в «Пирожок». Страшно стало.

      – Опиши их.

      – А фиг их знает! Видела водилу – в сером костюме. Рядом, кажись, в очках чёрных кто-то маячил. Не видно было – чёрные окна! Лёсик сказал, что номера орловские. Ехали следом! Вышла с его девчонками, будто в гости пошла, а сама ушла огородами, они и не заметили. Так и остались стоять на перекрёстке возле их дома. Думали, что уроки вместе делаем!

      Так Марина поняла, что за дочерью ведётся наблюдение.

      …По окончании школы пригляд станет ещё осторожнее – наймут местного отставника, станет «водить» девочку в городской техникум на стареньких «Жигулях».

      Так она будет матери рассказывать:

      – Мои одногруппники тоже заметили, часто говорят: «Твой-то дядя так и сидит в машине: пирожки ест, из термоса кофе пьёт. Как тебя опекают, Ветик! Даже завидки берут!» А я «смываюсь»! Сегодня по-тихому «слиняла», он кинулся поздно, автобус только за Тулянским нагнал! Пока меня не увидел в окне, так и гнал, бедняга, свою колымагу! Ничо такой, приятный дядечка.

      Как-то раз, пошла на откровенную провокацию! Выйдя из техникума, открыто подошла к машине, где, раскрыв дверцу, сидел разомлевший, осоловевший соглядатай.

      – Поехали? Что зря бензин жечь?

      – Что?.. – ошалел, вскинулся, быстро взял себя в руки, сделал вид, что она спросила о времени, и, смотря на часы, тихо прошипел: – Уходи. Не положено.

      – Спасибо! А то на моих соломенных ишак стрелки съел! – выкрикнула со смехом и побежала на остановку автобуса.

      Сопровождение прекратится много позже, когда она уедет в Москву учиться. Там уж орловскую девушку «примут» столичные наблюдатели и не проколются ни разу.

      Лишь единожды это произойдёт: случайно попадут на фотографию. Марина сразу их вычислит, заметив за плечами дочери неподалёку пару крепких ребят в костюмах-тройках, вздохнёт только: «Под охраной моя девочка, аки принцесса…»


      …Однажды на рынке в толпе у Мари кто-то вытащил кошелёк. Едва обнаружила пропажу, как стоящий неподалёку спортивный, высокий, молодой парень с холодными внимательными серыми глазами тихо произнёс, глядя прямо в изумруд, словно запоминая впрок или узнавая это сияние:

      – Девушка, это не Ваша вещь? – показал взглядом на кошелёк, лежащий… прямо у её ног! – Будьте бдительнее. Жуликов хватает везде, – проговорил и… пропал в одно моргание.

      Тяжело вздохнула: «Орловские “спалились” окончательно. Пора принимать безотлагательные меры! По негласному правилу Конторы, если ты на “наружке”, не имеешь права вмешиваться ни во что, даже в убийство клиента; если только и это входит в твои обязанности – негласная охрана “объекта”. А этот, с ледяными глазами, не удержался и вмешался, заметив кражу, тем самым, “засветился”! “Ляпов” с их стороны становится всё больше, откладывать бессмысленно. Придётся вмешаться в неуправляемый и вышедший из-под контроля Москвы процесс. Они должны чётко объяснить, что в приоритете: охрана или наблюдение. Если совокупность – что-то назрело нехорошее вокруг меня. Тем паче, нужно звонить».


      Люди наблюдательны.

      Вояжи незнакомых машин неподалёку от дома на околице не прошли бесследно.

      По деревне поползли слухи, один чудовищнее другого! Мари представала в них то бежавшей тюремщицей, то иностранной шпионкой, то разжалованной любовницей министра, то международной аферисткой, то «мамкой» из столичного элитного борделя, а то и вовсе внучкой самой Маты Хари, невесть как дожившей до наших дней и оказавшейся в глухой русской деревне для вящей маскировки!

      Пришлось набраться смелости и наглости и позвонить по заветному номеру, впечатанному в женский мозг ещё со времён работы в гостинице.

      Для этого была вынуждена ехать в город, в тихий дневной час, когда в переговорном пункте бывает мало народа. Нервничала сильно: «Звонок окончательно “проявит” моё место жительства! Чёрт его знает, кто может “прослушать” даже их линию! И выбора нет. Остаётся надежда на Систему и её незыблемое могущество».


      – Москва, – подала записку с первыми четырьмя цифрами телефонистке.

      – Время  и номер полностью не указали! – раздражённо выпалила, толкая обратно.

      – По итогам переговоров. Номер наберу сама, – Мари спокойно вернула бумажку обратно. – Чек и квитанцию приготовьте для отчёта.

      – Не положено! Оплачивайте точное время! Соединение я делаю!

      Поняв, что иначе нельзя, написала три заглавные буквы, повернула записку к оператору, смотря прямо в светло-серые маленькие глазки в белёсых ресничках.

      – Немедленно. Без глупостей, – низкий, ровный, рокочущий голос серьёзной девушки ничего хорошего не обещал работнице связи. – Нарвётесь на неприятности оттуда.

      Едва взглянув на буквы, она нервно икнула, побледнела до синевы, метнула на клиентку испуганный, ужаснувшийся, заполошный взгляд. Видя, что та не сводит прищуренных, жёстких, пристальных, мрачных глаз, стала набирать дрожащей, пухлой и взмокшей рукой номер на коммутаторе. Через минуту проблеяла, вспотев до горячих крупных градин пота на полном побагровевшем лице и короткой толстой шее:

      – Вторая кабина.

      – Спасибо. Обеспечьте надёжную и бесперебойную связь. Передайте по линии жёсткий приказ, – просто пригвоздила ледяным взглядом к месту оператора, – «Не подслушивать: чревато серьёзными последствиями».

      Незнакомая строгая девушка с военной выправкой не спускала тёмно-зелёных глаз, вводя в панический ужас деревенскую тётку вполне детородного возраста, и своим металлическим голосом словно царапала её рыхлое, дебелое, вялое тело.

      – Могу надеяться на чёткое исполнение просьбы и приказа?

      Лишившись дара речи, тетёха только кивнула головой, ещё больше покраснев.

      – Благодарю за службу. Совет: примите немедленно двойной «Андипал» – давление взлетело, инсульт вполне возможен при Вашей конституции. Срочно!

      Скользнув тяжёлым взглядом по притихшим редким посетителям, стоящим почему-то поодаль от стойки плотной серой кучкой, спокойно прошла в означенную кабину, чётко по-военному стуча каблуками импортных босоножек. Хмыкнула безмолвно: «Хорошо, одежда в стиле “милитари” – похожа на униформу. Поверили обыватели. Струсили серьёзно. На руку: будут молчать даже “за рюмкой чая” и без моего предупреждения».

      Стоя в телефонной будке междугородней связи, долго не могла себя заставить набрать на диске заветную комбинацию цифр. Вздохнув, всё-таки сделала это, сев на затёртое замурзанное откидное сиденье.

      Номер долго не отвечал, потом трубку сняли и молча стали слушать.

      – Здравствуйте! Марина Владимировна Риманс. Служила здесь. Есть важная информация для …-го отдела. Прошу выслушать и принять срочные меры…

      Разговор был странным, односторонним, но главное – трубку не положили, не прерывали фраз, что случилось бы неизбежно, если б ошиблась номером или его сменили. Кто бы уже там ни сидел, на том конце провода, он из Конторы. Этого достаточно: выслушали. Не слышала в трубке дыхания или каких-то посторонних звуков – сработала запись. Потом обязательно отнесут в …-ский отдел, прослушают, проанализируют, незамедлительно предпримут соответствующие меры.


      Заканчивая разговор, почувствовала, что там, рядом с телефоном, есть живой человек.

      – …Прошу Вас передать от меня огромный привет ССу, ЮСу и АМу. Бесконечно им благодарна за помощь и чуткость. Помню и люблю… – всё говорила, растягивая время.

      – …Маринка!.. – зашёлся кто-то старый от радости. – Еле успел! Фууу… Дай отдышусь… Ох… Добежал… – Степаныч шумно пыхтел и дышал в трубку, на кого-то приглушённо ругаясь. – Я это, я! Родная! Что там у тебя опять стряслось? Чего это ребята тут сидят, рыдают и катаются от смеха по полу и стульям? Ааа… Кажется, догадался: смежники! Да? Насмешили? Знакомая ситуация, правда? – засмеялся, но одышка не дала расслабиться.

      Пожалела: «Бедняга. Совсем старый стал, а всё на посту».

      – Ты меня слушаешь? – дождавшись «угу», замялся, продолжил: – Ээээ… Приезжал, метал громы-молнии, обвинял Контору в преследовании тебя за связь с ним. Бедолага, чуть не сошёл с ума, разыскивая! – захлебнулся в восхищении и возбуждении. – Вот это ты отколола! Даже нам, при всех наших возможностях, удалось только недавно напасть на твой след! Эх, какая сотрудница пропала! Талант! Сокровище!

      – Степаныч, не отвлекайся, старый лис! Я ведь тебя хорошо знаю, – призвала к ответу болтуна.

      – Есть, товарищ начальница! – шутя, козырнул, искренне радуясь звонкому, родному, юному голоску. – Ээээ… Объясняли, что мы тут ни причём, что времена и методы изменились, никого за связь с иностранцем больше не преследуем, что сами тебя потеряли, чёрт тебя побери, засранка ты эдакая! – любяще и восхищённо хохотнул, видимо, почёсывая щёку. – Мол, страна большая, пока человек найдётся, нужно время. Так нет! Сам бегал, хлопотал, подключал дипломатические каналы, ещё кого-то… – взвыл от возмущения, не договорив. – Марин… чего ты сбежала, а?! Ну, в правду, не силой же тебя заставили бы тогда идти за него замуж? Кого ты испугалась? Да всё мы проверяли неоднократно: никаких угроз тебе или твоей семье обнаружено не было! Слово «чекиста»! Коммуниста! Коренного москвича! – распинался.

      Лишь хохотнула: «Не знает, беззубый червь, чем клясться!»

      – Что стряслось-то?! Я до сих пор не сплю, вспоминая те дни. Может, расскажешь, родная? Уважь старика, дай выспаться, наконец, – задохнувшись, хрипел больной грудью, и свист был слышен даже сквозь шум, треск и помехи междугородки. – Может, это я тебя тогда своим болтливым языком переполошил? Прости старого дурака – занесло чуток. Так тогда захотелось дать подзатыльник по твоей глупой упрямой башке, когда ты целую группу «зелёных» «на губу» отправила! Мою группу! Всю! Как ты их от себя «обрубала», ума не приложу? Он помогал? Мы чего-то не учли? Пропустили важное? С «их» стороны сюрпризы? Какого рода?..

      – Не заговаривай зубы. Мы с тобой это проходили. Сейчас рассержусь и что-нибудь сморожу в сердцах! – пригрозила, шутя, хитрецу.

      Раскусила уловку: «Информация есть, но обрадовать нечем – пытается уберечь, дорожа и любя. Все свои».

      – Ой, ой, ой, уже спугался! Щас соскочу и в лес ускачу, не разбирая дороги, путая руки и ноги! – счастливо рассмеялся, не изменяя привычке балагурить и смягчать ситуацию народной прибауткой. – Да, общем-то, я всё рассказал, – вздохнул, умерил веселье, погрустнел голосом, посопел. – Ээээ… Всех порасспросил, девчонок твоих «забодал» вопросами. А что они? Ты ведь и их подвела, зараза! Руками только разводили, слёзы горькие утирали, мол, пропала в одночасье, пропала с концами: ни адреса, ни телефона, ни письма – боимся худшего. Расстроенный, пожил недельку в своём номере, абсолютно без головы и лица пометался по Москве и области, помучил-помурыжил моих салаг-новичков, ну… и проводили мы до самого трапа самолёта, – обиженно и разочарованно пыхтел, грустно и горько вздыхал. – А он-то, бедный… Всё оглядывался по сторонам там, на регистрации, в зале вылета, надеялся на чудо до последнего момента! Его представители посольства провожали, так на них и не смотрел, головой вертел, от каждой маленькой худенькой светловолосой женщины вздрагивал, подбегал, заглядывал в лицо! Да уж…

      Зарычал через зубы, не решаясь высказать гордячке, что о ней думает. Справился с гневом и возмущением.

      – Ждал и надеялся до последнего вздоха русского воздуха. На трапе долго стоял один, и уж когда на него стали ругаться, зашёл в салон. Да и там не успокоился – в иллюминатор смотрел, ну, прям не отрываясь! Как мальчик ждал, что ты каким-то удивительным образом появишься на лётном поле и остановишь «Боинг». Мои ребята даже прослезились, увидев это, так он их пробрал до кишок свои горем! Плакали навзрыд, когда отчёты писали, клянусь, Маришка моя глупая и любимая. Эх, тыыиии… – протяжно, тоскливо и жалобно скульнул, выдохнул, тяжело астматически сипя, и добавил напоследок, бья вдогонку, наверняка: – Хочешь, свяжемся с ним? Он, от отчаяния что ли, оставил контактные телефоны. Личные! Ты понимаешь, что это для него означает? Какие может иметь последствия такой поступок? – давил и давил. – Не передумала? Срок-то приличный. Третий год уж заканчивается после вашей разлуки. А, Мариш? Меня к себе, старого, погреть косточки пригласите? А я деток ваших буду нянчить, за дедушку, может, сойду? От тебя нельзя ничего было скрыть, поняла: ты мне дорога, как дочь. Плохого бы не посоветовал, девочка наша упрямая. А?..

      – Прости за всё, Степаныч, – тяжело вздохнув, старалась сдержать кипящие слёзы.

      Сидя в тесной душной кабинке маленького уездного городишки в самом сердце России, мыслями была с ним, с Алексом, потерянным и обезумевшим от горя и одиночества мужчиной, несбывшейся мечтой, несостоявшимся счастьем, страстным другом. Пока сердце обливалось кровавыми слезами рухнувших надежд, спокойно продолжала разговор с тем, кто мог о нём рассказать, хотя вновь безбожно растравлял подёрнувшуюся тонкой плёнкой забытья жуткую сердечную рану.

      – Ты мне столько добра сделал, а я ответила неблагодарностью…

      Давясь слезами, старалась не выдать своего состояния по телефону. Прибавила, прощаясь:

      – Перед ЮСом извинись от моего имени, пожалуйста. Он всегда поддерживал и направлял в жизни, как отец. Михалычу – низкий поклон земной. Да! Не говори никому из моих девчонок, что нашлась! Пусть ничего не знают. Так будет лучше для них, понимаешь? Меньше знаешь… Они заслужили покой. От всех и ото всюду. Хлебниковой ни-ни! Табу. Без обсуждения. Точка.

      – Ты хорошо всё обдумала? Жаааль… Такая красивая пара! А как подходили друг другу! Мы вами тогда просто любовались. Столько фотографий нашлёпали! Вы на них такие молодые и счастливые. Даже у твоего куратора ваше фото на рабочем столе стоит, клянусь здоровьем! Помнишь, вы остановились на Каменном мосту, и он тебе поправлял беретку? Вот там вас и поймали удачно в объектив. Такая красота!.. – взволнованно упрашивал, уговаривал, убеждал всеми доводами и аргументами, всё ещё не оставив надежду на удачный исход его «программы». – И вовсе не скажешь по ним, что он тебя старше, больше чем в два раза. На тех фотографиях вы смотрелись почти ровней. Может, прислать несколько штук, Маришка?..

      Замолчал, коварный лубянский иезуит, прекрасно понимая, что предложением заживо режет, ранит тупым ножом горя, калечит «по мясу» невыносимой бесчеловечной мукой безысходности! Но, желая достичь своих целей, уже не жалел – «профи». Помолчал, поняв молчаливый отказ, тяжело протяжно обескуражено вздохнул, сдаваясь и признавая полное безоговорочное поражение: «Всё. “Пани” встала в позу – бесполезно продолжать. Конец. Окончательный проигрыш по всем статьям. Провал. Этот звонок обрезал мне стропы! Незавидное окончание карьеры. Теперь отставку дадут, не замедлят. Пенсия, огород и пустота, вместо любимой работы и осознания собственной значимости для Конторы. Пришёл и мой черёд уйти в тень, покинуть пажити разведки, преподавательской и оперативной работы. Кто бы мог подумать раньше, что меня собьёт с ног пигалица полутора метров роста и весом с барашка! И кто? Гражданская! Свет ещё не видывал такой упёртой, упрямой девчонки! Она и есть баран! Ослица, ей-богу… – посопел огорчённо, собрался с силами, но вновь зарычал, стиснув зубы. – Стояла б сейчас здесь, напротив, встряхнул бы заразу строптивую, как грушу! Смог бы убедить полячку нашу гордую неприступную. Так нет, сбежала, обвела всех вокруг пальца. Выскользнула из наших сетей рыбкой».

      Закрыл глаза, взял эмоции под контроль, порадовавшись, что стажёры на цыпочках давно покинули дежурный номер, стал заканчивать тяжёлый для обоих разговор:

      – Так жаль мужика. До слёз, – покряхтел, посопел, но смирился с таким неженским упрямством. Знал же. – Да ты кремень. Уважаю, хоть и совершенно не понимаю тебя, Мариша. Так и не сказала ничего! Ох, характер у тебя, «Марыля-полячка»!.. – грустно рассмеялся, и в этом горьком смехе ощутила и осуждение, и восхищение, и… мистический страх.

      «Сами такой воспитали, лучшие наставники со мной работали, не так ли? Так чего пенять-то?» – молчаливо укорила.

      Не услышал – так и не научился. Не дождавшись ответной реакции от неё, выдохнул и сдался полностью.

      – Пока, родная! Не пропадай, звони. Что бы со мной ни случилось – сообщат и передадут тем, кто в курсе о тебе и твоих делах. Нас скоро расформируют, но этот телефон как был нашим, так и останется. Поняла? А за «смежников» не волнуйся: прослушаю твоё сообщение, помозгую и поговорю с ними. Крепко обнимаю, милая! Прощай! Да!.. – торопливо прокричал вдогонку. – Чуть не забыл! Нет уже ЮСа. Умер. Сердце. На посту. Пока!

      Связь разъединилась, в трубке пошли прерывистые гудки, а Мари всё сидела, сжимая в онемевшей дрожащей руке, и не могла сдвинуться с места.

      «Нет уже Сергеича. Умница был. Совсем не похож на гэбэшника. Не потерял человеческого лица, до конца оставался душевным и способным сочувствовать, хоть и работал на самую страшную и кровавую в мире систему ГБ долгую жизнь…»


      – …Девушка! Вы оглохли?! Зову Вас, зову!.. – пунцовая от возмущения телефонистка стояла возле приоткрытой двери кабинки и раздражённо сопела. – С Вами всё в порядке? – рассмотрев, стушевалась, тут же пожалела. – Плохие новости? Беда? Валерьянки?..

      – Нет. Спасибо. Справлюсь. Я сильная, – проговорила и… залилась слезами.

      – Я только хотела сказать, чтоб Вы забрали выписку за переговоры. Абонент перевёл их за свой счёт, – тихо проговорив, протянула квитанцию. – Вам точно помощь не нужна? Тогда, пойду я. Люди ждут. И… спасибо большое за совет. Помогли таблетки. Полегчало. Едва не померла… Низкий поклон от моих детей… Трое их…

      – Спасибо Вам за всё, – едва пробормотала сквозь слёзы.

      Проводив глазами телефонистку, откинулась на стенку переговорной кабинки.

      «Вот как! Степаныч понял, что такое количество времени в телефонной будке междугородки стоит целого состояния. Перевёл разговор на Контору. Спишут, как незапланированные расходы. Последний презент от Конторы и Системы. Спасибо всем! И прощайте. Больше не позвоню. На этом конец».

      Приведя внешность в порядок, с достоинством королевы покинула помещение переговорного пункта.

      Вышла на воздух. Подняла лицо к небу, ослепнув от оглушающего палящего солнца.

      «Лето. Жара. Пыль. Белое раскалённое солнце… Где-то я уже это видела… Стоп. Забыть! Навсегда! Начинается новая жизнь!»

      Облегчённо вздохнув, расправив плечи, выпрямив спинку, гордо вскинув белокурую голову, Марина Риманс решительно шагнула на тротуар, стуча высоченными шпильками новеньких босоножек.

      «Свобода! “Невидима и свободна!”*» – воскликнула про себя, загадочно улыбнулась, сверкнув бесподобным изумрудом глаз, и легко зашагала в новую действительность и судьбу.

                * Свободна! Невидима и свободна! – фраза Маргариты из романа М. И. Булгакова «Мастер и Маргарита».

                .                КОНЕЦ.

                Сентябрь, 2009 г.                Продолжение следует (Эпилог).

                Февраль 2013 г.

                http://www.proza.ru/2016/07/23/103