Мои женщины Декабрь 1962 Гусарская фея

Мои женщины. Декабрь. 1962. Гусарская фея.
 
Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрации из открытой сети Интернет.

Продолжение: Мои женщины. Декабрь. 1962. Жена художника.


Странно, но я ни капельки не сожалел о том, что перестал ходить на занятия в изостудию к знаменитому городскому художнику-оформителю.

Мама и папа дивились моему такому «нехотению», а мой брат сердито называл меня «капризой» и «транжирой», потому что папа уже заплатил художнику вперёд за месяц моего обучения, а я, видите ли, «нехочуха капризная» и «не берегу семейный бюджет».

Да, в нашем семейном бюджете всегда были напряги, проблемы, трудности, «узости и тугости», как говорила мама.

Однако я наотрез отказался идти к знаменитому художнику на занятия и ничего иного не мог придумать, кроме дурацкого объяснения, что «там плохо пахнет»…

В квартире и в изостудии художника действительно было множество разнообразных запахов: краски, холстов, гипса, глины, жареной картошки и котлет, женских духов и мужского одеколона, обуви и одежды, а в прихожей ещё добавлялся запах из туалета.

Я говорил, что «меня от этих запахов выворачивает наизнанку» и мама, вздохнув, говорила, что это у меня «наследственное», потому что мама в запахах была такая же, как великий музыкант или композитор в звуках музыки.

Она чувствовала любые даже самые незначительные запахи и безошибочно определяла по запаху характер наших и папиных «шалостей».

Мама тоже не терпела никаких резких, «хлёстких», как она их называла, запахов. Поэтому она покупала папе и себе только самые дорогие и лучшие одеколон и духи «Красная Москва» с тонким «элегантным» ароматом.

Вскоре от меня отстали и забыли о художнике, об изостудии, о пропавших денежках, потому что жизнь бурлила, подбрасывала нам всё новые и новые испытания и приключения…

Приближалось окончание 1962 года и всюду чувствовалось, что «назревает что-то очень важное», как заговорщицки сказал нам за ужином папа.

Он снова ритуально каждый вечер смотрел вместе с нами телевизионные новости, внимательно «от корки до корки» читал все газеты и журналы: «Правду», «Комсомольскую правду», «Здоровье» и даже мои «Весёлые картинки».

Особенно с интересом он внимательно изучил свежий декабрьский номер журнала «Пионер», который мне дала почитать наша учительница немецкого языка и одновременно библиотекарь школьной библиотеки.

Этот журнал мне также понравился, как первый номер журнала «Моделист-конструктор». Они были похожи тем, что содержали массу интересного…

На обложке журнала «Пионер» №12 за 1962 год весёлые дети в карнавальных костюмах вприпрыжку куда-то шли-бежали. Один из них был в костюме китайца с соломенной шляпой, другой – мексиканца с сомбреро, третий изображал весёлого негра-чёртика с перьями в голове, а высокая красивая девочка была одета в белый костюм-скафандр со шлемом и красной звездой на груди.

Просмотрев первую страницу журнала, я сразу же «загорелся» идеей спросить у наших родителей, учителей и руководителей школы, как бы они себя чувствовали, что бы они делали и чем бы они занимались, если бы снова стали пионерами и ушли на зимние каникулы?

В журнале на эти вопросы отвечали известный детский писатель Лев Кассиль, знаменитый футбольный вратарь Лев Яшин, любимый папин цирковой клоун Карандаш.

Лев Кассиль сказал, что «отлупил бы здоровенного второгодника, который его обижал и реализовал бы свою мальчишескую мечту – организовал бы зимний лыжный поход в лес».

Лев Яшин сказал, что «с удовольствием покатался бы на коньках во дворе вместе с друзьями».

Клоун Карандаш сказал, что он все двенадцать дней зимних каникул снимал бы всё вокруг своим киноаппаратом, потому что он очень увлечён киносъёмкой.

Я немедленно отправился к папе и маме и спросил: «Как бы вы провели свои двенадцать дней каникул, если бы снова стали молодыми и пионерами?».

- Я бы сначала целый день лежала бы и ничегошеньки не делала, - сказала мама. – Не готовила бы, не стирала, не штопала, не убирала, не гладила. Просто лежала бы и спала, но так, чтобы никто мне в этом не мешал.

- Потом я бы пошла в кино, - мечтательно сказала мама. - Сегодня – на дневной сеанс, а завтра – на вечерний. Я бы посмотрела все фильмы, которые не видела никогда или не смогла увидеть из-за занятости.

- Потом я бы написала письма всем своим подругам по войне, рассказала бы им о своей жизни и спросила бы у них, как они живут.

Мама увлеклась и стала говорить о том, что бы она сделала, если бы у неё было свободное каникулярное время. Однако это были «взрослые» мечты и дела, очень пионерские, но взрослые…

- Мам, - сказал я нетерпеливо. - Это всё взрослые дела! А что бы ты делала, если бы снова стала молодой и пионеркой?

- Да, наверно, то же самое, - ответила мама. – А ты всё-таки нехороший мальчик – напоминаешь маме, женщине о её, увы, уже немолодом возрасте…

Я понял, что мама не хочет играть в эту игру и пошёл к папе.

- Я бы первые три дня ничего бы не делал, только лежал бы на диване, спал бы или смотрел телевизор, - решительно и обрадованно сказал папа.

Он сразу включился в мою игру «в пионерские каникулы» и стал развивать дальше тему его «пионерского отдыха»…

- Я бы купил себе много хлеба, круг копчёной колбасы, шматок сала, шесть луковиц, поставил бы рядом с диваном плитку и чайник, вазу с сахаром, банку с чаем и «гонял бы чаи» с хлебом, колбасой, луком и салом. Как в детстве…

- Потом бы мне надоело лежать на диване, и я бы пошёл… Куда бы я пошёл? – задумался папа. – Пошёл бы… на работу. Да. На работу. Потому что там интересно, там дело, там люди, там события.

Я понял, что папа и мама не могут представить себя пионерами и детьми, что они очень устали и уже безнадёжно стали взрослыми.

Мой старший брат ответил мне на мои вопросы тем, что обозвал меня «глупым человеком, который пристаёт к умным людям с дурацкими вопросами».

- С какой стати мне притворяться дитём и пионером, - вспыльчиво сказал мне мой старший брат. – Мне и комсомольцем хорошо быть и дела у нас не детские, не пионерские. Это вам бы всё играть, да баловаться. Иди-иди, балуйся дальше…

Да, родители и брат меня не поняли…

Наверно они правы. Каждому времени и каждому возрасту человека свои интересы, свои мечты, свои игры и приключения…

Через минуту я увлёкся чтением журнала «Пионер» и забыл уже о моих вопросах и приставаниях к родителям и брату, но ещё через минуту из кухни пришла мама и спросила, почему я задал ей такие вопросы.

Я показал маме журнал, ответы знаменитых людей и мама села рядом со мной на диван…

- Если бы я снова стала молоденькой пионеркой, - сказала мама задушевным грудным голосом, - я бы в эти дни зимних каникул расчистила бы дорожку и территорию вокруг маминой могилы в Кабаново.

- Потом навестила бы старушку, которая ухаживала за мной, сестрой, братом и за папой, когда мы остались без мамы.

- Потом бы я собрала все свои игрушки, секретики, письма, открытки и фотокарточки и спрятала бы их так, чтобы через много лет их можно было найти, почитать и поиграть с ними.

- Потом бы я написала большое-большое письмо папе, о том, что я думаю, что знаю, о чём волнуюсь и мечтаю и обязательно бы передала это письмо папе, чтобы он почитал, понял бы меня и благословил…

На этих словах мама вдруг судорожно всхлипнула и заплакала, как маленькая девчонка – безудержно и непонятно почему…

На мамин плач прибежали папа и мой старший брат.

Они сначала сурово смотрели и шикали на меня, когда узнали, что это я задал вопросы, от которых мама вдруг заплакала, но мама сквозь слёзы сказала, что я не виноват, что она «сама расчувствовалась и представила себя молодой девчонкой в те времена, когда были живы её мама и папа»…

Я чувствовал себя очень виноватым. Мне тоже хотелось плакать непонятно почему…

Папа и мой брат молча почитали ответы взрослых в журнале «Пионер» и перестали смотреть на меня злыми глазами.

- Если бы я снова стал пионером, - сказал с воодушевлением папа, - то учился бы ещё лучше, чем… учился. У меня были бы одни пятёрки! И не потому, что я хвастаюсь, а потому, что я сейчас понимаю, как важны уроки в школе и знания, которые нужно получать вовремя.

- Если бы я был мальчишкой-пионером в дни зимних школьных каникул, - продолжал папа, - я бы сделал из старых водопроводных труб фурму и гонял бы на ней с нашей деревенской горки с утра до вечера.

- Если бы я снова стал молодым мальчиком, - закончил он значительным и грустным голосом, - я бы внимательнее слушал рассказы моего деда Егора Ивановича, а ещё лучше – записывал бы их, потому что мой дедушка и ваш прадедушка был замечательным рассказчиком, сказочником, выдумщиком, певцом, настоящим «бояном».

- А если бы я был мальчишкой-пионером, - включился в общую игру мой брат, - я бы с первого класса хорошо бы учился, не дрался бы по пустякам, не поддавался бы друзьям-атаманам, победил бы во всех соревнованиях и научился бы рисовать, как Сашка.

- Этому научиться и теперь не поздно, - сказала мама и погладила моего брата по голове.

- Нет, мама, - сказал печально мой брат. – Уже поздно. Всему своё время…

- Главное – это понимать, что всякому делу своё время и свой срок и никогда не откладывать на завтра, на потом, то, что можно и нужно сделать сегодня, - сказал веско папа и мама с ним полностью согласилась.

- Вот, например, сейчас время ужина, - робко и вопросительно сказал папа, - и мы все должны по-пионерски помочь маме приготовить ужин, накрыть на стол, с аппетитом и похвалой кушать, а потом всё собрать и помыть посуду.

- Вы мне очень поможете, если не будете мне помогать, - сказала весело и сердито мама. – А вот от аппетитного поведения за столом и похвалы я не откажусь.

Обстановка разрядилась и я подумал, что не у всех может быть такое же настроение и такие же проблемы, как у меня в моём ещё детском возрасте…

Мама ушла на кухню, папа пошёл следом за ней, сделав нам знак, чтобы мы занимались своими делами. Брат слегка «треснул» ладонью мне по затылку и ушёл в свою комнату на свой диванчик, а я остался в зале на диване и продолжил чтение журнала «Пионер».

Оказалось, что уже два месяца летит к Марсу наша советская межпланетная автоматическая станция «Марс-1» и до Марса ей лететь ещё целых полгода.

Марс, это четвёртая планета от Солнца. Сначала Меркурий, потом Венера, потом наша Земля, а за ней – Марс. Причём Марс каждые 15-17 лет бывает «вблизи» от Земли и их разделяют «всего» 55-56 миллионов километров пустого пространства.

В журнале было рассказано много интересного о планете Марс: о марсианском годе и весне, которая длится 193 земных суток; о силе тяготения на Марсе, которая килограммовую земную гирю превращает в гирьку весом всего 383 грамма; о том, что любой пионер поднимал бы на Марсе вес в 100 раз больший, чем олимпийский чемпион Юрий Власов.

Я с увлечением, забыв обо всём, читал о марсианских «морях» и «каналах», о полярных «шапках», о синевато-зелёном цвете марсианской почвы летом, об обитании там марсиан, которые, возможно, построили или притащили к своей планете искусственный спутник Фобос диаметром 16 километров.

Потом я прочитал рассказ о мальчике, который собирал старые монеты, встретился с другим мальчиком и случайно взял у него старинную монету – бранденбургский талер. Эта монета-талер жгла руки, мучила совесть, мешала учиться и жить. Мальчик, наконец, решился и с извинениями вернул монету хозяину.

Рассказ на этом обрывался. Мне непонятно было, чем же закончилась эта история с мальчиком-коллекционером.

«Хорошо бы рассказать эту историю у себя в классе и спросить ребят, как бы они продолжили этот рассказ» - подумал я, хотел было побежать посоветоваться с папой и мамой, но потом решил, что я их уже не буду «мучить» своими «дурацкими» вопросами.

В журнале было очень много разных рисунков, а этот рассказ был с рисунками, на которых изображались герои в разных ситуациях: когда мальчик нашёл старый царский пятак, когда друзья смотрели и сравнивали свои коллекции монет и когда герой рассказа возвращал талер хозяину, своему другу.

Мне страстно захотелось самому нарисовать разные рисунки, показывающие содержание каких-нибудь рассказов, книг, историй…

Следующим большим рассказом была история о мальчике-москвиче, приехавшем в дальнюю деревню. Это было мне близко и понятно, потому что этим летом мы с братом и папой сами были в деревне Дальнее Русаново.

Рассказ назывался очень странно – Кассиопея. Так называются пять звёзд на ночном небе…

Я ещё подумал, что слово «Кассиопея» было бы прекрасным именем для моей феи красоты и страсти…

Мои мысли переключились с образа звёздной феи на наши школьные дела: надо готовиться к новогоднему утреннику, к новогодней стенгазете, к окончанию полугодия, об этом предупреждала учительница.

Ещё она сказала, что к Новому году будут «подводить итоги соревнования между пионерскими отрядами» и «выбирать победителей». Я никого не хотел побеждать в соревнованиях, как мой брат. Мне было просто интересно делать что-то новое, участвовать в событиях и приключениях.

Тем более, выборы, как правило, всегда бывают несправедливые. Обязательно кто-то будет недоволен, кто-то будет спорить, обижаться, подхалимничать, ябедничать, вредить…

«Эх, хорошо было в детском саду, - подумал я. – Ни соревнований, ни учёбы, ни совета пионерской дружины – одни только игры, приключения и баловство».

Я с улыбкой вспомнил, как мы играли и баловались в детском саду. Потом вдруг подумал о том, что хорошо бы было сходить всем 3-«А» классом на зимние каникулы в наш детский сад.

Поиграть с малышнёй, подарить им свои старые или новые игрушки, сыграть с ними в игры или в детсадовский утренник или сыграть всем вместе наш выпускной спектакль «Мальчиш-Кибальчиш».

Я хорошо помнил свою роль и свои слова по роли в этом спектакле по рассказу Аркадия Гайдара «Сказка про военную тайну, Мальчиша-Кибальчиша и его твёрдое слово»:

- Есть и могучий секрет у крепкой Красной Армии. И когда б вы, буржуины, ни напали, не будет вам победы.

- Есть и неисчислимая помощь, и сколько бы вы, буржуины, в тюрьмы ни кидали, всё равно не перекидаете, и не будет вам покоя ни в светлый день, ни в тёмную ночь.

- Есть и глубокие тайные ходы. Но сколько бы вы, буржуины, ни искали, все равно не найдете. А и нашли бы, так не завалите, не заложите, не засыплете.

- А больше я вам, буржуинам, ничего не скажу, а самим вам, проклятым, и ввек не догадаться!

И в страхе бежал разбитый Главный Буржуин, громко проклиная эту страну с её удивительным народом, с её непобедимой армией и с её неразгаданной Военной Тайной.

А  Мальчиша-Кибальчиша схоронили на зелёном бугре у Синей Реки. И поставили над могилой большой красный флаг.

Плывут пароходы - привет Мальчишу!

Пролетают лётчики - привет Мальчишу!

Пробегут паровозы - привет Мальчишу!

А пройдут пионеры - салют Мальчишу!


- Вот это будет по-пионерски! - закричал я во всё горло и гордо пошёл-попрыгал на мамин зов мыть руки и садиться за стол.

После ужина я даже не стал смотреть вместе со всеми телевизор, а ушёл в комнату брата и продолжил чтение журнала «Пионер».

Одна девочка из Магнитогорска спрашивала редакцию журнала в письме: «Мне очень хочется жить при коммунизме. Только я ещё не совершила ничего особенно выдающегося. Как мне быть? Ведь при коммунизме все люди будут особенными, прекрасными».

Я внутренне фыркнул на этот наивный девчачий вопрос, но мне тоже хотелось, чтобы поскорее наступил коммунизм, мне тоже хотелось по-человечески соответствовать коммунизму.

Далее был напечатан ответ редакции журнала «Пионер» и слова знаменитого педагога Антона Семеновича Макаренко, автора «Педагогической поэмы».

Редакция отвечала, что «коммунистические черты характера не складываются в человеке сами собой, их надо в себе воспитывать». В моральном кодексе строителя коммунизма записан ленинский девиз: «Каждый для всех, все за одного».

Я уже слышал этот девиз из уст моего брата и наших ребят, когда во время игр мы сражались на деревянных шпагах-мечах, но тогда он звучал по-мушкетёрски: «Один за всех, все за одного».

Выходит, мушкетёры были коммунистами?

Дальше редакция журнала «Пионер» выделила шрифтом слова: «При коммунизме у всех и у каждого будет одно важное качество: ПРИВЫЧКА ПРАВИЛЬНО ПОСТУПАТЬ. Хорошее, правильное поведение станет естественной потребностью, привычкой».

Получается, если я стараюсь всегда поступать честно, правильно, по-доброму, то я поступаю по-коммунистически?

Получается так…

Антон Семёнович Макаренко так выразил эту мысль: «Мы поступаем правильно не потому, что сели и подумали, а потому, что иначе не можем, потому, что мы так привыкли».

Наверно при коммунизме люди просто привыкнут быть принципиальными, добрыми, честными, порядочными и будут вести себя не только, как им хочется, но так, как например, мой папа и моя мама.

Я возгордился такими мысленными словами и ещё раз внимательно прочитал слова Антона Семёновича Макаренко: «Кто будет воспитывать нас коммунистами? Конечно, будет воспитывать партия, советская жизнь, школа, советское движение вперёд, советские победы, которые и до сих пор нас воспитывали. Мы будем воспитывать сами себя».

В этот момент я решил воспитывать себя сам. Не подражать брату или даже папе, или маме, или ещё кому-нибудь, а сам себя воспитывать.

Только я ещё не знал, как это делать…

В декабрьском номере журнала «Пионер» было ещё масса интересного: рассказ и фото о пребывании нашей делегации в Японии, смешные стихи и рассказы, окончание повести «Цирк приехал», сообщение о техническом творчестве юных, но всё это было не так интересно.

Интересно было читать, как одна девочка «топила» свою подружку, когда её хотели избрать председателем совета отряда. Валя из Тульской области спрашивала редакцию журнала: «Почему моя подруга против меня? Ведь меня выбрали, потому что я хорошая ученица».

Интересно, не наша ли это Валя Антипова?.. Её тоже всё время куда-нибудь «выбирают»?

Редакция ответила так: «У коммунистов и комсомольцев теперь такой порядок: нельзя, чтобы всё время секретарём организации работал один и тот же человек. Во-первых, он устаёт, во-вторых, надо и другим дать возможность проявить себя, попробовать свои силы».

Дальше редакция посоветовала Вале так: «Ты хорошо работала год? Молодец! А теперь пусть поработает другой, а ты с твоим опытом работы будешь при нём вроде комиссара, будешь помогать ему в работе».

- Всё правильно, - сказал я себе мысленно. – А то опять получится «культ личности»…

Другой пионер просил редакцию помочь создать в их школе фотокружок или попасть в морское училище.

Редакция журнала «Пионер» ответила, что пионер может показать этот номер журнала комсомольцам своей школы и сказать им, что «Центральный Комитет комсомола обязал всех комсомольцев заботиться о пионерах», они должны помочь организовать фотокружок в школе.

Мне это сообщение тоже очень понравилось. Я решил после зимних каникул тоже обратиться через моего брата к комсомольской организации и создать…

Что же создать?

О, придумал, - драмкружок. Ставить пьесы, спектакли, театрализованные постановки, праздники. Например, праздник проводов Зимы и встречи Весны – Масленицу.

У нас в городе любили такие праздники и проводили их на городской площади или в городском парке, на опушке леса.

Ох! и здорово же было на этих праздниках!

Музыка и песни из громкоговорителя... Духовой оркестр играет марши и вальсы…

Пьяненькие мужики и бабы танцуют кадриль, вальс, фокстрот, танго или наяривают русскую «барыню».

Полуголые молодые парни лезут по гладкому столбу, покрытому ледяной коркой за гармошками, сапогами и самоварами, которые привязаны на вершине столба к перекладинам.

Девки и девушки стайками перемещаются туда-сюда, а за ними ватагами ходят гогочущие парни и молодцы.

Все лузгают жареные семечки, пристают друг к другу, а кое-где и дерутся из-за девчонок. Правда, не по злобе…

Везде продают блины, наливают из самоваров чай, пьют вино или водку, одаривают друг друга баранками, конфетами, леденцами, красными, жёлтыми и зелёными сахарными петухами на палочках…

Я так увлёкся мечтами, картинами в воображении и журналом «Пионер», что не сразу откликнулся на зов мамы пить «вечерний чай».

«Вечерний чай» - это была наша семейная традиция, семейный ритуал, священное время вечерних посиделок…

Мама заваривала необычайно вкусный и ароматный чай с травами. Всякий раз это были новые или другие травы: малина, земляника, крыжовник, вишня, мята, смородина и ещё какие-то странно пахнущие травы и смеси трав.

Чай заваривался в большом расписном керамическом чайнике. Мама всем подавала свои небольшие чайные чашечки, блюдца и свои ложечки.

В центре на круглом столе, покрытом белой скатертью с вышитыми мамой синими, желтыми и красными цветами, зелёными листьями и травинками, ставилась вазочка с кусками колотого или пилёного сахара, вазочки с разными вареньями и большая чаша с сухарями.

Мы все чинно рассаживались по своим местам. Папа включал телевизор, а я его настраивал. Брат в это время наливал всем чай из чайника, а мама уютно усаживалась в своё (и только её) кресло-кровать, обкладывала себя подушечками и начинала отдыхать.

Мы пили чай, обменивались новостями, «говорили по душам», обсуждали или комментировали происходящее в телевизоре.

Вместе смотреть телевизор было гораздо интереснее, чем одному. Я это давно заметил, ещё со времён, когда я болел ангиной и долго оставался один в доме.

«Вечернее чаепитие» было нашей семейной привычкой, нашим семейным коммунизмом…

Также всей семьёй мы пошли смотреть нашумевшую кинокартину «Гусарская баллада».

Этот фильм уже почти месяц показывали во Дворце культуры энергетиков и люди всё шли и шли на каждый сеанс, чтобы ещё и ещё раз посмотреть полюбившийся фильм.

Мой брат смотрел его уже три раза: один раз вместе с друзьями из класса, второй раз с подружкой, а третий раз вместе с нами.

Он вприпрыжку шёл вместе с нами по заснеженному тротуару главной улицы города – улицы Ленина и взахлёб в лицах рассказывал нам свои впечатления о фильме.

Папа строго-настрого запретил ему рассказывать сюжет, но моё горячий брат всё время сбивался на показ-рассказ картин из фильма и изображал перед нами то гусарскую атаку на французов, то лихие скачки на конях, то фехтование на саблях.

Мама пыталась утихомирить разошедшегося старшего сына, но он только повторял, что «фильм отличный» и «вам он понравится».

Фильм действительно оказался отличным, весёлым и интересным, хотя все герои фильма почему-то говорили стихами.

Летом 1812 года в поместье отставного майора Азарова приезжает поручик-гусар Дмитрий Ржевский: красавец, стройный, высокий, мужественный, кучерявый, совсем как наш папа в молодости. Дмитрия Ржевского играл актёр Юрий Яковлев.

Оказывается, поручик Ржевский давно помолвлен с племянницей майора Шурочкой (актриса Лариса Голубкина). Ржевский не рад этой встрече с жеманной девицей, но он должен на ней жениться.

Но Шурочка оказалась не такая уж девица. Она отлично держится в седле, умеет ездить на коне верхом, фехтовать саблей, отлично стреляет из пистолета. Всему этому её научил майор Азаров (артист Виктор Кольцов) и его старый слуга-денщик и бывший суворовский солдат Иван (артист Николай Крючков).

Шурочка нарочно жеманничает и сюсюкает с поручиком Ржевским, в которого она сразу влюбляется с первого взгляда, а поручик не знает как от неё отвязаться и удрать…

Начинается бал-маскарад, Шурочка по просьбе гостей поёт песню, прославляющую русских воинов:

Прелестница младая,
Прощаюсь я с тобой.
Пусть пуля удалая
Прервет мой путь земной.
Паду, коль суждено мне,
В неравном я в бою,
Но ты, Армида, вспомни, вспомни
Жизнь краткую мою.

Потом, желая показать подругам свой маскарадный костюм, Шурочка переодевается в мундир гусарского корнета.

Поручик Ржевский случайно встречается с Шурочкой-корнетом, принимает его за парня-родственника Шурочки и пьет с ним по-дружески вино. Шурочку он в корнете не узнал…

В разгар бала-маскарада гонец объявляет о внезапном нападении войск французского императора Бонапарта на Россию. Все офицеры возвращаются в свои полки, в том числе и поручик Ржевский.

Девицы собираются помогать русским войскам тем, что будут щипать корпию из тряпочек (комки ниточек, типа ваты), а Шурочка горячо убеждает своего друга и слугу Ивана тайно «бежать» в действующую русскую армию под видом гусарского корнета.

Ночью она поёт прекрасную колыбельную песню своей кукле Светлане:, а рано утром скачет в поле…

Лунные поляны,
Ночь, как день, светла.
Спи, моя Светлана,
Спи, как я спала.
В уголок подушки
Носиком уткнись,
Звезды, как веснушки,
Мирно светят вниз.

Рано утром Шурочка в мундире корнета и её слуга-денщик Иван скачут в поле…

Здесь они находят раненого штабного офицера. Шурочка-корнет забирает у него письмо и ускользая под огнём в лихой скачке от французов, доставляет пакет командующему русскими войсками.

За этот подвиг Шурочку в облике гусарского корнета оставляют при штабе корпуса.

Через полгода, зимой, Шурочка доставляет пакет в гусарский партизанский отряд Дениса Давыдова. Здесь она встречает поручика Ржевского и снова влюбляется в него без памяти. Гусары и Ржевский дружески принимают «корнета», угощают его вином, расспрашивают.

Шурочка передаёт Ржевскому привет от «кузины» и Ржевский рассказывает друзьям-гусарам как эта «глупая и уродливая девица целовалась с ним и «чуть ли не рвалась из платья» к нему.

Шурочка обижается и они заключают пари: если поручик спасёт от какой-либо опасности глупую девицу Шурочку, то он на ней обязан будет жениться.

Появляется обоз французов. Лихие гусары-партизаны Дениса Давыдова нападают на обоз. Геройски и весело дерётся на саблях Ржевский, спасает от неминуемой гибели Шурочку и в одной из карет обнаруживает знаменитую опереточную певицу Луизу Жермон.

В этот момент фильма я невольно вздрогнул. Моё восторженно-весёлое настроение смешалось с тревожно-сладким ощущением, что на экране появилась… моя фея красоты и страсти.

Лицом Луиза Жермон (артистка Татьяна Шмыга) была точь-в-точь похожа на мою первую школьную любовь – на Валю Антипову…

Сразу среди шума и разгула страстей битвы на заснеженном поле боя появилась Женщина – с большой буквы…

Это было видно по всему: по походке, по манере себя вести, по взгляду, по голосу, по улыбке…

Мой старший брат, который сидел в ряду кресел с краю от папы и мамы, наклонился вперёд и заговорщицки влюблёнными глазами посмотрел на меня и кивнул головой на экран. Он уже давно был влюблён в эту опереточную певицу Татьяну Шмыгу.

Я тоже слышал её выступление и арии из оперетт по радио и видел её по телевизору. Теперь же она предстала передо мной «Гусарской Феей»…

Оказалось, что Луиза Жермон и кавалергард Пелымов (артист Лев Поляков) когда-то любили друг друга, но поссорились. Поручик Ржевский немедленно воспылал любовью к Луизе Жермон и стал обхаживать её, как жеребец обваживает кобылку.

На просьбу гусар «гусарская фея» отвечает чудесной, притягательно кокетливой, душевной и грустно-весёлой песенкой «Я пью, всё мне мало», а Шурочка-корнет отвечает ей залихватскими сатирическими и весёлыми гусарскими куплетами «Давным-давно».

Меня зовут юнцом безусым.
Мне это право,
Это право, все равно.
Зато не величают трусом:
Давным-давно,
Давным-давно,
Давным-давно.

На глазах у Пелымова и Шурочки-корнета поручик Ржевский ухаживает за Луизой Жермон, невесть откуда достаёт живой цветок и немедленно целует «гусарскую фею» в обнажённое плечико…

Луиза Жермон кокетливо, но решительно отваживает нахального поручика и дарит цветок «тому, кто ей милей всех нынче» - Шурочке-корнету…

Поручик Ржевский закусывает свои усы, как удила и требует от Шурочки-корнета вернуть ему цветок. Ссора Ржевского и Шурочки-корнета переходит в дуэль. Только приезд Дениса Давыдова в отряд прекращает стычку.

Шурочка-корнет и Иван возвращаются в штаб русских войск и героически спасают из французского плена русского императорского адъютанта – генерала-графа Болмашова (артист Алексей Порлевой). Всё происходит так стремительно, что генерал-адъютант не успевает узнать имя спасителя…

В штаб русских войск приезжает фельдмаршал Кутузов (артист Игорь Ильинский). Некий местный граф-пустобрёх Нурин узнаёт в корнете переодетую Шурочку и доносит об этом Кутузову.

Шурочка не смеет врать фельдмаршалу и признаётся, что он, то есть корнет – женщина.

Кутузов возмущается: «Чтоб баб - в солдаты? Без такой подмоги мы перешибли Бонапарту ноги, и выгоним его с Руси без баб!».

Шурочка плачет, но приказ суров: «вон, домой в мадамам, нянькам, куклам, тряпкам»…

Только появление императорского генерала-адъютанта Балмашова мешает немедленному разоблачению Шурочки. Он рассказывает Кутузову о своём спасении из французского плена и Кутузов говорит, что «по его разумению за этот геройский поступок спаситель достоин ордена».

Балмашов признаёт в шмыгающем носом корнете-Шурочке своего спасителя. Кутузову приходится наградить орденом-крестом лихого корнета-девицу. Он разрешает Шурочке служить и воевать в партизанском отряде Дениса Давыдова.

За это время французы снова захватили «гусарскую фею» Луизу Жермон и у Шурочки-корнета появляется повод съязвить по этому поводу поручику Ржевскому. Тот ошарашен орденом-крестом Шурочки и справедливостью её упрёка в гусарской слабости…

Отряд партизан-гусар Дениса Давыдова сражается вблизи имения майора Азарова. Шурочка участвует в захвате пленного испанца Винсенто Сальгари (артист Владимир Ширяев).

В мундире наваррского стрелка Шурочка-корнет выдает себя за испанца Винсенто Сальгари и смело идёт к французам в штаб, чтобы выведать их планы. Настоящий Винсенто Сальгари бежит от русских и внезапно появляется во французском штабе…

Повинуясь чувству внезапной привязанности настоящий Винсенто Сальгари выручает Шурочку-корнета, признав его-её своим «младшим братом». Однако майор Азаров случайно выдаёт свою племянницу…

Французский генерал Дюсьер (артист Борис Иванов) приказывает утром расстрелять изменника и шпионку…

Я умом понимал, что смотрю кино, что это весёлая кинокомедия, что это всё понарошку, но и у меня, и у мамы невольно сжалось сердце, когда обман раскрылся, и Шурочка-корнет должна была утром умереть…

Только мой брат наклонялся вперёд и ободряющей смотрел и улыбался нам, делая вид, что всё будет хорошо…

Кавалергард Пелымов и слуга-денщик Иван видели всё через стекло окна майорского дома, поэтому немедленно поскакали в отряд и все гусары немедля, не задумываясь, лихо напали на французский штаб.

Поручик Ржевский героически врывается в залу, дерётся на саблях с французскими офицерами, освобождает Шурочку-кузину. Она переоделась в своё платье, но стремится вновь стать «корнетом»…

Шурочка-корнет и испанец Винсенто Сальгари вместе с поручиком Ржевским и с помощью народной дубины Ивана добивают и прогоняют всех французов. При этом от случайной пули погибает благородный Винсенто Сальгари…

Шурочка-поручик напоминает поручику Ржевскому о том, что он спас от французов «кузину», на что Ржевский отвечает, что «хотел спасти тебя, а на неё плевать». Но Шурочка требует, чтобы Ржевский исполнил обещание пари и женился на «кузине». Опять вспыхивает ссора и продолжается дуэль…

Снова появляется французская певица Луиза Жермон и пытается помирить Ржевского и Шурочку-корнета, но поручик уже охладел к певице и стремится только победить на дуэли.

Победившие русские гусары-партизаны Дениса Давыдова и Луиза Жермон вместе с майором Азаровым и слугой-денщиком Иваном выламывают двери в комнату, где стреляются Ржевский и Шурочка-корнет.

Шурочка-корнет лежит без сознания. Ржевский азартно стреляет по крысам, а гусары-партизаны и Луиза Жермон открывают поручику глаза на то, что бесстрашный корнет – это девица Шурочка.

Недоумению обалдевшего поручика Ржевского нет предела. Гусары и помирившиеся Пелымов и Луиза Жермон по очереди насмехаются над ним…

Шурочка по-женски возвращает Ржевскому поцелуй, которым тот поцеловал её на довоенном бале-маскараде, и освобождает его от обещания жениться на ней. Но теперь уже по другому поводу обалдевший поручик Ржевский признаётся в любви Шурочке-корнету-девице и сжимает её в своих объятьях…

Фильм заканчивается весёлой песней – гусарскими куплетами «Давным-давно», которые поют все участники фильма, гарцуя на лошадях:

Ведёт нас жизнь дорогой длинной.
Смеяться, плакать иль не плакать суждено,
Когда звучит припев старинный,
Давным-давно, давным-давно, давным-давно

Ржевский поёт:

Привык по-всякому я драться!
Бутылок многих, очень многих видел дно!
Но не случалось столь влюбляться,
Давным-давно, давным-давно, давным-давно!

Шурочка ему отвечает:

Герою с пышными усами,
Навеки сердце мною, сердце мной дано.
Давно ли были мы врагами?
Давным-давно, давным-давно, давным-давно!

Русский суворовский солдат Иван пророчески поёт:

Пройдут года, и вот из дали,
Минувших лет, минувших лет мелькнёт одно:
Как наши деды воевали,
Давным-давно, давным-давно, давным-давно!

А вся гусарская ватага Дениса Давыдова подхватывает:

И если враг в слепой надежде,
Русь покорить, Русь покорить возьмётся вновь.
Его погоним, как и прежде -
Давным-давно, давным-давно, давным-давно!


Мы все были покорены этим фильмом. Фильм понравился и папе, и маме, и брату, который с нами вместе вновь пережил-ощутил горячие чувства-ощущения. Только я один шёл домой молча и не принимал участие в живом обсуждении фильма…

Я не мог ничего сказать, потому что во мне бурлила буря чувств и эмоций. Мне одновременно хотелось рыдать и смеяться, орать и петь, рубиться на саблях и хладнокровно целиться из пистолета во врагов.

Я ещё жил всем тем, что увидел на экране. Мне нужно было немного времени, чтобы освоить, «переварить» всё увиденное и услышанное.

Видимо в моём лице было что-то такое, что помешало папе и брату тормошить меня и завлекательно играть со мной «в гусар». Мама прижала меня к себе, и я с громадным усилием заставил себя не заплакать…

Всю оставшуюся часть дня и вечера я не мог успокоиться и всё представлял и представлял себе кадры из кинофильма, думал об этом кино, вспоминал слова песен и куплетов…

Я с нетерпением ждал ночи, чтобы по привычке «заказать» себе во сне этот фильм, чтобы снова увидеть его полностью или отдельными картинами-эпизодами.

Почему-то я был уверен, что сегодня вечером, на границе сна, ко мне придёт она – моя фея красоты и страсти…

Так и случилось…

Только-только я закрыл глаза и уютно освоился в волнах своей мягкой пуховой деревенской подушки, как в голове ожили цветные картины и звуки из кинофильма «Гусарская баллада».

Я вновь увидел, как жеманно хлопает глупыми глазами и поджимает губки Шурочка, как она дарит поручику Ржевскому своё шитьё и спрашивает его: «Вы плакать любите?».

Я вновь услышал, как Шурочка поёт на балу песню о русских гусарах:

В седле окровавлённом
Мой конь несёт меня.
Зелёным нежным склоном
От ратного огня.
Горит гусарский ментик
Распахнутый в плечах.
В багряно-жёлтом свете, свете
Рассветного луча.

Снова Ржевский и Шурочка гуляют вдвоём среди шума бала-маскарада и пьют вино во славу русского оружия. Снова прискакал гонец и объявил о начале войны с Наполеоном.

Снова Шурочка сидит на ступеньках зала дома своего дяди Азарова, уже в костюме гусарского корнета и прощается со своей куклой под музыку и слова колыбельной песни.

Снова она стремительно скачет среди пушечных разрывов по полю, наклоняется над раненым русским офицером-гонцом и скачет впереди французской погони через речной брод в расположение русских войск.

Я с нетерпением ждал, когда сон-фильм дойдёт до того места, где Шурочка-корнет появится в отряде Дениса Давыдова. Мне очень хотелось услышать гусарские куплеты, которые я никак не мог вспомнить, даже с помощью моего горячего и музыкально одарённого старшего брата.

Я помнил только обрывки слов куплетов и теперь со счастливым волнением наслаждался точным воспроизведением гусарской песни:

Коль пунша пламенем лиловым,
Всё вновь  вокруг, всё вновь вокруг озарено.
Припев любимый грянем снова
Давным-давно, давным-давно, давным-давно!

Мы все немножко суеверны,
Но крепко верим, крепко верим лишь в вино.
В нем топим все cвои химеры
Давным-давно, давным-давно, давным-давно!

Над нами слава дымом веет,
И мучит только, мучит только нас одно.
Сердца без практики ржавеют
Давным-давно, давным-давно, давным-давно!

В сраженьях нам не на постели,
Расстаться с жизнью, нам расстаться суждено.
Попы и так уж нас отпели…
Давным-давно, давным-давно, давным-давно!

Потом я с упоением и, возможно, даже с взмахами руками во сне, участвовал в лихом сражении с французами и вместе с Шурочкой и Ржевским освобождал мою фею красоты и страсти – Луизу Жермон…

Этого мгновения я ждал с особенным волнением…

Такой женственной красоты я ещё не видел…

Всё в Луизе Жермон или в Татьяне Шмыге меня поражало и волновало: её сходство лицом с Валей Антиповой, её повадки, её грудной голос, её насмешливая и волнующая манера говорить, её голая шея и плечи, её причёска, её пение.

Я очень хотел и надеялся, что во сне вновь услышу и постараюсь запомнить слова её романса, и я услышал:

Меня позови, избранник мой милый,
Меня позови, избранник мой милый,
Забудем что было, избранник мой милый,
Чудесней нет силы, чем сила любви!

Пусть плещет вино, я пью, всё мне мало,
Я пью всё мне мало, уж пьяною стала.
Я пью всё мне мало, уж пьяною стала,
И кружится зала, и мне всё равно!

А если уйдешь, я плакать не стану.
Скажу без обмана я плакать не стану,
Скажу без обмана я плакать не стану.
Есть дно у стакана, а в дуле свинец!

Я видел, как встала Луиза Жермон, Татьяна Шмыга, моя фея красоты и страсти, как легко и гибко повела она плечами и с её обнажённых плеч скользнули меха её накидки.

Я видел, как она легко, не глядя на ступеньки, сошла из кареты, как подошла ко мне – Пелымову, искоса взглянула на меня, показывая, что это она – моя фея красоты и страсти.

Я ощущал себя корнетом-Сашенькой, который смотрел на неё восторженными и встревоженными глазами, пожирал её всю своими бесстыжими глазами и видел её … насквозь… через одежду…

Я видел её волнующуюся грудь и пупырышки сосков, когда она гордо и упрямо, как Валя Антипова, говорила-пела: «А если уйдешь, я плакать не стану. Скажу без обмана я плакать не стану. Скажу без обмана я плакать не стану. Есть дно у стакана, а в дуле свинец…».

С жутким сжимающим горло и дыхание страхом я чувствовал, что эти слова не просто слова для рифмы, что моя фея-Валя Антипова, говорит-поёт мне это всерьёз…

Странное волнение охватило меня. Жар прорывался изнутри наружу. Моя голова стала чугунной, тяжёлой и горячей. Одновременно внизу живота что-то напряглось, нестерпимо защекотало и вдруг выплеснулось горячей волной.

В самый неподходящий момент фильма-сна я почувствовал, что описался, но тут же я понял, что не описался, а из меня вырвалась та странная желеобразная остро пахнущая жидкость, которая уже не первый раз прорывается мне в мои мокрые от пота трусики.

Я не стал ничему сопротивляться, зажимать письку рукой, а постарался не упустить моё видение-фильм, не потерять связь-контакт с моей «гусарской феей»…

Я увидел себя, лежащим на полу в форме и образе Шурочки-корнета и теперь меня спрашивали о том, как я себя чувствую. Это мне ребята-гусары хотели что-то расстегнуть. Это я немедленно взбрыкнул-очнулся и не дал им расстегнуть пуговицы на моих штанах…

Последнее, что я увидел, прежде чем окончательно обессилить и заснуть, это были внимательные и добрые глаза моей феи красоты и страсти – гусарской феи, которая в окружении многих лиц и глаз понимающе смотрела на меня и успокаивающе улыбалась.

Всё-таки в этой улыбке «гусарской феи» я уловил не только доброту, понимание, но и едва уловимую горделивую усмешку.

- Довела-таки мальца, - услышал я в своей голове чей-то знакомый голос.

Странно, до чего этот голос похож на мой голос, но только он почему-то был взрослый…