Рыжий

    На Гореловском кордоне все друг друга знали. Что бы ни происходило - парня в армию забирали или из возвращался оттуда, свадьба или похороны – собирались все и делились радостью и горем. Гармонь играла, люди пели и плясали, мужики выпивали бутылочку. А вот разводов не помню, похоже, никто не разводился.
На Разливной улице, около болота, куда мы осенью бегали за морошкой, а поздней весной – за купавками, жила бездетная семья.  И муж и жена – рыжие. Так их все и звали – Рыжими, а я думала, что у них фамилия такая.
Для того времени хозяйство у семьи из двух человек было большое: две коровы, телята, поросёнок, овцы, куры, огород. И стали они задумываться – для кого всё это?
Тётя Шура (Рыжая) делилась горем с моей мамой, я была всегда рядом, слышала.

    Пришла она однажды, вытирая слёзы платком, и пожаловалась на своего мужа. Мама не любила, когда дети вникали во взрослые разговоры, и, заметив меня, отправила в огород, сунув в руки маленький тазик:
– Беги, дочка, набери клубнички к обеду.
Я и побежала с радостью - зачем мне их слушать, совсем неинтересно. Высоко подвязанная к колышкам клубника висела красными ягодами к солнцу, и собирать её было легко. Вскоре таз наполнился, и я едва дотащила его до открытого окна кухни, поставив на землю. На подоконник я поднять его не могла и ждала, пока мама меня заметит, стояла тихонько, чтобы не мешать их разговору.
– У тебя, вон, пятеро. Хорошо живется... А мой попивать начал и меня поколачивать, за то, что не могу ему сына родить. Не знаю, что и делать, наверное, уеду я  от него к родителям.– жаловалась «Рыжая».
– Ну зачем же уезжать? Любит он тебя, а ребенка любой мужик хочет. Поезжайте-ка вы в город, да возьмите себе малыша из детского дома.– посоветовала мама.
Я подумала, что там их продают, малышей этих. Мне и отец недавно говорил, что меня в городе купили. Поверила я, все спрашивали при встрече, когда мы шли из магазина с мамой за руку:
– Где это вы купили такую беленькую девочку с голубыми глазами – ваши-то все черноволосые и кареглазые?
У меня текли слёзы, думала, что я им не родная. Но мама успокаивала, говорила, чтобы никого не слушала, что у отца в молодости тоже волосы белые были, и глаза у меня папкины.

    Вскоре у «Рыжих» появился мальчишка, звали его Колька. Они купили сразу большого, как я, пятилетку, и видно было, что он им родной. Таким же оказался рыжим, как они, и волосы у него вились взлохмаченной огненной копной, как у дяди Пети.
Мы сразу подружились, вместе играли, но все игры он выдумывал мальчишечьи.
Выстругал из поленьев всем пистолеты и автоматы, и мне – тоже. Мы играли в войнушку в лесу, прятались под кустами или в окопах, что нарыли солдаты соседнего гарнизона из 32-го городка. Кукол ни у кого из моих подружек не было, не было и игрушек – их можно было приобрести только у приезжающего на коне с телегой «реможника», он менял их на кости и тряпки. Вот это было нашим постоянным занятием – собирать всё для обмена.

     А вот книг у нас была целая кладовка и веранда, их родители покупали с каждой получки. Я с пяти лет читала всё подряд, начиная с Мопассана и кончая Большой Советской Энциклопедией. Знала много, за это дразнили меня «профессором». Частенько мои знания помогали. Была у меня подружка, которая могла ни с того ни с сего затеять драку, но стоило мне сказать: «Слушай, что я тебе расскажу...» – как она сразу прекращала безобразничать и слушала, как и другие.
     Колька постоянно тянул нас на полигон, что находился за нашим лесом. Мы там собирали патроны, потом парни бросали их в костер, они взрывались и летели в разные стороны, было интересно и страшновато. Однажды Витьке-соседу оторвало два пальца, а других пацанов поцарапало. Все шишки валились всегда на моего друга. Матери пострадавших ребят бежали к «Рыжим» с криками:
– Это всё ваш детдомовец, это его затея! Надо его обратно сдать, пока всех наших детей не покалечил!

      И тогда начинался спектакль на весь поселок. Отец надевал на сына женское платье, и гнал вицей в таком виде по всей улице, а если он  пытался убежать – сёк нещадно. Мы все Кольку жалели. И когда в очередной раз отец повел его в девчачьем платье мимо нас и снова стегал вицей, я заплакала. Мама погладила меня по затылку и сказала:
– Не плачь. Больше этого никогда не повторится, я тебе обещаю.

      Она собралась, надела красивую школьную кофту, черную юбку, взяла меня за руку и мы пошли к Кольке домой, на болото. Мама постучала палкой в тяжелые ворота, ей открыл дядя Петя.
– Здравствуйте, хозяева! Чего вы живете, как затворники? От всего мира отгородились? Нельзя так! К вам и не попадешь. – строго заметила она.
Усадила тетю Шуру и Рыжего дядьку за стол во дворе и сказала:
– Нельзя унижать человеческое достоинство. Вы пожнете плохие плоды, если не прекратите этим заниматься. Ведь что люди в поселке говорят:
– «Был бы родной сын, они бы так не издевались над ребенком».
А ведь это форменное издевательство ваш мальчик запомнит на всю жизнь. Кого вы растите? Уголовника или своё будущее?
Увидев, что я прислушиваюсь, мама быстро отправила меня к Кольке:
– Иди, забери Кольку и сбегайте в лесочек, я скоро выйду.

    Дядя Петя хотел было возразить, но мама так глянула на него своими чёрными и жгучими глазами, (когда она сердилась, они становились такими), что он не посмел и рта открыть.
– Если это ещё раз повторится, я буду поднимать вопрос об изъятии ребенка. В детский дом сдавать не будем - себе заберу. Где пятеро, там и  шестой не помешает, а ты... живи куркулём. Смотрите, люди добрые, развел он хозяйство... а сам жену замордовал.
Зачем тебе вторая корова? Молоко продаешь? А Шура из-под коров не вылезает и из говённой телогрейки. Куда тебе все это? С собой забрать собрался? Тебя и с коровами, и деньгами не примут наверх. И не надейся.

     Выбежал Колька, мать подтолкнула его ко мне и выпустила за двор. Мы умчались в лес, оба счастливые, что гроза пронеслась мимо. После «прогулки» по улицам Гореловского кордона его всегда ждала незавидная участь – сильная порка. А тут мы убежали с разрешения.
Тётя Шура всегда пыталась заступиться, но Колька больше не разрешал, потому что тогда и ей крепко доставалось. Покой в доме наступал, только когда отец уезжал на охоту. У них с матерью начинались счастливые дни – они сидели в обнимку, читали сказки, ходили в лес погулять, она рассказывала про своё тяжелое детство, прижимала его покрепче к себе и всегда целовала в щеку.

    На охоту отец готовился основательно: снаряжал патроны, чистил и смазывал ружьё, а Кольке не давал к нему даже притронуться. А ему так хотелось помочь, подержать в руках оружие – мужик же он.
Однажды отец вернулся с охоты и сразу повесил ружьё на стену, а сам лег и сказал:
– Нездоровится мне.
Колька решил, что он уснул. Подкрался, снял ружьё и стал рассматривать - гладил ладонью ствол, представляя, как он охотится на утку, направив его в сторону окна.
А отец долго наблюдал сквозь опущенные ресницы, притворяясь спящим. Затем резко встал и начал снимать ремень, приговаривая:
– Вот, змеёныш непослушный, теперь тебя никто не спасёт от порки – мать в поле, учителка – в школе.
Он засмеялся противным голосом, довольный удачным стишком. А Колька вскочил и наставил на него ружьё.
– Так ты нарочно притворялся спящим? Чтобы было за что меня выдрать, раз в тот раз не удалось? – закричал испуганный мальчишка.
– Положи на место! Задавлю, чёртово отродье! - заорал на него отец.

Колька крепче сжал ружьё и нажал на курок, не зная, что оно заряжено. Он только хотел попугать отца, но прогремел выстрел и... тот упал на пол, как подкошенный.

                ***

... После похорон тетка Шура продала всё хозяйство и дом. Деревенские жители понимали её и провожали к родителям с жалостью. Колька сидел на телеге, как нахохлившийся петушок, и мне казалось, что ему не хочется уезжать.

... Как сложилась его судьба – никто не знает.
Дай Бог, чтобы малыш забыл весь этот ужас и вырос хорошим человеком. Любовь мамы Шуры должна ему помочь.