Кафедриня

рабочий фрагмент к повести "УНИВЕР".
* * *
               
Жить  счастливым можно только в двух случаях.
Либо жить с абсолютно чистой совестью.
Либо жить с абсолютно нечистой совестью.

Всё остальное называется просто жизнью.
В ней в большинстве и  пребываем.

Уровень тех , кто с чистой совестью нам недоступен.
Ибо никто не подвергнет сомнению их столпов.
Сергия Радонежского.
Или Серафима Саровского.
Других , ставщих святыми.
Поднялись те на немыслимую высоту в своей духовной силе.
И силу нам самим это созерцание даёт .
Они, как  костер на берегу для плавца в ночном море.. 
А что есть жизнь?
Она и есть море.
Это герои.
И подвижники.
Они могут многое.
И нет у них желания или корысти.
И нет сознания получения обязательной и должной им за свои подвиги   выгоды.
Только желание преодоления.
Их мало.
Героев.
Но они перестали бы быть героями , если бы была бы их толпа , если бы были в нашем мире широком развалом .
Определяет их поведение состояние духа.
Присутствия совести.
Принципов.
Нравственных ценностей.
Героев слой малый.
Те , кто идёт впереди и кто ведёт.
На сотню людей пятеро.

Есть и другие.
Те , кто старается быть в середине.
На всякий случай.
Среди них единицы тянутся к героям.
К первым рядам.
Стараются держаться к тем поближе.
Но не хватает внутренней силы, чтобы стать с теми вровень.
Нет уверенности в преодоления тягот .
Держит их практическая смётка.
А вдруг что-то с впереди идущими случится.
Зачем зря погибать?
Но , если те побеждать будут в споре или битве какой , то всегда героев поддержат.
На передние ряды середняков можно опираться,  но нельзя ставку делать и ждать от них подвига.
Их на сотню 10.

За ними те, кто никогда не пойдёт вперёд.
И не выдвинется .
Но осматривая округ, всегда найдёт то ,что может сейчас, немедленно принести реальную выгоду.
Это сторонники реального смысла.
Их абсолютное большинство .
Основная серость.
На сотню 70.
И о них будет разговор.
Чуть позже.

Последние.
Аръергард.
Кто всегда позади.
Консерватеры или Хранители….
Те считают себя самыми умными.
И живут с уверенностью, что все беды  минуют, и все погибнут , если что , а они спасутся.
Позади всех. 
Да забывает при этом, что если герои погибнут, а середняки в панике побегут назад , то из последних они, сами последние ,сразу при отступлении станут первыми для повернувших.  И так как они в меньшинстве, и всего их 15 на сотню, то повернувшая назад толпа сомнёт их  и сотрёт.
Красиво всё это написано у Германа Гесса в « Степном волке».


Если Герои - паруса движения.
Аръергард - балласт.
Не даёт опрокинуться паруснику от ветра пойманного героями.

Середняки же - ракушник под бортовой линией , липкие водоросли , опутавшие киль, крысы , которые хозяйничают в трюм и жрут всё, что можно сожрать.

В каждом людском слое все три категории есть.

Возъмём купцов.
У них то же самое.Классность.
Первой гильдии - Герои.

Второй, те которые старались трудом и подвижничеством примкнуть к  первой.
Их было больше, чем первых.
Некоторым это удавалось.
Честь
Но не всем.
 
Но было и  множество……Просто купцов, никуда не стремящихся.
И уж среди них совсем плохоньких ..лавочников.
Народца вертлявого.
Заискивающего , если нужно .
Лукавого , при сплавлении  плохонького или просроченного товара .
Способного ради своей  сиюминутной выгоды предать и продать кого и что угодно.
Желающего показать своё лавочное могущество перед теми ,  кто ниже или слабее.

Ох , эти лавочники.
Как хотелось лавочнику желающему из своих рядов с засаленными фартуками в заметные выбиться, и « Героями « стать, да невозможно  было для них последнее.
Пороху не хватало .
Стати внутренней.
Это трудно - « Быть!».
Это просто -  « Казаться !»

Многое изменило время.
Исчезли купцы с понятием купеческой чести.
Исчезли Праведники и Подвижники духа.
Исчезли Герои.
Изменился мир и целые страны.
Но оказалось бессильно время перед уничтожением лавочников.
Как бессильно  время перед  тараканами, существующими около миллиона лет и выживающих при  любых катаклизмах без изменений, и  крысами , способными  выдерживать  радиацию при ядерной бомбардировки .
**

Жизнь быстро обозначила  , что  достижение в творчестве  возможно только при абсолютной свободе.
Без необходимости присутствия , в какой –либо конторе.
Пробовал примерить это присутствие  на себя -то в самом начале художнического пути .
Да понял бессмысленность и  малую отдачу от этого  в творчестве. 
В Свободе больше возможностей.
Хотя , как и для любого охотника   таит в себе и игру, и случай. 
То ничего .
То мамонт.

Вода в реке времени течёт быстро. 
Одно сделаешь.
Другое.
А потом смотришь.
И пошёл по-второму кругу.
И жизнь позади.
И начались повторения.
И уже неинтересны.
Как задачки    однотипные.
Опыта много.
Достижений.
Дипломов.
Наград.
А что в них толку?
Солить ?

И  наступил момент , когда показалось ,что настало время делиться с молодой порослью и отдавать ей знания.
Что и сделал, направившись в один вуз.
Раньше средненький и малоинтересный.
А теперь?
Теперь времена другие.
Все вузы академиями и университетами стали называться, а президентов ?
Куда не плюнь, обязательно попадёшь!
Больше их , чем подворотен  .

В новом времени  промышленность лежала набоку,.
НИИ и заводы превратились в бизнес-центры, пусть  и при  отсутствии самого бизнеса . Но и  для  спекуляции и перекупки,  тоже нужны были  сотрудники.
И ,конечно, с социальным статусом, с дипломом.
Для престижа конторы.
Неважно каким.
Лишь бы с корочками.
Есть спрос – есть и предложения.
Вузы откликнулись и стали набирать кого угодно и как угодно.
Лишь бы набрать , по договорам и за деньги.
Экзамены вступительные как-то незаметно скукожились.
А коммерческие отделения просто перешли на собеседования.
- Кто такой Пушкин?
- Поэт.
- Очень хорошо.
- А чей ?
- Ну-у-у….. дед у него негром был.
- Так… а чей поэт-то ? Русский ? В Михайловском родился Псковской губернии ?
- ………Д-а-а.
- Отлично! Вы знаете литературу!

 А потом всякие ЕГЭ….
И   стало всё совсем простым для поступления.

Незаметно  непритязательность набора привела к профанации преподавания.
Ибо студенты стали приходить со столь обглоданными знаниями ,что на их костях профессиональная подготовка вуза удержаться уже не могла.

Старая профессура с советской  подготовкой состарилась и ушла по возрасту.
Или померла от отчаянности положения при  торжестве  новоявленной университетской посредственности .

Новые же кадры в университет не шли.
Так как зарплата была столь нищенской , что  ни для кого заманчивой приманкой не казалась.
В итоге в университетских кадрах  остались  те , кто либо держался за эти крохи,  как за поплавок .
Либо те, кто  не понимал  своё место  в новом  времени ,   и не имел самостоятельного опыта плавания  по жизни в прошлом.
Либо те, кто быстро понял возможность бесконтрольность положения и  возможность  поживиться правдами и неправдами, отцыганив от общего кафедрального или университетского корыта, часть в свой карман,  компенсируя нищету университетских зарплат в 90х.
Яркие люди стали попадаться всё реже.
Серые чаще.
И наступил момент , когда серая поросль  репейника посредственностей захватила всё университетское поле ,  размножаясь и на кафедрах и в чиновичьих университетских коридорах.
Вот на такое вузовское кафедральное поле я и попал.

Кафедру возглавляла  , пышно обвешанная , как рождественская ёлка , титулами , званиями . должностями ,   кафедриня.
Муж её тогда работал  в городской тюрьме, был подполковником, и видно высшее начальство дамы , правильно  рассудило  для себя ,что все  под богом ходим. 
И « От сумы и от тюрьмы не зарекайся !».  а связи в наше время надо иметь везде.

Так и цвела дама пышным цветом, видя окружающий мир , как  обильную и жирную помойку, где   ох как можно широко развернуться чертополоху.
Вида она была  обычного.
С паклей  ломанных от постоянной перекраски волос висящих обсосками .
С юркими выцветшими  глазками , постоянно занятыми  вычислениями  возможностей своего навара.
Видом напоминая  не способную к полёту от ожирения моль.


Кафедра была небольшая.
Человек одиннадцать.
Всем под семьдесят.
И глядя на них, ветеранов университета , становилось как-то тоскливо  от отчаянности их положения.
Почти все проработали в вузе по 30-40 лет.
И последние годы за символическую плату.
Когда-то из советских времён заграничное пребывание по обмену а Африке , было в их жизни единственным и светлым пятном.
Начиная рассказывать  о чём бы-то ни было, начинали с  него.
С ними ежегодно заключался годовой контракт.
И кафедриня  знала  их боязнь , что вдруг  вуз  откажется от их услуг.
И от неё зависит их присутствие.
Иначе те  останутся с одной пенсией.
На которую с трудом можно прокормить  месяц  даже кошку.
Пользовалась этим.
Те перед  ней держались вроде независимо , но почтительно.
По-крайней мере внешне.
Не возражали ,если  она  их в научных статьях после  просмотра  , не затрогивая принципа подменяла  слова на их синомимы, и многозначительно  добавляла в авторство свою фамилию.
А куда им деваться?
Если  была их зарплата  преподавателя копеечная  ,  и чуть меньше  их   пенсии .
Но хоть в копеечной, но была.
Вот  этой малостью им и приходилось дорожить для скромного своего существования.
А объявление профкома
 « Утром каждый преподаватель и студент может в столовой получить порцию каши за 1 рубль!» было нормально воспринимаемой реальностью для всей учёной братии.

Однако….
На всех посиделках перед  8 марта, Новым Годом , всегда среди них  всё же находился кто-то произносивший слова почтения и восторга по умелому и грамотному  «руководству» кафедрой.
Это производило грустное впечатление .

Ибо за чаепитием в преподавательской, глядя в свои кружки , многие из них сетовали о постоянных недоплатах в зарплате.
Говоря о  Самой «эта», но тихо.
Боясь говорить прилюдно.
Так кто –то из них , во имя личной преданности, мог ей и настучать.
Случаи бывали.

- Представляете , Всеволод Алексеевич, - обратился как-то ко мне доцент Мудров, в прежние годы бывший даже деканом , - ведь целый год я работал по полной нагрузке, хотя нагрузка должна быть в 547 часов при моих полставки . И что ? Она за год не доплатила мне почти десять тысяч!
- Идите и выясните у неё.
- Да ходил уже .
- И чего  сказала ?
- Что я проболел в году одну неделю. Но неделя же не может стоить десять тысяч, если оклад семь ?...Не правда ли ?

-  Значит нужно пробить ситуацию через профком. Хотя….. наш профком это ещё та шумовка. Прикормленный профбосс. Бляху профессора ему на грудь повесили. Чтобы лучше на цепи сидел и обязанным начальству был. Это не профсоюз Форда. Или докеров….Валите в  в суд!

- Да , господь с вами. Если честно ,не хочется вопрос поднимать. Мне так хочется профессором стать…. Давно уже жду…. А так встрянешь….и неизвестно ,что получится.

- Ну тогда и ешьте ,что в тарелке осталось . Скоммунизила у нас бабки , а  вы и дальше молчите, значит заслуживаете и должны быть довольны.! И как и раньше  ей панегирики выдавайте на посиделках !

-  М-да. ……Ну и как быть ?!

- Да никак…..  нужно хватать за руку, когда карманит!.... И мордой в её же  Г тыкать!.... В следующий раз может подумает.

- Ну уж вы как-то слишком резко…... Мы же всё-таки интеллигентные люди…Знаете , Вы художник .Человек вольный и резкий. «Abeunt  studia in mores!» - «Занятия
налагают отпечаток на характер», как говорили латиняне. .  Мне как-то неловко.

- « А мне  всё ловко, - сказала плутовка!....и подняла хвост морковкой!.».Дело ваше. Я своё  слово сказал.

Такие разговоры возникали с периодичностью сезонов.
И месяцев.
Но всё оставалось по-старому.

Студенты , которых случай  заносил при поступлении на кафедру  быстро въезжали  в ситуацию, с ходу вычисляя, что никаких отчислений из вуза на ней не будет по причине нежелания кафедры  иметь плохие показатели и лишаться возможности хвастаться хорошими.
Они знали, что  преподаватели   будут лояльны до неприличия, и поставят тройку уже только за то ,что пришёл.

И препы кафедры тащили воз , сознавая  убогость  уровня их подготовки , нужность их присутствия в университете  для возможного выбивания для себя ставок и надбавок.
Кафедриня же переводила дипломы на уровень разработки игральногых костей,  домино, или разработки таблички на кабинет, выдавая пачками, как из ведра, красные дипломы университета отличникам, не забывая об успехах ставить в известность вышестоящее начальство.

То было довольно.
В отличниках ходила и  дочь кафедрини , которая вообще не появляясь в университете.
Но была  стипендиатом Правительства города за отличную учёбу, висела на доске лучших студентов,  и получала повышенную стипендию.
Мамина опека работала  на полную катушку.
Тупость дочки и отношение её к учёбе проводило всех в ужас.
Но  тройки ставить ей было запрещено.
А когда с одной преподавательницей это случилось , то сразу началась на ту охота с предложением увольнения и выражения недовольства ею, доверительно, в её отсутствие, излагавшиеся перед другими сотрудниками. 
Становилось понятно, что мама толкнёт дочку в аспирантуру и подготовит себе  её на смену по заведованию кафедрой.

Кафедриня перед начальством уверенно бралась за всё что пролетало перед носом .
Ловкостью, напоминая земноводное , схватывающее  комара на лету.
Хватаясь даже за то, в чём вообще ничего не понимала.
Лишь бы на корочке очередного печатного издания стояла её фамилия.
При этом часто   говоря глупости, но   с  апломбом в голосе .

Мастерство её было  в другом, в выстраивании для себя удобства в управлении коллективом в целом,  исповедуя принцип « Разделяй и властвуй!».
И в этом могла заткнуть за пояс многих.
Не только на кафедре.
В университете с ней тоже предпочитали не связываться.

- Знаете , Всеволод Алексеевич, очень Вас прошу сторониться профессора Бжитцкого. Очень непорядочный человек.  От него  всего можно ожидать! Я, когда написала докторскую диссертацию,  у него  она была уже написана. И он попросил и уведомил меня ,что по логике и возрасту он должен защищаться первым. ….Представляете ?!...Это же хамство!....Я же должна быть первой!... Я же женщина! ….Он же обязан уступить женщине!....И был так недоволен , когда всё вышло по-моему.  Полагаю, что это он хотел стать вместо меня завкафедрой!......  Не вижу другой причины…Это же такое хамсво с его стороны. Будьте с ним настороже!...И ещё…знаете …. Если что, просьба сразу мне сообщить.
- М-да,- становилось  неловко от избытка её  примитивности и глупости  в одном флаконе..
- Вот я вижу и вы со мной согласны!- делала она вывод, хотя к нему с моей стороны не было никаких предпосылок.

Три года спустя  лет профессор Бжитцкий, милый , умный, интеллигентный человек , знающий несколько языков, умер от сердечного приступа.
Мы были на отпевании.
Все кто работал с ним на кафедре.
Кафедриня тоже.
Бжитцкий лежал в гробу .
Его голова, была отвёрнута  от неё в другую сторону.

Через некоторое время сотрудники  передали ,что кафедриня, а в узком кругу между собой ,  обсуждала и меня ,отметив ,что независимость моих суждений не свойственна кафедре, что нарушаю порядок тем ,что пытаюсь публиковать статьи только под своей фамилией , более того негодовала, что  предварительно заверяю их авторство за собой нотариально, а на кафедре по её мнению должно быть принято коллегиальное совместное авторство ,  и  каким всё же чуждым для кафедры является моя персона.
И просила и их со мной тоже быть осторожными.

Несмотря на  всё , по большому счёту, коллектив был ровный , и уважающий друг друга.
И это проявлялось тогда , когда в предпраздничные дни кафедриня  отсутствовала, тусуясь около праздничного пирога   среди нужных людей в ректорате, на кафедру не являясь.
Мы дружно сидели за столом .
Болтая о разном. 
Её не вспоминая .

В составе кафедры были и  технари,  и творцы.

По графике тихая и приятная , но себе на уме и с хитрецой ,  осторожная на резкие выводы и поступки Балашевич.

По живописи  усталая,  придвленная жизненными тяготами и проблемами   Бумажникова.

Перцев , милый, спокойный и переломанный в жизни когда-то властью,  мастер по камню, легко и быстро пишущий книги.

Один, состарившейся в ожидании профессорства, доцент.
 
Двое уже достигших этой должности, но  старающиеся быть незаметными , как тени в облачный день.
   
И тот, который всегда и всюду существовал при всех событиях происходящем в нашем незатейливом королевстве, живущий тихо, как  мышь под веником, – доцент Шпугин.

Он тоже был пенсионером. 
Но ,судя по всему чувствовал себя более уверенно .т.к. похоже и был среди нас «дятлом», обо всех событиях кафедры докладывающим «Самой»..
Вызывая  подчас у нас удивление её осведомлённостью о наших внутренних разговорах..

Когда он начинал говорить, никому не было понятно, о чём он говорит.
Логика рассуждений отсутствовала полностью.
Но ясность изложения проявлялась в нём  тогда, когда собственные убеждения в нём конкретно и безболезненно для него самого откристаллизовывались в только его личные интересы..
Особенно с ним в контакт близкий никто не входил, но трудно было с ним не контачить, когда сидишь в одном террариуме.

Новому человеку требовалась  некоторая адаптация к этому несколько искривлённому миру, в котором главным было не знания и мастерство , а  скорее отношении к «Ней», - Главе , Распорядительнице и Благодетельнице.

На  кафедре работали люди и из инженерного звена , общение с которыми доставляло истинное удовольствие , как с мастерами своего дела.
Но они   были людьми другого  состава.

Арина Григорьевна, в прошлом работающая ведущим конструктором по вооружению кораблей ВМФ в закрытом КБ.  Она была радушным , чётко мыслящим человеком, которую сразу же принял коллектив кафедры,  , весьма настороженый в оценках всех новых людей.
Также принял и  в прошлом её сотрудницу, Алевтину тоже Григорьевну.

Пожалуй, добросердечность , желание помочь или оказать услугу, так чтобы человек не чувствовал себя перед ними обязанным , были основными их качествами.
После годы работ в ВПК они были шокированы той атмосферой , которое наше кафедральное сообщество было проникнуто.
Их   я прекрасно понимал, так как сам в юности сам  10лет  военно-промышленному комплексу и знал, что в его работе главными были не человеческие отношения , а знание предмета и умение профессионально работать.
Только это ценилось и воспитывало авторитет.
 Да и трудно в ВПК слукавить с военной приёмкой , испытанием аппаратуры по климатическим  параметрам, взрывоустойчивости и надёжности.

По статусу обе Григорьевны  относились к инженерному звену, и по вузовскому ранжиру как-бы были людьми второго сорта.
Во всяком случае, Алевтину Григорьевну , держали на ставке уборщицы , при том ,что та тащила груз всей кафедральной документации , ибо без неё  другой  Григорьевне пришлось бы притащить на кафедру спальник и ночевать в лаборантской вместе с мышами ,которые  тоже считали себя сотрудниками кафедры, появляясь в аудиториях даже во время лекций.

Но особенно среди них из инженерного состава выделялся всё же Перцев.
Этот учебный мастер когда-то закончил  камнерезное ПТУ.
Знал и любил камень
Чувствовал его и понимал, мог часами о нём говорить .
Камень для него был живым .
Со своими историями, сложностями и нравом.
Он много знал о нём .
И много знал о работающих с ним мастерах.
Странах ,где был камень  в фаворе.
Переживал, что камнерезное дело в нынешней России погибает. .
Когда –то его переломала судьба.
Участвуя в восстановлении Янтарной Комнаты  , отправил  письмо в ЦК  ,  и один выступил против нарушений правил реставрации  и технологии , тем самым подставив под удар тех, кто мечтал быстренько всё закончить,  и просверлить дырочки под награду.
Время доказало  его правоту.
Поэтому мы сегодня почти ничего не слышим  о Янтарной комнате.
Т.к. она сыплется.
Янтарь приходится служителям дворца подбирать с пола зала и подклевать простым конторским клеем, и более того даже стоит разговор о создании стеклянного через неё прохода для сохранения её влажностно - температурного режима.
А сыпаться всё стало оттого , что сборка всех панно пошла не плитах из морёного дуба по старинной технологии , а на простой толстой бакелитовой фанере.
Время показало, что Перцев оказался прав.
Да только кого теперь это интересовало.

Присутствию на кафедре  Перцев  был благодарен, как  тем обстоятельствам жизни , которые с ним сложились.
Возможности со студентами работать с камнем.
Писать о камне.
Продолжать чувствовать его  в ремесле.
Его кабинетик  был доверху набит книгами с умом и характером подобранными.
Составляя  его личную, собранную  библиотеку.

Но «дама» уже раструбила по всему вузу ,что Перцев подарил свои книги кафедре, рассматривала её как свою и должно быть уже приобрела дома шкаф ,чтоб , если что с Перцевым случится, а он был уже не мальчик,  сразу же туда их и переселить.

Перцев писал книги по реставрации камня , по основам флорентийской мозаики, и научной реконструкции , да так занимательно, что даже далёкие от его дела люди зачитывались.
И в редакции университета книги готовились к изданию обычно дольше прочих.
Редакция при их поступлении сразу же по очереди начинала читать рукопись.
Но на книгах  его фамилия всегда стояла второй.
А то и третьей.
Ибо Благодетельница первым стал в его труды вписывать и фамилию ректора, как соавтора, не ставя того в известность, но желая показать свою лояльность.
Ректор был молод, порядочен, интеллигентен,  и думается  ,что вряд ли всё это делалось с его согласия.
Возможно он об этом и не знал.
А в аннотации внутри значилась ,что это монография кафедрини.
Доктора, редактора, резидента, корреспондента и пр.
На это я не раз обращал внимание Перцова, но он сознавая своё положение молчал.
Так как был доволен уже  тем положением , которое имелось.

Как-то, показывая мне на очередную, толстую   пачку отпечатанных рукописных листов в своём кабинете, кафедриня гордо сказала:
- « Видите, снова написала книгу….. Времени не хватает…… Столько ещё надо сказать. Столько хочется ещё сделать  в науке!.....».

Да  вот только накануне  видел я , как Перцев эту пачку со своего компьютера распечатывал на  стареньком  Hewlett Packarde,  в тупичке своей мастерской
.
Занимательны были и два старших инженера  работающих в подвале,на первом этаже, которые формально вели лабораторные , но практически были заняты тем ,что готовили подарки по заказу  кафедрини для нужных людей.

Учебный день у них начинался с опрокинутой рюмки.
А развитие дня   добавляло  последовательность рюмок  с часовой закономерностью. Ребята были славные.

Один когда-то закончил Бауманское, был даже там  в аспирантуре ,но рюмка подкатилась под ноги и он поскользнулся и больше уже не мог с ней расстаться.
Второй в прошлом моряк-подводник, по фамилии Бадеев , был мужик крепкий . выпить мог много, держа при этом трезвый фасон.
А дойдя до пограничной черты , каменел, разом засыпая на том месте, где сидел.

Хотя те и пили , кафедриня  их не выгоняла.
Иначе приостановилось бы производство подарков.
И она стала бы тогда терять очки по своей востребованности наверху у начальства.
Не обеспечивая  подарками пропущенные их памятью  именин им и ей нужных людей..
А все дни рождения нужных людей были высечены в её памяти накрепко.

Рядом с их лабораторией располагалось ранее аудитория .
Но в какой-то момент она исчезла, уступив своё место непонятному образованию- камнерезной мастерской , но с табличкой «  Лаборатория ремонта машин» .
По тому, что там немедленно была установлена железная дверь, завозилось  оборудование, на которое в университете средств быть просто не могло , из « опроса жителей»стало понятно, что контора левая.
Откуда-то откололась.
Занятые  ею помещение в учебном плане перестали  числиться.
И контора спряталась в глубине подвала ,чтобы быть за чертой общей охраны универа.
Не ставя задачи засвечиваться.
Стало всё понятно, когда случайно туда заглянув, увидел резную скульптурку  из резного нефрита, который явно , как материал, вузом закупленным быть не мог.
А её  то ли повтор , то ли оригинал увидел в одном ювелирном бутике за 5000$.

Из другой маленькой аудитории было выброшено  устаревшее оборудование .
И студенты в ней  стали сидеть друг у друга на голове.
На кафедре заработал личный свечной заводик.
Было понятно по мобильности его организации и активности со стороны кафедрини, что та заинтересована в работе и процветании лавочки .
И  обо всём в курсе.
Альтруизм для неё был инопланетной грамматикой.
Она была спецом в другом.
В добывании денег .

По списку в составе кафедры числились и  «мёртвые души», которых никто никогда не видел.
Ведомости по зарплате давно были отменены и её получали по банковским карточкам, и кому сколько узнавалось только по машинным листочкам расчётного отдела раздаваемым персонально , то быстро однажды стало известно какие суммы проходят по этим « мёртвым душам», , при случайном попадании тех листочков в преподавательскую.

И опять на ближайшем заседании кафедры никто не посмел ни о «заводике» и  о том , почему его мастера и сам участок  не включёны в учебный процесс, ни о « мёртвых» душах, которые не ходят на работу, но по квиточкам на них списываются деньги, вместо того ,чтобы платить остальным..
Не возмутился .
Сделали вид, что не в курсе.
Признали новости   неинтересными.
Показывая , что ничего о введениях кафедры и лукавстве  начальства не знают.
Не имела теперь прежней закалки  и стержня нынешняя академическая братия.
А скорее всего  просто переломав , согнула их  сегодняшняя  жизнь.
Промолчали они и тогда, когда выйдя в отставку из тюремной службы, её муж подполковник  на кафедре стал доцентом.
И супруга  стала   начислять ему зарплату, о размерах которой можно было только гадать. А чуть позже  на кафедральном заседании  кафедриня известила о том ,что  ассистентом на кафедре будет  и её «краснодипломная» дочка, при этом запихав и её в аспирантуру.  Академические люди промолчали и на этот раз.
Семейный подряд жил на свободном расписании.
Часто не являляясь на свои занятия.
А лекции за них читал всё тот же учебный мастер Перцев.
Или студенты старших курсов.
Всех всё устраивало, и кафедра со стороны производила впечатление на несведущих, поражая тех благостью и чинностью кладбищенской тишины.
Знало или не знало о происходящем руководство?
Неизвестно.
Но даже и если знало, то  предпочитало с «дамой» не связываться.
Возможно , просто считая для себя это малоприличным.
Ведь по навешанным на даму рождественским побрякушкам всех всё для отчётности устраивало.
В целом…
Прибитые жизнью люди кафедры были безобидными.
Тихими.
Рисковых и открытых  среди их не было.
Те редкие ростки молодой поросли аспирантов, которые не были уверены в своих силах на свободном прокорме и старались прижаться к науке ,чтобы хоть как-то поддержать штаны, быстро просекли откуда дует и как нужно устроиться ,чтобы было тепло и не простудиться , стали пописывать статейки , первым именем ставя автором кафедриню , против чего та , разумеется , не возражала 
Каждый  хотел сохранить к ней лояльность с надеждой на возможную выгоду для себя в дальнейшем, а посему  испытывал боязнь портить с ней отношения.
Тем более что принцип - « Ты мне , я тебе!»  становился быстро всем понятным.

Ни среди старых.
Ни среди новых и молодых .
Героев не было.
Тех , кто желал бы стать парусом, бульдозером и мечтал  сдвинуть  прокисшее   болото.  Не хотелось им  быть и  явным аръергардом.
Потому, между собой позволяли себе быть чуть-чуть недовольными .
Но чуть-чуть.
Учёной  публике  проще было жить посередине.
И  чего таить ?
По законам и правилам кафедрини жить  …тоже лавочниками.
Успокаивая  при этом  себя ,что они всё же её нравственней.
Правильней.
И выше.

Совсем   спёртым  становился  воздух.
Примитивность удручала. 
Наблюдать  всё становилось скучно.
Движения и развития не было, но полным цветом изображалась имитация.
Дела.
Деятельности.
Званий.
И даже членства в одном творческом союзе.
В который вступила   «дама» просто проплатив туда за себя и за мужа и не представив  при поступлении в него ни одной творческой работы.
Но уведомив о своём поступлении всех на кафедре.
Сделанные работы преподавателями преподносились на выставках как студенческие.
Награды и дипломы  срочно показывались ректору.
А всё в целом?....
Существование стало напоминать скучную в своём однообразии фасадную серую стену сумасшедшего дома.
Не для этого был сделан вираж в моей жизни.

Как  часто забываем, что каждый час проведённый за каким-то занятием –это час нашей жизни, наших ожиданий, тревог, получения или неполучения знаний или  мастерства.
Щедро, бездумно  мы разбрасываем в никуда то время  ,что отпущено нам судьбой.

Когда –то Рэй Брейдбери хорошо написал:
 «…… Живи так жадно, словно через несколько секунд умрёшь.
Не ищи покоя.
Такого зверя на свете нет.
А если и есть ,то он сродни ленивцу, который день деньской проводит на ветке , лениво переползая с одну на другую.
Подойди к дереву.
Тряхни его посильней.
Пусть эта ленивая скотина треснется задницей о землю!.....».

Ряска болота кафедры стояла ровным зелёным ковром.
И , судя по всему это всех устраивало..
И безропотно старых.
И новых , которые только подошли к этому болоту.
Становилось  понятно - надо вставать на крыло…и разминаться  к отлёту…..
Соратников у меня активных на кафедре не было.

Лавочная братия  вездесуща, как штукатурный плесневелый грибок. 
Проникнет из подвала  одна спора.
И начинает множиться и портить стены по всем этажам дома, достигая верхних . 
И губит дом.
А в жизни?
Влезет такая мерзость чуть повыше, не вытравишь , не остановишь сразу , не обольёшь купоросом  и начинает разъедать она своими спорами, пропитывая ядом , рядом окружающие её  ослабленные , некрепкие, неуверенные в себе  души и сердца. ……..


Май 2008.