Барон

     Одну достойную даму обобрали прямо на улице средь бела дня.
     Нарисовались перед ней две цыганки, ввинтили в нее очи черные, та им все и отдала – и наличность, и перстни с кольцами, и серьги с изумрудами; даже норковую шубку, ту, что любимый муж – настоящий полковник, между прочим, – на Рождество подарил. Очень подверженной внушению оказалась мадам, бывает-с, господа!
     Добралась она до дому по морозцу налегке, да только там и опомнилась.
     Очень расстроился настоящий полковник, позвонил своему другу майору полиции, тоже очень даже настоящему. Отправились они к барону – предводителю цыганского табора, в привольных кирпичных особнячках неподалеку стоявшего.
     Потемнел своим и без того темным ликом барон, хлопнул в ладоши, явился перед визитерами ящик коньяка с бутербродами о красной и черной икре, шейками-корейками, ароматными сырами-брынзами, да южных садов дарами.
     Приступили мужчины к сессии, что, как известно просвещенным господам, в переводе с греческого означает застолье, к концу которого перед глазами настоящих полковника и майора  предстало искомое: и наличные купюры, и перстни с кольцами, и серьги с изумрудами, и даже норковая шубка, та, что любимый муж даме на Рождество презентовал.
     …А вы говорите «бандитский капитализм»!
     В таборе – рудименте первобытной общины, за миллион лет до оного случившейся и благополучно до нынешних времен докатившей, – не то ли же самое!? Ежели не похлеще, господа!
     Просто креста на них нет, – что на тех, что на других, вот и вся недолга.
     Не так ли, православные?