Голубые купола Бухары
Знакомство произошло случайно. Что еще мы можем сказать, когда абсолютно не умеем распознавать то, что происходит с нами и вокруг нас! Причины так надежно упрятаны.
Мы позже всех получили направление на заселение в общежитие. Оставалась незанятой однокомнатная квартира на первом этаже, как раз на двоих. Она училась в группе филологов. Вскоре выяснилось: ее как и меня безудержно манит Восток. Проклюнувшийся интерес к мистике звал туда, где люди давно пытались уловить единство всех вещей.
Киножурнал перед фильмом "Ночи Кабирии" подсказал адрес: голубые купола Бухары.
Позади первая сессия. Каникулы. Благословленные мамой подруги, упакованные ее же стараниями съестным, осваиваемся в общем вагоне поезда. Вслушиваясь в незнакомое наречие и поглощая домашние пирожки с ливером, разбираем свои выписки из Большой Советской энциклопедии и записок Мейендорфа, вышедшие в таком далеком 1820 году!
Вагон забит под самый туалет. Мужчины, в возрасте за сорок едут, как видно, с сугубо практичными торговыми целями, первостепенными во все времена. Все завалено мешками, сумами, сумками и прочими вместилищами хозяйственного назначения. Везли продукты и мануфактуру, посуду - нужные вещи, но также кур и петухов, которые не хотели сидеть спокойно в неволе грузового ящика, и мы видели, как хозяин вливал им в клюв какую-то жидкость, после которой пернатые утихли.
Разглядывая черноголовое население вагона с высоты верхней полки, мы искали в них черты тех племен и народов, которые оставили след в генетическом коде наших попутчиков - узбеков.
Завораживали сами названия: согдийцы, бактрийцы, арлаты, которые некогда существовали на земле, радуясь и печалясь. Вот только на поезде они точно не ездили, зато с нами в такт покачиваются их потомки, несущие в себе многочисленные картины прожитых жизней.
Мы с подругой, нисколько не обремененные уже существующими историческими познаниями (некогда было подготовиться, сдавали экзамены) безудержно фантазировали, наделяя попутчиков такими историями, какие их собственная просто не могла допустить хотя бы потому, что в наших выдумках события не соответствовали времени... Впрочем, так поступали, как оказалось, не только мы с Аллой, но и маститые ученые. Да простит всех нас Господь! Ведь на самом деле все существует одновременно, не так ли? Подумаешь, закрученный свиток бытия чуть-чуть перекосился...
Носители двух с половиной тысячелетнего эволюционного пути, ничуть не подозревая ни о своей важности хранителей времени, ни о наших измышлениях, были заняты насущным.
- Девушки, давайте к нам. Закусывать будем, ехать далеко.
Мы взяли свои припасы и спустились вниз. Кажется все население вагона хлопотало в устройстве стола. Проводница вынесла множество маленьких чайников на круглом подносе. Стопка лепешек и сахар были в центре пиршества. Их окружали горки высушенных на солнце абрикосов, просвечивающих свое медовое нутро и больше похожих на золотые монеты. Вишневый изюм хотелось нанизать на нитку как бусы. Впервые увиденные гранаты с вывернутыми наизнанку ячейками, полные кареглазых блестящих семян, казалось тоже смотрят на нас с любопытством.
А не в таком ли укроме баюкается в человеке его тайное, до поры неизвестное и потому несуществующее?
Мужчины одеты в стеганые халаты, перехваченные платками. Мы решили, что этот наряд прибавляет достоинства. Они степенно, по-домашнему, расселись на лавках и не спешили с едой. Две женщины, в своих узбекских платьях, привлекательные движениями и именами, приятными слуху - Олма-опа и Дилма-опа, споро и ловко пододвинули каждому чайник и пиалу. И дальше хлопотали за столом по домашнему - незаметно.
- Мы здесь все знакомы, часто вместе ездим, а вот вы куда путь держите и зачем? - попивая чаек, поинтересовался заметный среди них седой грузный аксакал в полосатом халате.
Пришлось выкладывать. Сотрапезники не сдерживали своего удивления. Переговариваясь частью на своем языке, частью на русском, они выражали одобрение.
- Так- так, значит, поглядеть на наши чудеса едете,-забросали нас вопросами:
- Знаем ли мы, что Бухара означает обитель знания?
- Слышали ли про Улугбека, Авиценну?
- А Бахауддина Накшбанди? - с ним получилась заминка, мы не знали его.
- Омара Хайяма читали? Что скажете?
Моя подруга, перед поездкой мусолившая томик Хайяма, продекламировала:
Все, что видишь ты, - видимость только одна,
Только форма - а суть никому не видна.
Смысл этих картинок понять не пытайся –
Сядь спокойно в сторонке и выпей вина!
И будто занялся бикфордов шнур.
Скоро стихи читали в разных концах вагона на узбекском и арабском. Тоже не ударили в грязь лицом. Мы впервые видели столько людей, говорящих стихи!
Неудивительно, что две молоденькие девушки, без присмотра путешествующие, стали объектом пристального внимания, градус интереса повышался с каждой минутой:
- У родственников или знакомых остановитесь?
- Никого нет? А где жить будете?
- В гостинице.
- В гостинице дорого!
- Помолчите, пусть Карим -Учитель скажет, где остановиться, он с рожденья в Бухаре живет.
- Скажу и покажу. В центре есть старое медресе, там нынче самая дешевая гостиница.
Его слова вызвали общее одобрение.
- А чтобы вы, красавицы, не заплутали в махаллях, план нарисуем, а вы примечайте, запоминайте.
Несколько мужчин разложили на столе вырванный из тетради развернутый лист, и началось коллективное творчество.
Обозначив центр с его основными улицами, "картографы" определили местоположение, как они считали, главного объекта, цитадели Арк. Наперебой попутчики называли нам свои любимые места в священном городе, и каждый утверждал, что оно самое-самое.
Сладкая еда, монотонное покачивание, доброе внимание попутчиков подействовало как снотворное - нас немного развезло. Мы вышли.
В маленьком тамбуре было прохладно, через мутное стекло издалека набегали одинокие огни, как кошачьи глаза, прошивающие черноту зимней ночи.
Хлопнувшая дверь впустила двоих мужчин, по запаху - в сильном подпитии. Не успев рассмотреть нас, они сразу сделали стойку:
- А кто нас ждет - поджидает?
- Девчонки, вы давно тут? Как же мы вас не видели, вы из этого, общего, будете?
Они нависли над нами с двух сторон, и не давая пошевелиться, теснили к окну.
- Хочу вот эту, статуэтку, заявил Толстяк и начал лепиться к Алле.
- Мы забираем вас с собой, мы вас нашли - вы наш трофей выкрикивал Толстяк.
Становилось шумно. Блондин, вывернув шею, разглядывал меня, как будто прикидывал, с какой стороны лучше кантовать. Алла, смеясь, отбивалась и уворачивалась от рук Толстяка, а я, поняв, что мирная пока возня может в любой момент обернуться нехорошим, громко выкрикнула:
- А мы здесь не одни!
- Конечно! Мы с вами,- пьяно выделывался блондин.
Ухватившись за меня, другой рукой стал тянуть дверь. Пока он воевал с дверью, со стороны нашего вагона подошли Учитель и Аксакал.
- Что тут происходит? Спать, спать, девочки!- они встали между нами и мужчинами.
Соотечественники, сопя и переругиваясь друг с другом, отступили и пошли восвояси.
Не отвечая на благодарности, Учитель пенял:
- Рано вам одним ездить. Долго ли до беды.
До беды всегда рукой подать, если ее выбрать. А можно ли прожить без разнообразного опыта, который уготовила жизнь?
* * *
Услужливая память при слове Бухара разворачивает картину синего. Купола и минареты неоспоримыми знаками утверждали приоритеты древнего города. Они вели с небом игру: кто краше. Легкие запахи дыма, настой человеческого существования, пришедшие издалека ветры и вездесущий аромат зелени действовали возбуждающе. Незнакомые звуки речи, призывы мулл на молитву немножко пугали скрытым смыслом. Встреченные люди казались не вовлеченными в тяготы жизни. В них не было суеты.
Старинное медресе, превращенное в гостиницу, перенесло лет на двести назад. Служитель в теплом ватном халате и войлочном колпаке, взяв деньги за проживание, ритуально передал длинный ржавый ключ, не спеша прошаркал в центр открытого двора, указав на выстроившиеся над одним желобом умывальники с длинными носиками, сказал:
- Мыться - здесь! Вот это, - его рука вытянулась к большому камню в середине двора, - стол для Корана. Ничего не ставить, не ходить ногами! Хуждра на втором этаже.
Так и сказал - "хуждра". Мы поняли - комната. И важно пошел к себе.
Девятиметровая комната с окном без стекла вмещала две узкие лежанки и ниши при них, доверху забитые стегаными одеялами. Маленький одноногий столик выглядел в этой компании излишеством. Белья не полагалось.
Мы молча уселись на высокие лежанки, и навалилась тишина.Я представила череду мальчишек, сменявших друг друга в этой хуждре, зубривших доступные тому времени премудрости, развивающие душу. Где они?!
Алла прервала молчание вкрадчивым:
- Нас ждет неизвестное...
Попутчики на прощанье вручили, заботливо нарисованную карту с узнаваемыми очертаниями памятников, испещренную восклицательными знаками, адресами, фамилиями. А еще авоську. Разлегшись на лежанке, она демонстрировала щедрость опекавших: янтарный урюк, шуршащие головки орехов, гранаты, жестко держащие своих сверкающих пленников, изюм и манящие свежей зеленью полураскрытые фисташки. Лепешки с пятнами румянца, отметинами породившей их печи, и строгие треугольники самсы были завернуты отдельно в белую тряпицу.
Мы ели это и на уровне неба и языка ощущали, как вместе с удовольствием входит нечто от взрастившей их земли.
Нетерпение лицом к лицу встретиться с толщей времени, упрятанного в купола, высокие минареты, в могучие крепостные стены, в пыльные дороги, усталые стволы шелковиц, торопило побыстрее закончить завтрак.
Решили начать с крепости. Карта подсказала кратчайшее направление. Но уже на перекрестке мы дружно поменяли маршрут. Будоражащий букет из дыма, жареного мяса, сена и трав гулял далеко за пределами базара. Ноги сами привели к нему. Стоило сделать первый шаг, и мы, как пчелы в меду, увязли в его чреве.
Вокруг бурлило другое бытье. Оно клокотало подобно фумаролам и даже попахивало серой. Симптомы вроде расстройства речи не замедлили сказаться. Глаза не успевали объять разбушевавшийся мир вещей.
Похоже, мы попали в “обжорку”. Ларьки и ларечки,длинные едальни, уходящие куда- то вглубь, маленькие ниши-утробки испускали в прохладный воздух запахи жареной баранины, красного перца, лука, чеснока, зиры, корицы. На помостах и низеньких дастарханах призывно выстроились чайники под парами. Рядом колонны лепешек, посыпанных тмином, кунжутом, кориандром и просто в наколках рисунков всевозможных извивающихся растений. Между колонн лепешек, как в бальной зале - прозрачные вазочки на тонких ножках, несли горки чак-чаков, полосатые, в инее мучки, леденцы парварды и округлые пузики орехов.
Мы прошли, искушаясь, мимо емкостей, породивших пловы, лагманы, манты. Не удержавшись, попробовали горячую самсу и чуть не запели вслух.
Базарный мир, ошеломил, вобрал в себя, поглотил.
Захотелось стать торговцем и раздавать из огромных плетеных корзин виноград, затеняющий свою красоту беловатой дымкой;
брить острым клинышком голову табунщика;
отмерять охапку сена для осла;
отделять неуловимым движением блестящего, отливающего синим, ножа-пчака, мясо от туши, отдающей в холодный воздух последнюю жизнь клеток;
сидеть на высоком стуле в ворохе зелени и трясти кудрявые пучки кинзы, чтобы они, рассердившись, испустили аромат,
нюхать, поддразнивая зевак, бордовые стебли базилика.
Поманило уйти в глубину старого караван-сарая, укрывшегося под сенью корявых олив, стать там подавальщицей и понять то, что ведомо ей...
Горячий разваристый горох с крупинками серой соли в бумажном кулечке, съеденный вместе с другими едоками, приобщил нас к местному племени и сказал больше, чем пространные описания здешнего быта и нравов.
Праздношатающиеся, мы столкнулись с человеком, похожим на странствующего дервиша, по виду долгоживущим и мудрым. Из глубины темного лица посверкивали два голубых осколка.
- Солнце мое и Луна, подходите, найдите свое счастье! - жестом фокусника он выбросил руку, и колокольчик в ней мелодично звякнул.
На груди, поверх халатов, висела на плетеном ремешке клетка с маленькой птичкой. Перед ней кучка скрученных белых бумажек. Окошко было открыто, птица сидела и вертела головой.
Стало очень азартно, мы с радостью протянули монеты, птица, клюнув раз-другой, вытащила наш жребий. Мы отошли и не без волнения развернули.
У Аллы четко выведено:
" Шастье втибе".
Моя участь была вписана другим почерком - неуверенной тонкой вязью:
"Шастье и нишастье закончились".
Мы зашлись от смеха. Алла потащила меня к предсказателю.
- Неправильное гадание, пусть даст другой ответ.
Старик принял бумажку, прочитал, усмехнулся, сказал с прищуром:
- Щютка, такая щютка! Посмотрел на меня, еще раз в бумажку.
- Не нравится? Сейчас другую дадим, но только в последний раз.
Он ловко просунул два пальца в клетку, птица заверещала, вытащил бумажку и с поклоном передал мне.
"Шасливый твой Бох!!!" - вот что обещало мне сговорчивое провидение.
“Случайного не бывает”- повторяю я вслед за Левкиппом, первым философом, оставившим свое утверждение для потомков. - "Ничто не происходит наугад, но все по причине и при необходимости". Не умея еще распознать, зачем мне понадобилась Бухара, я вплетала все увиденное в свою жизнь, пообещав себе когда-нибудь насладиться открывшимся.
Усыпальницы древних правителей, отделанные с пышностью, не знающей ограничений, несли также бескорыстную любовь неизвестных мастеров Богу, которому молились. А кому другому еще можно было сочинять эти узоры, не думая о бренном, получая лишь еду. Только в чистом пространстве души могли возникнуть фантазии, каким не место на Земле.
Хитросплетения листьев, цветов и птиц, их кружение образует сложный танец, а может таким способом написана молитва?
"Велик Творец, и только ничтожный узрит Его".
Мы стояли перед медресе Чор-Минор, захвативший внимание красотой пропорций. Не было никаких сил прервать ненасытное созерцание.
Несколько дней наши глаза, подобно скупердяю, подбирающему каждую копейку, тащили в тайное хранилище без меры и без разбору:
лазоревые свечи минаретов, устремленные навстречу небесам;
вырвавшийся из земли ковер, набитый свежими розами с одной увядшей в центре;
портал с птицами счастья, несущимися к солнцу;
благородный облик старца-смотрителя, словно только сошедшего с восточной миниатюры, посасывающего за щекой урючину, заботливо вложенную утром в карман невесткой;
торжественный пандус, ведущий в крепость Арк, как в Рай;
голубой с зеленым, кусочек майолики под ногами, не то упавший с высоты некрополя, не то забытый реставраторами...
Мавзолей Саманидов, поражающая зрение площадь Ляби Хауз, белоснежные мечети с голубыми куполами казались нам личными посланиями мастеров, зодчих. Возникшее чувство причастия к театру жизни проявило новое качество - хотелось стать самому хранителем уникальных древностей. Чтобы, не дай Бог, не исчезли бы они с лица земли.
Пора было уравновесить это пиршество простыми вещами, например, хорошенько поесть и выспаться. Не получилось...
Возле гостиницы, мимо которой мы шли, остановилась машина, и несколько человек стали выгружать аппаратуру. Наши пути пересеклись: мы увидели двух попутчиков - Толстяка и
Блондина. Побросав ношу на землю, они с криками:
- Девчонки, мы вас искали! Вы где прятались! Подхватили нас под руки и крикнув двум оставшимся товарищам:
- Мы сейчас вернемся,- они дружелюбно, запросто повели нас в гостиницу.
- Снимали хлопкоробов - героев Труда, они нам дастархан с собой дали, пировать будем.
Так мы оказались в просторной комнате, большую часть которой занимал массивный четырехугольный письменный стол, явно здесь случайный. Блондин убежал, а Толстяк очень ловко очистил поверхность от набросанных мелочей и, беспрестанно искря улыбкой, выплескивал бурлящее оживление:
- Вы нас извините, там в поезде мы назюзюкались немножко... Бывает и на старуху проруха! Рассказывайте, где были, что видели. Как вам оплот древности? Грандиозно, правда?
Переглядываясь с подругой, мы договорились – останемся.
Дастархан накрывали дружно, за день все проголодались. Пока суетились, познакомились. Группа из Свердловской киностудии снимает сюжет о жизни хлопководческого хозяйства. Толстый - Вадик, редактор, Блондин - Олег, кинооператор, ну и осветитель, и звукооператор.
Мы назвались тоже.
Принадлежность к Академгородку вызвала оживление:
- У вас там и дворняжки наверно ученые звания имеют!
- А правда ли, что город непьющий?
- Надо проверить!
Стол получился на славу, плов, заботливо упакованный, даже сохранил тепло. Две бутылки какого-то напитка были разлиты мужчинам, наши граненые стаканы наполнили шампанским. Пили за встречу, дружбу и знакомство.
В свои неполные двадцать лет шампанское мы пробовали может быть второй раз в жизни, а потому не знали еще ни его будоражащей провокации, ни реакции тела. Слушая болтовню мужчин, хвастающих своими командировками и гостеприимством увековеченных ими героев, мы все больше хмелели. Вокруг появилась зыбкость, и лицо моей подруги, сидевшей напротив, раскрасневшееся, преобразилось, расплылось. Улыбка была как нарисованная. Она оживленно спорила с Вадиком, поглаживающим ее пальцы. Сквозь разговор я услышала, как Алла в чем-то убеждает Толстяка.
Она читала стихи нараспев:
Сквозь эту мглу, сквозь эту сетку
Друг друга видим мы едва.
Чуть слышен голос через клетку,
Обезображены слова.
Был момент, когда мужчины, покручивая в руках длинные сигареты, - мы видели такие в разных местах базара, их изготавливали прямо на глазах, - предложили закурить мне и подруге. Никогда не курившая Алла с опаской вертела белую палочку в руках, нюхала и смеялась.
Мужчины курили. Дым незнакомый, тревожащий сознание, выдернул из памяти картинку моего первого опыта: на ночном дежурстве в Детском доме у меня заболел зуб и сердобольная повар Ульяна, дала мне папироску из пачки Беломорканал, велела глубоко затягиваться и держать дым во рту. Меня вывернуло наизнанку, Ульяна ухаживала и винилась.
Последующий интерес пренебрег опытом. Испытывая обиду, я уединялась где-нибудь с сигаретой и изводила свое нутро. Возникшее при этом чувство вины игнорировалось, зато удовольствие от самого процесса расценивалось мной как свобода выбора.
Блондин в этот раз не обращал на меня внимания, он тоже смотрел на подругу, все вертелось вокруг нее. Чтобы не выглядеть обойденной, я лихо чиркнула спичкой и затянулась. Ничего не поняв сразу, я вдохнула дым еще и еще. Через некоторое время почувствовала, что надо немедленно покинуть комнату.
Шла я плохо, ноги стали ватными, внутри было полно дыма, он давил на плечи. Туалет оказался в конце длинного коридора. Там пропали, наверное, четыре из пяти чувств, которыми мы ощущаем мир. Что-то крутилось во мне, вызывая панический страх. Глаза отказались давать картинку окружающего. Навалилась тьма. Тело мое корчилось, извергало все и стремилось стать чистым.
Как только телесный протест прекратился, вернулось сознание, я поняла все мгновенно: сигареты были с анашой! Попутчики узбеки о ней рассказывали.
Вернувшись в комнату я увидела только Толстяка и Аллу, которые все так же громко смеялись. Алла жестом пригласила присоединиться. Толстяк, посылая в мою сторону какие-то пассы, пытался поцеловать подругу в шею, она отбивалась. Оторвавшись от нее, он скачками приблизился ко мне и, смеясь и кривляясь, повернул к двери:
- Проветрись, уйди!
Вернувшись к Алле, Толстяк некрасиво, накось, взял ее на руки и понес, но зацепившись за ножку стула, уронил. Кажется, она ударилась об острый край стола. Тут подоспела я, и, поднимая отупевшую от падения подругу, громко говорила ей в ухо: “Надо уходить”! Еще смеясь, она вдруг сильно побледнела и сделалась вялой. Толстяк засуетился, стал трясти над ней полотенцем, открыл окно и нырнул в дверь.
Укладывая подругу на кровать, я увидела, рядом с виском ссадину с выступившей кровью. Вернувшаяся с Толстяком компания присоединилась ко мне, бестолково щупая пульс, расправляя на лбу мокрое полотенце. Толстяк притащил большой пузатый чайник и, наполнив пиалу, бухнул туда полсахарницы.
- Я знаю, сладкий чай поможет! Он хотел сам поить Аллу чаем, но я оттолкнула:
- Ты уже сделал дело...
Кое-как выпитый чай вернул подруге чувства. Улыбаясь издалека, она неуверенно проводила пальцами по лбу.
- Почему так больно?
Все засмеялись, как ненормальные, от радости. Пока Алла допивала сладкую жидкость и оглядывалась, как бы впервые видя комнату и нас, встрепенувшийся Вадик-Толстяк опять пристроился рядом с кроватью и попытался завладеть ее рукой. Она выдернула ее и тихо и раздельно сказала:
- Пошел вон! Тебя за человека приняли, а ты... думаешь, не поняла, к чему весь этот балаган?
Алла неловко встала, поправила юбку, охнула, дотронулась до головы и стерев гримасу боли, улыбнулась, как только она умела: легко, озорно.
- Ну, что, мелкие проходимцы, пронесло на этот раз?!
Алла наклонилась над сидящим Вадиком, дурашливо взъерошила ему волосы и пробросила:
- Напоминаю: старайся жить так, "чтобы не было мучительно больно..." дальше ты знаешь.
Они пошли провожать нас и уговаривали встретиться на другой день за городом, в Чор-Бакре. Но мы уезжали домой.
Утром нас разбудил стук в дверь. Вошел служитель с букетом красных роз: ”Вам... вот ... передали”. Записки не оказалось, но мы знали, от кого они. На душе потеплело. Поняли что-то про себя киношники...
В моем сознании роза прописалась недавно и значила пока немного.
...Однажды, добравшись до заброшенного кладбища, мы с бабушкой, присели отдохнуть у могилы деда. Сморенная долгой дорогой и жарой, я почти уснула на зеленом холмике, как вдруг нежный запах заставил оглядеться вокруг. В зелени прятался цветок, которого я не знала. Он, красный, округлый, устроился на твердой чашечке из зеленых лепестков, но не это поразило - цветок слегка увядал. Он вызвал мой восторг и переживание
чего- то смутно тревожащего...
- Цветок называется роза. Дедушка мне такую подарил на венчании. А я ему на могилку посадила, чтобы отблагодарить...
Увядшая роза среди пышного цветника Бухары, зависшая в памяти - привет от бабушки и еще, наверно, призыв к благоразумию. Но я опоздала прочитать этот знак. Может, так надо было?
Бог готов ежечасно, но мы не готовы,
Бог к нам близок, но мы далеки.
Бог внутри, но мы снаружи,
Бог в нас дома, но мы чужие.
(Мейстер Экхарт)
Возвращались в полупустом вагоне. За окном черную материю все также простреливали редкие огни, сигналя о драгоценности жизни. Мной владели волнения человека нашедшего клад, перебирающего приобретения, прикидывающего стоимость добра. Вдохновение, как свежий ветер, туго натягивало парус.
Новое переживание нахлынуло внезапно. Покачиваясь в колыбели вагона, я почувствовала себя только что рожденной, без прошлого.
Передо мной простирался сияющий неизведанный простор. Любовь пролилась по бесчисленным сосудам, вызвав поток сладких слез, расширение, желание обнять мир с тем, что в нем есть: поездом, рассекающем стылую степь, избушками, оберегающими чье-то хрупкое бытие, землей с комьями праха, ночные небеса, заглядывающие в окно бесчисленными глазами сверкающих звезд.
Счастье стирало устаревшую карту реальности и разворачивалась новая, где интенсивно работающий разум размещал все, что так долго копилось на древней земле, под голубыми куполами.
Хотелось тотчас же поделиться небывалым, невыразимым, выплескивающимся через край... Уже появилось движение к моей подруге, спящей напротив.
Неотчетливый голос остановил: пока это только твое.
Полыхала благодарность за все, что испытала и за то, что меня ждет.
Закончилась счастливейшая полоса жизни - юность.
Закончился праздник жизни.
Горечь разлуки закрыла пространство светлыни.
_________________________________________________
Примечания:
Улугбек – выдающийся астроном и астролог, внук Тамерлана (XV век)
Авиценна - средневековый персидскийучёный, философ и врач (X-XI век)
Бахауддин Накшбанд – суфийский учитель, основатель суфийского ордена
Омар Хайам – персидский поэт
Медресе – мусульманская школа среднего и высшего образования для подготовки учителей
Хуждра- келья студента медресе
Фумаролы- вулканические отверстия, по которым поднимается газ и вода
Дервиш – профессиональный нищий-аскет, приверженец суфизма
Дастархан – скатерть, на которой выставляется еда
Махалля – узбекский квартал с родственной системой отношений
Парварда – национальные угощения - конфеты
Свидетельство о публикации №213030601360
..путешествие**
{родился недалеко , в ~200 km оттуда))
Серхио Николаефф 03.03.2018 12:36 Заявить о нарушении
их кошачьим движением. Подержала и отпустила - тоже по-кошачьи.
Понравились. Долно быть ваши гены "заражены" Востоком. Знаю еще одного писателя
КРУТОГО ЗАМЕСА разных культур - Олжаса Сулейменова. Тяга к азиатчине всегда не случайна. Корни, корешки ...
Вчитываюсь в Ваши публикации. Надо время, чтобы сонастроиться и суметь выразить
возникшее чувство.
Спасибо за подарок - два дорогих слова!
Искренне рада,
Людмила.
Людмила Салагаева 03.03.2018 16:15 Заявить о нарушении
рад 'слышать' ..тёплые слова
на фоне ..милой кокетливости
(на моменте с кошачьими повадками),
-..смеси целомудренности и игривости
в вашем авторском стиле, - ..который
я приметил ещё в "..бухаре",
-.. так
что оптимальный рецепт 'приятного с
полезным' -..считайте вам удался,))**
--
до новыхх 'встречч', Мила, пока-пока*
Серхио Николаефф 04.03.2018 11:03 Заявить о нарушении